Текст книги "Служанка в высшем свете"

Глава 5

Макс подумал, что может просто взорваться от этого зрелища. В ней боролись страх и желание, но за ними он увидел слепое доверие.

Красивые женщины раздевались для него и прежде с опытной расчетливостью, разжигающей мужчин, но никогда и ничто не волновало его кровь так, как вид этих тонких дрожащих пальцев, перебирающих пуговицы. Это зрелище зажгло в нем огонь, подпитываемый желанием выбраться из постели, схватить ее в охапку и закончить работу за нее. У него не было сил дожидаться, пока она снимет с себя рубашку.

Он опустил взгляд на ее рот. Мягкие и розовые губы, нижнюю она прикусила зубами, сдерживая дрожь. Он сомневался, что она вообще понимает, что делает.

Господи помоги, но она же прекрасна! Сорочка была старая и поношенная, много раз стиранная ткань нежно облегала ее мягкие округлости. Ее груди поднимали тонкую материю, и его кровь вскипела при виде темных затвердевших сосков. Какая сладость! Скоро, очень скоро он подомнет ее под себя, попробует эту мягкую плоть на вкус. Желание вызвало дикую боль в чреслах, оно кричало и молило. Не в силах справиться с собой, он протянул руку и взял в ладонь одну грудь, проведя большим пальцем по твердому пику.

Он почувствовал ее дрожь и понял: страх. Не страсть. Пока еще нет. Он мрачно напомнил себе, что она, вероятно, потеряла девственность с болью и ужасом унижения. Даже если Годфри заставил ее согласиться, то, что произошло, все равно было изнасилованием. Эта мысль претила ему. Его совесть сделала еще одну, последнюю попытку.

– Селина, ты уверена?

Огромные глаза встретили его взгляд.

– Я… да. – И дрожащий шепот: – Да. Я хочу этого. Я хочу тебя.

Макс чувствовал, как трепещет она с каждым вздохом. Она пришла к нему по своей воле, доверилась ему. Его желание могло подождать. Оно никуда не денется. И это было ничто по сравнению со стремлением доставить ей радость, дать ей нежность и мягкость, которые она заслуживает.

– Милорд? – Ее дыхание пресеклось на губах, когда он ласкал ее груди. Ответная жажда пульсировала в ней, нарастающий прилив желания, которое его чуткие пальцы ощущали как волну жара, пронизывал и плавил ее до самых костей.

Рука замерла, и она приподнялась, умоляюще прижимаясь к нему.

– Макс, – поправил он мягко. – Здесь, в постели, я Макс. Твой любовник. Здесь нет никакого лорда. Только Макс и его возлюбленная. Приди ко мне.

Он сел и потянулся к ней. Мощные руки сомкнулись вокруг нее, прижали к его телу, заключили в тесные объятия. Она полулежала под ним, окруженная, окованная оградой его силы. Уязвимость, должно быть, ужасала ее. Но теперь, здесь, она была в безопасности, она была защищена. Инстинктивно Верити обняла его, прижимаясь все теснее, и приблизила губы к его губам.

Он поцеловал ее нежно. Его язык прошелся по ее губам бархатной лаской, и Верити вздохнула и открылась ему. Он углубил поцелуй, исследуя сладость ее рта, дегустируя, поглощая, тогда как его чресла оказались против ее чресел в едва сдерживаемом порыве. Тяжело дыша, он оторвал от нее губы и немного отстранился. Если бы он не… Когда же было с ним хоть что-то подобное? Так сходить с ума от желания, что будто огонь пожирал его. Она лежала под ним, мягкие груди приподнимали сорочку с каждым вздохом. Медленно ее глаза открылись.

– Ми… Макс? Что… что-то не так?

– Ты слишком прекрасна, – пробормотал он, осторожно целуя ее, наслаждаясь несмелым откликом. – Все так. Просто расслабься.

Дрожащими пальцами он распустил тесьму сорочки и стянул ее вниз, обнажая груди. Затем он наклонил голову и сделал то, о чем мечтал, – втянул бархатную мягкую плоть глубоко в рот.

