Текст книги "Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний"

– То есть вы не осведомлены обо всех фактах, связанных с этим конкретным делом. Очевидно, вы вряд ли сможете согласиться с этим утверждением, не так ли?

Тут я просто вынуждена была сказать:

– Когда вы задаете наводящий вопрос, подобный этому, я считаю, что должна ответить «да».

Взгляд Бланшара был просто убийственным. Он покопался в своих бумагах и сделал еще одну попытку.

– Вы утверждали, поправьте меня, если ошибаюсь, что можете вспомнить события, произошедшие, когда вам было шесть лет. Мой вопрос к вам будет таким: хотя, в общем случае, с течением времени воспоминания ослабевают, но существуют некоторые конкретные события, которые остаются с нами даже в наши взрослые годы. Это верно?

– Бывают события, которые остаются с нами, да.

– Некоторые из этих событий существенны, а другие несущественны, вы согласны с этим?

– Обычно с нами остаются самые значительные и часто вспоминаемые события.

– Часто вспоминаемые события. – Бланшар снова начал теребить свое ухо. – Ну вы же не хотите сказать, что в сорокалетнем возрасте нельзя вспомнить события, случившиеся, когда человеку было пять или шесть лет, даже если эти события он вспоминал нечасто, не так ли?

– Можно вспомнить, – согласилась я.

– Относительно повторяющихся воспоминаний – вы имеете в виду, что человек думает об этом сам, так сказать, своим умом, или же они повторяются при участии другого человека?

– Как правило, он время от времени думает об этом или рассказывает об этом другим людям.

– Еще раз: это ведь совсем не обязательно негативно влияет на способность человека вспомнить некий конкретный инцидент.

– На самом деле это зависит от того, как вы думаете об этом событии. Если вы думаете об этом самостоятельно, без каких-либо суггестивных воздействий, то потенциал для искажения воспоминания существенно снижается.

О том, что вопросы у него закончились, Бланшар оповестил зал банальной фразой «Спасибо, мэм!»

– Вы свободны и можете идти по своим делам, – сказал судья, указывая карандашом на тяжелую деревянную дверь зала суда. Он объявил перерыв, и Курцман спустился вместе со мной по длинной каменной лестнице и вышел из здания суда, чтобы поймать мне такси до аэропорта. Когда такси остановилось, Курцман положил руку мне на плечо:

– Я не знаю, как вас благодарить за то, ваше воспоминание, – сказал он.

– Думаю, у меня не было выбора, – ответила я.

Курцман на секунду замолчал.

– Вы знаете, тех, кто защищает людей, обвиняемых в сексуальном насилии над детьми, презирают и поносят вместе с ответчиком. Люди считают, что мы, наверное, тоже не совсем здоровые. То, что вы так неожиданно раскрыли свою приватную информацию, поможет присяжным понять, что вы с пониманием относитесь к судьбам детей, подвергшихся сексуальному надругательству. В этот момент в зале суда вы проявили себя не просто как специалист, но – как личность.

Мы пожали друг другу руки, и я пожелала ему удачи. Десять часов спустя я вернулась домой и смотрела из окна на луну, серебрившую озеро. Я была измотана, но спать не могла: слишком устала, чтобы вернуться в настоящее или мечтать о будущем, была слишком поглощена той сценой в спальне родителей, когда «нянь» Говард обманул мое доверие, украл мою невинность и оставил неизгладимый шрам, плохое, черное воспоминание в том месте, где должны быть только хорошие, теплые и счастливые воспоминания.

– Говард, – шептала я куда-то в ночь, в те десятилетия, которые теперь отделяли меня от моего детства, – я тебя ненавижу!

* * *

Однажды утром в середине сентября, меньше чем через две недели после того, как я давала показания в Чикаго, у меня зазвонил телефон. Было всего 6:30 утра, я спала и, не разобравшись, в панике стала нажимать кнопки будильника, пытаясь прервать звонок. Наконец, поняв, что это не будильник, я протянула руку и взяла телефонную трубку, пробормотав: «Алло…»

– Тони сегодня утром оправдали! – сказал Курцман, даже не представившись.

