Текст книги "Девичий мирок"

– Я не могу, – прошептала Сесиль, бледнея. – Бога ради, не принуждайте меня. Я не могу.

– Ты отказываешься повиноваться мне, Сесиль? – с глубокой скорбью проговорила миссис Виллис. – Но я обязана требовать от тебя послушания, особенно сейчас. Мисс Гуд, проводите мисс Темпл в часовню. Через час я приду туда, Сесиль.

Сесиль заплакала и вышла. Ее решительный отказ сообщить о случившемся произвел сильное впечатление на подруг. Все были взволнованы, Энни Форест казалась бледнее обыкновенного.

– Зло, как видно, пустило глубокие корни, – продолжила миссис Виллис, когда Сесиль вышла. – Только серьезные причины могли заставить мисс Темпл поступить таким образом. Она пребывает в заблуждении, пытаясь защитить виновницу происходящего. Я очень привязана к Сесиль, но подобное ее поведение не приемлю. Пока она не скажет правды, я не могу позволить ей общаться с остальными воспитанницами. Помочь ей, однако, можно. Пусть та из вас, кого Сесиль так великодушно оберегает, выйдет и сознается во всем. Так Сесиль будет избавлена от того сложного положения, в котором оказалась. А виновная своим признанием докажет мне, что способна исправиться.

Миссис Виллис замолчала и посмотрела на своих питомиц почти умоляющим взглядом. Несколько пар глаз сочувственно устремились на нее, иные смотрели в сторону, но многие обернулись к Энни Форест. Заметив, что на нее подозрительно поглядывают, та приняла самый вызывающий вид.

– Виновная полностью лишена благородства, – снова заговорила директриса. – Теперь мне остается только одно: вызывать вас одну за другой и прямо задавать вопрос, виновны вы или нет. После этого можете переодеваться и отправляться на прогулку.

Началась перекличка. Одна за другой подходили девочки к директрисе и, ответив отрицательно, выходили из классной комнаты. Виновной не оказалось. Все с трепетом ожидали ответа Энни Форест. Но она тоже сказала «нет», хотя не решилась взглянуть в глаза миссис Виллис.

Глава XII. В часовне

Лучи полуденного солнца лились через цветные окна часовни, освещая ее фантастическим светом. Здесь Сесиль ожидала директрису.

Сесиль была удивительной девочкой. Природная кротость самым замечательным образом сочеталась в ней с твердостью характера. При этом Сесиль обладала благородной и мужественной душой. Узнав Сесиль, нельзя было не полюбить ее. Отец девочки, полковник Темпл, служил в Индии, мать умерла. Окончив школу, Сесиль должна была ехать к отцу.

Миссис Виллис принимала большое участие в этой девушке и особенно ценила ее возвышенную душу. Сесиль не отличалась блестящими способностями, но благодаря прилежанию и добросовестности всегда стояла во главе класса. Она была очень религиозна, но без всякого ханжества. Она не стыдилась своих убеждений и, когда представлялся случай, мужественно высказывала их.

Миссис Виллис звала Сесиль своим знаменосцем и находила ее влияние благотворным для всего третьего класса, которому уделяла особое внимание.

– Это поворотный пункт, – говорила она. – У девочек в этом возрасте складывается характер, формируются убеждения, которые иногда влияют на всю их жизнь. Хорошая третьеклассница останется хорошей и во втором, и в первом классе. А вот на то, что ленивая шалунья из третьего класса станет образцом всех добродетелей к окончанию школы, надежды мало.

Миссис Виллис вошла в часовню печальная и задумчивая. Если бы столько упорства выказала другая ученица, она бы знала, как поступить с ней. Сесиль же – другое дело, ее неповиновение могло быть следствием только очень серьезных обстоятельств. Директриса была грустна, но не разгневана, когда села возле своей любимой ученицы.

– Меня задержали, дитя мое, – сказала она, – и тебе пришлось подождать. Но это не беда, у тебя было время подумать.

– Я много думала, – тихо ответила Сесиль.

– И может быть, здесь, в тишине и покое, моя дорогая девочка помолилась?

– Я молилась.

– В таком случае Господь не откажет тебе в указании правильного пути. Теперь ты будешь откровенна со мной, Сесиль, не правда ли, дорогая?

