Текст книги "Только ты"

5

За Великим Водоразделом сплошной горный массив постепенно сменился цепью пиков разной высоты, врезающихся в ясное голубое небо.

Даже в августе на них сверкали снежные пятна. С крутых склонов сбегали ручьи, собираясь с силой на равнинах, они превращались в речки, а затем петляли по долинам и ущельям, блестя под солнцем. Кряжи были украшены яркой зеленью осин и темно-зеленым бархатом елей, пихт и сосен. Дополняли эту живописную гамму светлые тона трав и кустарников. На пути от Каньон-Сити к первому перевалу Ева и Рено не встретили ни следов стоянок, ни жилья. Зато было много мустангов, которые пускались в бегство, словно разноцветные облачка перед бурей, когда Рено и Ева въезжали в пустынные долины. Из укрытий выскакивали на поляны олени и сохатые, привлеченные сочной травой.

Олени сторожились всадников, но все же не убегали сразу прочь, как мустанги. Целый день слышались резкие, пронзительные крики орлов, парящих в потоках воздуха.

Рено был осмотрительнее любого из животных. Он ехал так, словно в любую минуту ожидал нападения. Он никогда не пересекал поляну напрямик, вместо этого огибал ее по окраине, где разнотравье встречается с лесом. Он никогда не поднимался на гребень, не выждав предварительно внизу и не удостоверившись, что на другой стороне нет опасности. И лишь когда он был абсолютно уверен, что поблизости нет индейца или какого-нибудь бродяги, он появлялся на фоне горизонта.

Рено никогда без необходимости не въезжал в узкий каньон. Если же избежать этого было невозможно, он снимал с ремня шестизарядный револьвер и ехал, держа винтовку у седла. Несколько раз в течение дня он возвращался на свою старую тропу, отыскивал подходящий наблюдательный пункт и внимательно изучал окрестности, чтобы удостовериться в отсутствии преследования.

В отличие от многих других, Рено держал повод в правой руке, освобождая левую для револьвера, который был у него под рукой всегда, даже во время сна. Каждый вечер он осматривал оружие, следил, чтобы в него не попала пыль или влага вечерних гроз, которые гуляли вокруг вершин.

Рено не устраивал суеты вокруг этих предосторожностей. Он едва замечал их. Просто он слишком долго прожил в дикой стране, и о том, что это искусство, он не задумывался. Его быстроногая чалая, которую он называл Любимицей, была для него лучшим другом.

Ева раньше не предполагала, что эта кобыла могла быть для кого-то любимой. Любимица обладала темпераментом росомахи и осторожностью волчицы. Если к ней приближался кто-нибудь, кроме Рено, она прижимала уши к вискам и выискивала, как бы половчее вонзить в него свои огромные белые зубы. А вот Рено она приветствовала ржаньем и ласковым фырканьем.

Любимица постоянно принюхивалась к ветру, который мог принести весть об опасности. В этот момент она, навострив уши и подняв голову, начинала энергично шевелить ноздрями.

На солнечный луг выпорхнула птица, подала своим сородичам громкий сигнал о чем-то и снова скрылась в лесу. После этого воцарилась полная тишина.

Ева не стала дожидаться знака Рено, чтобы уйти в укрытие. После того как птица скрылась, она увела Белоногого поглубже под сень деревьев и замерла. Затаив дыхание и не двигаясь, она наблюдала сквозь ветки осин и елочек за лугом.

На луговину осторожно вышел одинокий жеребец-мустанг. На его теле виднелись еще не зажившие следы полученных в битве ран. Он нагнул морду к ручью и стал пить, поминутно поднимая голову и принюхиваясь к запахам, которые приносили порывы легкого ветра. Несмотря на раны, жеребец выглядел крепким и мощным, едва входящим в пору зрелости.

Зачарованная красотой молодого мустанга, Ева слегка подалась вперед в седле. Легкое поскрипывание кожи, казалось, не могло распространиться дальше ушей Белоногого, однако жеребец все же почувствовал ее присутствие.