– Оправдали? – переспросила я, протирая глаза. – Это здорово!

– И ему повезло, – добавил Курцман.

– Почему вы говорите «повезло»? – спросила я.

Факты, как мне казалось, были очевидными. Единственным свидетельством против Тони были «слова детей», но дневник матери со всей очевидностью показывал, что обвинения, выдвинутые ребенком, могли быть сформированы извне с помощью поощрений и наказаний. Так называемых порнографических фильмов просто не было, их тоже выдумали.

Курцман рассказал мне, что среди присяжных был один расист, который в ходе заседаний неоднократно оскорбительно высказывался в адрес меньшинств. После первого дня заседаний один дополнительный присяжный позвонил Курцману и проинформировал его о высказываниях этого присяжного. Курцман подошел к судье, заседание было остановлено, и судья по одному подзывал присяжных к себе для опроса. Четверо присяжных признали, что один из присяжных позволял себе расистские высказывания. Судья был крайне расстроен. Прежде чем объявить о продолжении слушаний, он тщательно проинструктировал присяжных, чтобы они не обращали внимания на оскорбительные комментарии и принимали решение только на основании имеющихся доказательств. Присяжные совещались более трех дней и в итоге вынесли оправдательный приговор.

– Поверьте мне, – сказал Курцман, – после этого дела, которое дошло до судебного разбирательства, несмотря на отсутствие убедительных доказательств, и после того, как мы видели предвзятое отношение присяжных, не только их предвзятость в отношении конкретного ответчика, принадлежащего к нацменьшинству, но и характерную предвзятость в отношении любого лица, обвиняемого в растлении ребенка, я не могу не задаться вопросом, сколько же невинных людей оказываются в тюрьме по обвинениям в подобных преступлениях. Позвольте мне рассказать вам еще одну историю.

Я сидела в постели, натянув на себя одеяло и пытаясь одной рукой убрать с лица непослушные волосы. Посмотрела на будильник: интересно, Курцман вообще представляет себе, который час на Западном побережье?

– Я только что получил новое дело. Мужчина, школьный учитель, обвиняется в сексуальном насилии над одним из своих учеников. Я заставил этого человека пройти массу проверок – через анализатор стрессовых изменений голоса, детектор лжи, психологический профиль. Поверьте, я не собираюсь летать по стране, защищая виновных людей больше, чем любых других. Но после получения результатов всех проверок я почувствовал, что этот человек почти наверняка невиновен. Поэтому я пошел в полицию и сказал, послушайте, давайте прежде всего проведем какие-то тесты, сделаем любые анализы, какие вы захотите, но нельзя автоматически обвинить его в этом преступлении, ведь его карьера будет закончена, даже если его в итоге оправдают. Полицейские смотрели на меня как на пустое место, сквозь меня. В их глазах я был мерзостью, подонком, защищающим такого гада, как этот.

Я вышел из комнаты, ощущая тошноту, но вдруг один из полицейских догнал меня. «У меня могут быть неприятности из-за этого, – сказал он, – но я думаю, что вы искренни и действительно верите, что этот парень невиновен. Я должен, однако, сказать вам, что это вовсе не надуманное обвинение: у нас есть доказательства того, что этот ребенок подвергся насилию». – «Откуда вы знаете?» – спросил я его. «У мальчика гонорея полости рта», – ответил полицейский. Я спросил, когда сделаны анализы, он сказал, что всего несколькими днями ранее. Тогда я срочно отправил своего клиента в больницу на анализ крови, и он оказался абсолютно чист, никакой гонореи. То есть с научной точки зрения просто невозможно, чтобы этот мужчина совершил насилие над мальчиком.