Он почувствовал, как ее сотряс толчок, услышал ее испуганный вскрик. Вздрагивая от желания взять ее, он заставил себя быть кротким, нежным, терпеливым. Его руки неудержимо дрожали, когда он снял рубашку и принялся исследовать ее трепещущее тело, лаская каждый изгиб, талию, бедра и сладостно округлые ягодицы.

Макса затрясло от нетерпения, когда его руки принялись ласкать и изучать ее тело. Он дарил ей наслаждение губами и руками, и все, что она могла сделать, – прижать его покрепче к себе. Его руки… Она не могла постигнуть, какую власть они обрели над ней.

Нежные, искусные пальцы оставили на ее бедрах огненный след, шевельнув мягкие кудряшки, скрывавшие ее тайное тайных. Верити задохнулась от ощущений, огонь и жажда разгорались под прикосновениями Макса, и она почувствовала, что он улыбается, уткнувшись в ее шею. Пальцы вернулись, слегка надавливая на кожу.

– Скоро, – прошептал он. – Скоро. Позволь мне коснуться тебя. – Его ладонь, сложенная чашей, осторожно прошла между ее ног.

Дрожа от боли, сгорая от желания, Верити слегка раздвинула бедра. Дразнящие, ищущие пальцы проникали все дальше и наконец обнаружили средоточие влажного жара. Точно молния пронзила Верити насквозь, когда он дотронулся до нее там. Она вскрикнула и изогнулась под ним, обезумев, желая большего, сама не зная чего, зная лишь, что должна получить это или умереть.

Макс знал, чего она хотела. Ошеломленный собственным желанием, он сопротивлялся стремлению уступить наконец, подмять ее под себя, развести ее бедра шире, чтобы войти в нее. Сейчас же. Застонав, он снова взял себя в руки. И снова приник к ее рту, выпил ее вскрик, когда один его палец скользнул в самую сердцевину ее тела.

Сладкий мед пролился на его пальцы обжигающим призывом, испытывая его сдержанность. Снова и снова он проникал в нее, терзая себя. Он не мог больше ждать. Она была такой горячей, такой жаждущей…

Оторвавшись от ее рта, он хрипло сказал:

– Ты такая сладкая, такая жаркая. Откройся мне. – Его руки легли на ее бедра, настойчиво раздвигая их, а сам он перекатился и лег сверху, неумолимо впиваясь в ее рот.

Потрясение обездвижило Верити, когда она почувствовала его вес, его силу, почувствовала твердое, требовательное давление его жаждущей мощи и поняла яростное обещание его поцелуя. Он мгновенно остановился, и его ладони охватили ее лицо.

– Сердце мое! – Он оторвался от ее рта и коснулся губами щеки легче перышка. – Все в порядке. Я не собираюсь делать тебе больно. Клянусь.

Его тело немного приподнялось, ослабив давление, и он опять просунул руку между их телами, ласкал ее, дразнил ее, шептал ей сладкие слова в самые губы. Она застонала, приподнявшись к нему в отчаянной мольбе, и все ее сомнения утонули под растущей волной страсти, растаяли в его нежности.

Со стоном он расположился над ней, властно впился в ее губы и глубоко вошел в нее.

Верити лежала неподвижно, вцепившись в него, ошеломленная внезапной болью его проникновения, потрясенная ощущением, с которым он проник в нее, погрузился в глубину, пронзая ее. Но в тот же самый миг, как она задохнулась рыданием, боль утихла. Его сила и тепло окутывали ее и защищали внутри и снаружи. Нежная рука приподнимала ее лицо, губы впивались в ее губы, и ослепляющее наслаждение вновь вернулось, когда он просунул руку под ее бедра и притянул к себе. Верити ахнула от восторга, почувствовав, как он погрузился в нее. Дрожа, он вошел еще глубже, овладевая ею до конца. Затем он стал двигаться, мощно, ритмично, и ее тело плавилось, растворяя в радости жгучую память о боли.

Она умирала, готовая взорваться. Ее тело стало подобно крылатому созданию, еще земному, но стремящемуся взлететь, и когда он замедлил ритм, она всхлипнула, протестуя, и почувствовала, что он стонет, поднимаясь над ней, чтобы пронзить ее глубже и сильнее.

