Текст книги "Очарованная"

Глава 9

Доминик смахнул со стола остатки свадебного ужина, стащил с единственной неповаленной скамьи бесчувственного стражника и отволок его в коридор. Когда он возвратился в большой зал, Мэг уже разожгла огонь в очаге и разливала в чистые кружки горячий ароматный чай.

Из кухни не доносился ни запах свежеиспеченного хлеба, ни аромат жарящегося на вертеле мяса. Слуги вповалку лежали тут же, рядом со столами, отяжеленные вином, а один из них храпел так, что занавес у входа колебался, точно от порывов ветра.

– Тебе налить чаю или эля? – спросила Мэг, обернувшись к Доминику.

– Чаю.

Доминик окинул взглядом обессилевших от пьянства гостей, развалившихся у стен зала, и укоризненно покачал головой. На свадьбе Саймона звучали тосты до тех пор, пока хоть один рыцарь в силах был поднять кубок или пошевелить языком.

– Вот почему я прихватила снадобье от головной боли, – сказала Мэг. – Когда наконец эти отважные вояки придут в себя, их сможет сразить наповал даже тоненький голосок ребенка – так они будут слабы.

– Ну, я думаю, им не придется долго ждать, – с отвращением произнес Доминик. – Будь они моими рыцарями, я бы схватил их за уши и вышвырнул в загон к свиньям.

Доминик принял из рук Мэг кружку с чаем, сел на скамью и отхлебнул прозрачного, горячего напитка. Как всегда, травяные настои Мэг освежили его и придали ему сил. Он опустил чашу, крякнув от удовольствия.

Рядом мирно похрапывал какой-то рыцарь.

– Боги и бесы! – пробормотал Доминик. – Они что, совсем отупели от пьянства? Неужели воины Эрика не знают, что вслед за разгульной ночью рассвет наступает быстрее?

– О, не будь к ним так суров, – сказала Мэг, вновь наполняя его кружку. – Они просто радуются вместе с Эриком – ведь эта свадьба может принести мир на нашу многострадальную землю.

Доминик хмыкнул.

– Да, конечно. И поэтому они так бурно выражали свою радость, что ты всю ночь не сомкнула глаз.

– Это не их вина.

– А чья же? Я ведь знаю, что мой соколенок бодрствовал до рассвета.

– Я видела сон, – коротко ответила она.

Доминик застыл.

– Опять твои колдовские видения?

Мэг молча кивнула.

– Ты можешь рассказать мне? – спросил ее Доминик: он знал, что свои вещие сны Мэг порой с трудом могла облечь в слова.

– Я чувствую опасность.

– Боже нас сохрани, – пробормотал Доминик, выразительно покосившись на храпевших стражников. – Опасность подстерегает нас в замке?

Мэг задумчиво склонила голову.

– Не совсем.

– За пределами замка?

На этот раз Мэг не сомневалась.

– Да, – уверенно произнесла она. – Опасность идет извне.

Доминик пожал плечами.

– Соколенок, Спорные Земли всегда находятся на грани войны.

На губах Мэг промелькнула чуть заметная улыбка: они уже много раз обсуждали с Домиником ее видения. Не то чтобы Доминик не верил ей – просто он не мог предпринять ничего существенного, пока ее сны не обретали какие-то явственные черты – если обретали. Он всегда настаивал на том, чтобы его люди постоянно были настороже.

– Теперь здесь уже не так тревожно, как раньше, до твоего приезда в Спорные Земли, – заметила Мэг.

Она слегка наклонилась и поцеловала своего мужа в твердые губы. Как по волшебству, на них расцвела теплая любовная улыбка. Золотые колокольцы на запястьях и на бедрах Мэг мелодично запели, отзываясь на каждое ее движение. Огненные косы перекинулись ей на грудь, и золотые колокольчики свисали с них, как путы, вызванивая свою сладкую песенку.

– Волк Глендруидов, – нежно пропела Мэг, понизив голос. – Знаешь ли ты, как сильно я тебя люблю?

– Ты мне об этом не говорила с самой утренней мессы, – быстро ответил Доминик. – И я прожил без твоей любви ужасные часы.

Смех Мэг был такой же густой и переливчатый, как и ее огненно-рыжие волосы.