Но сейчас я расскажу о самом страшном в этой истории. Прокуратура хотела удержать эту информацию в тайне, чтобы расправиться с моим клиентом. Если бы этот полицейский не сказал мне про гонорею, то на момент рассмотрения дела в суде моему клиенту было бы уже слишком поздно делать анализ крови, чтобы оправдать себя. Он был бы признан виновным: 90 % дел о насилии над детьми заканчиваются вынесением обвинительных приговоров; конечно, он потерял бы работу, сидел бы в тюрьме, и на нем на всю жизнь осталось бы клеймо совратителя малолетних, что, как мы все знаем, хуже, чем клеймо убийцы. Если бы не один честный полицейский, его жизнь была бы кончена.

Я услышала в трубке другие голоса и слова Курцмана: «Да, сейчас, одну секунду!», а потом он вернулся и сказал, что должен идти – его ждут и что он навсегда благодарен мне, ну и еще раз спасибо за рассказ о Говарде. Потом он ушел. Я положила трубку и улыбнулась.

В самых потаенных глубинах моего сознания открылся некий ящичек, и из него, подобно старомодному Джеку-попрыгунчику, выскочило воспоминание. Воспоминание о Говарде. У него не было лица, я не могла сказать, какие у него волосы – прямые или вьющиеся, полный он или худой, в прыщах или с чистой кожей, высокий или маленького роста. Но картина была удивительно четкой. Безликий и бесцветный Говард и я, мы сидели на диване в моей гостиной, и он нежно, кончиками ногтей, царапал мою руку, от кисти до локтя и выше, а потом обратно вниз, вот так туда-сюда, снова и снова.

Но на этот раз воспоминание не принесло боли. На этот раз оно принесло чувство триумфа. Говард, подумала я, ты мерзкий сукин сын. Ты был виноват, и никто никогда не разыскал тебя. Но теперь, тридцать пять лет спустя, ты пригодился, послужил доброму делу. Я использовала это воспоминание, чтобы помочь другому, невиновному человеку.

Сидя в постели и наблюдая, как светлело небо, как менялся цвет облаков от синего до розового, а затем до кремового, я попыталась представить себе, как Говард выглядит сейчас. Ему должно быть лет пятьдесят пять, соображала я, с улыбкой глядя на неприятные черты, которыми мое воображение наделило пустое лицо Говарда. Он должен быть в бородавках и возрастных пигментных пятнах, с преждевременно лысеющей седой головой. С этой картинкой в голове я попрощалась со своими воспоминаниями о Говарде. Прощай, и хорошо, что я от тебя избавилась.

Потом я стала думать о детях. Кэти Дэвенпорт и Пейдж Беккер всю жизнь будут верить, что они подверглись насилию в тот летний день в лагере в уютном пригороде Чикаго. Этим двум маленьким девочкам пришлось чуть ли не треть прожитой ими к тому времени жизни вспоминать и рассказывать подробности обмана со стороны молодого человека, которому они доверяли и которого любили. Они сжились с этими подробностями, которые стали частью их личности.

Нет никаких сомнений в том, что дети поверили в ими же рассказанные истории. Поэтому, в самом глубоком смысле этого слова, они говорили правду. Если человек верит, что ложное воспоминание является правдой, если Кэти и Пейдж всем сердцем верили, что к ним приставали, как можно назвать их обманщицами? Поэтому вопрос «Верите ли вы детям?» – это некорректный вопрос. Главный вопрос, который мы должны задавать, должен звучать так: «Является ли воспоминание этого ребенка первоначальным и потому правдивым или же оно представляет собой правду, возникшую постфактум?»

Тони Эрререс невиновен с точки зрения закона, но в памяти этих детей, воспоминания которых будут стареть вместе с ними, навсегда останется отчасти придуманная ими, отчасти внушенная им картина того июльского дня 1984 года, когда Тони трогал их за «плохие места». Теперь это их воспоминание, начало конца их невинности, и они будут жить с этим, видеть это, слышать звуки и ощущать прикосновения в течение всей оставшейся жизни.