Он подвел ее к самому краю, где наслаждение стало агонией жажды, где бездна манила языками пламени. Он беспощадно удерживал ее там, пока она не сломалась, не разбилась вдребезги, а ее тело не воспарило в небеса. И Верити почувствовала, что он взлетел вместе с ней и огонь поглотил их обоих.

Макс смотрел вверх, на темный полог кровати, наблюдая за мерцающими тенями угасающего огня.

Он никогда не чувствовал ничего подобного. Как будто он только что принял обет. Как будто поручился за что-то жизнью. Боже правый, если бы он не был таким циничным, опытным распутником, он бы поклялся, что умирает от любви.

К своей любовнице? Он не знал, что существует такая близость, за которую можно отдать душу.

Мягкая, доверчивая тяжесть горячо прижималась к его левому боку. Шелковая рука лежала на его животе, атласные ноги переплелись с его ногами, и нежная щека касалась его груди там, куда попал ее последний сонный поцелуй. Сердце его всколыхнулось. Она уснула, целуя его. Когда такое происходило прежде?

Его обуяло чувство вины за то, что после постельных забав он обычно засыпал первый. Никогда еще он не лежал так, обнимая девушку, которая прижималась к нему, покрывала неловкими поцелуями его грудь и так заснула. Он сомневался, что у какой-нибудь из его предыдущих любовниц мелькнула бы даже мысль о том, чтобы целовать его, когда они засыпали.

Это было почти таким же невероятным наслаждением, как любить ее. Оно горело глубоко внутри, потому что он знал, что, прижимаясь к нему, целуя и лаская его, она не хотела его – в обычном смысле этого слова. Он знал, что удовлетворил ее – ни один мужчина не мог почувствовать эти сотрясения и эту дрожь и не узнать их. Она именно его хотела – его тепла, прикосновений его рук. Она просто хотела быть рядом с ним. Никто никогда не хотел его так раньше. Никто никогда не доверял ему настолько глубоко.

Три месяца. Он усмехнулся про себя. Скорее ад остынет, чем он отпустит ее через три месяца. А отсюда возникает вопрос: где ее поселить? Он держал для своих любовниц небольшой дом в Лондоне, где мог посещать их, соблюдая благоразумие. Но не мог себе представить там Селину. Только не в этом доме. Это казалось… неправильным. Неприличным. Он должен придумать что-то другое.

Он почувствовал дуновение тихого вздоха, и теплая тяжесть немного сместилась.

– Макс? – Легчайший шепот, как будто она боялась потревожить его. Этого было более чем достаточно для Макса.

– Да, – выдохнул он. И вновь оказался на ней.

Верити проснулась с ощущением безопасности и правильности всего, что произошло. Ее окутывали тепло и нежность мускулистого мужского тела, лежащего рядом. Она глубоко вдохнула мускусный мужской аромат. Его имя вырвалось у нее само, и она почувствовала, как окрепли в ответ обнимающие ее руки, как он откликнулся, вновь накрыв ее собой.

Властные, требовательные руки бродили по ее телу, лаской возбуждая в нем жизненный жар. Его рот вновь завладел ее губами, мощное бедро раздвинуло ее бедра, открывая путь. Ее тело мгновенно растаяло в ответ. На мгновение Верити напряглась, когда он вошел в нее, причинив легкую боль, но тут же он оказался глубоко внутри, что привело ее в восторг.

Макс охватил ее лицо ладонями, удерживая его для поцелуев, пока скользил в тугом, гостеприимном тепле ее тела. Он застонал, пытаясь замедлить темп. Он не хотел брать ее слишком быстро, но это было выше его сил. И каждое движение его тела исторгало из нее тихие вскрики боли и наслаждения, умоляющие не останавливаться. Никогда еще он не испытывал такого.

* * *

Огонь совсем потух, когда он проснулся опять, разбуженный неуспокоенным желанием.

Она уютно лежала в его руках, ее дыхание тихо ласкало его кожу, шелковистые кудри рассыпались по его груди. Ее тело, полностью расслабленное, прижималось к нему всеми выпуклостями и впадинками, точно было отлито по его форме. Одну ногу она согнула, округлое бедро улеглось на него мягкой тяжестью. Сердце его забилось.

