Текст книги "Девичий мирок"
Автор книги: Элизабет Мид-Смит
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава IX. Труды и забавы
Прошло несколько дней, и Эстер понемножку привыкла к школьной жизни. Она освоилась со школьными порядками и приобрела если не любовь, то уважение своих новых подруг. Она прилежно училась, делала большие успехи во французском языке и вообще оказалась способной; учителя ее хвалили. Пробыв в «Лавандовом доме» две недели, Эстер стала находить, что сестры Брюс были правы, говоря, что школа – приятное место для некоторых девушек. Только не для нее, конечно. Она была слишком застенчива и необщительна, чтобы сближаться с подругами. Все их интересы были ей чужды. Она не умела приспосабливаться к обстоятельствам, не понимала наслаждения обмениваться мыслями и одолжениями, не могла пропустить без внимания насмешливый взгляд или необдуманное слово. Все, что касалось уроков, она исполняла добросовестно; но в самом труднейшем уроке – выработке характера, для которого общество товарищей дает так много материала, – Эстер не делала ни малейших успехов. День ото дня она все более замыкалась в себе, избегая общества подруг, насколько возможно. Одна Сесиль Темпл ей искренне нравилась, и с ней Этти охотно разговаривала.
У миссис Виллис были собственные приемы воспитания, выработанные долгим опытом. Она применяла их в течение тридцати лет, и ни разу ей не приходилось жалеть об этом. Ее школа давала воспитанницам больше свободы, чем другие подобные учреждения. Девочкам позволялось болтать в спальнях, во время перемен за ними никто не следил, их писем не читали. Только ежемесячные официальные письма к родственникам директриса просматривала. Когда кто-то выражал удивление по поводу свободы, которой пользовались ученицы, миссис Виллис отвечала:
– Я убедилась, что гораздо лучше доверять воспитанницам. Если какая-нибудь девочка злоупотребит моим доверием, я попрошу родителей забрать ее и поместить в более строгую школу.
Способствовали такому воспитанию и те полчаса, которые директриса уделяла нуждающимся в откровенной беседе. В эти минуты миссис Виллис оставляла роль воспитательницы и становилась матерью. Она не бранила строптивых учениц, а лишь уговаривала их и убеждала. Если это не помогало, она прибегала к последнему средству: приглашался викарий. С девушкой, которая оставалась невосприимчивой к нежному материнскому внушению, должен был поговорить духовный отец. Но к такой мере прибегали редко.
– Ваше влияние должно быть господствующим, – говорил господин Эверад. – В исключительных случаях я поддержу вас, но, кроме вечерних молитв, моих уроков и воскресных проповедей, я не желал бы вмешиваться в ваши дела. Девочкам гораздо лучше иметь дело с вами.
Так думали и сами воспитанницы. Поэтому, когда начальнице приходилось раз или два в году приглашать для увещеваний викария, все пребывали в крайне подавленном состоянии и говорили об этом событии с нескрываемым ужасом.
Миссис Виллис делала все возможное, чтобы ее воспитанницы были счастливы и довольны. С этой целью и были устроены «уголки» в рекреационной зале.
– Для старших девушек нет большего удовольствия, как иметь собственный «уголок», – говорила она, – где каждая из них – полная хозяйка. Никто не смеет войти туда без ее приглашения. «Уголок» этот она может убрать по своему вкусу, разместить там все свои сокровища. Словом, этот «уголок» должен составлять как бы часть ее родного дома.
В зале для отдыха можно было устроить только двадцать «уголков», и заслужить их было нелегко. Высоких баллов по отдельным предметам было недостаточно, многое зависело и от поведения. Кроме того, нужно было отличиться чем-нибудь особенным. Определенных правил для этого не существовало. Миссис Виллис лично назначала «уголки», ее выбор нередко удивлял и самих избранных.