Неподалеку от влюбленной пары у бокового входа неподвижно застыла Ариана: она собиралась уже было войти в зал, но, услышав смех Мэг, остановилась, прижав к себе арфу обеими руками, пораженная столь необычной картиной – Волк Глен-друидов и глендруидская ведьма, занятые любовной игрой.

– Ты совсем избаловался, мой свирепый волк, – насмешливо сказала Мэг.

– Да, мне нравится, когда ты меня балуешь, – произнес Доминик, усаживая ее к себе на колени. – От твоих поцелуев я слабею.

– Слабеешь? – снова засмеялась Мэг.

Ее рука скользнула под его плащ. Явно наслаждаясь силой мужа, Мэг провела рукой по его мускулистым плечам и груди.

– О да, – произнесла она с напускной серьезностью, пряча улыбку. – Я вижу, ты совсем зачах без моей ласки.

– Ну так сжалься же надо мной – вдохни в меня жизнь.

Мэг, склонившись к Доминику, запустила руку в его густые черные волосы и прижалась губами к его суровому рту. Поцелуй их был долгим и чувственным.

Эта сцена невольно напомнила Ариане поцелуй Саймона. Он околдовал ее, заставив забыть об опасности, которую таит в себе мужская страсть.

Ее первым побуждением было крикнуть глендруидской ведьме, что поцелуи мужчин, как и их улыбки, грозят бедой. И только здравый смысл заставил ее прикусить язык.

– Ну, теперь ты ожил? – спросила наконец Мэг.

– Да, – хрипло произнес Доминик.

Мэг провела кончиком языка по его губам, оттененным полоской усов.

– Ты уверен? – Она явно поддразнивала его.

Чувственная улыбка озарила лицо Доминика. Одной рукой он натянул плащ на плечи так, чтобы его длинные полы полностью скрыли его и Мэг. Другой рукой Доминик притянул ее пальцы к своему телу.

– Скажи мне, соколенок, исцелен ли я?

Мэг сделала легкое движение рукой, и у Доминика захватило дух.

– Да, похоже, так и есть, – лукаво заметила она. – Но, может, моя рука ощущает просто жесткую скамью?

– А ты проверь… получше.

– А вдруг что случится?

– Обещаю – вопить не буду.

– Ты сущий дьявол.

– Нет, я просто муж, которого слишком долго отрывали от жены скучные обязанности. Разве ты не чувствуешь?

– Где, здесь? – невинно спросила она, ласково проведя рукой по его бедру.

Доминик придвинулся к ней поближе, и рука Мэг скользнула у него между ног.

– Ну, сейчас-то ты чувствуешь, ведьма?

Она хрипло рассмеялась, как женщина, которая очень хорошо знает, что скрывают богатые одежды ее мужа. Смех ее был переливчатый и горячий, как огонь.

Но не это поразило Ариану – ее удивило, что в смехе Мэг не было и тени страха. Казалось, Мэг стремилась к неизбежному финалу этой игры так же страстно, как и Доминик.

С растущим недоверием Ариана откровенно уставилась на влюбленную пару, что при других обстоятельствах показалось бы ей невежливым. Хотя Доминика и Мэг укрывал длинный плащ, не было никаких сомнений, что они заняты любовной игрой.

И эту игру с наслаждением принимали и муж, и жена.

– Твои руки для меня – сладчайший огонь, – произнес Доминик. – Разожги во мне пожар, соколенок.

На винтовой каменной лестнице, ведущей в верхние покои замка, послышались шаги.

Доминик прошипел какое-то проклятие на неизвестном языке и быстро ссадил Мэг с колен. И когда Саймон и Эрик вошли в зал, супруги мирно завтракали, уплетая фрукты и сыр с вчерашним хлебом.

Саймон и Эрик – высокие, широкоплечие, гибкие и ловкие в движениях, силой напоминающие скорее поджарого волка, чем грузного медведя, золотоволосые – походили скорее на братьев, чем на людей, рожденных в разных землях и странах. Их разделял только огромный волкодав, вышагивающий по левую руку Эрика.

Никто из них не заметил Ариану. Она застыла у бокового входа, как скрытая в тени неподвижная статуя. Сначала она хотела было выйти на свет, но, увидев Саймона, осталась стоять, словно пригвожденная к месту.

«Будь осторожна, заигрывая со мной, иначе я пошлю ко всем чертям твои девические страхи и силой возьму то, что дали мне Бог и король».

Мороз пробежал у нее по коже. Ариана боялась пошевелиться и лишь безмолвно молилась, чтобы ее никто не обнаружил и она смогла бы удалиться так же незаметно, как и пришла.

Когда Саймон подошел к огню, Доминик бросил на него быстрый, проницательный взгляд. Как обычно, еще со времен Крестового похода, лицо Саймона тщательно скрывало его мысли. Доминик был одним кз немногих, кто знал, что улыбка и сообразительность Саймона были для него такой же крепкой защитой, как и самая прочная кольчуга.

Обычно Доминик угадывал, что скрывается под светлым, безмятежным видом его брата.

Обычно… но не сегодня утром.

Молчаливое разочарование росло в душе Доминика. Ему не нужно было быть Посвященным, чтобы заметить, что холодность и замкнутая отчужденность Саймона усилились после ночи, проведенной с леди Арианой.

– Черт побери, – с отвращением воскликнул Эрик, брезгливо переступая через храпящего стражника. – Да мне с Дунканом придется приводить в чувство этих rope-вояк кнутом и пинками.

– А где Дункан? И Свен? – спросил Саймон. – Обычно они поднимаются раньше всех.

– Я послал Свена разведать, что творится в окрестностях замка, – ответил Доминик. – Воистину даже и ребенку под силу было бы захватить Стоунринг вместе со всеми этими сонными мужланами.

– Караульные все же на посту, – возразил Эрик.

Доминик пренебрежительно усмехнулся.

– Что же касается Дункана… – начал он.

– Дункан наслаждается сейчас даром священного рябинового дерева, – сказала Мэг.

– Это каким же даром – беспробудной спячкой? – язвительно поинтересовался Саймон.

Вещий сон эхом отозвался в душе Мэг, предупреждая о буре, угрожающей Спорным Землям.

И источником этой бури был Стоунринг.

Тихий вскрик сорвался с губ Мэг – такой тихий, что его услышал только Доминик. В одно мгновение он вскочил на ноги, ласково положил руку жене на плечо и склонил свою черноволосую голову к ее щеке. Хотя ей и не требовалось никакой поддержки, Мэг благодарно приникла к его сильной руке.

– Что с тобой? – тревожно спросил Доминик.

Она покачала головой.

– Это ребенок, да? – вновь спросил он.

– Нет.

– Ты уверена? Мне показалось, что тебе больно.

Мэг глубоко вздохнула и посмотрела в ясные серые глаза мужа.

– Не бойся, наш малыш вынослив, как боевая лошадка, – улыбнулась она.

Она взяла покрытую шрамами руку Доминика и положила ее на вздымающийся холм, в глубине которого зарождалась новая жизнь. Сначала Доминик чувствовал только тепло ее тела, но вдруг безошибочно различил слабые толчки ребенка.

Ариана во все глаза наблюдала за Волком Глендруидов: она бы в жизни не поверила, что у такого сурового воина может быть такая нежная и добрая улыбка.

И Саймон пристально разглядывал своего брата. Хотя за многие месяцы он уже успел попривыкнуть к влиянию, которое Мэг оказывала на Доминика, но иногда, вот как сейчас, его все же удивляло то глубокое чувство, которое его брат испытывал к женщине, данной судьбой ему в жены.

– Волк Глендруидов выглядит сейчас не таким свирепым, – вполголоса заметил Эрик. – Кажется, он вместе со своей колдуньей по-своему вкушает дары священной рябины. Что ты на это скажешь, Саймон?

– Ничего, – холодно ответил тот.

– Ах да, я и забыл. Как это сказал Доминик… Ты веришь только в то, чего можно коснуться, что можно подержать в руках, взвесить или измерить.

– Так и есть, – произнес Саймон с мрачным удовлетворением.

– Для меня это звучит как самое грубое проклятие.

– А вот я что-то не припомню, чтобы ты несся сломя голову к Каменному Кольцу и к священному рябиновому дереву, во весь голос умоляя стреножить тебя путами любви.

Эрик бросил на Саймона косой взгляд. Саймон всегда был довольно резок в суждениях, но сегодня он что-то был особенно несдержан на язык.

– У тебя что, была бессонная ночь? – вежливо осведомился Эрик.

– Ночь как ночь – как все другие.

Эрик поежился, и Саймон тонко улыбнулся.

– Значит ли это, что ты принимаешь мой подарок – плащ, подбитый мехом белой ласки? – спросил его Эрик.

Саймон невесело рассмеялся.

– Да, Посвященный. Я принимаю твой дар.

– Мне очень жаль, что все так получилось. Когда я узнал, что платье Серены приняло Ариану, я надеялся… – Эрик передернул плечами. – Ну, что же, взамен холодных жен Господь посылает нам горячих любовниц и теплый пушистый мех. Я отдам приказание немедленно – твой плащ вскоре подобьют мехом.

– Я теперь твой должник.

– Нет, – веско возразил Эрик, – это я у тебя навеки в неоплатном долгу. Ты оказал мне неоценимую услугу, согласившись взять в жены холодную норманнку.

Саймон промолчал.

Молчала и Ариана, хотя отчетливо слышала весь разговор. Да и что она могла сказать? Это была правда: меховой плащ скорее согреет Саймона, чем Ариана Преданная.

– Если бы ты этого не сделал, – продолжал Эрик, – Дункан женился бы на Ариане, Эмбер погибла бы в Долине Призраков, а земли моего отца достались бы изменникам.

Саймон упрямо покачал головой: то, что случилось с Дунканом и Эмбер в том заколдованном месте под покровом тумана, он не мог до конца понять, потому что не мог измерить и взвесить.

И это беспокоило его, внося путаницу в строгую логику его рассуждений.

– Эти сказочки не для меня, – раздраженно произнес он. – Я никогда не дам заковать себя в любовные цепи, поэтому никогда не удостоюсь чести созерцать священный рябиновый цвет.

– Но ты еще молод – всякое может случиться.

Саймон смерил Эрика долгим тяжелым взглядом.

– Уж, во всяком случае, я старше тебя, – сказал он. – И я женат на девушке, в сердце которой тьма и лед самой суровой зимы.

– Что-то мне подсказывает, что у тебя есть сладкое утешение, и имя ему – Мари. Ее глаза так же черны и горячи, как и твои.

Злость и отвращение овладели Саймоном при мысли о вероломной и развращенной девице из гарема, но по его лицу ничего нельзя было прочесть.

– Порасспроси-ка об этом Свена, – сказал Саймон. – Он-то тебе поведает, как без устали поет ей хвалу в надежде, что какой-нибудь заезжий рыцарь проглотит приманку и оставит ей все свои секреты вместе со своим семенем.

Смеясь, Эрик потрепал по шее Стагкиллера, который все настойчивее дергал его за рукав.

– Ну, в чем дело, зверь? – добродушно спросил Эрик. – Что тебя тревожит?

Пес прыгал вокруг хозяина, скаля огромные блестящие клыки.

– Может, он хочет, чтобы ты принял облик собаки, а он – человека? – предположил Саймон.

– Ты что же, веришь во всю эту чепуху, которую Свен собирает по округе?

Саймон рассмеялся, но ничего не ответил.

Стагкиллер продолжал наскакивать на хозяина.

– Хочешь сбить меня с ног? – прорычал Эрик.

Он наклонился, всматриваясь в золотистые глаза пса, и вдруг заметил боковым зрением вспышку драгоценных камней в волосах Арианы.

– А, леди Ариана, – произнес он выпрямляясь. – Доброе утро.

Саймон застыл на мгновение, потом быстро обернулся и окинул Ариану холодным взглядом: внезапно он понял, что она слышала каждое слово их беседы.

Это не слишком обеспокоило Саймона – он не сказал Эрику ничего такого, чего не высказывал уже своей строптивой супруге.

Но он почувствовал, что своими словами причинил ей боль. Это неожиданно смутило и рассердило его.

– Вы уже завтракали? – обратился он к жене безразличным тоном.

Ариана стиснула арфу, прижав ее к своей груди, как щит.

– Нет, – тихо ответила она.

– Ну так сделайте одолжение. А то вы выглядите тоньше ваших возлюбленных струн.

Пальцы Арианы пробежали по струнам, и несколько сбивчивых, печальных аккордов раздалось в тишине.

– Я не голодна, – сказала она.

– Меня беспокоит, что у вас совсем нет аппетита.

Голос Саймона был холодный, бесстрастный. Молчание, последовавшее за его словами, нарушило только слабое движение пальцев Арианы по струнам арфы.

– Вы слышали мой разговор с леди Эмбер, – напряженно ответила она. – И вы прекрасно осведомлены о моем самочувствии.

– Благодарю вас, моя несравненная супруга, что напомнили мне доселе неизвестную истину: заход солнца вызывает ночь, а отсутствие тепла – холод.

На этот раз воцарившееся молчание не нарушил ни один звук. Когда стало ясно, что ничто не принудит супругов продолжить разговор, Эрик, выругавшись про себя, почтительно обратился к норманнской деве:

– Как известно, самый долгожданный рассвет следует за самой длинной ночью.

Ариана внимательно посмотрела на Эрика, затем произнесла:

– Вы очень добры, милорд.

– Добр?

– Да. Вы полагаете, что рассвет всегда сменяет ночь, в то время как прекрасно знаете, что некоторые ночи длятся вечно.

– Я не слышал ни о чем подобном.

Глаза Арианы слегка расширились – она почувствовала раздражение под утонченными манерами Эрика.

– Как вам угодно, милорд.

Эрик вздохнул: если бы Ариана не была так мила, было бы значительно легче сердиться на ее холодность.

– Какие у вас глаза! – вдруг произнес он.

– Прошу прощения, милорд? – недоуменно переспросила она.

– У вас удивительные глаза. Это просто чудо, что легкокрылые феи не похитили вас из зависти к вашей красоте.

Эрик почти в точности повторил слова Арианы, какими она говорила Саймону о том, что он ей нравится.

Осмелившись бросить робкий взгляд на своего мужа, она заметила, что тот слабо усмехнулся. Значит, он тоже вспомнил.

– Благодарю вас, милорд, – сказала Ариана, улыбнувшись светской улыбкой: она с детства была приучена любезно обмениваться комплиментами со знатными леди и лордами. – Но если феи и украдут что-либо у смертных, – продолжала Ариана, – так это ваши глаза, милорд. У них такой чудесный золотой оттенок – они напоминают осеннее солнце в холодной воде.

– Или волчьи глаза, отражающие огонь, – вежливо добавил Саймон.

Эрик метнул на него острый взгляд.

– О, вы очень добры, сэр, – с притворным смирением произнес он.

– Не стоит благодарности, милорд, – все так же любезно ответил Саймон.

Эрика душил смех, но он сдержался и вновь повернулся к Ариане.

– Поскольку ваш муж так дурно воспитан, что не замечает вашу красоту, – продолжал он, – мне выпала счастливая возможность сказать вам, что только звезды на небесах могут затмить аметистовый блеск ваших глаз.

Ариана снова вежливо улыбнулась, но на этот раз более теплой улыбкой.

– О милорд, вы и вправду очень добры ко мне.

Саймон с нарастающим раздражением наблюдал, как Эрик и Ариана обмениваются любезностями. В этом светском ритуале не было ничего предосудительного, и Саймон не должен был бы беспокоиться, но, помимо воли, в нем закипело бешенство. Было просто невыносимо смотреть, как его супруга расцветает в улыбке в ответ на сладкие речи этого придворного красавчика.

– Это не просто любезность, миледи, – возразил Эрик. – Это чистая правда.

Он смотрел на Ариану затаив дыхание, впервые увидев в ней женщину, а не препятствие его планам в Спорных Землях.

– Ваши волосы – шелк, сотканный из ночного неба, – медленно произнес он. – Темные, но полные огня. Ваша кожа затмит белизну самых восхитительных жемчужин. Изящный изгиб ваших бровей подобен полету птицы. А ваши губы – нераспустившийся бутон, который ждет…

– Довольно, – коротко оборвал его Саймон. – Мне не доводилось слышать такого обилия приторно-сладких комплиментов даже при сарацинском дворе.

Хотя Саймон не повысил голос, его тон явно был угрожающим. Эрик смерил его взглядом. Саймон приподнял левую бронь с молчаливым вызовом.

Внезапно Эрик ухмыльнулся – в этот момент Посвященный более чем когда-либо походил на волка. Саймон ясно давал понять: холодна она или нет, но Ариана – его жена, и это каждый должен твердо усвоить.