Ни за что в жизни он не повезет ее в Лондон. Теперь он знал, где ее поселит. Среди его владений имелся домик, где она могла жить. Он стоял совсем отдельно, высоко на холмах Даунса, но она не будет одинока. Он намеревался часто к ней приезжать. Он зарылся лицом в ее волосы, глубоко вдыхая теплый, сладкий аромат женственности.

Никогда и ни с кем так не было. Тут было что-то совершенно другое. И пока не поймет, что именно, он и мысли не допустит о том, чтобы отпустить ее.

Шум просыпающегося дома окончательно разбудил Верити как раз перед рассветом. Она лежала тихо, вдыхая теплый мускусный аромат своего любовника. Вскоре ей придется встать, но еще не сейчас. Ощущение безопасности и уюта было слишком сильным, слишком драгоценным, чтобы с ним расстаться.

Она знала, что должна чувствовать себя виноватой, бояться последствий своего поступка. Но это ее выбор. Ее ответственность. Она пришла к нему и предложила себя по собственной воле. Мир осудит ее без колебаний, но ее это не беспокоило. Пять лет она мечтала о нем, воображая невозможно счастливый конец ее кошмара: что однажды он придет за ней и попросит ее принадлежать ему. Что он будет любить и защищать ее. Половина сна была все же лучше, чем ничего. Он предложил ей защиту.

Она должна была уйти. Быстро. Скоро придет горничная убирать комнату. Если она задержится дольше, ее застанут, и заплатить придется очень дорого.

Макс дремал в раннем утреннем свете, и часть его наслаждалась неизмеримой радостью, но другая часть ощущала потерю. Что-то пропало бесследно. Каким-то образом он чувствовал неполноту. Со вздохом он повернулся и потянулся к… пустой постели. Внезапно он понял, что или, вернее, кто пропал бесследно. Где, черт возьми, она была? Он откинулся со стоном. Конечно, это же не его дом. Последнее, чего хотела бы Селина, – это чтобы ее поймали в его постели, даже если они сегодня уедут. Подумать только – она ведь может даже не знать, что они сегодня уедут! Он не помнил, упомянул ли об этом прошлой ночью.

Прошлой ночью… Заложив руки за голову, он лежал на спине и улыбался воспоминаниям. Она была именно такой, сладкой и отзывчивой, какой он ее себе представлял. Нет, она была еще слаще. Он никогда не знал женщины, способной так откликаться и дарить себя с таким безоглядным доверием.

Он подумал, что теперь знает, что именно было иначе. Женщины всегда дарили ему удовольствие, но никогда еще он не думал, что женщина отдает ему самое себя. Господи, он никогда не понимал, что женщина может отдать себя так полно. В этом никогда не было ничего больше простого обмена удовольствием. Но теперь… Чем раньше он поднимется и отправится обратно в Лондон, тем раньше сможет вновь заполучить Селину в свою постель.

И в свою жизнь. Теперь он знал, чего хочет. Он не мог вступить в брак. Он дал слово. Но все-таки он мог заботиться о Селине, как будто у него есть семья. Она будет принадлежать ему. И только ему. Вот в чем разница. Она принадлежала ему. Чтобы он защищал ее. Заботился о ней. И… любил?

Он откинул одеяло и спустил ноги с кровати. Скоро придет Хардинг, так что… А это, дьявол побери, что такое?

Небольшое пятно в центре простыни темнело как обвинение. Он сидел на краю кровати и потрясенно смотрел на него, пронизываемый волнами жара. Это не могло быть правдой. Но доказательство у него перед глазами заверяло его, что это было. Он ошеломленно стал вспоминать: да как вообще мог пропустить подобное?

«Ты не ожидал этого. Ты думал, что Фарингдон взял ее. А она, конечно, не сказала ничего».

Он взял ее в одно мгновение жгучей, неистовой жажды. Такой неистовой, что не осознал ее невинности. Этот крик впитал его поцелуй… Он поморщился. Думая, что она плакала от радости, от удовольствия, он вошел еще глубже, заявляя права на все, от чего ей пришлось отказаться. Он вздрогнул, сообразив, что она, вероятно, плакала от боли, что все удовольствия он дал ей позже, а в тот момент он мучил ее. И не остановился, чтобы облегчить ее боль. Он даже не понял.

