Текст книги "Герой поневоле"

Она вернулась домой задолго до наступления темноты, передала сухого, замерзшего коня конюху, поблагодарила его. В нижнем холле она застала мачеху, вежливо поздоровалась с ней.

– Я заехала слишком далеко, – добавила Эсмей. – Мне нужна хорошая ванна, а потом спать.

– Прислать наверх поднос с едой? – спросила мачеха. Она ни в чем не виновата. И никогда не была виновата. Эсмей даже не уверена, знала ли она. Если отец все держал в такой тайне, может, она и до сих пор ничего не знает.

– Спасибо, – ответила Эсмей. – Можно. Суп и хлеб. Я очень устала.

У нее хватило сил залезть в ванну и вылезти из нее, а потом съесть все, что принесли. Она выставила поднос в коридор и опять легла на кровать. Краем глаза она увидела записку от прабабушки. Она не хотела никого видеть, она вообще ничего и никого не хотела видеть.

На следующее утро она чувствовала себя немного лучше. Люси, которая, конечно же, ничего не знала, звала ее посмотреть, как будет объезжать коричневую кобылу. Эсмей так и не смогла придумать, как вежливо отказаться, и посредине занятия настолько пришла в себя, что даже заметила, в чем ошибка Люся. У девушки не получалось правильно удерживать ноги на крупе лошади, и задняя лука седла все время из-за этого съезжала вбок. Люси благородно выслушала замечание Эсмей и в ответ предложила ей специальную мазь для деревенеющих конечностей. На обед они пошли вместе.

После обеда совесть замучила Эсмей, она уже не могла откладывать визит к прабабушке.

– Ты очень сердишься на меня, – сказала прабабка, даже не поднимая глаз от вышивки. Ей приходилось пользоваться специальной лупой и специальным освещением, но вышивала она каждый день. Так говорила Люси.

— Да, сержусь, – ответила Эсмей. – Но больше всего на него. – Она имела в виду отца, и прабабка поняла.

– Я до сих пор на него сержусь, – продолжала прабабушка. – Но я уже стара, и мой гнев не так заметен. Гнев сильно изматывает, поэтому мне самой приходится себя сдерживать. Одно резкое слово за день, не больше.

Эсмей поняла, что прабабушка слегка подтрунивает над ней, но лицо у старухи было настолько мягким и незащищенным. Эсмей никогда ее такой не видела.

– Скажу тебе, я была не права, Эсмайя. Меня так воспитывали, но все равно я была не права. Не права, что не рассказала тебе обо всем, и не права, что оставила все как есть.

– Я прощаю вас, – быстро ответила Эсмей. Старуха посмотрела на нее:

– Не надо. Не лги мне. Когда ложь покрывает ложь, правды не добиться. Ты не прощаешь меня. Ты не можешь простить так быстро.

– Я не… не ненавижу вас.

– Не надо ненавидеть отца. Сердись на него. Он обидел тебя, обманул тебя. Твой гнев вполне уместен. Не надо быстро прощать его, так же как не надо быстро прощать меня. Но не испытывай ненависти, она неестественна для тебя, она тебя погубит.

– Как только смогу, я уеду, – сказала Эсмей. – И больше не вернусь.

– Я знаю. – Снова эта незащищенность, но не для того, чтобы остановить Эсмей. – Люси рассказала мне, что ты оставляешь табун на нее. Ты абсолютно права. Я буду помогать Люси и заступаться за нее, когда будет нужно.

– Спасибо, – проговорила Эсмей. Все, что она могла сказать. Она поцеловала старуху и вышла.

Дни тянулись за днями, недели за неделями. Она считала каждый день. Она не будет устраивать скандала и на остаток отпуска перебираться в город, но она ничего не могла с собой поделать и все время посматривала на календарь. Она лишь окрепла в своем решении. Она уедет и никогда не вернется сюда. Она найдет кого-нибудь, не Люси, а кого-нибудь другого, кому понравится долина, и оставит ее на этого человека. Все здесь вызывало у нее боль и печаль, даже еда имела отвратительный привкус. С отцом она говорила каждый день, избегая опасной темы. Она поражалась и себе и ему, как им удается уходить от малейшего упоминания или намека. Мачеха взяла на себя все покупки. Эсмей позволяла одевать себя в подходящие наряды, а потом упаковывала их в дорожную сумку. Она возьмет их с собой.

И вот наступила последняя неделя… последние пять дней… четыре. Однажды утром она проснулась, с горечью поняв, что вот же, она была в своей долине, но не увидела ее. Ей нужно еще раз съездить туда, попытаться спасти нечто – те хорошие воспоминания ее детства Она ездила верхом почти каждый день, чтобы составить компанию Люси. Если сегодня найдется свободная лошадь, она может съездить в долину.

Для госпожи всегда есть в наличии лошадь. Ездовая? Конечно, госпожа. И седло, и уздечка. И эта лошадь спокойно стоит, когда ее стреножат. Замечательно. Она вернулась на кухню, чтобы собрать еды в дорогу. У нее было предвкушение не то чтобы счастья, но чего-то очень хорошего… Ее тянуло назад, во Флот. Через несколько дней она вернется домой, в свой новый дом. Навсегда.

Долина лежала перед ней как на ладони, и снова она была волшебной, как в детстве… Именно такой она запомнит ее навсегда. Вряд ли ее по-настоящему можно было назвать долиной: когда Эсмей увидела ее впервые, то была настолько маленькой, что все вокруг казалось ей больше, чем на самом деле. В действительности же это был достаточно большой уступ на склоне горы, поросшая травой поляна с небольшим озерцом посредине, из него вытекал малюсенький журчащий ручеек, внизу, в ущелье, он превратится в стремительный бурный поток. С одной стороны возвышались темные сосны. Таинственные, они росли прямо на каменных склонах, а напротив тянулись белоствольные тополя, и листья их приплясывали на ветру. Стояла весна. В горах она проходит очень быстро, и молодая трава местами расцвела розовыми, желтыми и белыми цветочками, первоцветами и подснежниками… Через несколько недель поднимутся алые и синие люпины, но пока все цветы не выше самой травы.

Эсмей откинулась назад в седле и вдохнула полной грудью. Ей хотелось вдыхать и вдыхать этот воздух, пропитанный смолистым запахом сосен, свежестью мяты и молодой травы, сладкими ароматами цветов, резким привкусом тополей и кислым, слегка прогорклым запахом буйных трав вдоль ручья. Она почувствовала, как к глазам подкатывают слезы, но подавила прилив эмоций. Вместо того чтобы расплакаться, она слезла с лошади и отпустила ее напиться воды из озерца. Потом сняла с седла сумки и перекинула их через плечо. Отвела лошадь к поваленной сосне, той самой, которая была тут всегда, и расседлала ее. Повесила седло на ствол лежавшего дерева, стреножила лошадь и только тогда сняла уздечку.

Лошадь снова вернулась на солнечный луг и принялась щипать траву. Эсмей удобно устроилась на камне, который она сама принесла сюда много лет назад, и облокотилась на седло. Она раскрыла одну из сумок и вынула пирожки с мясом, которые собрала ей в дорогу Вероника. Она может наслаждаться покоем часов пять, ей не нужно торопиться.

С трудом верилось, что долина теперь принадлежит ей. Это ее место, она часть этих прохладных скал, поросших разноцветным лишайником, часть деревьев и травы, часть самой горы… По закону и по обычаю, как говорится здесь, все это теперь принадлежит ей. По закону и обычаю она может никого сюда не пускать… Может поставить ограду, может построить здесь дом для одной себя.

Когда-то это было ее самой сокровенной мечтой. Небольшая хижина здесь, в золотой долине, всего одна или две комнаты, но ее собственные, чтобы не было никаких ассоциаций, никаких воспоминаний. Она была всего лишь ребенком, когда мечтала об этом, в то время и еда у нее появлялась на столе сама по себе. На завтрак хлопья со сливками и медом. Кто-то невидимый и волшебный мыл за нее грязную посуду. Вместо обеда она всегда была на улице, часами сидела где-нибудь высоко на скале и разглядывала небо. На ужин обычно была слегка обжаренная рыба из ручья, такая вкусная горная форель.

Не из этого ручья, он слишком мал, а ниже по течению на несколько километров. Она сама ловила в нем рыбу, когда жила здесь целую неделю. В то лето ей исполнилось одиннадцать. Рыба и вправду оказалась такой же вкусной, как она себе представляла, но эти несколько километров туда и обратно убедили ее в том, что нужно подыскать другое место для добывания пищи.

Папаша Стефан тогда пришел в ярость. Ее отец тоже. Он тогда вернулся после разбора дела в Харфре (вечно эти дела в Харфре). Мачеха паниковала, она была уверена, что Эсмей погибла… Вспоминая тот противный скандал, Эсмей почувствовала, как вся сжимается, холод от камня переходил к ней. Она с усилием встала и, выйдя на солнце, протянула к нему руки.

Уже в одиннадцать лет она прекрасно знала, что так просто никогда не погибнет, это не для нее. Интересно, Аррис рассказывала что-нибудь отцу? Скорее всего нет. Она побоялась бы еще больше обострить отношения между отцом и дочерью. «Бедная Аррис», – подумала Эсмей. Она зажмурилась и подняла лицо к солнцу. Она опоздала со своим сочувствием ровно на шесть лет. Теперь она понимала, как тяжело приходилось Аррис, ведь совсем непросто растить такую сложную, такую независимую падчерицу.

Эсмей спустилась по склону на луг. Она присела на корточки и дотронулась рукой до земли. Земля была прохладной, только в самый жаркий летний полдень земля здесь нагревалась. Но и сейчас она была теплее камня. Эсмей опустилась на траву и откинулась назад, заложив руки за голову. Прямо над ней сияло голубизной утреннее небо, оно было того самого правильного голубого-голубого цвета, от которого становилось так радостно на душе. А тяготение земли поддерживало ее ровно настолько, насколько было нужно.

«Как здорово, что ты есть», – сказала она, обращаясь к поляне. Здесь и сейчас она никак не могла представить, что навсегда покинет Альтиплано. Лошадь паслась в нескольких шагах от нее. Навострив уши, животное продолжало щипать траву.

Эсмей легла на бок и принялась разглядывать цветы. Она вспоминала их названия. Некоторые были исконными растениями планеты, другие специально выведены с помощью линий генов Террана. Розовые, желтые, белые, несколько малюсеньких сине-фиолетовых звездочек, она сама назвала их «звездами желаний». Она веем-веем цветам давала свои собственные имена, заимствуя названия из старинных рассказов. Ей нравились названия «колокольчик», «розмарин», «примула», и она брала их на вооружение. Лихнис ей совсем не нравился, такие названия она отбрасывала. Сейчас она дотрагивалась до цветков пальцем и давала им новые имена: голубые колокольчики, розовые розмарины, белые примулы. Эта долина принадлежит ей, цветы тоже, и она может сама давать им имена. Навсегда.

Она обернулась и взглянула на лошадь. Та спокойно паслась, даже ухом не вела. Эсмей снова положила голову на руку. Она чувствовала, как припекает солнце. Она почувствовала, как расслабляется, так она не расслаблялась с самого своего приезда, а может, и много дольше. Глаза закрылись сами собой, она уткнулась лицом в душистую траву, чтобы солнце не светило в глаза…

Вдруг она дернулась и закричала, потому что над ней склонилась какая-то тень. Вскакивая на ноги, она поняла, что это всего-навсего лошадь. Животное фыркнуло и тоже в страхе отпрянуло от нее.

«Она просто хотела, чтобы я ее приласкала», – успокаивала себя Эсмей. Сердце бешено стучало в груди, живот сводило от пережитого страха. Лошадь остановилась в нескольких шагах и внимательно наблюдала за ней, насторожив уши.

– Ты меня испугала, – сказала ей Эсмей. Лошадь ответила глубоким многозначительным вздохом. – «Ты меня тоже», – словно говорил этот вздох. – Твоя тень, – уточнила Эсмей. – Извини.

Она огляделась. Проспала она как минимум час, а скорее, и целых два и чувствовала, что одно ухо у нее обгорело. У нее была с собой шляпа, но она оставила ее в сумке. Идиотка.

Когда сердце успокоилось, она почувствовала себя намного лучше. По крайней мере отдохнувшей. Пора есть, напомнил о себе желудок. Она вернулась к камню, разминая по дороге руки и ноги, взяла шляпу и сумку с обедом и вернулась назад, на солнце. Теперь она готова съесть те пирожки с мясом, а лошадь с удовольствием пожует яблоки.

После еды она спустилась вниз по ручью и снова задумалась. Она приехала домой, выяснила всю правду, это не убило ее. Хотя и причинило большую боль. Она знала, что боль так быстро не пройдет, но она выжила в первый самый страшный этап, как выжила тогда, в детстве, после самого нападения. Самочувствие у нее, конечно, неважное, но опасность исчезнуть, раствориться миновала.

Готова ли она расстаться со всем этим, с этой прекрасной долиной, которая столь часто помогала ей вернуться назад к жизни, к здравому смыслу? У ног журчал и плескался ручеек, она присела и опустила руки в ледяную воду. Она обожала звук плещущейся воды, резкий запах трав на берегу, саму ледяную воду. Она даже наклонилась и вдоволь напилась. Ей так нравился звук, когда камни трутся друг о друга, если встать на один из них.

Теперь ей не нужно принимать решения. Впереди у нее годы… Если она останется во Флоте, если она пройдет процесс омоложения, впереди у нее будет много-много лет. Умрет отец, умрут все, кто предал ее, и тогда она сможет вернуться домой, в эту долину, и будет все так же молода и сможет так же наслаждаться окружающим ее миром. Она сможет построить хижину и спокойно жить здесь. И не обязательно при возвращении испытывать боль. Пройдет много времени, и оно пойдет ей на пользу.

На фоне этих мыслей ярко встало лицо двоюродной сестры Люси. Люси, которая готова была рисковать, бороться, конфликтовать, испытывать боль и страдание… а вовсе не быть благоразумной и осмотрительной. Но Люси не пережила того, что пережила она. Снова слезы застлали ей глаза. Если в конце концов она сможет жить в своей долине, то только лишь благодаря тому, что переживет всех, кто предал ее в жизни… Люси будет старухой, а может, и умрет к тому времени… потому что откуда она знает, сколько обычных жизней проживет, пока не выйдет в отставку и не сможет вернуться в свою долину?

Ей бы хотелось дружить с Люси, быть с ней партнерами. Люси так прислушивалась к ее словам, как никто в семье никогда не прислушивался к ней.

– Это несправедливо, – сказала она, обращаясь к деревьям, горным склонам и журчащей воде. Порыв ледяного ветра остудил ее. Как глупо! Разве в жизни что-нибудь бывает по справедливости? «Он обманул меня!» – внезапно прокричала она. Лошадь вскинула морду, развернула уши по направлению к ней, где-то вверх по течению зашумели сойки и с шумом перелетели в гущу деревьев.

Затем все снова успокоилось. Лошадь все еще подозрительно поглядывала на нее – так смотрит жертва на хищника, но сойки улетели, их ругань смолкла вдалеке Снова журчала вода, ветерок то успокаивался, то снова поднимался, словно дышало какое-то большое, больше гор, существо. Эсмей почувствовала, как вместе с ветерком улетучивается и ее гнев, не то чтобы он ушел совсем, но перестал быть таким всеподавляющим.

Еще около часа она бродила по своей поляне, и настроение ее менялось, как меняются облака на небе. Приятные воспоминания детских поездок… Вот она учится взбираться по валунам внизу скалы, вот в выступе на берегу небольшого озерка она нашла редкую саламандру с огненно-красным хвостом. Эти воспоминания сменялись другими воспоминаниями, плохими. Она подумала, что неплохо было бы взобраться на скалу, но ведь она не взяла с собой никакого снаряжения, а ноги и так устали от долгой езды верхом.

Наконец, когда полуденные тени стали удлиняться, она снова оседлала лошадь. Она поймала себя на том, что думает, рассказал ли отец папаше Стефану… или только прабабушке. Ей хотелось разгневаться на прабабушку – почему та не настояла на своем… Но Эсмей уже использовала весь запас гнева на отца. А кроме того, когда ее привезли тогда из больницы, прабабушки в доме вообще не было. Может, именно из-за этого она и переехала или ее переселили?

«Я все еще глупый ребенок, – сказала она лошади, расплетая путы и готовясь сесть в седло. Лошадь внимательно смотрела на нее. – Да, и я сильно напугала тебя, так? Суизы себя так не ведут, и ты это знаешь».

Она ехала по затененной тропинке вдоль берега ручья и все думала, думала. Кто еще из родственников знает правду или знал? Кому, кроме Люси, может она доверять?

Когда она добралась до верхних пастбищ, там еще ярко светило солнце, тень от гор не доходила сюда. Она заметила, как далеко к югу медленно двигается большое стадо. Вот постройки эстансии, окруженные зелеными деревьями, словно детские, ярко раскрашенные игрушки. Непонятно по какой причине, но она почувствовала прилив радости, радость передалась и лошади, и та побежала рысью. Эсмей больше не чувствовала тяжести в теле. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она пришпорила лошадь и пустила ее в галоп, сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Лицо обжигал ветер, волосы развевались на ветру, она ощущала, как натянута каждая отдельная волосинка, а сила летящей в галопе лошади передалась ей и подняла ее над страхом и гневом.

Последнюю милю, как и положено, она проехала шагом и улыбнулась Люси, которая только что вернулась с тренировок по поло.

– Хорошо съездила? – спросила та. – Это ты проскакала галопом по верхним пастбищам?

– Да, – ответила Эсмей. – Мне кажется, я вспомнила, как ездить верхом.

Вид у Люси был встревоженный, и Эсмей рассмеялась:

– Наш уговор в силе, Люси… Я возвращаюсь во Флот. Но я ведь совсем позабыла, как это может быть здорово.

– Ты… Мне казалось, что ты очень расстроена.

– Да. Так и было, но теперь этому конец. Мое место там, а твое здесь.

Они вместе въехали в эстансию. Теперь Эсмей могла помолчать. Люси была готова часами болтать о талантах своей кобылы и о своих грядущих планах.

Глава 7

Группа аналитиков Специальных материалов вышла в Комусе со всеми остальными пассажирами коммерческого рейса, всего на борту оказалось около ста тридцати человек. Здесь, в сердце Династии, таможенные проверки были простой формальностью. Взгляд на удостоверение личности, взгляд на багаж… У них были одинаковые дипломаты, одинаковые дорожные сумки с логотипом компании.

– Консультанты, да? – спросил таможенный инспектор, явно гордясь, что угадал.

– Да. – Гори улыбнулся в ответ той открытой дружелюбной улыбкой, которая иногда бывает слишком уж широкой. Архос подумал, стоило ли вообще брать с собой Гори, но Гори был лучшим специалистом по подобным устройствам, он всегда на тридцать секунд опережал любого. Благодаря ему они заработают больше денег и на флотском контракте: за день он проверяет сотни устройств, если экономить на каждом по тридцать секунд, в результате получится целый час.

– Хорошая у вас жизнь, – сказал таможенник. – Хотел бы и я быть консультантом… – И он пропустил их.

– Почему им всем кажется, что у нас не работа, а развлечение? – довольно громко проворчала Лоза. – Если бы им самим все время пришлось быть в разъездах, слушать, как ворчат домашние…

– Не надо было выходить замуж за неудачника, – парировал Пратт. Это был их излюбленный разговор, они могли импровизировать на тему не меньше часа.

– Вовсе он не неудачник, просто…. чувствительный.

– Художник, – промолвил Гори. – Не понимаю, почему умным женщинам всегда нравятся неудачники, претендующие на то, что они личности творческие.

Лоза возмутилась. Это у нее прекрасно получалось.

– Он не неудачник! У него купили три работы…

– За сколько лет? – спросил Гори.

– Прекратите. – Архос, как настоящий менеджер, остановил их. – Это неважно… Гори, оставь ее в покое. Она права. Люди считают нашу работу привлекательной, но если бы они действительно знали, что она из себя представляет, что значит все время быть в разъездах, работать внеурочно при том, что работодатели обычно сразу начинают злиться, что вообще обратились к нашим услугам, мол, они и сами могли бы во всем разобраться. Но давайте больше не касаться личных проблем, хотя бы на этот раз. Нам предстоит провести вместе немало времени, и не будем сами себе портить настроение.

– Хорошо, – ответил Гори, искоса взглянув на Лозу.

– Мне нужно ненадолго сюда, – сказала Лоза, направляясь в туалет и даже не посмотрев на Гори. Архос окинул его сердитым взглядом, а Гори пожал плечами. Пратт покачал головой. Две женщины, младшие техники, которые только что перешли из другой большой фирмы – работать там казалось им скучно, – посмотрели друг на друга и неуверенно направились в туалет вслед за Лозой.

– Идите-идите, – бросил им Архос. – Времени у нас достаточно.

– Сама она «чувствительная», – заметил Пратт, возвращаясь к начатому спору, даже в отсутствие Лозы.

– Прекрати. Это не поможет, и мы не вправе что-либо решать в ее жизни за нее.

К ним присоединились отставшие члены группы. Но только когда вернулись Лоза и обе новенькие, они без лишних разговоров направились к двери, отделявшей помещения, предназначенные для флотских, от помещений для гражданских лиц. Здесь вместо скучающего гражданского таможенника их встретила целая свора бдительных военных.

– Архос Асперсон, консалтинговая фирма Анализ Специальных материалов, – сказал Архос, протягивая свое удостоверение. – Вот контракт… – Информационный куб-капсула с эмблемами и знаками отличия Флота с одной стороны и искусно сделанным крапчатым травленым узором с другой. Им понадобилось два года, чтобы разработать дубликаты флотского оборудования, но зато теперь они могли сами делать подобные кубы, а не воровать и перепрограммировать настоящие. А потом они получили и вполне легальный контракт.

– Да, сэр, – ответил первый охранник. – Сколько вас?

– Семеро, – сказал Архос. Он отступил в сторону, а второй охранник собрал удостоверения у всех остальных. На станции Сьерра он сильно волновался бы, даже с настоящим флотским кубом… Хотя и раньше они пользовались подделками, и фальшивыми удостоверениями личности тоже, но после событий около Ксавье Флот принимал всяческие меры предосторожности. Здесь, по его мнению, никаких проблем возникнуть не должно, и действительно, считывающее устройство приняло фальшивый куб, пропустило его через свой механизм и выдало обратно.

– Вся в порядке, сэр, – сказал охранник. – Нам необходимо проверить ваш багаж.

– Конечно. – И он протянул им свои дорожную сумку и дипломат. Обычная гражданская техника: электронные записные книжки, считывающее устройство для кубов-капсул, сами кубы, портативные компьютеры всех размеров, от карманного до экранного, используемого на брифингах и совещаниях, наборы для установки различного вида связи, устройства для сбора данных…

– Этим нельзя пользоваться на борту корабля, сэр, – сказал охранник, доставая набор для установки связи и прибор сбора данных.

– Да, конечно. В прошлый раз ваши люди предоставили в наше распоряжение специальный экранированный ящик.

– Мы тоже можем это сделать, сэр, – ответил охранник с явным облегчением. Малоопытные консультанты зачастую настаивали на том, что не могут обойтись без своих устройств… И никогда больше не получали ни одного контракта. Архос заметил, что второй охранник вызывал кого-то из помещений Флота, и вскоре показалась автоматическая тележка для багажа и контейнер с замком для запрещенных электронных устройств.

– Вам не обязательно запирать их в контейнер прямо сейчас, – сказал охранник. – Если хотите связаться с кем-либо отсюда, из помещений Флота, то можно сделать это в любой кабине голубого цвета. Но перед тем как подниметесь на борт…

– Мы понимаем, – ответил Архос. Он знал, что перед посадкой будет еще один досмотр.

В помещениях Флота на станции Комус были свои кафе, бары, свои развлекательные центры и магазины, даже помещение типа гостиницы, где можно было снять комнату и выспаться. До отлета их корабля оставалось достаточно много времени.

– В какой области конкретно вы специализируетесь, доктор Асперсон?

Архос позволил себе приподнять уголок рта: сдержанное выражение удивления в связи с наивностью вопроса.

– Я защищал диплом по логическим системам и субстратному анализу.

Молодой офицер заморгал:

– …Субстратному?

– Боюсь, что это уже секретная информация, – ответил Архос, слегка наклонив голову, как бы смягчая резкость ответа.

– Лейтенант, по-моему, вам уже пора идти, – сказал капитан-лейтенант, сидевший во главе стола.

– Да… конечно, сэр. – И он поспешно вышел.

– Извините, – сказал капитан-лейтенант. На мундире у него не было таблички с именем, никто из офицеров не носил их здесь, корабль слишком мая. – Пожалуйста, извините нас. Обычно мы не перевозим гражданских лиц…

– Конечно, – ответил Архос. – Но вы понимаете наше положение?..

– Бесспорно. Только… Я не знаю названия вашей фирмы.

– Мы субподрядчики, – ответил, улыбаясь, Гори. – Вы ведь знаете, как это происходит. Когда-то мы все работали на крупные фирмы, а потом собрались вместе и начали свое дело. Получили первые контракты в качестве субсубподрядчиков, а теперь поднялись до просто суб.

– Должно быть, трудно начинать свое дело после того, как привык работать в большой фирме, – проговорил офицер.

Архос подумал, что, похоже, тот уже поверил.

– Поначалу, да, – ответил он. – Но мы уже прошли самый трудный этап. И теперь не трясемся над тем, как заплатить ренту.

– Это заметно, – сказал офицер, многозначительно улыбаясь. – Он обратил внимание и на их высококачественную одежду, и на дорогие дипломаты.

– Деньги нам так просто не даются, не подумайте, – продолжал Архос, вкладывая в свои слова всю искренность, на какую был способен. Обычно военные ловились на это. – Теперь мы работаем гораздо больше, чем раньше… Но для себя. И для вас.

– Понятно.

На станции Сьерра не было никакого таможенного контроля. Они просто прошли вниз по одному из коридоров станции и потом вверх по другому. Их сопровождали, естественно, чтобы они не потерялись. Гражданские лица не должны без сопровождения бродить по флотским помещениям станции, особенно если станция находится так близко от границы. Их поведение не вызывало никаких подозрений: они беззаботно болтали о том, что ели в последний раз и что надеются получить на обед.

Чтобы попасть на «Коскиуско», надо было воспользоваться шаттлом. В погрузочном отсеке Архос протянул куб-капсулу старшему по званию охраннику, а тот запустил его в считывающее устройство.

– Я позову вас, сэр, но шаттл придет не ранее чем через два часа. Шаттл уже занят грузом, да к тому же он на Оранж-17.

– Ничего страшного. Мы можем пока где-нибудь посидеть, что-нибудь выпить?

– Вроде того… Там дальше по коридору, между туалетами, есть кафе-автомат, но перекусывать придется стоя.

– Все несъедобно, – проворчал второй охранник. – Считается, что все эти закуски должны периодически менять, прежде чем они не покроются плесенью, но…

– Мы можем заказать что-нибудь из гражданских помещений, но за это нужно платить…

– Прекрасно, – ответил Архос. – Корабль, на котором мы прибыли, перескочил за один прыжок пятичасовой временной пояс. Я с удовольствием что-нибудь поем. Может, и вы присоединитесь?

– Нет, спасибо, сэр. Но вот меню…

– Раньше бывали на кораблях-ремонтниках глубинного космоса? – спросил молодой человек, сопровождавший их от погрузочного отсека.

– Нет… большие станционные доки, несколько крейсеров, но ни одного корабля-ремонтника.

– Давайте я закажу вам схему корабля и покажу, как ею пользоваться, – сказал молодой человек. Он быстро нажал кнопки на панели управления, так быстро, что Архос даже не заметил, какие именно тот нажал. Раздался сигнал, и в поддон за панелью скатилось несколько дисков.

Архос рассматривал один из дисков, не понимая, как привести его в действие.

– С помощью голоса, – быстро подсказал молодой человек. – Он высветит путь от места, где вы находитесь, до места, которое назовете… Имеются в виду зоны низкой степени контроля. Если вам необходим доступ в зоны повышенного контроля, вам придется перезаряжать диск. Это делается в административном центре корабля, туда вы доберетесь с помощью диска. То есть сейчас я проведу вас туда, потому что это первое место, где вам нужно побывать, но в другое время…

– Спасибо, – поблагодарил его Архос. Его примеру последовали и остальные.

Их провели по палубам в административный отсек, где выдали таблички, удостоверяющие их личности, пропуски для прохода в различные помещения и еще один набор электронных схем корабля. Потом появился человек, чтобы провести их в офис администрации Четырнадцатого ремонтного дока для крупных кораблей.

– У нас нет «бегущих дорожек», вместо них лифты, – предупредили их. – Не пытайтесь проехаться на автопогрузчиках, они запрограммированы на остановку, если вес превышает норму.

Первые несколько дней они изучали описи оборудования и приборов и обсуждали планы своих дальнейших действий со старшим техническим специалистом, лысеющим человеком по имени Фэрлоу.

– По-моему, в Главном штабе опять все перепутали, – сказал при первой же встрече Фэрлоу. – Переустановка всех паролей на всех орудиях? Работу должны выполнять компетентные и проверенные лица. – Он искоса взглянул на Архоса. – Я не хочу вас обидеть, но работа-то слишком сложная.

– Возможно, вы правы, – ответил Архос. – Од-нако я не собираюсь передавать контракт кому-либо другому… Это наш хлеб.

– Ну да… – Фэрлоу глубоко вздохнул. – Я знаю, что вы наверняка прошли проверку на благонадежность, и считается, что все у вас в порядке. Однако здесь я отвечаю за орудия, поэтому с вами везде будет ходить мой человек.

– Конечно, – согласился Архос. – Нам не нужно никаких осложнений. Вот протокол, который нам прислали. Насколько я понимаю, вторая часть должна быть у вас.

– Да, сэр. – Старпом взял бумагу у Архоса и внимательно просмотрел ее. – Жуткая трата времени, но должно сработать. За какое время вы взялись сделать эту работу?

– Пять минут на одно орудие, час на перенастройку оборудования при переходе на другой тип орудий. Столько нам потребовалось во время проб, они проверяли нас на моделях настоящих орудий. – Архос позволил себе улыбнуться. – Мы на целую минуту обгоняли всех остальных на каждой модели, а при перенастройке оборудования выскочили вперед на целых десять минут. Потом была проверка на патрульном корабле, и мы смогли повторить предыдущие результаты даже в сложных летных ситуациях. Конечно, нам не говорили о том, какие точно будут орудия здесь. Просто нас отправили выполнять задание, и мы должны сделать все до конца. А когда вернутся другие корабли, мы займемся ими.

– Думаю, – сказал старпом, – не так уж много нашлось желающих провести целый земной год здесь, в секторе 14.

– Не очень много, – признался Архос. – У Флота было в наличии много контрактов на аналогичную работу, и большинство в более приятных местах. Мы же по профилю подошли именно на эту работу и хорошо проявили себя во время проверок.

– Угу. – Старпом ничуть не подобрел, но теперь уже и не был так враждебно настроен, как вначале. – Ну вот, ваша работа. У нас хранится все оружие для сектора 14. Здесь нет тыловых промежуточных складов, по соображениям безопасности. На станции Сьерра большой поток гражданских пассажиров, среди них, как нам известно, встречаются агенты Кровавой Орды.