7
«Я не мог сделать такое с ребенком». Говард Хаупт

Правосудие реже терпело бы поражения, если бы все те, кто оценивает улики, были лучше осведомлены о несовершенстве человеческой памяти. Увы, можно сказать, что, хотя суд по максимуму использует все современные научные методы (когда, например, необходимо исследовать засохшую каплю крови в деле об убийстве), тот же суд вполне довольствуется совершенно ненаучными и бессистемными методами, основанными на общих предрассудках и невежестве, когда ему приходится оценивать психологические материи, в частности воспоминания свидетелей.

Гуго Мюнстерберг. На свидетельской трибуне (On the Witness Stand)

Семилетний Билли Чемберс попрощался с родителями и уткнулся в симулятор автогонок. Боже, подумал он, всего час – и полный карман монеток! Ему не терпелось рассказать Джейсону, его лучшему другу в Корваллисе, штат Орегон, об этой поездке. Калифорния произвела на него неизгладимое впечатление, Большой каньон – это что-то невероятное, а Лас-Вегас – он еще никогда в жизни не видел так много игровых автоматов.

Он сунул двадцатипятицентовую монету в симулятор «Grand Prix» и смотрел, как дорога подхватила машину, подобно гигантскому сверхскоростному эскалатору. Он мчался все быстрее и быстрее, стараясь до финиша обогнать другие автомобили и виляя, чтобы избежать опасностей и объезжать препятствия, встречающиеся на пути. Его занесло на масляном пятне, он свернул с дороги, еле увернулся от кирпичной стены, вновь вернулся на дорогу, прошел поворот со скоростью, может быть, 160 км/ч и вдруг – хрясь! – врезался прямо в «корвет». Ну и пожар, конечно…

Билли сыграл еще два раза, а потом пошел по залу, наблюдая за тем, как играют другие дети. Он остановился около девочки (как ему показалось, четвероклашки или пятиклашки) и смотрел, как она борется с пультом управления мотосимулятора «Hang On».

– Так выключено же, – сказал он, глядя поверх ее плеча. – Надо четвертачок кинуть.

– Знаю, – ответила она, продолжая двигать джойстики.

Он пожал плечами: мало ли что… Может, у нее денег не осталось.

Вдруг кто-то схватил его за руку, сильные пальцы сжали косточки его запястья, и удивленный Билли повернулся, чтобы выразить свое возмущение. Рука, державшая его запястье, принадлежала незнакомому мужчине в кожаном пиджаке. Билли попытался высвободить руку, но незнакомец держал ее крепко и уже тащил Билли к двери в зал игровых автоматов. Билли ощутил страх. Что это за человек? И почему он держит его так крепко? А мужчина, почувствовав состояние Билли, наклонился к нему и сказал: «Я охранник отеля. Твои родители попросили меня привести тебя».

Билли перестал упираться. Наверное, с его родителями что-то случилось, и этого человека послали за ним. Что с ними могло случиться? Мысли у него в голове путались, а мужчина тем временем вывел его из зала игровых автоматов и повел по коридору в сторону казино. Потом резко повернул и потащил Билли за собой вверх по лестнице на второй этаж.

Зачем подниматься по этой лестнице? Сердце Билли билось очень быстро, он чувствовал, как оно колотится в груди. «Куда мы идем?» – наконец спросил, вернее, почти прошептал Билли. Он хотел заплакать, но сдержал слезы. «К маме», – ответил незнакомец хриплым, словно простуженным голосом.

Они все еще шли по коридору второго этажа, прошли мимо мужчины с чемоданом, а затем незнакомец, по-прежнему сжимая запястье Билли, снова повернул, потянув мальчика назад в тот же коридор и на лестницу. Теперь он шел очень быстро, и его рука по-прежнему сжимала запястье Билли, скользкое от пота.

Они прошли через вестибюль, который был переполнен будущими постояльцами, ожидающими регистрации. Женщина у входа в сувенирную лавку посмотрела на незнакомца и сказала: «Привет, Том!» Мужчина на секунду замялся, буркнул «Привет!», прибавил шагу и потащил перепуганного мальчика по длинному коридору, покрытому ковром, и дальше – из входной двери казино.