Получить «уголок» было трудно, но еще сложнее было его удержать. На это у директрисы тоже были собственные взгляды. Во время перерыва девочки иногда видели, как какая-нибудь «гостиная» очищалась от всех украшений, вещи уносились – и одна только провинившаяся знала причину такой перемены. Энни Форест за четыре года пребывания в школе владела «уголком» в течение одного-единственного месяца. Она получила его в награду за самоотверженный поступок. Одна из младших воспитанниц однажды случайно подожгла свой передник. Старших поблизости не было, и девочки с криком побежали за помощью. Только Энни не растерялась и руками потушила огонь. Малышка была спасена, а Энни пролежала целую неделю в лазарете. Когда она вернулась в класс, ее встретили как героиню. Миссис Виллис поцеловала ее и наградила прехорошеньким «уголком», которым Энни владела не больше месяца.
Все воспитанницы «Лавандового дома» помнили это счастливое время. Свою гостиную Энни оформила в японском вкусе, так, как ей нравилось. В этом маленьком пространстве совершались всевозможные проказы, здесь был центр самого шумного веселья. Толпы девочек постоянно вертелись около него, надеясь на приглашение. Избранных Энни угощала чаем из японского сервиза. Нечего и говорить, что внутри «уголка» царил полнейший хаос. Все кончилось, когда однажды Энни до того расшалилась, что опрокинула столик с японским прибором: посуда разбилась вдребезги, а чай и молоко пролились на пол. В этот же вечер миссис Виллис послала за Энни. От директрисы девочка вернулась с заплаканными глазами.
– Ну, мои дорогие, – объявила она подругам, – я не сумела достойно управлять своим царством, за что и была свергнута с престола. Увы, задача оказалась мне не по силам.
На другой день «уголок» был передан другой собственнице.
Воскресенья в «Лавандовом доме» считались самыми тоскливыми днями; но миссис Виллис, заботившаяся о том, чтобы ее ученицы не скучали, нашла средство и эти дни сделать приятными. Она целый день проводила с воспитанницами и была такой, как в вечерние получасы: простой, неофициальной – словом, доброй матерью. В эти дни она никого не бранила и не наказывала. Директриса обыкновенно усаживалась в кресло, малыши окружали ее, а старшие толпились неподалеку.
От милого и приветливого лица словно исходили лучи, согревавшие девочек. Директриса казалась воспитанницам олицетворением богини милосердия. Ее присутствия было достаточно, чтобы скучный праздник показался веселым. Только дети с дурными наклонностями продолжали дуться и выказывать недовольство.
Миссис Виллис обладала особенным умением направлять своих воспитанниц и пробуждать их энергию. В воскресенье не было ни уроков, ни наказаний. Девочки писали письма, читали, бродили по дому. Все двери были открыты, в том числе и личные апартаменты начальницы. Все предоставлялось в их распоряжение. Если погода была хорошей, воспитанницы ходили в церковь. В дождливые дни мистер Эверад служил в часовне.
Самым приятным был воскресный вечер, его старшие девочки проводили в гостиной миссис Виллис. Директриса много рассказывала и потом пела. В свои шестьдесят лет она сохранила чудный голос. Когда Этти в первый раз услышала ее пение, она не могла удержаться от слез. Только двое видели эти слезы – начальница и Энни Форест. Миссис Виллис приласкала девочку и шепнула ей несколько ободряющих слов. Энни Форест ничего не сказала, но подумала, что у новенькой, пожалуй, есть сердце, хотя она и смотрит букой.
Вечером директриса лично обходила все кроватки, целовала своих питомиц и благословляла на труд грядущей недели. Не раз эта материнская ласка пробуждала самые лучшие намерения, и если не все они тотчас же выполнялись, то доброе семя было все-таки брошено и в конце концов приносило плоды.
Глава X. Разные разности
Впечатлительная и бурная Энни Форест, вне всякого сомнения, была любимицей школы. Она вечно попадала в разные переделки, тотчас же раскаивалась, но природа брала свое, и добрые ее намерения снова разлетались в прах. При всем том Энни была такая хорошенькая, такая милая, добрая, остроумная, веселая, что мало кто мог устоять против ее неотразимой привлекательности. Малыши просто обожали ее; девочки восхищались ее блестящими качествами, не замечая слабостей. Девушки постарше и поблагоразумнее старались ее сдерживать, но это не мешало им поддаваться ее обаянию, как и всем остальным.