Наконец мустанг напился, осмотрелся вокруг и медленно пошел прочь от ручья. Вскоре он стал щипать траву. Но его бдительность нисколько не притупилась. Почти ежеминутно он поднимал голову, принюхиваясь к ветру, чтобы определить приближение возможного врага. В табуне это было бы излишним, там есть другие уши, другие глаза, другие лошади, которые следят за запахами. Но этот жеребец был одиноким.

Еве пришло в голову, что Рено напоминал этого мустанга постоянной готовностью к бою, осторожностью, недоверием ко всему, одиночеством.

Ева услышала позади себя движение. Она повернулась в седле и увидела, что к ней через заросли бесшумным шагом приближается чалая.

Легкий порыв ветра вызвал шелестящий вздох у стройных молодых елочек. Белоногий беспокойно пошевелился, когда ветер донес до него запах мустанга. Ева молча потрепала мерина по шее, чтобы как-то успокоить.

– А где вьючные лошади? – негромко спросила Ева, когда подъехал Рено.

– Я оставил их на привязи на тропе. Они поднимут шум, если кто-нибудь попробует подобраться к нам с той стороны.

Рено поднялся в стременах и посмотрел в сторону луга. Затем снова уселся в седло.

– Нет кобыл, – сказал он тихо. Его губы растянулись в легкой улыбке. – Судя по его виду, этот молодой жеребец получил первый урок, связанный с женщинами.

Ева вопросительно посмотрела на Рено.

– Когда нужно выбрать между старым жеребцом, который знает, где найти пищу, и молодым, который сходит с ума по женщине и не знает ничего, – растягивая слова, произнес Рено, – женщина всегда выберет старого жеребца и полный комфорт.

– Женщина, доверившаяся обещаниям первого попавшегося молодого жеребца, у которого на уме только секс, не переживет и одной зимы.

– Ты говоришь как истинная женщина.

– Естественно, – сухо ответила Ева.

Рено неожиданно улыбнулся.

– Ты права.

Ева взглянула на жеребца, затем снова на Рено, вспоминая, что он сказал, когда забрал у нее золотое кольцо с изумрудами.

– Кто она была? – поинтересовалась Ева.

Рено поднял черную бровь в немом вопросе.

– Женщина, которая предпочла твоей любви комфорт и обеспеченность, – пояснила Ева.

Щетина на лице, выросшая за несколько дней пути, не смогла скрыть желваки, которые задвигались на скулах Рено.

– Почему ты считаешь, что была только одна женщина?

– Ты не похож на человека, которого нужно учить дважды.

Уголки рта у Рено приподнялись.

– В этом ты права.

Ева молча ждала, но в ее внимательных золотых глазах светилась сотня вопросов.

Перемена в голосе Рено была просто поразительной. В его тоне не было ни ненависти, ни любви – одно лишь холодное презрение.

– Что она тебе сделала?

Он пожал плечами.

– То же самое, что большинство женщин делает с мужчинами.

– Что же именно?

– Ты должна это знать, gata.

– Потому что я женщина?

– Потому что ты чертовски здорово умеешь дразнить… как и все женщины, которые распаляют мужчину, чтоб он сначала наобещал, а потом сделал почти все, что им нужно.

Рено прищурился и добавил:

– Почти все, но не совсем.

– Что же ты не сделал? Ты не полюбил ее?

Он не без горечи засмеялся.

– В том-то и суть, что это было единственное, что я сделал.

– Ты все еще любишь ее, – сказала Ева.

Ее слова прозвучали как обвинение.

– Зря ты так думаешь, – ответил Рено, искоса взглянув на нее.

– Почему?

– Ты всегда такая настырная?

– Любопытная, – быстро поправила его Ева. – Я ведь кошка, ты помнишь это?

– Это точно.