Было примерно 11:20, утро 27 ноября 1987 года – День благодарения.

* * *

В 11:10 Джоан Чемберс, проиграв за 20 минут семь с половиной долларов, оторвалась от своего игрового автомата и вернулась в зал аркадных игр в надежде найти там Билли. Она вошла в зал и осмотрелась: Билли здесь не было. Она еще раз осмотрела зал, уже более внимательно, переходя от одного автомата к другому. Нет, все-таки его здесь нет. Она подавила на мгновение охвативший ее ужас. Наверное, у Билли кончились монетки, и он сейчас ищет ее в переполненном казино. Она быстро вернулась в казино. Ее муж играл на долларовых слотах.

– Ты не видел Билли? – спросила она. – Я не нашла его в зале аркад.

Джек Чемберс дернул рычаг автомата и с досадой посмотрел, как в слотах остановились два лимона и вишенка. Еще один доллар улетел… Он взял жену за руку, и они вдвоем поспешно осмотрели заполненное людьми казино, а потом вернулись в зал аркад. Они обыскали вестибюль, ресторан на первом этаже, магазин сувениров и туалеты.

В 11:25 они обратились за помощью к охране отеля, и через десять минут сотрудники службы безопасности уже искали в отеле семилетнего мальчика-блондина с прямыми волосами и в толстых корригирующих очках, в кроссовках Reebok и красной куртке Polar Fleece. В 11:45 постоялец, покидавший гостиницу, заметил суматоху и остановил одного из сотрудников службы безопасности.

– Я видел наверху мальчика с отцом, – сказал мужчина, поглядев на часы, – может быть, минут двадцать назад.

– С отцом? – переспросил охранник.

– Ну да, они выглядели очень похожими. Мужчина держал мальчика за запястье и тащил его по коридору. Я подумал, что мальчика за что-то ругают. Он выглядел ошарашенным.

К полудню глава службы безопасности отеля уведомил департамент полиции Лас-Вегаса о возможном похищении ребенка. В течение следующих сорока восьми часов отдел вооруженных нападений и похищений полиции Лас-Вегаса и отделение ФБР в Лас-Вегасе вели широкомасштабное расследование. Пять свидетелей уверенно опознали Билли по его фотографии, сделанной в первом классе, на которой был изображен улыбающийся щербатый мальчик с прямыми светлыми волосами, зачесанными на лоб, и в таких больших очках, что края его сладкой, немного глуповатой улыбки чуть не упирались в нижний край оправы. Его правый глаз, казалось, слегка косил.

Описания мужчины, державшего мальчика за руку, были не столь определенными. Мужчину с мальчиком видели четыре взрослых свидетеля: это постоялец отеля Чарлз Кроутер, который прошел мимо них в коридоре на втором этаже, сотрудники отеля Джон и Сьюзен Пича, которые видели мужчину и мальчика в коридоре на втором этаже, и продавщица Гвен Марголис, 21 года, которая поздоровалась с мужчиной в магазине сувениров. В целом они описали подозреваемого как белого мужчину в возрасте от тридцати пяти до сорока лет, ростом примерно 170–180 см и весом от 75 до 80 кг, волосы светлые или рыжевато-светлые, ну, может, коричневатые, носит толстые очки в проволочной оправе, был одет в желтовато– или рыжевато-коричневую куртку и синие джинсы. Некоторые свидетели отметили, что мужчина и мальчик выглядели как отец и сын. Сьюзен Пича вспомнила, что, когда они проходили в коридоре мимо этого мальчика и мужчины, она в шутку сказала мужу: «Вот так и растят ботанов».

Элисон Мартинек, 11-летняя девочка, обменявшаяся с Билли несколькими словами в зале аркадных игр, описала высокого мужчину плотного сложения с темно-каштановыми волосами и с двумя родимыми пятнами или шрамами на лбу. На нем были синие джинсы, кроссовки Reebok и темные очки, сказала она полицейским.