Почему она не сказала ему? Он достаточно ясно дал понять свою уверенность, что Фарингдон лишил ее невинности. Она что же, думала, что он не тронет ее, если будет знать, что она девственница? Он сомневался, что до такой степени способен на бескорыстное рыцарство. Но по крайней мере, мог бы пересилить себя и не брать ее более чем один раз – так он надеялся.

Его кулаки упали на смятую постель. Почему Фарингдон не взял ее? Что удерживало его?

Макс без колебаний отмел возможность бескорыстного рыцарства в случае Годфри. Он и в своем-то усомнился. А Годфри Фарингдон, вероятно, не смог бы даже сообразить, о чем речь. И было в высшей степени маловероятно, что его когда-либо могли привлечь к ответственности за изнасилование гувернантки детей. Она стала бы еще одной уволенной девушкой с погибшей репутацией.

Слабый щелчок открывшейся двери привел его в чувство. Он благоразумно натянул на себя покрывало. И прикрыл это предательское пятно.

Хардинг вошел и моргнул. Затем его глаза предупредительно потеряли выражение. Он старательно избегал смотреть на разоренную постель, на одежду его хозяина, раскиданную по полу, и, видимо, решил не обращать внимания на тот факт, что вышеупомянутый хозяин, по-видимому, спал голым.

– Доброе утро, милорд, – сказал Хардинг, с отсутствующим видом приводя в порядок рубашку хозяина. – Я надеюсь, вы хорошо спали… то есть получили удовольствие… – Его лицо слегка перекосилось. Он замолчал и стал еще старательнее складывать рубашку.

– Спасибо, Хардинг. – Макс решил оставить все как есть. – Можешь передать мне халат.

– Конечно, милорд.

– «Сэр»! – прорычал Макс. Он слишком много лет был «сэром» для Хардинга, чтобы сейчас вдруг что-то менять.

– Да, сэр, – сказал Хардинг. Он передал халат Максу и сообщил: – Я знаю, что вы хотели отправиться в восемь, сэр, но в свете полученной нынче информации я взял на себя смелость отложить до девяти. Полагаю, это даст вам немного больше времени, сэр.

Макс знал своего слугу слишком хорошо, чтобы трудиться выговаривать ему. Он только спросил:

– Какого дьявола?

– Ну вы сказали вчера вечером о дочери полковника, что она мертва. Это не так.

– Что?

– Вот именно, сэр, – сказал Хардинг. – Я тут вроде как свое расследование провел. Среди служанок. Спрашивал насчет нее, понимаете. Подумал, что не помешает. Ну, они молчат, почти все молчат. Ни слова не говорят про мисс Скотт. Кроме одной из служанок, Сьюки, и то она получила затрещину за то, что сболтнула лишнего. Но прошлым вечером я сумел застать ее одну после того, как прочие спать легли. Хотел узнать, что произошло с той девочкой. В конце концов она сказала мне правду. Мисс Скотт не умерла, но они обращаются с ней как с собакой…

Хардинг продолжал, но Макс больше ничего не слышал. Знание и понимание взорвались в нем одновременно, и в то же мгновение вспыхнула ярость. Теперь он знал, почему Фарингдон не решился бы изнасиловать «Селину» и почему она не сказала ему, что была девственницей.

Он проглотил приманку, крючок, леску и грузило в несколько фунтов. Попался на старый трюк, который известен всем женщинам.

Он сосредоточил свое внимание на том, что продолжал говорить Хардинг.

– Так она здесь, в доме, сэр. Надо ли мне…

– Не волнуйся, Хардинг, – проскрежетал Макс. – Я точно знаю, где найти мисс Верити Скотт. А сейчас пойди на конюшню и скажи, чтобы мой экипаж приготовили немедленно. – Он отыскал кошелек с деньгами. – Возьми это. Закажи себе место в почтовом дилижансе. К сожалению, Хардинг, трое – это уже толпа. Мне много чего требуется сказать мисс Верити Скотт!

Хардинг громко сглотнул, беря деньги.

– Да, сэр. Будет ли что-нибудь еще, сэр?

– Нет.

Макс натянул одежду, не обращая внимания на то, как она сидит. Когда он доберется до мисс Верити Скотт, подумалось ему, может просто свернуть ей шею. После чего преподаст ей благотворный урок насчет того, какие опасности влекут за собой обман и мошенничество.