Рено снова поднялся в стременах, чтобы оглядеть окрестности. Никем не потревоженный, мустанг жадно щипал траву. Птицы спокойно расхаживали по заросшей травой луговине и перепрыгивали с ветки на ветку. В той стороне, где на границе леса и луга паслись на привязи вьючные лошади, не было заметно никакого движения.

Рено натянул повод, готовый возобновить путь к дому Калеба и Виллоу, что находился в горах Сан-Хуана.

– Рено, а чего она хотела от тебя? Чтобы ты убил кого-нибудь?

Он невесело улыбнулся.

– Это только ты можешь хотеть такого.

– Кого же я хотела бы убить?

– Меня.

– Что? – воскликнула Ева. – В этом-то нет никакого смысла!

Рено что-то пробормотал про себя и посмотрел через плечо на девушку, чьи золотые глаза, нежная грудь и пахнущие сиренью волосы преследовали его.

– Саванна Мари хотела жить в Западной Виргинии, где наши семьи до войны обладали фермами, – сказал Рено скороговоркой. – Но я знаю настоящий Запад. Я видел места, где не ступала нога человека, пил из ручьев, чистых, как божья улыбка, проходил через перевалы, у которых еще нет имени… Я держал на ладони каплю росы, горевшую в первых солнечных лучах.

Ева завороженно смотрела на Рено, удивляясь его волнению, его низкому и в то же время звучному голосу, когда он говорил об этой стране.

– Когда я первый раз расстался с Саванной Мари, – продолжал Рено, – я так соскучился по ней, что чуть не загнал двух лошадей на пути к ее дому.

Он замолчал.

– Она не ждала тебя? – предположила Ева.

– Нет, она ждала, – медленно произнес Рено, но в его голосе не было тепла. – В то время я еще оставался наиболее привлекательной партией на сто миль вокруг. Она выбежала мне навстречу со слезами счастья на глазах.

– И что же затем случилось?

Он пожал плечами.

– Как обычно. Ее семья устроила вечер, мы вышли прогуляться в сад, и она позволила мне вполне достаточно, чтобы я обезумел.

Рука Евы натянула повод. Презрение в голосе Рено было как удар кнута.

– Затем она спросила, готов ли я создать домашний очаг и выращивать лошадей на участке, который выделил ей отец вдоль Каменного ручья. Я умолял ее выйти за меня замуж и отправиться на Запад, на более просторные и богатые земли, чем те, что находятся вдоль Каменного ручья.

– И она отказалась, – тихо подсказала Ева.

– Ну, не сразу, – с расстановкой ответил Рено. – Сперва она стала нашептывать мне, как весело будет жить у Каменного ручья. И что мне нужно только сказать «да», как она согласится на все, чего я захочу от нее… Черт побери, ведь она согласилась бы на все…

Рено покачал головой.

– Господи, должен быть закон, запрещающий мальчишкам влюбляться… Но как она ни соблазняла меня, – продолжал Рено, – у меня хватило ума не давать обещаний, которые я мог бы выполнить, лишь сломав самого себя. Я уезжал и вновь возвращался с надеждой, уезжал на более долгий срок, а Саванна все ждала…

Рено снял шляпу, провел длинными пальцами по волосам и энергичным движением вновь водрузил ее на голову.

– Пока однажды я не обнаружил по приезде, что она уже три месяца как замужем и четыре месяца беременна и что ее избранник вдвое старше меня.

Ева невольно ахнула, потрясенная последними словами. Рено повернулся к ней и как-то необычно улыбнулся.

– Я тоже был потрясен, – сказал он задумчиво. – Я был ошеломлен, не мог взять в толк, как это старикан Мэрфи умудрился залезть Саванне под юбку за считанные месяцы, в то время как я ухаживал за ней не один год. Я спросил ее об этом.

– И что она ответила?