Исходя из описаний очевидцев, художник составил фоторобот подозреваемого, который был опубликован в газетах и показан по телевидению, причем в СМИ информация об этом похищении стала приоритетной. Сотрудники полиции подробно допросили очевидцев, протоколы допросов были записаны на пленку и затем расшифрованы. Продавщица Гвен Марголис утверждала, что она знает мужчину, который шел с мальчиком: он работает в кухне отеля, и зовут его Том Спендлав. Детективы допросили Спендлава и включили его фото в подборку фотографий, которые они потом показали остальным четырем свидетелям. Джон и Сьюзен Пича сразу опознали в Спендлаве мужчину, которого они видели с мальчиком. Чарлз Кроутер выбрал фото сотрудника отеля Хосе Гарсии, заявив, что он больше всего похож на человека, которого он видел на втором этаже в коридоре. Элисон Мартинек утверждала, что мужчины, которого она тогда видела с мальчиком, на этих фотографиях вообще нет.

Вскоре выяснилось, что у Тома Спендлава и Хосе Гарсии были железные алиби, и далее за весь декабрь расследование практически не продвинулось. От сотен звонков граждан, желающих сообщить ту или иную информацию, даже воздух в департаменте полиции, казалось, раскалился. Одна женщина утверждала, что видела Билли Чемберса на улице, но в итоге оказалось, что мальчику, которого она видела, уже двенадцать лет. Позвонил мужчина и сообщил о человеке, похожем на фоторобот, который показывали по телевидению, но оказалось, что ему сорок пять лет и что у него отсутствует большинство передних зубов. Еще одна женщина, не пожелавшая представиться, сообщила о мужчине, осужденном за сексуальное преступление, но освобожденном условно-досрочно, но этому было восемнадцать лет, и у него было твердое алиби.

30 декабря 1987 года, примерно в 11 утра, уборщик, собиравший мусор с территории отеля, заметил метрах в двухстах от здания очки, валявшиеся около прицепа, которым пользовался менеджер отеля. Он наклонился, чтобы поднять очки, и увидел тело мальчика, лежавшего лицом вниз под задней частью прицепа. Он немедленно сообщил об этом своему начальнику, тот передал сообщение в службу безопасности отеля, а ее сотрудники, в свою очередь, уведомили об этом полицию Лас-Вегаса. Мать и отца Билли, остававшихся в Лас-Вегасе вместе с другими родственниками, доставили на место происшествия, и они, обливаясь слезами, подтвердили: да, это их сын Билли.

Дальше расследование вел отдел убийств полиции Лас-Вегаса. После вскрытия и проведения необходимых аналитических процедур патологоанатомы пришли к выводу, что Билли Чемберс умер от механической закупорки дыхательных путей в результате удушения. Состояние тела, сообщил патологоанатом, примерно соответствует дате исчезновения мальчика. Никаких признаков сексуального насилия обнаружено не было.

Следователи отдела убийств получили компьютерную распечатку полного списка гостей отеля в день исчезновения Билли. Особый интерес они проявили к гостям, которые были зарегистрированы в номерах на втором этаже, так как именно там уезжавший из отеля Чарлз Кроутер видел Билли и тащившего его мужчину. Фотографии с водительских удостоверений и данные идентификации постояльцев мужского пола, зарегистрированных на втором этаже, поступили из департаментов по регистрации транспортных средств Невады и Калифорнии.

Более или менее подходила под описания очевидцев только одна фотография – Говарда Хаупта. Ему было тридцать семь лет, рост 182 см, вес 67 кг, волосы светлые, глаза голубые. На приложенном фото было видно, что он носил пробор слева и очки в проволочной оправе. В отеле он зарегистрировался 25 ноября 1987 года, а выехал 28 ноября. Он жил в номере 229, то есть на втором этаже в южном крыле, совсем близко к тому месту, где Чарлз Кроутер видел взрослого мужчину, который тащил Билли Чемберса за руку по коридору.