Для Эрика это была хорошая новость: он уже начал было опасаться, что Саймону не нужно от своей жены ничего, кроме сыновей, способных защищать владения Волка Глендруидов. Такая холодная, расчетливая связь могла бы обернуться большой бедой. Эрик не мог этого объяснить, но совершенно точно знал, что это правда: там, где другие замечали лить ряд случайных событий, он видел их причины и следствия.

– Что ж, продолжай мирно обмениваться комплиментами со своей женой, – сказал он.

– Весьма благоразумно с твоей стороны.

Ариана украдкой взглянула на Саймона: он улыбался, но глаза его были холодны и суровы.

Эрик молча удалился, пряча довольную усмешку.

– Не было необходимости так себя вести, – тихо промолвила девушка.

– О нет, вы ошибаетесь, необходимость была.

– Почему? И что плохого в обмене светскими любезностями? В чем моя вина?

Саймон шагнул к Ариане. Она вся напряглась, чтобы неожиданно не отстраниться, но Саймон все равно заметил ее движение, уже ставшее для него привычным.

– Твоя вина, – негромко произнес он с еле сдерживаемой злостью, – в том, что ты бежишь как от огня от малейшего моего прикосновения и в то же время лебезишь перед Эриком, как будто хочешь соблазнить его.

– Я никогда…

– Твоя вина, – прервал ее Саймон, – в том, что ты обольстительно прекрасна и мужчины устремляются за тобой, как псы за сучкой во время течки, не в силах совладать со своей похотью.

Ариана, потрясенная, открыла было рот:

– Это не…

Но Саймон продолжал, не обращая внимания на ее неуверенные попытки оправдаться.

– Твоя вина, моя прелестная супруга, в том, что расточаемые тебе комплименты обычно начинаются с твоих неотразимых глаз, а заканчиваются сравнением твоих губ с нераспустившимся бутоном.

По телу Арианы пробежала сладкая дрожь, воскрешая ее воспоминания о поцелуе Саймона.

– Твоя вина… – холодно продолжал ее муж.

– Ты заставил меня почувствовать себя бутоном, полным сладостного нектара, – вырвалось у нее.

Тихие слова Арианы мгновенно усмирили гнев Саймона. Он смотрел не отрываясь на нежный изгиб ее губ, сладких, как мед, совершенных, как самая прекрасная роза.

Доминик окликнул Саймона с другого конца зала. Если Саймон и слышал его зов, он не обернулся, и его взгляд был по-прежнему прикован к губам Арианы.

– Саймон, – прошептала она. – Лорд Доминик зовет тебя.

Саймон сделал вид, что не слышит ее.

– Прошлой ночью, – хрипло произнес он, – твои губы были, как туго сжатые лепестки. И когда они трепетно раскрылись навстречу моим губам, это вскружило мне голову, как самое крепкое вино.

Саймой, прищурившись, смотрел на жену сверкающими черными глазами. Ариане стало вдруг страшно и… радостно от его взгляда.

– А когда твои губы трепетали под моими поцелуями, – продолжал Саймон, – я понял, что чувствует пчела, скользящая по ароматным лепесткам и собирающая сладкий нектар из сердца цветка.

У Арианы перехватило дыхание: ей вдруг живо вспомнился их страстный поцелуй, его пьянящий вкус, и она снова ощутила слабость и странное волнение.

Имя Саймона невольно сорвалось с ее губ.

– Да, – сказал Саймон, – ты тоже это помнишь. Но скоро ты подаришь мне другой цветок, и мед твоего желания будет для меня освежающим нектаром.

По телу Арианы пробежала теплая волна – ощущение было одновременно пугающим и приятным.

– Но до той поры, – спокойно продолжал он, – ты будешь обмениваться комплиментами только со мной, и твои нежные лепестки познают только мое сладостное жало.

Ариана открыла было рот, но сумела лишь беззвучно прошептать имя своего мужа. Она облизала внезапно пересохшие губы.

– Ты манишь, словно недоступный соблазн, – свирепо прохрипел он сквозь зубы. – Но придет время, и я отплачу тебе тем же.

Он повернулся с пугающей быстротой и направился к Доминику.

Ариана так и осталась стоять у двери, крепко прижимая к груди арфу – единственное свое утешение.