– Я просила Бога наставить меня на путь истинный, но я, право, не знаю, что сказать вам. Мне кажется, что гораздо лучше было бы скрыть то, что вы желаете знать. Я глубоко убеждена, что говорить этого не следует. Я знаю, что с моей стороны это страшное непослушание и вы вправе наказать меня самым строгим образом. Миссис Виллис, я готова подвергнуться какому угодно наказанию, но только не спрашивайте меня ни о чем!

– Обыкновенные наказания не годятся для тебя, Сесиль, – сказала миссис Виллис, дружески положив руку на плечо девочки. – Нет смысла прибавлять тебе уроков, лишать полупраздника[2]2
  По средам и субботам занятия в школах Англии продолжались до полудня. Такие дни назывались «полупраздниками».


[Закрыть] или отбирать «уголок». Но ты потеряешь нечто, чем, я знаю, очень дорожишь, – мое доверие.

– Ваше расположение? – спросила Сесиль, глядя на воспитательницу умоляющими глазами. – О, не может быть, чтобы вы совсем разлюбили меня!

– Разве может существовать любовь без доверия, Сесиль? Я не буду стараться подавить расположение к тебе, но оно ослабеет само собой. Короче говоря: того искреннего чувства, на котором основывалось мое безусловное доверие к тебе, уже не будет.

Сесиль закрыла лицо руками.

– Это очень жестокое наказание, – сказала она. – Оно поражает меня в самое сердце. Но, – продолжала она, и глаза ее засветились энтузиазмом, – я постараюсь все вынести, и придет день, когда вы поймете меня.

– Послушай, Сесиль. Ты молилась, прося у Бога указать тебе правильный путь. Помолимся вместе. Я тоже нуждаюсь в помощи Божией, чтобы руководить тобою, как следует воспитательнице и искреннему другу.

Они встали на колени. Миссис Виллис в немногих, но горячих словах просила у Бога поддержки и указания.

– Теперь, Сесиль, – сказала она, когда они опять сели, – я постараюсь убедить тебя в твоей неправоте и именем Господа прошу тебя не упрямиться.

– Я бы от всей души хотела этого.

– Господь даст мне необходимое для этого красноречие. Ты должна верить мне, Сесиль. Я всю свою жизнь посвятила воспитанию, много девушек прошло через мою школу. Мне приходилось многое видеть. Посмотри мне в глаза, Сесиль. Я читаю в твоей душе, как в открытой книге.

Сесиль доверчиво посмотрела ей в глаза.

– Причина твоей скрытности ясна для меня, как день. Ты молчишь потому, что не хочешь выдать виновную. Ведь так?

Краска залила бледное лицо Сесиль. Она утвердительно кивнула головой, но говорить была не в состоянии. Губы ее дрожали, и слезы застилали глаза.

– Виновная, которую ты не хочешь выдать, дорога нам обеим. За нее мы молились. Для нее мы готовы на самопожертвование. Это…

– Не называйте ее, умоляю вас. У вас нет оснований подозревать ее.

– Я должна назвать ее, дорогая Сесиль. Если ты подозреваешь Энни Форест, почему же не могу подозревать ее я?

Сесиль уже не могла удержать слез.

– Хорошо. Теперь предположим, как это ни грустно, что виновна действительно Энни. Прикрывая ее, ты наносишь ей ужасный вред. Подумала ли ты об этом, Сесиль? Представь теперь, что Энни удалось бы из трусости скрыть от меня этот проступок. Что бы вышло?

– Ее репутация была бы спасена, – ответила Сесиль.

– Хорошо. Но ее дальнейшее поведение было бы еще позорнее. Выходит, Сесиль, что относительно подруги, которую ты любишь, ты поступаешь, как самый лютый ее враг.

Девочка молчала.

– Это с одной стороны, – продолжала миссис Виллис, – но этот случай может быть рассмотрен и с другой. Ты не принимаешь в расчет, что у тебя есть обязанности относительно других твоих подруг и относительно меня. Если у тебя есть нить, которая поможет мне уличить Энни, ты не имеешь права утаивать ее. Подумай о том, что, пока Энни, если она виновна, живет спокойно, другая, совершенно невинная, может быть оскорблена подозрением. Молчанием ты нарушаешь свои обязанности в отношении подруг и, не доверяя мне, грешишь против твоей воспитательницы. Скрывая от меня зло, ты лишаешь меня возможности остановить его в самом зародыше и тем губишь ту, кого защищаешь. Таким образом, ты идешь против Бога и против порядков, установленных Богом. Больше сказать нечего.

Сесиль вскочила на ноги.

– Это никогда не приходило мне в голову, – воскликнула она. – Вы тысячу раз правы, но это так тяжело… Не будьте строги к ней. Ведь это только подозрение. Могу я идти?

И, вынув из кармана изорванную тетрадь, Сесиль положила ее на колени своей воспитательницы и спешными шагами вышла из часовни.

Глава XIII. Все о том же

Энни Форест, сидя в кругу своих поклонниц, о чем-то оживленно им рассказывала. Она была сильно возбуждена; лицо ее горело; глаза лучились задором. Сесиль, проходя мимо, невольно остановилась. Энни вскочила и взяла ее под руку.

– Мы говорим об этом таинственном приключении, дорогая. Разбирали его так и сяк, со всеми подробностями, но до сути так и не добрались. Мы ломаем голову, почему ты не захотела сказать миссис Виллис то, что знаешь. Видимо, ты, дорогая наша мученица, имеешь серьезные причины для этого. Ты представить себе не можешь, как мы взволнованы, даже Сьюзи Драммонд не заснула, слушая нас. Садись, Сесиль, в это кресло и расскажи, о чем вы там толковали в часовне. Как страшно было, когда тебя послали в часовню!

Сесиль спокойно слушала речь своей подруги. Она избегала смотреть на нее, но руки не отнимала. Когда же Энни попробовала втащить ее в кружок сидевших вокруг огня девочек, она остановилась, взглянув в сторону своего «уголка», но после минутной нерешительности все же подчинилась.

– Вот вам трон, королева Сесиль, – возвестила Энни, стараясь усадить подругу в легкое кресло, но Сесиль осталась стоять.

– Хорошо, что ты пришла, Сесиль, – сказала второклассница Мэри Пирс.

– Мы были потрясены, когда ты не подчинилась миссис Виллис. А теперь сгораем от любопытства. Правда, Фло?

– Да, да, мы словно на иголках, – подтвердила другая второклассница, Фло Данстэн.

– Ну, рассказывай, дорогая наша героиня, – произнесла Энни самым вкрадчивым голосом. – Ты не захотела ничего ей рассказать, не правда ли? Ты была тверда как скала, храбрая душа!

– Сесиль стойкая. Она ни за что не скажет, чего не хочет сказать. Она точно леденец, о который обломаешь зубы, прежде чем откусишь кусочек, – сказала Сьюзи Драммонд.

– Фу, Сьюзи, что за сравнение, – заметили некоторые из девочек.

Только одна из всех сидевших вокруг огня за все время не раскрыла рта – Эстер Торнтон. Она примкнула к кружку из любопытства, но приставать к Сесиль считала неделикатным. Только теперь она решилась заговорить:

– Если бы Сесиль и хотела что-нибудь сказать, вы не даете ей этого сделать.

– Благодарю тебя, Эстер, – сказала Сесиль с облегчением. – Я не задержу вас, девочки. Я ничего не могу поведать вам относительно тех проделок, что нарушают наше спокойствие в последнее время, но я открыла миссис Виллис все, что знала. В ее руках находится теперь та вещь, которую я нашла в своем столе сегодня утром. Она доказала мне, что моя скрытность может стать причиной еще большего зла, и как ни тяжело мне было, я ничего не утаила.

С этими словами Сесиль покинула подруг и направилась в свой «уголок»; она не видела странного взгляда Сьюзи Драммонд и не слышала ее еще более странного замечания:

– Сесиль не похожа на твердый леденец. Я ошиблась в ней.

Не видела она и того, с каким вызовом взглянула Эстер на Энни Форест. Впрочем, не заметила этого и сама Энни, погруженная в свои мысли. Постояв некоторое время в задумчивости, она всплеснула руками и побежала через всю залу к «уголку» Сесиль.

– Сесиль, могу я войти?

Сесиль ответила утвердительно, и Энни, очутившись в хорошенькой «гостиной», бросилась на шею подруги.

– Сесиль, – заговорила она пылко. – Ты чем-то сильно расстроена! Я безрассудная, дрянная девчонка, но я не могу видеть, когда кто-то страдает. Что с тобой, Сесиль? Скажи мне!

– Я скажу тебе все, Энни, садись. Ты имеешь право знать, и я рада, что ты пришла. Я думаю… ну, да это все равно. Энни, можешь угадать, что я скажу?

– Не думаю. Я заметила сегодня, что некоторые из этих глупых девчонок вздумали подозревать меня в этой мерзости. Ты знаешь, Сесиль, что я до смерти люблю всякие проказы. Раз мне что-нибудь засело в голову, я делаюсь как безумная, пока не приведу свой план в исполнение. Но то, что было сделано, совсем не в моем характере. Разорвать тетрадь Доры Рассел и насовать в ее стол грязных свертков со сладостями – это слишком плоская шутка. Мне кажется, я придумала бы что-нибудь пооригинальнее. Дора не так бы еще возмущалась. Ты знаешь, что наша Дора порядочная трусиха? Что бы с ней было, если б я подложила ей гнездо полевых мышей! Я знаю, что милое создание подразумевало меня, когда пустило словечко о дурно воспитанной девушке. Но ты, Сесиль, меня знаешь. Господи, какая ты бледная! И плачешь! Что происходит? Дорогая моя, что стряслось?

Сесиль быстро вытерла глаза.

– Ты помнишь мою тетрадку с переписанными стихами, Энни?

– Конечно. Ты мне ее давала. Я еще плакала над этой маленькой девочкой, замученной фабричной работой. Почему ты спрашиваешь, Сесиль? Что-то случилось с этой тетрадкой?

– Я нашла эту тетрадь в своем столе, – начала Сесиль, пристально глядя на Энни, стоящую возле нее на коленях, – хотя я ее туда не клала. Ты знаешь: держать посторонние вещи в классе запрещено. И я строго соблюдаю эти правила. Впрочем, это дело совести. Ну, как бы там ни было, тетрадка со стихами была в классном столе. Переплет оторван, а на заглавной странице нарисована карикатура на миссис Виллис.

– Да ты что? Неужели это правда?

– Может быть, тебе известно что-нибудь об этом?

– Я не рисовала карикатуры на твоей тетради, если ты это хочешь узнать.

С Энни творилось что-то необычное, она непрестанно менялась в лице. Когда Сесиль упомянула о карикатуре, она сначала вдруг вспыхнула, а потом побледнела.

– Я вижу, – заговорила она, с трудом переводя дыхание, – что и ты меня подозреваешь, поэтому ты и старалась скрыть эту проделку. Конечно, обстоятельства против меня, здесь только я умею рисовать карикатуры, но я никогда не думала, Сесиль, что ты способна так обо мне подумать.

– Я верю тебе, Энни, я так хочу тебе верить! Несмотря на все твои недостатки, тебя никто никогда не уличал во лжи. Посмотри мне в глаза: если ты скажешь, что к этой карикатуре ты не имеешь никакого отношения, я поверю тебе, пойду с тобой к миссис Виллис, и она убедится, что ты в этом невиновна. Скажи же, дорогая Энни, что это не твоих рук дело, и сними тяжесть с моей души!

– Я не рисовала карикатуры на твоей тетради, Сесиль.

– И ничего не знаешь об этом?

– Этого я не могу сказать. Повторяю, что в твоей тетради я карикатуры не рисовала.

– О, Энни, ты стараешься обмануть меня. Будь же мужественна. Я никогда не думала, что ты унизишься до лжи!

– Я не лгу, – пылко возразила Энни, – относительно карикатуры я кое-что знаю, но я никогда не рисовала ее в твоей тетради. Ты не веришь мне. Я не буду больше тратить слов понапрасну.

Глава XIV. В ссылку

Этот печальный день остался в памяти у многих: день показного веселья и скрытой тревоги. Подспудно крепло убеждение в том, что именно Энни Форест является виновницей всех проказ, и на сердце у воспитанниц становилось все тяжелее. Школа – это маленький мирок, в котором общественное мнение меняется быстро. Энни, без сомнения, была общей любимицей, тем не менее враги у нее были – мелочные и вздорные девицы, которые ей завидовали. Таких, впрочем, было немного.

У Энни, несмотря на ее легкомыслие, было глубоко любящее сердце. Для любимого человека она была готова на любые жертвы. Талантами она не обладала, если не считать хорошего, но непоставленного голоса. Училась плохо, постоянно отставала от класса, сплошь и рядом делала не то, что следовало. Зато она была добродушна, никому никогда не завидовала, никому умышленно не причиняла зла, а если и случалось нечаянно досадить кому-нибудь, она первая бежала мириться.

Не удивительно ли, что у такой симпатичной девочки были недоброжелатели? Но они были; а с тех пор как Эстер Торнтон и Дора Рассел так враждебно отнеслись к ней, враги стали вести себя еще смелее.

Первый класс, который прежде не обращал на Энни никакого внимания, теперь буквально разбирал ее по косточкам, не оставляя без внимания ни один поступок девочки. После нескольких таких подробных обсуждений «судьи» из первого класса решили, что Энни Форест должна быть исключена из школы и что они непременно должны добиться этого.

В младших классах тоже не все дружелюбно относились к Энни. Заметив, что Эстер Торнтон не любит ее, малыши поинтересовались ее мнением относительно предполагаемого проступка Энни.

– Разумеется, это она, – необдуманно ответила Эстер. – Тут и сомнения быть не может. Посмотрите на нее.

Как раз в эту минуту Энни с красными глазами и растрепанными волосами бежала через залу из «уголка» Сесиль. Она казалась очень расстроенной, но, заметив плачущую пятилетнюю девочку, подхватила ее на руки и шепнула что-то ласковое. Детское личико расцвело, а маленькие ручки крепко сжали шею Энни. Опустив вмиг повеселевшего ребенка на пол, Энни вышла из залы.

Ученицы средних классов сидели у камина. Эстер и здесь открыто высказала свое нелестное мнение об Энни. Первый раз в жизни на ее долю выпало такое внимание окружающих, и она по недомыслию явно злоупотребляла им.

Как часто случается не только с детьми, но и со взрослыми, многие из тех, кто был на стороне Энни, постепенно стали разочаровываться в своем кумире и примкнули к враждебному лагерю. Они теперь даже полагали, что если из-за Энни страдают некоторые воспитанницы и их собственность, то виновную следует отправить в «ссылку».

– Что это такое – ссылка? – спросила маленькая девочка, которую Энни только что ласкала и успокаивала.

– Ах, это ужасное место, Фиона, – ответила Мэри Белл, привлекая к себе малышку.

– А кого туда посылают?

– Дурных детей, например Энни Форест.

– Энни не дурная! Энни не пойдет в ужасное место! Ты гадкая, гадкая, Мэри Белл!

Разгневанная малышка вырвалась и убежала, на прощание одарив старшеклассниц сердитым взглядом.

– Глупо говорить это ребенку, Мэри, – заметила одна из девочек. – Что касается меня, то я раньше считала Энни безобидной шалуньей. Если же будет доказано, что она имеет отношение ко всему происходящему, я постараюсь держаться от нее подальше.

– Мы все сделаем то же самое, – заявили девочки в один голос.

Молчала одна лишь Сьюзен Драммонд, лениво качаясь на стуле.

– А ты, Сьюзи? Ты за все время не открыла рта.

– Я? О чем это вы?.. – Сьюзи потянулась и зевнула. – Ах, насчет Энни Форест. Я полагаю, что вы правы. Что это, звонят к чаю? Наконец-то, я страшно голодна.

Эстер Торнтон отправилась в столовую, чрезвычайно гордая собой. Ей казалось, что она особенно отличилась. Самонадеянной девочке и в голову не приходило, какое ядовитое семя она посеяла и как горько ей придется в этом раскаиваться.

Глава XV. Добрые люди

Несколько дней спустя Эстер получила приглашение от сестер Брюс провести с ними полупраздник. Добрые леди помнили о девочке, которую они утешали в поезде шесть недель назад. Этти должна была отправиться к ним в субботу, миссис Виллис позволила ей остаться у новых друзей до восьми часов вечера и пообещала прислать за нею экипаж.

События, настроившие воспитанниц школы против Энни Форест, имели место на той же неделе, в среду. Со среды до субботы ничего нового не произошло. Все, казалось, шло своим чередом, и посторонний глаз вряд ли заметил бы легкое облако, появившееся над счастливым когда-то гнездышком. Не бросались в глаза и перемены в Энни Форест. По-прежнему отовсюду слышался ее веселый смех, быстрые ноги легко скользили по рекреационной зале. Разве что в классе девочка стала более внимательной, и потому учебные дела ее шли успешнее. Лукавое лицо было по-прежнему оживленным, забавные гримасы продолжали смешить подруг, но тот, кто хорошо знал и любил Энни, заметил бы в ней едва уловимые метаморфозы.

На переменах она больше времени проводила с малышами, одноклассниц избегала и совсем не подходила к «уголку» Сесиль. За обедом она ела мало, а ее соседка по комнате иногда слышала тихий плач по ночам. В часовне, когда Энни думала, что ее никто не видит, она украдкой вытирала слезы. Но стоило миссис Виллис взглянуть на нее, девочка опускала глаза и ее лицо принимало равнодушное выражение. Эстер более чем когда-либо была уверена в виновности Энни, но многие колебались и готовы были снова принять ее в свою среду, если бы она только пожелала сделать первый шаг.

Энни и Эстер совсем не разговаривали. Когда Этти одевалась, чтобы поехать к сестрам Брюс, в дверь постучали.

– Войдите, – раздраженно произнесла Эстер, опасаясь, как бы ее не задержали.

К ее удивлению, в приоткрытую дверь сначала протиснулась кудрявая головка Энни, а затем и сама она вошла в комнату и положила на стол букетик подснежников.

Этти посмотрела на вошедшую, потом на букет. Она страстно любила цветы и пришла бы в восторг, если б их принес кто-то другой, только не Энни.

– Я прошу тебя, – сказала Энни с необычной для нее застенчивостью, – передать эти цветы мисс Джейн и мисс Агнес Брюс. Извини, что побеспокоила.

Она уже собиралась уйти, когда Эстер нашла нужным спросить:

– Не будет ли записки к букету?

– О нет, только привет от Энни Форест. Они поймут.

Энни отвернулась, в ее глазах стояли слезы. Эстер была невольно тронута. В эту минуту лицо Энни напомнило ей Нэн: в нем была какая-то растерянность, желание ласки и участия.

Эстер вовсе не собиралась расчувствоваться. Что могло быть общего между Нэн и Энни? Смешно ласкать и утешать такую большую девочку. Тем не менее выражение глаз Энни не выходило у Эстер из ума, и она с большой осторожностью отвезла букетик и передала его старушкам с приветом от Энни. Сестры очень обрадовались и, посмотрев друг на друга, добавили:

– Бедная девочка!

Пожилые леди поставили букет в изящную вазу, без конца любовались им и показывали всем гостям.

Маленький домик сестер Брюс показался Эстер кукольным по сравнению с родовым имением ее отца. Но он был так изящен, так уютен, что невольно напоминал гнездышко малиновок, а сами хозяйки – милых щебечущих птичек.

Эстер прекрасно провела время. Пророчество мисс Агнес исполнилось – Этти больше не скучала в школе. Она охотно рассказывала о своих подругах, о занятиях. Обе мисс Брюс любили поболтать, но старательно ограждали себя от всего негативного. Они сразу и прямо объявили, что хотят слышать только хорошее. Даже забавный рассказ о вечно сонной Сьюзи Драммонд не вызвал на их лицах улыбки, напротив, они жалели ее. Мисс Джейн выразила мнение, что эта девочка больна, а мисс Агнес посоветовала Эстер пробудить в ней интерес к жизни, чтобы Сьюзен не проводила большую часть времени во сне.

В доброте и кротости есть волшебная сила, она делает окружающих лучше и добрее. Так случилось и с Этти. Поступив в школу, она не стремилась быть приятной другим девочкам, и незаметно в ней развился эгоизм. А после беседы с милыми пожилыми леди на нее как-то сразу нахлынули чувства, остывшие в душе после смерти матери. Эстер захотелось принять участие в судьбе Сьюзи Драммонд и даже помириться с Энни. Она попыталась заговорить об Энни со старушками, но те незаметно перевели беседу на другую тему. Прощаясь, сестры поцеловали девочку и выразили надежду, что она вскоре снова навестит их. А еще вручили небольшой сверток – для Энни.

Эстер вернулась в школу к вечерней молитве. Мисс Белл, проходя мимо нее, шепнула:

– Мы не сумели раскрыть эту таинственную историю с Энни Форест. Очевидно, миссис Виллис тоже оказалась бессильна. Кажется, сам мистер Эверад будет говорить с нею.

В это время Энни проходила мимо них. Она выглядела возбужденной, кудряшки растрепались и лезли ей на глаза.

– Это тебе от мисс Брюс, – сказала Эстер, передавая ей сверток, и голос ее звучал мягче обыкновенного.

– Брось его куда-нибудь.

Эстер не решилась этого сделать, тогда Энни растолкала подруг, выхватила сверток у нее из рук и подбросила его вверх, что было крайне неприлично в священном месте. Сверток со звоном упал на пол.

– Подай мне этот сверток, Энни Форест, – строго приказала директриса.

Энни угрюмо повиновалась. Миссис Виллис взяла сверток и указала Энни на низкую скамейку позади себя.