13 января 1988 года следователи послали Говарду Хаупту письмо с просьбой добровольно явиться для фотографирования и снятия отпечатков пальцев, чтобы помочь полиции в расследовании смерти Билли Чемберса. При этом письмо они составили так, чтобы Хаупт уверился в том, что сотрудничать таким образом с властями попросили всех гостей отеля и казино и что он не является подозреваемым. К тому времени полиция также получила поляроидную копию цветной фотографии Говарда Хаупта от его работодателя, Центра обработки данных в Сан-Диего. При составлении подборки фотографий для опознания использовали еще пять фотографий, переснятых на поляроидную пленку, чтобы они стали похожи на фотографию Хаупта.

15 января 1988 года следователи допросили порознь Джона и Сьюзен Пича и показали им эту подборку фотографий. Сьюзен Пича не смогла опознать никого. Джон Пича – после интенсивного допроса – заявил, что, по его мнению, больше всего похож номер 3 (то есть Говард Хаупт), но уверенно опознать его он не может. «Я видел так много фотографий, – сказал он, имея в виду сотни снимков, которые ему показали за семь недель, прошедших после исчезновения Билли Чемберса, – что они у меня начинают путаться».

18 января ту же подборку фотографий показали продавщице Гвен Марголис. Она тоже выбрала номер 3 – Говарда Хаупта, а когда ее попросили оценить свою уверенность в правильности опознания по шкале от 1 (неточно) до 10 (уверенно), она ответила: «Я бы сказала – восемь».

21 января Чарлза Кроутера доставили на самолете в Сан-Диего, а затем к месту работы Говарда Хаупта. Цель этой поездки состояла в том, чтобы выяснить, сможет ли он опознать подозреваемого не по фото, а лично. Когда Хаупт прошел мимо него по дороге от автостоянки на работу, Кроутер сказал: «Мне нужно посмотреть на него еще раз». Когда позже его спросили, узнал ли он кого-нибудь, Чарлз Кроутер ответил: «Этот человек в кожаном пиджаке – тот мужчина, которого я видел с маленьким мальчиком в отеле». Человеком в кожаном пиджаке был Говард Хаупт.

Потом Кроутеру показали подборку фотографий. Он указал на номер 3, то есть на Говарда Хаупта, как на человека, которого он опознал в ходе поездки в Центр обработки данных. В ответ на просьбу оценить достоверность опознания подозреваемого по шкале от 1 до 10 он заявил: «От семи с половиной до восьми».

5 февраля следователи доставили в Центр обработки данных Гвен Марголис. Она тоже опознала Хаупта как мужчину, которого она видела тогда в отеле вместе с ребенком. На этот раз она была еще более уверенной и в ответ на просьбу оценить свою уверенность в правильности опознания по той же шкале 1–10 она заявила: «Я бы сказала, вероятно, около девяти».

3 февраля Хаупту, никак не отреагировавшему на первое письмо, было отправлено еще одно заказное письмо, на этот раз с уведомлением о вручении. Через шесть дней, 9 февраля, Говард Хаупт позвонил в офис шерифа Сан-Диего и договорился о встрече со следователями на 11 февраля в 17:30. Помощник шерифа между делом спросил Хаупта, почему он не ответил на первое письмо. «Я подумал, что им нужен не я, – ответил Хаупт. – Письмо-то на самом деле меня не касалось».

11 февраля, примерно в 7:30 утра, Джон и Сьюзен Пича прилетели из Лас-Вегаса в Сан-Диего и были доставлены на место работы Хаупта, где они опознали его как человека, которого они видели в отеле с мальчиком. Степень своей уверенности в правильности опознания она оценили как «между 9 и 10 баллами». Позже, когда им снова показали подборку цветных фотографий, Джон Пича указал на фото № 3 и сказал: «Вот человек, которого я видел. Но вживую он больше похож, чем на фотографии».