– Что женщина хочет от мужчины обеспеченности и надежности, а мужчина от женщины – секса и детей, – усмехнулся Рено. – Мэрфи занимал прочное положение. Когда она распалила его до того, что он лишил ее девственности, Мэрфи женился на ней, потому что приличный мужчина обязан жениться на девушке, которую совратил.

– Похоже, что страсть она взвешивала, как торговец товар.

– Что-то вроде того, – сухо согласился Рено. – Но это очень полезный урок для мужчины.

– Не все женщины такие.

– Я знал за всю свою жизнь лишь одну девушку, которая отдалась из любви, а не ради обручального кольца.

– Та аристократка с рыжими волосами?

Он покачал головой.

– Джесси вынудила Вулфа жениться на ней… чтобы избежать насильственного брака с пьянчугой-лордом.

– Какой кошмар, – пробормотала Ева.

– Вулф тоже поначалу так считал, – произнес Рено с улыбкой. – Но затем он изменил мнение.

– Но ты простил Джесси то, что она поступилась чужим комфортом ради своего, – заметила Ева.

– Не мне прощать или не прощать ее. Вулф простил. В этом все дело.

– Но тебе нравится Джесси.

Настойчивость Евы вызвала в нем раздражение. Ему не хотелось думать о Джесси и Вулфе, Виллоу и Калебе. Их счастье рождало в нем мысль: уж не прошел ли он мимо чего-то важного, что может заполнить пустоту его жизни?

«Однажды сгоревший дважды застенчив, – сказал он себе. – И навеки холоден».

Внезапно Рено развернул свою кобылу, поставив ее рядом таким образом, что голова Любимицы оказалась у крупа лошади Евы. Не дав своей спутнице времени отодвинуться, Рено быстро сдвинул шляпу с ее головы, и та повисла у девушки за спиной на кожаном ремешке. Его одетая в перчатку рука скользнула по светлым косам и легла на затылке.

– Я понимаю, что женщинам приходится компенсировать хитростью недостаток силы. Но это сомнительное достоинство.

Он перевел взгляд с завораживающих глаз Евы на ее пухлую нижнюю губу.

– В то же время, – проговорил он низким грудным голосом, – у женщин есть поистине замечательные способности. Особенно у девушек с золотыми глазами и ртом, который дрожит от страха или страсти, призывая мужчину то ли защитить, то ли похитить ее.

– Я не призываю, – быстро отозвалась Ева.

– Я помню твой поцелуй. Он был сладкий и горячий. И ты помнишь мои губы.

У Евы перехватило дыхание, когда она увидела глаза Рено.

Он улыбнулся, заметив, как на шее у нее забилась жилка.

– Подумай об этом, gata.

Рено отпустил Еву и пришпорил чалую.

– Шевелись, Любимица. Нам нужно покрыть еще много миль, прежде чем доберемся до ранчо Кала.

Ева зачарованно смотрела на небольшие пляшущие языки пламени. Как пламя, ее мысли были неуловимы и в то же время конкретны.

Она не собиралась размышлять о собственной неожиданно проявившейся чувственности. И все же думала об этом, думала о Рено. Это становилось опасным.

За темной стеной елей, окружающих лагерь, крикнула сова. Ева вздрогнула.

– Это всего лишь сова, – раздался голос Рено за ее спиной.

Ева вскочила и резко повернулась к нему.

– Ты мог бы не подсматривать за мной, – сказала она сухо.

– Всякого, кто сидит и смотрит на огонь, как ты сейчас, можно застать врасплох.

– Я размышляла…

Рено нагнулся, взял маленький, видавший виды кофейник и плеснул себе в кружку кофе. Затем он присел на корточки возле Евы и стал небольшими глотками отхлебывать дымящийся налиток, глядя на отблески огня в ее волосах.

– И о чем же ты размышляешь? – спросил Рено.

Румянец вспыхнул на щеках Евы, ибо она вспоминала, как Рено целовал ее в губы, в шею, в грудь. Она была слишком честной, чтобы не признаться себе: ее влекло к этому человеку. Если бы было иначе, она никогда не пошла бы на дьявольскую сделку, отдававшую ему половину прииска.

Противоречивые чувства волновали ее, и в этом состоянии она не могла доверять себе. Это делало ее беспомощной, ибо она привыкла полагаться на свою интуицию. Старики Лайэны тоже ценили ее дар видеть не только расклад карт на игорном столе, но и души игроков.

В то же время донна Лайэн часто предупреждала Еву о необходимости помнить, что движет мужчиной.

«От женщины мужчина хочет одного, здесь не надо заблуждаться. Если ты это ему позволила, тебе лучше выйти за него замуж, иначе он рано или поздно увильнет и найдет другую».

– Так о чем же? – повторил свой вопрос Рено.

Внезапный румянец на щеках Евы заставил Рено подумать, уж не вспоминает ли она, как желание взяло в нем верх над здравым смыслом и едва не заставило наделать глупостей.

Ему самому этот эпизод постоянно приходил на ум. Чем бы он ни был занят, он все ощущал тонкий запах сирени.

Но он ничего не позволял себе, несмотря на искус вечерних стоянок, когда полыхал костер и звезды мерцали на темном небе. Он не мог отделаться от ощущения, что их преследуют, и тогда забавы с девочкой из салуна могут стоить ему жизни, в особенности если по следу Рено идет такой хитрый враг, как Слейтер.

Кроме того, завтра они доберутся до ранчо. Он мучился угрызениями совести по поводу того, что приведет девочку из салуна в сестрин дом.

И все же…

– И все-таки о чем ты задумалась? – настойчиво повторил свой вопрос Рено.

– Гм… Я думала о донне Лайэн, – Ева сказала ту часть правды, которую можно показать мужчине. – И о нашем партнерстве.

Рот Рено вытянулся в тонкую нитку. Быстрым движением кисти он выплеснул остатки кофе на землю.

– О золоте? – спросил он саркастически. – Я должен был догадаться. О деньгах все девчонки думают. Но мы еще очень далеки от того, чтобы найти золото.

– И мы так и останемся далеки, если ты не дашь мне взглянуть на журнал Кристобаля Леона, – парировала она.

Рено потрогал щетину на подбородке и ничего не сказал.

– Тебе ведь нечего опасаться, что я сбегу с этим журналом. Даже если бы бедняга Белоногий был подкован, он не сможет потягаться с твоим мустангом.

Рено посмотрел на Еву. При свете огня ее глаза казались чистыми, словно родниковая вода. Не говоря ни слова, он встал и ушел в темноту. Через минуту он вернулся с журналом в руках. Все так же молча он сел, скрестив ноги, у костра и открыл журнал.

Видя, что Ева не двигается, он посмотрел на нее.

– Ты хотела журнал. Вот он.

– Спасибо, – ответила Ева, протягивая руку.

Рено медленно покачал головой.

– Подойди и возьми, – сказал он.

Взгляд Рено был весьма выразителен. Она осторожно подвинулась бочком, пока не оказалась рядом с ним. Наклонясь над его рукой и вытянув шею, она смогла разобрать выцветшие тонкие буквы.

A dia vente-uno del ano de 15…

Первые слова были настолько знакомыми, что она могла читать их без малейшего затруднения.

«На двадцать первый…»

– Ты загораживаешь мне свет, – прервал ее Рено.

– Ах, прости…

Ева выпрямилась, посмотрела в текст и сказала:

– Теперь я не вижу.

– Пожалуйста, – Рено протянул ей журнал.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – повторил он, улыбаясь в предвкушении чего-то.

Не успели пальцы Евы коснуться мягкой кожи обложки, как Рено приподнял ее и усадил к себе на колени спиной к своей груди. Когда она попыталась подняться, он задержал ее.

– Куда-нибудь собралась? – спросил он.

– Мне так не видно!

– А ты попробуй открыть журнал.

– Что?

– Журнал, – повторил он лаконично. – Трудно читать с закрытой обложкой.

Ева снова попробовала подняться, но Рено решительно пресек ее попытку.

– Я сказал, что не буду тебя насиловать, – напомнил он спокойно. – И еще я сказал, что я не запрещаю своим рукам касаться тебя. Я человек слова. А ты? Ты держишь свое слово?

– Я держу слово… в оговоренных пределах, – протянула Ева сквозь зубы.

– Докажи это. Начинай читать. Света сейчас достаточно?

Ева что-то пробормотала, незаметно вздохнула и открыла журнал на первой странице. Она никак не могла сосредоточиться на написанном. Она думала лишь о том, что тело Рено касалось ее спины, ягодиц и бедер.

Он прижал Еву к себе, взял из ее рук журнал и открыл его.

– Читай вслух, – приказал он.

Его голос звучал буднично, словно каждый вечер девушки читали ему вслух, сидя у него на коленях. «Может, так оно и есть», – подумала Ева.

– Хочу предупредить тебя, – проговорил Рено, растягивая слова, – если что-то будет мне неинтересно, я займусь тем, что меня интересует больше.

Его голос был откровенно чувственным.

– На двадцать первый день года 15… – быстро произнесла Ева, надеясь, что Рено не заметит, как дрожит ее голос. – Здесь клякса, и я не могу сказать, это год… год…

Голос Евы прервался, когда она поняла, что воротник ее жакета сзади оказался сдвинутым вниз, и она ощутила на шее горячее дыхание Рено.

– Что ты делаешь?

– Продолжай читать.

– Тут говорится, кто организовал экспедицию…

Его усы щекотали ее шею.

– Читай.

– Я не могу. Ты отвлекаешь меня.

– Ты привыкнешь к этому… Читай.

–…кто организовал экспедицию и сколько было людей, какое у них было оружие и…

Ева запнулась, почувствовав, как его зубы тихонько покусывают ее кожу.

– Продолжай, – шепнул он.

–…и какова была цель.

Рено чувствовал трепет девушки и спрашивал себя: от страха или от ожидания?

– А какова была цель? – спросил он.

Ева напомнила себе, что договор есть договор. Она согласилась на то, что Рено будет касаться ее, языком ли, руками…

Она не согласилась на дальнейшее.

– Золото, конечно, – ответила она. – Разве не этого всегда хотели испанцы?

– Я не знаю… Журнал у тебя… Читай мне…

– Это не входило в нашу сделку.

Ева чувствовала, как от его прикосновений у нее замирает сердце. Появилась гусиная кожа.

Рено снова ощутил трепет Евы и снова задал себе вопрос: была ли это дрожь страха или дрожь наслаждения, поскольку он в течение ряда дней наблюдал и то, и другое в ее распахнутых золотых глазах.

Вкуса ее кожи и тяжести округлых девичьих бедер все-таки было недостаточно, чтобы он запылал огнем. Он слегка пошевелился, увеличив сладостное давление на свою отвердевшую плоть.

– Они – испанцы – собирались также крестить индейцев, – быстро проговорила Ева.

Она попыталась выскользнуть из гнезда его рук. Это только ухудшило ее положение. Или улучшило?

Она затихла.

– Собирались, говоришь? – лениво протянул Рено.

– Да… Так здесь написано…

– Покажи мне.

Ева пыталась найти нужную страницу, но пальцы не повиновались ей, к тому же Рено держал журнал таким образом, что она не могла перевернуть за один раз больше одной или двух страниц.

– Твой большой палец мешает, – сказала она.

Рено издал горловой звук, выражающий вопрос, который ударил по ее нервам почти так же, как физическое прикосновение.

– Я не могу переворачивать страницы, – пояснила она.

Последующие слова Евы потонули в приглушенном прерывистом вдохе, когда шелковистая щеточка усов Рено скользнула по ее шее.

– Тогда держи журнал сама, – сказал он низким грудным голосом. – А если ты попытаешься вырваться от меня, будем лежать на земле.

Ева взяла из рук Рено журнал и начала так энергично листать его, словно от того, найдет ли она остальные королевские инструкции, адресованные экспедиции Кристобаля Леона, зависела ее жизнь.

Длинные, проворные пальцы Рено стали расстегивать ее жакет.

– Спасти души, – произнесла она торопливо. – Они пытались спасти души.

– По-моему, ты об этом уже говорила…

Жакет распахнулся, и прохладный ночной воздух омыл Еву. Она закрыла глаза, чувствуя, что ее сердце переместилось куда-то к горлу.

– Дальше он… он пишет о поисках путей к испанским миссиям в Калифорнии.

– Исследования, – сказал Рено грудным голосом. – Продолжай, gata, прочитай мне о неоткрытых землях и спрятанных неизвестно где сокровищах.

– Они начали путь от Нью-Спейна и…

Ева тихонько вздохнула, когда последняя пуговица жакета уступила настойчивым пальцам Рено. Поношенная белая рубашка, принадлежавшая некогда дону Лайэну, при свете костра казалась сатиновой.

– Не паникуй, – заметил Рено. – Я не сделаю ничего, что мы не делали раньше.

– Ты считаешь, что это может меня успокоить?

– Испанцы начали путь от Нью-Спейна, – повторил Рено. – А что потом?

– Они пришли к Скалистым горам с востока…

У нее прервалось дыхание: его пальцы легонько погладили ей горло и стали ласкать бешено пульсирующую жилку.

–…а может быть, с запада… Я не знаю… Я не могу…

Рено расстегнул первую пуговицу ее рубашки.

–…не могу вспомнить, с какой стороны они… они…

За первой пуговицей последовала вторая, затем третья.

– Что они нашли? – тихо спросил Рено, распахивая рубашку. – Золото?

Ева уронила журнал и схватилась за полы рубашки. Было слишком поздно. Руки Рено гладили ее голую кожу, обещая телу в будущем так много наслаждения.

– Не сразу… Они нашли… Они нашли…

Ева издала негромкий вскрик, когда ее грудь мгновенно откликнулась на ласку его ладоней.

– Стоп, – простонала Ева.

Но даже она сама не могла решить, было ли это адресовано Рено или самой себе. Затвердевшие девичьи соски чувственно вздрагивали под рукой Рено.

– Удовольствие, не страх, – выдохнул он ей в затылок. – Мы сгорим дотла у этой горы, gata. Сгорим под покровом этой ночи.

Ева выскользнула из объятий Рено, едва не упав на землю, когда вырывалась из его настойчивых рук.

– Нет!

В первое мгновение Ева думала, что Рено снова усадит ее к себе на колени. Он сделал судорожный выдох, выражая досаду.

– Все равно, gata. Если я буду продолжать эти игры, я в конце концов возьму тебя. Сейчас я не хочу, чтобы ты вошла как любовница в дом моей сестры.

Пальцы Евы, застегивавшие жакет, дрожали не от страсти, а от гнева.

– Этого можешь не бояться! – бросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не стану твоей любовницей.

Веки Рено дрогнули, когда он уловил горечь в ее голосе, но он лишь сказал:

– Так быстро отказываешься от своего слова?

Ева вскинула голову, и глаза ее сверкнули, как огоньки.

– Я согласилась с тем, что ты можешь пытаться соблазнить меня. Но я не гарантировала тебе успеха.

– О, я добьюсь успеха, – произнес он медленно. – И ты будешь помогать мне в этом на каждом шагу нашего пути. Это будет самая веселая и приятная выплата долга.

Рено сверкнул улыбкой, что совершенно вывело Еву из равновесия.

– Не рассчитывай на это, громила с ружьем! Ни одна девушка не мечтает о мужчине, который хочет сделать из нее шлюху.