Только Эстер не находила в Энни ничего привлекательного. Сразу же определив ее как дурно воспитанную девочку и немало подивившись ее несомненной популярности, она вздернула носик и решила, что такая мисс Форест не будет иметь на нее влияния.
Для своих двенадцати лет Эстер была очень наблюдательна и вдумчива. Не поддавшись чарам маленькой волшебницы, она видела ее недостатки яснее, чем другие. У блестящей, очаровательной Энни их было множество. Она была легкомысленна и непостоянна. Обладая горячим сердцем, своими необдуманными поступками она часто вовлекала в беду даже тех, кого очень любила. Энни обожала миссис Виллис и почитала ее выше всех на свете. Бывали минуты, когда она до того увлекалась, что страстно желала иметь возможность пожертвовать ради нее жизнью. Однажды, во время болезни директрисы, Энни просидела всю ночь на площадке около ее двери и сама сильно простудилась. Никакими силами девочку не могли увести с ее поста, пока ей не позволили наконец взглянуть на директрису, чтобы убедиться, что та вне опасности.
– Докажи мне свою любовь, Энни, иди вниз и не нарушай порядка, – проговорила миссис Виллис.
– Никогда в жизни я не нарушу порядка, миссис Виллис, только бы вам было лучше, – ответила девочка.
Она спустилась вниз с твердым намерением вести себя хорошо, но не прошло и часу, как уже была наказана за непослушание.
Однажды в среду, когда занятия продолжались только до обеда, Сесиль Темпл пригласила Эстер Торнтон и первоклассницу[1]1
Первый класс в английских школах являлся старшим.
[Закрыть] Дору Рассел в свой «уголок» на чай с шоколадными вафлями. Девочки сидели вокруг маленького столика на трехногих легких стульчиках и вели себя как благовоспитанные леди, когда из-за портьеры вдруг выглянуло лукавое лицо Энни, окаймленное легкими непослушными завитками.
– Мне позволено будет войти в святилище?
– Конечно, Энни, – приветливо ответила Сесиль, – я достану чашку и блюдечко, а чаю в чайнике еще достаточно.
Энни вошла и без церемоний уселась на пол, не обращая внимания на строгий взгляд Эстер и на ледяное выражение лица Доры. Вечно увлекающаяся Энни была всецело поглощена мыслью, которая пришла ей в голову. Она полагала, что следует сделать подарок миссис Виллис, и хотела знать мнение остальных по этому поводу.
– Я хочу сделать ей подарок через неделю, – с жаром объявила Энни. – Хотите присоединиться ко мне?
– Но ведь нет никакого повода для этого, – возразила Сесиль Темпл. – В будущую среду не будет ни дня рождения миссис Виллис, ни Рождества, ни Пасхи. Среда как среда, и ничего больше. С какой стати нам делать подарок миссис Виллис?
– Сегодня утром она была такая грустная! Право, ей будет приятно такое доказательство нашего внимания. Это бы ее утешило, я уверена.
– Фу, – скривилась Эстер.
– Как ты смеешь гримасничать, когда я говорю о нашей директрисе! – вспыхнула Энни, с негодованием глядя на Эстер своими большими глазами. – Сесиль, пожалуйста, преподнесем ей букет или какую-нибудь безделушку. Просто чтобы она видела, как мы ее любим.
– Вы же первая ее и не любите, – оборвала ее Эстер.
Перчатка была брошена. Энни вскочила на ноги и осыпала Эстер целым потоком колкостей. Эстер тоже не стала себя сдерживать и заявила во всеуслышание, что любовь доказывается не словами, а действиями; и если бы Энни хорошо училась и не отступала от правил заведения, этим она выказала бы гораздо более любви начальнице, чем ничтожными знаками внимания. Эстер говорила правду, но слова ее были резки; они уязвили Энни до глубины души. Из красной она сделалась совершенно бледной, и на глазах ее выступили слезы.
– А ты жестока, – проговорила она сдавленным голосом и, откинув портьеру, вышла из владений Сесиль в общую залу.
Оставшиеся девочки долго молчали. Эстер старалась уверить себя в том, что она была права, говоря с Энни в таком тоне, но в глубине ее души шевелилась жалость к этой девочке, лицо которой вдруг исказилось страданием. Она, присмирев, сидела с чашкой в руках на трехногом стуле, потягивая остывший чай.
Сесиль Темпл первая нарушила молчание.
– Как ты могла! – с упреком сказала она. – Руководить поступками Энни совсем непросто, да и не так надо исправлять ее. Миссис Виллис было бы очень неприятно, если бы она слышала твои слова. Ты слишком беспощадна. Я бы не хотела показаться невежливой, но мне нужно уйти. Я пойду искать Энни.
– А я пойду к себе, – объявила мисс Рассел, вставая.
– Может быть, ты заглянешь ко мне вечером, после чая? – прибавила Сесиль, обернувшись к Эстер с приветливой улыбкой.
– Прости меня, – сказала Эстер, взглянув на подругу полными слез глазами. – Я совсем не хотела быть жестокой, но, право, смешно, что вы все так балуете эту девочку. Вероятно, за хорошеньким личиком не видны ее недостатки.
– Ты предубеждена против нее, Эстер, – кротко заметила Сесиль. – Ты сразу невзлюбила Энни. Не задерживай меня, я должна сейчас же найти ее. Боюсь, что твои слова наделали много вреда. Энни – особенная девочка. Если б ты знала все обстоятельства, то была бы к ней гораздо снисходительнее.
Она поспешно выбежала, а Эстер, оставшись в одиночестве, глубоко задумалась. Упрямая от природы, она вовсе не собиралась отступать от своего мнения, даже ради Сесиль Темпл. Тем не менее слова Сесиль произвели на нее впечатление.
Вечером, после чая, Сесиль вошла в свой «уголок» вместе с Энни. Обыкновенно бледное лицо девочки пылало, глаза горели. Она была чудо как хороша в эту минуту. Вся ее внешность выражала готовность на всякие проделки. Словом, девочка окончательно распоясалась. За чаем мадемуазель Перье беспрестанно покрикивала на нее по-французски. Энни тотчас же принимала вид кроткой овечки, но едва француженка опускала глаза, шалунья пускала в ход мимику, да так, что подруги с трудом сдерживали смех. Не раз она задорно взглядывала на Эстер, но, встретив ее взгляд, тотчас же напускала на себя показное равнодушие.
После чая Дора Рассел удивила всех своих одноклассниц. Она прямо подошла к Эстер и, взяв ее под руку, повела в свой «уголок».
– Должна сказать тебе, что я полностью согласна с твоим мнением относительно Энни Форест, – сказала Дора, когда они вошли в «уголок». – Ты очень смело говорила с ней сегодня. Вообще я не интересуюсь третьеклассницами и редко замечаю Энни Форест, но полагаю, что она действительно избалована и твой урок пойдет ей на пользу.
Такое одобрение со стороны старшей воспитанницы, гордой мисс Рассел, окончательно вскружило голову бедной Эстер.
– О, я так рада, что ты со мной согласна, – проговорила она, покраснев от удовольствия. – Видишь ли, – прибавила она многозначительно, – дома я привыкла к самому изысканному обществу.
– Это заметно, – кивнула мисс Рассел.
– Я нахожу, что Энни дурно воспитана, и не понимаю, почему мисс Темпл так ее любит.
– О, Сесиль слишком добра, она во всех людях видит только хорошее. Энни, конечно, не дворянской крови. Наконец-то нашелся хоть один человек в школе, способный распознать это. Мне, первокласснице, конечно, нет никакого дела до мисс Форест, но я считаю, что миссис Виллис не совсем красиво поступает со своими воспитанницами, оставляя среди них девочку такого сорта. Я искренне сочувствую тебе, Этти, и приглашаю заглядывать в мой «уголок».
За портьерой послышался подозрительный шорох. Дора выглянула, но поблизости никого не оказалось.
Все девочки, не обладавшие «уголками», столпились на другом конце залы, вокруг старшей ученицы Эммы Маршалл, развлекавшей подруг интересными рассказами.
Проговорив еще некоторое время, Эстер и Дора рука об руку вошли в классную комнату. Такое проявление дружбы со стороны старшеклассницы наполняло сердце Эстер гордостью.
Увидев эту пару, Сьюзи Драммонд, которая, несмотря на возраст, была только в четвертом классе, бросилась к Энни Форест и что-то шепнула ей.
– Точно, как я говорила! – прибавила она громко, из чего можно было заключить, что предмет разговора был ей небезразличен.
Энни дружески ущипнула ее за щеку, и Сьюзи вернулась на свое место, получив выговор от учительницы.
Мисс Рассел уселась со своим обычным важным видом. Она была неглупой девушкой, но тщеславной и благородством души не отличалась. В этом году Дора заканчивала обучение. Родители ее были богаты, и благодаря своему общественному положению Дора пользовалась в классе некоторым влиянием. Никто ее особенно не любил, зато никто и не ненавидел. Класс с ней ладил, и для Доры этого было более чем достаточно: она была совершенно равнодушна и к похвале, и к порицанию. Она в большой мере обладала пагубным свойством, которое более всего отталкивает людей, а именно – эгоизмом.
Теперь она сидела за своим столом, даже не подозревая о том вреде, который нанесла Эстер своим необдуманным одобрением ее поступка. Впрочем, если бы она и знала об этом, все равно не изменила бы своего поведения. Просмотрев заданные уроки, она решила, что они не потребуют много времени, и, взяв книгу, искусно спрятанную под тетрадями, начала читать ее. Дора знала, что нарушает правила, но это ее не останавливало, поскольку по природе она была столь же легкомысленной, как и Энни, но далеко не так обаятельна.
Мисс Рассел отличалась большой аккуратностью. В ее столе царил безупречный порядок. Ее руки всегда были чисты, а волосы гладко уложены. Когда приготовление уроков закончилось, Дора сложила книги и тетради в стол и закрыла крышку. Эстер посмотрела Доре вслед, когда та выходила из классной комнаты, ожидая, что она на нее взглянет. Но мисс Рассел о ней уже забыла – ее внимание и похвала были мимолетными.
В этот вечер Сьюзен Драммонд вела себя в спальне очень странно. Куда только подевалась ее обычная слащавая любезность по отношению к Эстер! Сегодня она как будто не замечала соседку. А потом и вовсе приступила к каким-то непонятным приготовлениям.
– Что ты делаешь, Сьюзи? – поинтересовалась Эстер.
– А тебе что за дело? – Мисс Драммонд раскраснелась от досады. – Иди на свое место и оставь меня в покое! Иначе я не успею сделать, что мне нужно, до того как мисс Дейнсбери придет гасить свечи.
Эстер нисколько не обидел такой ответ. Она с интересом наблюдала за Сьюзен, которая, сидя на постели, старалась соединить шнурком большой палец ноги с перекладиной кровати. Будучи довольно неуклюжей, девочка кряхтела, сопела и обливалась потом.
– Что ты такое делаешь? – смеясь, спросила Эстер.
– Ох, ты прямо шпионка! Я всего лишь хочу пораньше встать, вот и все. Когда я повернусь, шнурок дернет меня за ногу, и я поневоле проснусь. Если бы ты была добрее, я дала бы другой конец шнурка тебе, но с тобой это невозможно.
– Конечно, я не собираюсь утруждать себя, только чтобы разбудить такую соню. На твоем месте я бы больше рассчитывала на губку с холодной водой, чем на это сомнительное приспособление.
– А теперь я хочу спать, – отрезала мисс Драммонд. – Ложусь на спину и начинаю храпеть. Спокойной ночи.
Засыпая, Эстер слышала мычание Сьюзи. Очевидно, шнурок, привязанный к пальцу, беспокоил ее.
Этти спала крепко, как все девочки ее возраста. Но для всей школы было бы лучше, если б она бодрствовала. Увы, она не слышала, как среди ночи Сьюзен встала, завернулась в теплую шаль и выскользнула из комнаты. Вернулась она лишь спустя полчаса. Зато к утру мисс Драммонд спала так крепко, что даже мокрая губка не могла ее разбудить.
– Потяните за шнурок, Элис, – посоветовала Эстер горничной. – Она привязала себя за ногу к кровати. Дерните посильнее, может быть, подействует!
Но ни на пальце Сьюзи, ни на перекладине кровати шнурка не оказалось. На полу его тоже не было.
Глава XI. Что оказалось в классном столе
На следующее утро, когда ученицы расселись по своим местам в классной комнате, мисс Гуд показала им новенькую книжку и поинтересовалась, кому она принадлежит. Роман! Книги такого рода в школе были строжайше запрещены.
– Горничная нашла его на полу, когда подметала класс, – продолжала учительница. – Первая страница вырвана, поэтому я не знаю, кому из вас книга принадлежит. Однако я прошу владелицу встать и объявить свое имя, иначе я должна буду доложить об этой неприятной истории миссис Виллис.
Мисс Гуд закончила свою речь и обвела глазами классную комнату. Девочки, пораженные столь вопиющим нарушением школьных правил, молчали.
Эстер, наверное, и сама не могла бы объяснить, почему вдруг так забилось ее сердце. Никто на нее не смотрел, все взоры были устремлены на учительницу.
– Девочки, – снова заговорила мисс Гуд. – Я даю вам минуту на размышление. Если никто не признает книги, я передам дело в руки миссис Виллис.
Наконец на середину класса вышла высокая девушка в сером кашемировом платье и без всякого смущения ясным и твердым голосом сказала:
– Я и не думала отрицать, что книга моя. Просто пыталась понять, как она очутилась на полу, потому и ответила не сразу. Вчера вечером я аккуратно положила книгу в стол. Это обстоятельство следовало бы выяснить!
– О! о! – послышалось с разных концов. – Кто бы подумал, что Доре Рассел придется дожить до такого унижения!
– Внимание, девочки. Прошу вас не шуметь. Стало быть, этот роман принадлежит вам, мисс Рассел. Я правильно поняла вас?
– Да, мисс Гуд.
– Зачем вы держали его в классном столе? Вы читали во время подготовки домашнего задания?
– О да, конечно.
– При этом вы сознавали, что нарушаете правила школы. Вы не могли не знать, что в классе запрещено держать посторонние книги, и в особенности романы. Можете сесть на место, а книгу я конфискую.
Мисс Рассел сдержанно поклонилась и отправилась на место. Она казалась невозмутимой, только слабый румянец на нежных щеках выдавал ее волнение.
Уроки пошли своим чередом; во время перерывов таинственная находка книги служила предметом оживленных разговоров между воспитанницами. Девочки, как всегда, разделились на группки. Одни жалели Дору, другие злорадствовали. Эстер, разумеется, была на стороне Доры. Она следила глазами за мисс Рассел, надеясь, что та, может быть, подойдет к ней.
Но Дора и не подумала подходить. Она избегала говорить об этом предмете с подругами, и никто не знал результатов ее беседы с миссис Виллис. О наказании тоже ничего не было известно. Девочки полагали, что у нее отнимут «уголок», но этого не случилось. По прошествии нескольких дней история с романом была забыта.
Тем не менее в школе ощущалось какое-то волнение, как будто легкий ветерок всколыхнул зеркальную поверхность озера. Сьюзи Драммонд, самая неинтересная из обитательниц «Лавандового дома», часто прогуливалась с Энни Форест и о чем-то оживленно с ней разговаривала. Иной раз Энни слушала внимательно, смеялась, иной раз отрицательно качала хорошенькой головкой.
Энни всегда возглавляла всевозможные проказы и шалости и часто бывала за них наказана. Но кроме нее самой никто из девочек ни разу не пострадал. Она была легкомысленна и безрассудна, но всегда благожелательно относилась к своим подругам. Энни никогда не злословила, ее остроумие не ранило окружающих, поскольку по большей части было направлено на нее саму. Старший класс мало обращал на нее внимания, но остальные легко подпадали под ее влияние. Сто раз на дню Энни ссорилась с одноклассницами и сто раз мирилась, но это нисколько не умаляло ее обаяния.
Эстер была единственной из учениц, кто отнесся к ней недоброжелательно. Несмотря на это, добродушная Энни постаралась сблизиться с нею, но, убедившись в бесплодности своих попыток, оставила ее в покое. При этом она не чувствовала к ней враждебности до той минуты, пока девочки не встретились в «уголке» Сесиль. Оскорбительные слова Эстер привели к тому, что пылкая девочка отвернулась от нее.
С этого дня Энни заметно изменилась. Она не была так весела, как прежде, в ней появилась какая-то раздражительность, подталкивавшая ее все делать назло. Ее внезапная дружба с Сьюзен Драммонд не шла ей на пользу, а Сесиль Темпл, имевшую на нее хорошее влияние, Энни намеренно избегала.
История с романом Доры была позабыта, но спокойствие, царившее до той поры в школе, не восстановилось. С собственностью воспитанниц продолжали происходить странные вещи.
Эстер оказалась одной из пострадавших. Будучи аккуратной от природы, она содержала свои вещи в порядке, особенно оберегая тетради и книги. Можно себе представить ее ужас, когда однажды утром она обнаружила, что ее тетрадь по французскому языку испачкана и одна страница из нее вырвана. Мадемуазель Перье принялась жестоко бранить ее за неряшливость. Этти пыталась объяснить ей, что непричастна к бессмысленному преступлению, но француженка лишь пожимала плечами и поднимала брови, давая понять, что чем меньше Эстер будет говорить об этом, тем лучше.
В качестве наказания Этти должна была заново переписать урок и осталась для этого в классе. Девочке показалось, что Энни Форест насмешливо посмотрела на нее.
– Сесиль, – позвала Эстер проходившую мимо мисс Темпл.
Сесиль остановилась.
– Что случилось, Этти? Ах, как жаль, что ты должна сидеть взаперти в такой чудный день.
– Я не виновата, – пожаловалась Эстер. – Мне бы и в голову не пришло пачкать тетрадь или вырывать из нее страницы. Почему мне не верят и наказывают, если я не виновата?
Сесиль выглядела смущенной и грустной.
– Мне нельзя здесь стоять, Эстер, – шепнула она, – это нарушение правил. Приходи потом в мой «уголок», и мы поговорим об этом.
Но и обсудив все детали, подруги не сумели приблизиться к разгадке таинственного происшествия. Сесиль даже мысли не допускала, что это проделки Энни Форест:
– Это совершенно противоречит ее характеру. Я сделаю все возможное, чтобы добраться до истины, но полностью исключаю возможность участия Энни в этом деле. Она на такое не способна.
– А я утверждаю, что это она, – горячо возражала Этти, – и отказываюсь говорить с ней, пока она не сознается и не извинится. Я думаю пойти к миссис Виллис и все ей рассказать.
– Я бы не стала этого делать. Если ты обвинишь всеобщую любимицу в таком скверном проступке, не имея никаких доказательств, остальные девочки никогда не простят тебе этого. Имей терпение, Эстер. Тогда я буду на твоей стороне и постараюсь разгадать эту загадку.
Но Сесиль заблуждалась, разгадка не находилась. А Энни, когда при ней говорили об этом деле, смеялась так искренне, что у подруг не было оснований сомневаться в ее невиновности.
Дух смуты, нарушивший покой мирной обители, продолжал время от времени проявлять себя. Неделю спустя произошли еще два события.
В то утро Дора Рассел, открыв свой стол, всплеснула руками. Накануне она закончила сочинение и начисто его переписала. Теперь тетради в столе не оказалось, на ее месте красовались два грязных свертка, один с пудингом, другой – с халвой. И то и другое было завернуто в страницы из пропавшего сочинения. Позабыв школьные правила, Дора встала и направилась к мисс Гуд, уже начавшей урок английского языка с третьим классом.
– Мисс Гуд, я прошу вас заглянуть в мой стол, – сказала она дрожащим голосом.
В эту минуту Сесиль достала из своего стола тетрадь стихов и остолбенела: переплет оторван, а на первой странице нарисована остроумная карикатура на миссис Виллис.
В суматохе, вызванной происшествием в первом классе, Сесиль поспешила спрятать тетрадь в карман, чтобы скрыть непочтительный рисунок от глаз подруг. Из всех учениц школы рисовать карикатуры умела только Энни Форест. Сесиль невольно взглянула на Энни. Та смотрела весело и открыто, ее глаза с обычным задором наблюдали сцену у стола Доры Рассел.
Дора, по-видимому, совершенно потеряла самообладание. Она возражала мисс Гуд, говоря, что теперь ей не до правил, что она во что бы то ни стало добьется, чтобы та, что так бессовестно поступила с ней, была найдена и строго наказана.
– Так больше продолжаться не может, мисс Гуд, – с жаром говорила она. – Среди нас есть невыносимая особа, чьи проделки дальше терпеть нельзя. Позвольте мне обратиться к миссис Виллис с просьбой провести расследование и отчислить недостойную из школы.
– Остановитесь, мисс Рассел. Вы забываетесь, я не узнаю вас. Все мы взволнованы, но это не повод разыгрывать здесь роль судьи и обвинять других воспитанниц. Для вашего поведения нет оправдания. Я возьму дело в свои руки и доложу о нем миссис Виллис. Она поступит, как посчитает нужным, чтобы образумить вас и обнаружить виновную. Извольте идти на место.
Мисс Гуд вышла, захватив с собою пудинг и халву, а ученицы принялись за урок, насколько это было возможно в их возбужденном состоянии.
В полдень, когда девочки уже собирались на ежедневную прогулку, в классную комнату вошла миссис Виллис.
– Остановитесь, юные леди, – начала она своим сочным грудным голосом. – Мне нужно сказать вам несколько слов. Мисс Гуд сообщила мне о непозволительных безобразиях, которые творятся здесь в последнее время. В этом доме около пятидесяти воспитанниц, и все они до сих пор жили счастливо и в согласии друг с другом. Вдруг среди них нашлась одна, задавшаяся целью сеять раздор и смуту между подругами. Три из вас уже серьезно пострадали. Возможно, причинены неприятности и другим ученицам, но по благородству души они не стали жаловаться. С грустью вижу, что в вашей среде обнаружилась нравственная болезнь. Она гораздо опаснее болезни физической и поэтому должна быть остановлена немедленно. Я спрашиваю вас и требую откровенного ответа: кроме мисс Рассел и мисс Торнтон пострадал еще кто-нибудь?
Директриса окинула взглядом присутствующих. В ее прекрасных глазах плескалась грусть, а печаль, явно различимая в голосе, произвела гнетущее впечатление даже на малышей – некоторые заплакали. Помолчав с минуту, начальница повторила вопрос.
– Я желаю знать истину, юные леди, – сказала она кротко, но решительно.
– В моем столе тоже беспорядок, – ответила тихим голосом Сесиль Темпл.
Ученицы с любопытством повернулись к Сесиль, в том числе и Энни Форест.
– Подойди ко мне, Сесиль Темпл, – приказала миссис Виллис.
Сесиль пересекла комнату и остановилась возле директрисы.
– В твоем столе тоже беспорядок?
– Да, миссис Виллис.
Ее голос до такой степени дрожал от волнения, что подруги не узнавали его.
– Когда ты это обнаружила?
– Сегодня утром.
– И промолчала?
– Да.
– Расскажи, что именно случилось. И громко, чтобы все слышали.
– Простите меня… Я не могу этого сделать.
– Ты решительно не желаешь отвечать?
– Я не могу…
Щеки миссис Виллис вспыхнули, но не от гнева. Она положила руку на плечо Сесиль и, пристально глядя ей в глаза, ласково произнесла:
– Ты одна из лучших моих учениц, Сесиль. В такой трудный момент ты обязана помочь мне. Я настаиваю, чтобы ты сказала правду.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?