16 февраля 1988 года было официально возбуждено дело «Штат Невада, истец, против Говарда Хаупта, ответчика». Преступления описывались с использованием разных цветистых формулировок и формализованных оборотов, которыми отличается наш юридический язык:

Вышеуказанный Ответчик совершил преступления ПОХИЩЕНИЕ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ и УБИЙСТВО следующим образом:

ПУНКТ I – ПОХИЩЕНИЕ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ

Умышленно, незаконно, совершая тяжкое уголовное преступление и отвергая власть закона, увел, захватил, побудил, увлек или удерживал УИЛЬЯМА ФЕННО ЧЕМБЕРСА, несовершеннолетнего, с намерением удерживать, лишить свободы или отграничить указанного УИЛЬЯМА ФЕННО ЧЕМБЕРСА от его родителей, опекунов или других лиц, осуществляющих законную опеку указанного несовершеннолетнего лица, или с намерением удерживать указанное несовершеннолетнее лицо для [получения] незаконных услуг или совершения в отношении указанного несовершеннолетнего лица каких-либо противоправных деяний, а именно: сексуального удовлетворения.

ПУНКТ II – УБИЙСТВО

Тогда же и там же, отвергая власть закона и злонамеренно, умышленно и совершая тяжкое уголовное преступление, убил УИЛЬЯМА ФЕННО ЧЕМБЕРСА, человека, путем механического перекрытия дыхательных путей, что привело к удушению указанного УИЛЬЯМА ФЕННО ЧЕМБЕРСА.

Все это противоречит форме, силе и действию норм законодательства, принятых и предусмотренных для таких случаев, а также направлено против спокойствия и достоинства штата Невада.

В переводе на обычный язык это означало, что Говарда Хаупта обвинили в похищении первой степени и убийстве в штате Невада. И что если его признают виновным, ему грозит смертная казнь.

* * *

Стив Стайн был человеком одержимым. Я положила трубку так, чтобы иметь возможность что-то записывать, пока он говорит, но мне все равно пришлось сдерживать себя, чтобы не закрыть уши руками, потому что его баритон заполнял все пространство моего крошечного кабинета. Картотеки, эти надежные хранилища моей истории в Вашингтонском университете, казалось, давят на меня со всех сторон. С каждым годом, по мере добавления папок, пространство для хождения, разговоров и просто дыхания постепенно сжималось. Такое впечатление, что скоро меня раздавит, как в том эпизоде «Звездных войн», когда стены эффективного, но беспощадного уплотнителя отходов начинают двигаться друг к дружке. Иногда, сидя в своем вращающемся кресле, я упиралась ногами в эти металлические шкафы и некоторое время несильно, но непрерывно давила на них. Это позволяло мне почувствовать, что я все-таки что-то контролирую.

– Этот человек невиновен! – гремел Стайн. – Я на сто тысяч процентов уверен в этом, у меня в этом нет абсолютно никаких сомнений. Нет никаких доказательств причастности, никаких привязок Говарда Хаупта к этому преступлению. Это дело создано свидетелями, это ясно как день, и показания свидетелей столько раз менялись, что голова кругом идет. Хаупт – просто козел отпущения для полиции Лас-Вегаса, которую так ругали за вялотекущее расследование этого дела, что они арестовали первого попавшегося человека, который более или менее подходил под общее описание.

Доктор Лофтус, – продолжил Стайн, – я не беру дела о насилии над детьми и о похищении детей, потому что это отвратительные преступления, самые отвратительные из всех, которые может совершить человек. Но когда это дело возникло и я прочитал все сообщения о нем, я сказал себе: «Это дело не похоже на доказуемое». Мои партнеры говорили мне, что я сошел с ума. «Не нужно нам браться за такое дело», – говорили они. Но когда Хаупта экстрадировали из Калифорнии, я поехал в тюрьму, чтобы повидаться с ним. И я поверил ему, поверил, что он невиновен. Я защищаю уголовников двадцать лет, и за все это время у меня было, ну, может быть, пять невиновных клиентов. И поверьте мне, если вы занимаетесь этим делом двадцать лет, вы уже чувствуете, говорит человек правду или врет. Язык тела, зрительный контакт, предыстория, то, как полиция исполняет свои функции…

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6

Скачать книгу "Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний"