Текст книги "Похищенные годы"
Автор книги: Элизабет Лорд
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
ГЛАВА ПЯТАЯ
В голосе Артура Банкрофта зазвучали слезы, когда он отдавал маленького Альберта его матери.
– Ее первый внук. Это несправедливо… – успел сказать он, прежде чем голос его прервался и голубые глаза наполнились слезами.
Винни, все еще слабая после рождения маленького Альберта при таких печальных обстоятельствах, прижала ребенка к себе. Ее лицо исказилось болью.
– Папа, не надо! А то я снова заплачу.
– Она так никогда и не увидит своего первого внука…
– Папа, – строго сказала Летти. – Пойди поставь чайник, милый. Когда он закипит, я приготовлю чай.
Он безропотно вышел, как делал это все эти дни. Что бы она ни говорила, он исполнял. Какое бы приказание она ни отдавала, он слушался, словно лишился своей собственной воли и находил успокоение в подчинении другим.
Слезы Винни высохли, и Летти покачала головой.
– Он не может свыкнуться со смертью мамы. Я понимаю, что прошло только шесть недель, но мы все как-то должны попытаться… и я должна; ради него же. Наверное, я резка с ним, я ведь тоже переживаю, как и он, но папа начинает плакать по десять раз в день. Вот как сейчас, когда он увидел ребенка.
– Нам не следовало приезжать, – предположил Альберт. Летти старалась быть приветливой с ним, но его напыщенность временами страшно раздражала ее.
– Не говори глупостей, без вас он был бы еще более несчастен. Просто он разволновался, увидев ребенка. Его сейчас все выводит из равновесия.
Винни и Альберт сели на диван.
– Я не могу поверить, что мама умерла, – продолжала Летти. – Это как на похоронах, какое-то ощущение нереальности. Кстати, – она неловко засмеялась, – свадьба Люси больше походила на похороны. Бедная Люси.
Она замолчала и бесцельно бродила по комнате. Было слышно, как отец на кухне наливает чайник и ставит его на плиту. В этом доме был слышен каждый звук. Вспомнив об этом, она сказала несколько тише:
– Когда я прохожу мимо маминой комнаты, мне кажется, что она все еще там.
Теперь это была комната отца. Он следил за ней так же тщательно, как и за собой. Даже слишком, словно от этого зависело его собственное состояние. Он слонялся по комнате, приводя в порядок каждую мелочь, брал в руки каждый предмет, ставил на место чуть иначе, снова брал – и так целый день. Он постоянно говорил Летти, что какая-то вещь стоит не там, и не успокаивался, пока она ее не переставляла.
– Лучше оставь вещи в покое, папа, – говорила она ему, может быть, даже чересчур резко. – Я никогда не знала, где что стоит!
Он с болью смотрел на нее и выходил, не произнося ни слова.
Он редко появлялся в магазине. Когда заходили покупатели, вся его уверенность улетучивалась, и он кричал наверх:
– Летиция, где ты? Я занят, Летиция!
Его нетерпеливый тон плохо скрывал испуг.
Поэтому она больше времени проводила внизу, чем в квартире. Отец теперь сидел в деревянном мамином кресле, сделав его своим. Он часто бесцельно смотрел в окно, и у Летти сжималось сердце. Она все теперь делала сама: работала в магазине, приглядывала за квартирой, за отцом, чинила его одежду, готовила, а у нее было только две руки.
– Может, ты поможешь мне чем-нибудь, папа? Хотя бы помой посуду. Все-таки вдвоем нам будет легче…
Она не могла видеть его унылое лицо и, в безмолвном горе, обнимала его.
Летти посмотрела на Винни.
– Вам с Люси хорошо, вы здесь больше не живете. Вы не знаете, каково это, когда папа все время топчется у тебя под ногами. Теперь, после смерти мамы, мне приходится делать все. Я даже не могу пойти с Дэвидом погулять, не ощущая вины за то, что оставила его одного. Вы не знаете, что это такое. Слава Богу, Дэвид это понимает.
Наверное, ей не стоило так откровенничать с ними. Все, что это дало, – чувство неловкости, которое преследовало ее весь день.
Слава Богу, Дэвид все понимал и вел себя удивительно тактично, а вот отец – нет. Он почти не разговаривал с Дэвидом, когда тот приезжал по воскресеньям, и, лишь только заканчивался обед, отправлялся в свою комнату. Если же Дэвид приезжал в субботу вечером, то отец шел «пойти полежать», как он это называл, и они оставались вдвоем. Летти видела, что Дэвид не нравится отцу.
– Он сделал тебе что-нибудь плохое? – упрекала она отца.
Был понедельник. Вчерашний солнечный и жаркий воскресный день был просто идеален для прогулки, но из-за отца она осталась дома. И что он сделал? Отправился в постель, как только появился Дэвид. Пока отец на кухне умывался, она готовила завтрак. Отец потянулся за полотенцем, его ответ был уклончив:
– Насколько я знаю, нет.
Но Летти была настроена решительно.
– Когда Альберт и Джек ухаживали за Люси и Винни… – она назвала сестер краткими именами, и отец бросил на нее негодующий взгляд, но она проигнорировала его и продолжала: – Ты не был таким недоброжелательным.
– Я со всеми одинаковый, – защищался отец.
– Тогда почему ты избегаешь Дэвида? Он не сделал тебе ничего плохого, папа.
Стараясь не смотреть ей в лицо, Артур Банкрофт сел за узкий стол, на который Летти поставила для него гренки и повидло.
– Так чем же хуже мой Дэвид? – с возмущением настаивала она.
Он наконец поднял на нее глаза, уголки его рта под усами жалко пошли вниз, горе нахлынуло на него, прежде чем он сумел совладать с собой.
– Потому что он твой, – пробормотал отец. – Я полагаю, что теперь и ты покинешь меня. Вам всем наплевать, каково мне. Я не видел Люциллу со дня свадьбы, и Винни лишь раз заезжала ко мне. Вот как они обо мне заботятся. А теперь и ты хочешь бросить меня.
– Это несправедливо, папа, – взорвалась Летти. – Все это время я была с тобой. Я даже не уходила из дома, когда приезжал Дэвид, потому что я не хотела, чтобы ты оставался один. Я делаю все, что могу!
От волнения ее голос прервался. Задохнувшись от возмущения, она швырнула на стол нож, которым намазывала гренки маслом, и выбежала из кухни.
В конце недели она написала сердитые письма Винни и Люси. Она предложила отцу съездить вместе с ней навестить их, но это было все равно что предлагать кошке поплавать. Он наотрез отказался, сказав, что он не из тех, кто шляется по гостям, и что Джеку вполне по карману привезти Люси к нему.
Винни и Альберт соблаговолили нанести еще один визит в следующее воскресенье, но Джек приехал один, извиняясь за отсутствие Люси:
– Она не может приехать сюда… ну, так скоро после… вы понимаете, – неловко объяснял он. Его вытянутое лицо было сосредоточено. – Даже дома она вдруг начинает плакать, стоит ей подумать о матери… или вспомнить свадьбу… вот.
Когда Летти внесла поднос с чаем и нарезанным пирогом, отец уныло смотрел в окно. Джек напряженно сидел на краю дивана и был благодарен Дэвиду за компанию.
– Надо было отложить свадьбу, – холодно сказала Летти, передавая Джеку чай, – как я и предлагала.
– Она не хотела, – ответил Джек, мрачно уставившись в чашку. – Я думаю, что она больше всего расстроена тем, что мама не увидела свадьбу.
– Вы уже лучше выглядите, Лавиния, – постарался сменить тему Дэвид, но Джек не мог думать ни о чем, кроме отсутствующей Люси.
– Она все время говорит, что, если бы свадьба состоялась на несколько месяцев раньше, мама была бы на свадьбе. Это ее страшно огорчает.
Летти задрожала от негодования. Люси думает только о том, что чувствует сама, ей все равно, что чувствуют папа или она. В следующую секунду она устыдилась этих мыслей. Разве все они не думают друг о друге, об их общем горе, их боли! Что толку говорить о том, что мама не увидела первого внука или свадьбы двух остальных дочерей. На похоронах священник сказал, что она отправилась в царство успокоения и радости, что она отдохнет и что им не нужно печалиться о ней. Другими словами, они опечалены той пустотой, которая образовалась в их жизни, и им надо по крайней мере стараться держать себя в руках. Тогда бы Люси меньше думала о себе и больше об отце и приехала бы навестить его.
В августе Дэвид вдруг сказал:
– Я думаю, нам пора объявить о помолвке. Бесспорно, давно было пора, и ей самой этого хотелось. В воскресенье он взял ее, сгорающую от нетерпения, на Регент-стрит и купил обручальное кольцо и ленту с пятью алмазами, гораздо более красивую, чем у Винни или Люси.
У Летти от волнения перехватило дыхание.
– Это очень дорого, – сказала она, рассчитывая на более скромный подарок. – Это не для меня.
– А для кого же, как не для тебя? – засмеялся он, осторожно надевая кольцо ей на палец.
Она не сказала отцу, куда они направлялись. Ей ужасно не хотелось его обманывать, но он мог только все испортить. Сейчас она точно знала, что он не любит Дэвида. Прямо он этого никогда не говорил, но она понимала, что он считает Дэвида человеком из более высокого круга и потому не парой ей. Может, теперь, когда она покажет ему кольцо, он наконец поймет, что у Дэвида серьезные намерения.
Он с осуждением смотрел на нее, когда она с горящими щеками, с трудом сдерживая возбуждение, собиралась уходить.
– Уходишь, да?
– Совсем ненадолго. – Она боялась посмотреть ему в глаза. – Миссис Холл придет и составит тебе компанию.
– Пока ты будешь гулять с этим ухажером?
Сегодня был слишком важный день, чтобы начинать ссориться и доказывать, что Дэвид не «этот ухажер», как его теперь называл отец.
– Мы скоро вернемся, папа.
Даже если бы не было особой причины, Летти все равно была бы рада ускользнуть из дома, прочь от надоевшего магазина. Всю неделю она жила мыслью о выходных и о Дэвиде. Он был ее спасением, и это позволяло ей легче прожить остальные дни недели. Она думала о воскресенье и о встрече с Дэвидом, когда вытирала пыль, штопала папины носки и перешивала его воротники. Ей казалось, что, думая о нем, она меньше устает, вращая колесо машины для отжима белья. Как легко становилось на сердце от этих мыслей, когда она снимала с плиты утюг, чтобы погладить белье, и когда ее руки без устали скользили вперед и назад над гладильным столом.
– Как скоро?
Отец перевел взгляд на стоящие на камине часы.
– Через час или два, не больше. Необходимость выполнить обещание и вернуться домой прежде, чем отец начнет сердиться, чуть не испортила их прогулку, если бы не кольцо, надетое на палец. Она вытянула руку вперед и смотрела на камешки, отражающие солнечный свет и переливающиеся всеми цветами радуги, наклоняя голову то так, то эдак, чтобы лучше рассмотреть.
– Я все еще не могу поверить, что это мое, – говорила она Дэвиду, когда они шли по Гайд-Парку. У них оставалось немного времени. Вокруг прогуливались парочки, несколько семейств примостилось на траве для пикника. Светило солнце. Они с Дэвидом покормили уток булками, которые он заранее купил. Потом она заметила, как он посмотрел на карманные часы.
– Наверное, нам пора идти домой. Покажи отцу мое кольцо.
Она знала, что не сможет этого сделать: это было бы признанием того, что его последняя дочь собирается при первой же возможности покинуть его. Она с болью почувствовала, как пуста скоро станет его жизнь, и ее радостное настроение быстро улетучилось.
Она стала крутить кольцо на пальце, пытаясь снять, и Дэвид удивленно нахмурился.
– Что ты делаешь, дорогая?
– Я не думаю, что отцу следует сейчас видеть это.
– Но ты сказала…
Он выглядел обиженным.
– Пожалуйста, Дэвид, я должна его подготовить, – торопливо объяснила она. – Я не могу так сразу сказать ему это. Я осталась у него одна. Я сама ужасно тоскую по маме, поэтому хорошо понимаю, что он чувствует. А еще узнать, что скоро потеряет и меня…
– Но рано или поздно ему придется это узнать.
– Да, но не так скоро. Пожалуйста, Дэвид, давай еще немного подождем, только несколько недель… поближе к осени. Тогда, обещаю, я скажу ему. Дай ему еще несколько недель.
Она увидела, как выражение его лица смягчилось.
– Наверное, ты права, – со вздохом сказал он. Когда они подошли к дому, ее прелестное кольцо висело на узкой ленте у нее на шее, скрытое черной, из уважения к памяти матери, блузкой, несмотря на хорошую погоду.
Лето перешло в осень, кольцо все еще висело на ленте, и Дэвид стал проявлять нетерпение.
– Я знаю, твоему отцу будет нелегко, – сказал он Летти. – Но твоя мать не одобрила бы, что он так чахнет по ней. Рано или поздно он должен с этим смириться. Он не может вечно сидеть у тебя на шее, моя любовь. Нет, Летти, ты должна быть с ним твердой, иначе тебе самой потом будет хуже.
В это воскресенье они пошли в театр. Миссис Ада Холл согласилась приглядеть за отцом несколько часов. Теперь после театра они уже не отправлялись ужинать, а спешили домой, чтобы отпустить миссис Холл. Но и на том спасибо. Летти была счастлива. Они вышли на улицу, моросил дождь, а она все еще смеялась шуткам Харри Лаудера. Раздражающий свет газового фонаря неровно освещал Драри Лейн, спешащих людей и мокрый тротуар.
У дверей Дэвид поцеловал ее. Он редко заходил к ним, давно поняв, что ее отцу это неприятно. Потом ободряюще пожал ей руку.
– Помни, дорогая, ты не должна позволять ему командовать тобой. Будь с ним потверже. На следующей неделе надень кольцо на палец, и неважно, что он будет думать. Ты не можешь посвятить ему всю свою жизнь. Рано или поздно ему придется смириться с этим.
Она кивнула и подставила губы для поцелуя. Такси медленно удалялось по Клаб Роу, пустынной в одиннадцать часов; лишь несколько пьяниц что-то распевали на углу улицы Святого Николая. Она постояла у двери, пока такси не повернуло на Бетнал Грин Роуд и не скрылось из вида, и вошла в дом.
Легко ему говорить «будь потверже». Ему не придется смотреть в глаза отца и видеть отсутствующее выражение, которое теперь так часто было у него. Дэвид, сам переживший горе, знал только одну его сторону. Он не понимал, что значит видеть человека в горе и быть не в состоянии хоть чем-то помочь ему. Она не в силах сказать ему это. Ни ему, ни кому другому.
Однажды, мокрым ноябрьским днем, она, штопая рубашки отца, в отчаянии все рассказала миссис Холл. Миссис Холл принесла отцу кусок рыбы. Она часто что-нибудь приносила. Она заволновалась и строго сказала:
– Прошло всего семь месяцев, милая. А горе – это болезнь года на два. Можешь мне поверить. Когда умер мой Фред, царствие ему небесное, я больше двух лет не могла прийти в себя.
– Я знаю, что он чувствует, – сказала Летти, умоляя понять ее. – Но почему я из-за этого должна пожертвовать своей жизнью?
– Но ведь необязательно выходить замуж так скоро. Я имею в виду, через семь месяцев! Кроме тебя у отца в этом мире никого не осталось. Твои сестры для него не слишком большое утешение. Они чересчур заняты своей жизнью. Ты не представляешь, что ты значишь для отца.
Как бы Летти ни осуждала сестер, ей не хотелось, чтобы их ругал посторонний, – неважно, насколько это было заслуженно.
– Винни с ребенком приезжала навестить его, – достаточно резко возразила она. А Люси сейчас ждет ребенка…
Миссис Холл сразу оживилась.
– Боже, как летит время! И сколько уже?
– Месяца три.
Иголка в руках Летти быстро скользнула через отверстие пуговицы. Она видела, что миссис Холл буквально на пальцах подсчитывает месяцы, проверяя свою догадку о том, не случилось ли кое-что до свадьбы.
Летти завязала узел, перекусила зубами нитку, отложила рубашку и посмотрела в окно. Дождь прекратился. Она встала, вежливо улыбаясь миссис Холл.
– Мне нужно пойти что-нибудь купить к воскресенью. Может быть, филе из свинины. Мой молодой человек придет к обеду.
Миссис Холл засмеялась, выходя за Летти из гостиной.
– Похоже, отец не очень жалует твоего молодого человека?
Она подождала в коридоре, пока Летти снимала с вешалки ее черное пальто и шляпу со шляпной булавкой. Миссис Холл надела перчатки и, чтобы было теплее, повязала шарф.
– Ты знаешь, – продолжала миссис Холл, спускаясь за Летти по узкой лестнице в магазин, где отец, ссутулившись, сидел на табуретке и бессмысленно смотрел на оживленную улицу, – знаешь, если бы ты спросила меня, то я бы сказала, что твой молодой человек немного староват для тебя.
– Я не спрашиваю вас, миссис Холл!
Летти выпалила это прежде, чем сумела овладеть собой, и увидела, как лицо женщины побледнело.
– Прошу прощения за назойливость. Честное слово, я не хотела вмешиваться. До свидания, мистер Банкрофт.
Она проплыла мимо него, дверь открылась и закрылась, в магазин ворвался холодный ветер, дверной звонок отчаянно зазвонил.
– У тебя нет причин быть такой грубой с миссис Холл.
Артур Банкрофт сердито выпрямился, решив, что настал удобный случай высказать все, что у него наболело.
– Она всегда была хорошей соседкой и помогает, когда нам это нужно, в то время как мои собственные дети думают только о себе.
Он видел, как потрясена Летти.
– Это неправда, папа! Я не отхожу от тебя. Я делаю для тебя все, что могу, ты не можешь сказать, что это не так!
Но он больше не дал ей ничего сказать. Сдерживаемые чувства, в которых он и сам не мог полностью разобраться, хлынули потоком.
– Так вот чему учит тебя твой молодой человек – быть грубой с теми, кто делает все, чтобы помочь другим?!
Он подошел к ней. Его лицо исказилось гневом.
– Хорошие манеры, примерное поведение! А на самом деле все, что он хочет, – это забрать у отца дочь! И ему наплевать на мои чувства, наплевать на память матери! И ты тоже только этого и хочешь – удрать из дома и выйти замуж! Забыть обо мне, о матери, о доме, где ты выросла. Парни нашего круга для тебя недостаточно хороши. Ты высокомерно воротишь нос от порядочных молодых людей, как Билли Бинз, который гораздо ближе тебе по возрасту и мог бы обеспечить тебя не хуже, чем «этот». И он раньше не был женат. Но для тебя он не слишком хорош. Ты хочешь убежать и стать человеком другого круга, но ты им никогда не станешь, как бы ни старалась.
Отец не следил за произношением. Он грозно стоял около нее, и Летти вся съежилась.
– Как ты смеешь уйти из дома с твоим ухажером?! Это дом, где ты родилась и где выросла. Ты стесняешься того, кто ты есть, стараешься говорить, как леди, чтобы подцепить принца. Но он не сможет забрать тебя у меня. Тебе еще нет двадцати одного года, и ты не получишь моего разрешения.
Зеленые глаза его дочери почти вплотную смотрели на него.
– Тогда мне придется подождать, когда мне исполнится двадцать один! – ответила она, стараясь говорить максимально правильно. Хотя она и сутулилась, ее подбородок был вызывающе задран кверху. Даже если бы она кричала на него, как уличная торговка, она бы следила за произношением, это стало ее второй натурой, словно она отбросила всю свою прошлую жизнь, как грязный носовой платок. – Осталось всего два года. Я вполне могу подождать. И тогда мне не понадобится твое разрешение.
– Ты никогда не получишь моего благословения! Слова, вырвавшиеся в гневе, больно задели его самого. Это звучало так, будто он больше не признает ее своей дочерью. Он не собирался говорить этого. Он любил ее, очень любил. Перекошенное от бешенства лицо Летиции поплыло перед его наполнившимися слезами глазами. Он заплакал, слезы потекли по щекам.
– Господи, прости меня за эти слова!
Он обнял Летти. Инстинктивно она тоже обхватила его. Но ее глаза были сухи. Его слова высушили их. Эти слова останутся с ней навсегда. Она не может винить его. Их сказал испуганный мужчина, которого состарило горе, хотя он и не был стар.
Она видела, как мимо витрины магазина взад и вперед спешат люди, кутаясь в пальто и завязавшись шарфами от холодного ветра. Она все ясно видела, потому что ее глаза были абсолютно сухими.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Летти нагнулась и постучала маленького Альберта пальцем по толстым щечкам.
– Это чьи такие щечки? – ворковала она. Девятимесячный человечек, сидящий на коленях у матери, расплылся в улыбке, маленькие кулачки сжимали кусок намазанного маслом хлеба, который он энергично посасывал.
За окном было уже темно, шторы задвинуты. Все сидели в гостиной вокруг камина, ели рождественский пудинг, вылавливали каштаны с решетки камина и жарили булочки, держа их на длинных вилках. Решетка была усеяна скорлупой орехов, мужчины пили пиво, женщины потягивали шерри. Летти оглядела гостей.
Почти год, как умерла мама. В это трудно было поверить, несмотря на то, что лицо отца покрыли морщинки – больше от горя, чем от времени. Винни и Люси по случаю торжества сняли траур и оделись празднично. Винни, держа на руках маленького Альберта, гордо объявила, что они уже ждут второго ребенка. Люси с огромным животом тоже выглядела так горделиво, что Летти стало завидно.
Люси попыталась нагнуться и достать с решетки каштан, но живот помешал ей.
– Джек, милый, достань и мне один.
Джек услужливо перекидывал обуглившуюся черняшку из руки в руку и, когда она достаточно остыла, передал жене. Люси сняла шелуху и, откусывая сладкую мучнистую мякоть, посмотрела на Летти.
– А когда вы с Дэвидом объявите о помолвке? Она удивилась, когда Летти поджала губы и ничего не ответила.
– Господи, вы уже довольно долго знакомы. Восемнадцать месяцев, да? Со дня свадьбы Винни.
Летти поймала взгляд Дэвида, сидящего поодаль около пианино, и прочитала в его глазах, что, вероятно, настало время достать кольцо. Она быстро отвернулась. Нет, это был совсем неподходящий момент. Услышав вопрос Люси, отец встал и, сутулясь, вышел из комнаты. Проходя мимо Дэвида, он даже не посмотрел в его сторону. Летти мгновенно вспыхнула от злости и чуть не крикнула ему вслед: «Сегодня Рождество! Нужно желать добра всем, и моему Дэвиду тоже!»
– Куда пошел папа? – невинно спросила Люси, широко открыв свои серо-голубые глаза и продолжая покусывать каштан. Винни что-то счастливо лепетала Альберту и ничего не замечала вокруг.
«Отец ненавидит Дэвида, а вы не хотите помочь! – хотелось крикнуть Летти им обеим. – Твой Джек и твой Альберт – отец словно видит сияние у них над головами. Так почему же он так против Дэвида?»
Вместо этого она только метнула на беременную сестру сердитый взгляд.
– От этих орехов у тебя будет несварение, – сказала она и, не дождавшись ответа Люси, встала с дивана, подошла к столу и взяла еще одну булку.
На самом деле ей не хотелось есть, и она положила булку назад и села на высокий стул рядом с Дэвидом.
– Я не могу показать им кольцо, – прошептала она. – Не сейчас.
Он ничего не ответил, но его склоненная голова красноречиво свидетельствовала, что он не одобряет ее. Не одобряет за нерешительность, за то, что она пренебрегает им, за то, что прячет кольцо под кофтой, словно болячку.
– Прости, Дэвид, – только и могла сказать она, но он снова не ответил. Невидящим взглядом он смотрел в камин, на его губах застыла рассеянная полуулыбка, словно общение с Летти требовало от него усилий. Тем не менее, когда она прикоснулась к нему, он взял ее руку.
С уходом отца все оживились. Джек глубоко вздохнул и повернулся к Альберту, меланхолично курившему трубку; его усы, которые он отращивал несколько месяцев, сейчас стали густыми и длинными и касались мундштука трубки.
– Как насчет партии в карты? Альберт вынул трубку изо рта.
– Не возражаю. А ты, Дэвид?
– А можно нам всем? – воскликнула Люси.
– Я не буду. – Винни поцеловала маленького Альберта в пухлую щечку. – Он серьезный и веселый одновременно. Если я отпущу его, он заплачет.
В комнату, поправляя пояс, вернулся отец.
– Мы начинаем партию в карты, папа, – сообщил ему Джек бодро и уважительно. – Что-нибудь такое, чтобы и дамы могли участвовать, правильно? А как вы?
Отец покачал головой и опустился на стул.
– Папа, пожалуйста, – попросила Люси. – Это поднимет тебе настроение.
– Мне не нужно поднимать настроение, – сказал он мрачно. – Я уже собираюсь спать.
– Еще только десять часов, – бестактно выпалила Люси. Она никогда не видела дальше своего носа.
«В эти дни он ощущает потерю мамы больше, чем обычно», – подумала Летти. В последние часы эта мысль уже несколько раз приходила ей в голову. В прошлое Рождество мама была здесь, с ними, уже больная, но ее присутствие наполняло квартиру. А сейчас все, что осталось, – это память о ней: в каждой чашке, в каждом блюдце, в каждой вазе на пианино, даже в щетке, которой Летти смахивала с мебели пыль. Мать смотрела с фотографии, которая висела на стене. Фотограф требовал, чтобы она была серьезной, но ее глаза улыбались. Поза была воинственная, но казалось, что мама излучает теплоту.
Даже когда собиралась вся семья, отец оставался погруженным в свое одиночество. Как и сестры, Летти свыклась с утратой: что поделаешь, это был нормальный ход вещей. Они были молоды. У нее был Дэвид, у сестер – их мужья, все они были готовы наслаждаться жизнью. У отца не было такого спасения. Он мог смотреть только назад, жить прошлым, жить с умершей, которая определила всю его жизнь. Летти вдруг почувствовала это особенно остро, и все раздражение, охватившее ее минуту назад, полностью исчезло.
* * *
Телеграмма пришла перед самым обедом. Угадав содержание, Летти дала посыльному шесть пенсов и бросилась наверх, разрывая по дороге заклеенный край.
– Так и есть! – засмеялась она. – У Люси ребенок! Девочка! В шесть тридцать утра, семь фунтов и восемь унций. Многовато для девочки. Она назвала ее Элизабет Люцилла. О, я так рада за нее!
– Длинновато, если они не будут звать ее «Лиззи», – произнес отец, беря у нее телеграмму.
– Она не станет сокращать имя. И будет произносить «Элизабет» через «е», – убежденно ответила Летти. – Теперь, когда она живет в фешенебельном Чингфорде, ничего другого и ждать не приходится.
– Хорошо бы поехать навестить ее, – сказал отец совершенно неожиданно, покончив с сосисками и картофельным пюре.
Летти с удивлением посмотрела на него.
– Ты хочешь сказать, что хотел бы поехать к ним? В такую холодную погоду?
Сняв с крюка кочергу, она поворошила угли на решетке, пока по ним не запрыгали веселые огоньки.
– Нужно ехать поездом. И придется на день закрыть магазин.
Артур Банкрофт положил телеграмму на камин и сел в кресло около разгоревшегося огня.
– Мы не можем позволить себе терять деньги, закрывая магазин. Нужно ехать в воскресенье.
В воскресенье?! У Летти упало сердце. Медленным движением отец достал трубку и вынул из жестяной коробки мешочек с табаком: гладкая, почерневшая от времени кожа так впитала запах его содержимого, что комната мгновенно наполнилась едким сладковатым запахом матросского кубрика. Так бывало каждый вечер, когда отец перочинным ножом отрезал от брикета прессованного табака маленькие кусочки и растирал их между ладоней в махорку, чтобы наполнить мешочек на завтра.
С кочергой в руке Летти наблюдала, как он набивает трубку, насыпая табак из мешочка. Затем, завязав мешочек, он достал из узкой коробки, висящей около камина, лучинку, поджег ее от углей и зажег трубку, втягивая воздух, чтобы пламя разгорелось.
Сосредоточенно пуская кольца дыма, он положил потухшую лучину назад в коробку и с наслаждением откинулся на спинку стула.
Летти безмолвно наблюдала за этим ритуалом, внутренне вся кипя от гнева. Всем своим существом она чувствовала, с каким наслаждением он произнес последнюю фразу. Отец отлично знал, как важны для нее эти воскресенья. Он испытывал ее, она была в этом уверена. Она знала нескольких владельцев магазинов, которые позволяли себе дни отдыха и помимо воскресений. Конечно, ее долг был сопровождать его; ему уже нельзя было путешествовать в одиночку. И он играл на этом.
Этим же вечером она написала Дэвиду письмо и бросила его в почтовый ящик, надеясь, что оно придет вовремя и Дэвиду не придется напрасно ехать.
Он, конечно, поймет, какая тяжелая обязанность легла на ее плечи, но, когда в воскресенье утром поезд медленно тронулся из Бетнал Грин, она мрачно подумала о бесценных часах, потерянных для нее.
Она сидела у покрытого копотью окна. От ее дыхания квадратное стекло окна становилось матовым. День был серый и холодный. За окном мелькали дороги, едва покрытые снегом, крыши домов, пустынные дворы и унылые цветочные грядки, вздымающиеся черными комьями земли. Весь мир был черно-белым, голые деревья торчали, словно метелки.
– Глупо ехать в гости в такой день, – мрачно сказала Летти, откидываясь на спинку кожаного сиденья. – Надо было подождать дня получше.
– Лучше, чем этот день, не будет, – проворчал отец, закутанный в тяжелое честерфилдское пальто.
В холодном полупустом вагоне на него жалко было смотреть. Толстый шарф был повязан так, что захватывал и шапку, на руках – шерстяные варежки. Он походил на тюк белья, покачивающийся из стороны в сторону в такт движению поезда. Его взгляд был флегматично устремлен на противоположную стенку, где висели три выцветшие картины, изображавшие водные пейзажи. В вагонах первого класса кроме картин были и зеркала, и красивые лампы, и шторы. В вагонах третьего класса не было ничего.
– Я думал, тебе будет приятно, если я куда-нибудь поеду, – продолжал он. – Ты сможешь поругать меня и даже вывести из себя. Ну, давай, начинай.
Его добродушное ворчание удивило ее. Он даже тепло ей улыбнулся. Летти вспомнила, как он часто делал это раньше, и ее губы изогнулись в ответной улыбке.
Может, она не права, думая, что он нарочно выбрал именно этот день, чтобы увидеть свою новую внучку? Может, он сделал это без всякой задней мысли? Может, это она, желая скорее стать женой Дэвида, стала раздражительной и истолковывает каждое слово отца как придирку?
Она решила философски отнестись к тому, что случилось. Хорошо, в это воскресенье она не увидится с Дэвидом. Но можно помечтать о следующем воскресенье.
Предвкушение будущей встречи с Дэвидом согрело ее, Летти великодушно простила отца за все и взяла его руку в свои, чтобы она не замерзла в холодном вагоне.
Этот день не принес отцу ничего хорошего. Он простудился и слег на неделю в кровать, а ей пришлось бегать вверх и вниз, чтобы носить ему лекарства, ментол, горячий бульон и одновременно обслуживать покупателей.
Домашние дела пошли насмарку, квартира была в беспорядке. Летти отправила отчаянное письмо Винни, чтобы та приехала помочь. В конце концов, Винни жила не так далеко: от Кембридж Хит Роуд до них можно было доехать на трамвае. Но приехал Альберт и сказал, что Винни сама плохо себя чувствует, к тому же маленький Альберт тоже простудился. Ни тому, ни другому Летти не поверила, но все в доме пришлось делать ей одной.
Прошло несколько недель, прежде чем отец достаточно поправился, чтобы встать с кровати. Сгорбленный, он сидел около огня, а Летти продолжала все делать сама и только сожалела, что жизнь проходит без Дэвида.
– Нужно нанять кого-нибудь приглядывать за квартирой, – решительно сказал отец.
– Мы не можем себе этого позволить, – ответила Летти, с трудом подавив гордость.
– Глупости, я заплачу.
Это были только слова. На деле отец решил устроить все бесплатно.
– Я спрошу миссис Холл, не согласится ли она время от времени приходить и помогать по хозяйству, – сказал он.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?