…Он шагнул в мрачную убогую каморку, не потрудившись постучать.

– Доброе утро, мисс Ско…

Ледяное приветствие замерло на губах в ответ на холод и пустоту комнаты. Ничего. Ничего и никого. Комната была пуста, за исключением узкой неудобной кровати и очень потрепанного дорожного сундука. Оно как раз размещалось между окном и изножьем кровати.

Он со злостью посмотрел на буквы, выведенные краской на его крышке. Выцветшие и полустертые, но еще можно было разглядеть, что там написана фамилия Скотт. И было совершенно очевидно, что кто-то соскреб первую половину буквы W, оставив только V. Боже! В тот вечер он сидел на этой чертовой коробке! И все это время маленькая негодяйка должна была ткать свою сеть.

Она прекрасно знала, что может ему доверять. Она с самого начала знала, кто он. Возможно, еще до того, как в тот вечер упала в его объятия. Он вынужден был признать, что она блестяще разыграла свои карты.

Испуганный вздох привел его в чувство, заставив поднять взгляд от бюро. Даже теперь, когда он знал правду, было невозможно не восхищаться ее игрой – она в очевидном ужасе уставилась на обвиняющую надпись. Он скривил губы при виде ее побледневших щек. Может быть, она ужаснулась искренне. Вряд ли она думала, что ее ловушка раскроется так скоро.

Огромные серые глаза взглянули на него. Боль полоснула ножом, быстро исчезнув в приливе ледяной ярости.

– Доброе утро. Я пришел, чтобы увидеть, есть ли здесь что-нибудь, что вы пожелаете взять с собой.

– Я…

Он прервал ее:

– Значит, только это бюро. Я попрошу Хардинга – вы помните Хардинга? – забрать его с собой в почтовый дилижанс. Нам лучше поспешить. Объясняться было бы неловко, не так ли, мисс Скотт?

Холодные слова хлестали ее. Значит, он узнал. Его презрение живьем сдирало с нее кожу. Непримиримый судья заменил нежного, страстного любовника. Она слишком низко упала в его глазах.

– Вы… вы не поняли…

– По-моему, я все отлично понял. А теперь поспешите. Мы должны идти.

Смысл его слов, наконец, дошел до нее.

– То есть… вы все-таки берете меня?

Неужели чувство облегчения заставило так сжаться ее внутренности? Или… страх? Все-таки она спаслась. Но ее руки дрожали. Так кто стал его любовницей – Селина или Верити? Быть его любовницей в качестве безвестной Селины – это одно. Но быть его любовницей в качестве Верити Скотт, на которую осуждающе глядели его холодные пронзительные глаза, – это совсем другое.

– О да. Я беру вас. – Его голос полоснул ее как ножом. – В конце концов, если вас немного подучить, вы вполне удовлетворительно согреете мою постель. По крайней мере, вы достаточно страстны. Это вас оправдывает.

Никогда в жизни она не думала, что скажет такое, но…

– Не… не могли бы вы забыть, что я… я – это она… и просто… просто думать обо мне как о… Селине?

Он разразился неприятным смехом:

– Без сомнения, ваш отец предпочел бы именно это, но я боюсь, что немного поздно обманывать себя. Возьмите плащ и идите за мной.

– Нет!

Отказ прозвучал прежде, чем она сама это поняла. Она не могла пойти с ним. Не теперь. Не в качестве Верити Скотт. Не в качестве его шлюхи. Она почувствовала, что именно так он думал о ней сейчас. Падение Селины он мог понять и принять с сочувствием, но для мисс Скотт, благородного происхождения, то, что она сделала, было непростительно. Селины больше не было.

– Нет? Могу ли я поинтересоваться, почему нет?

– Я… я не буду… – Она остановилась, румянец опалил ее щеки.

– Моей шлюхой? Вы уже ею стали, моя дорогая. И весьма охотно. Я в этом уверен. А теперь идите. Я приказал подготовить экипаж и хочу быть в Лондоне к вечеру. Необходимо устроить наш брак.

Все пошло туманом, разноцветные круги поплыли у нее перед глазами. Чтобы сохранить равновесие, она вцепилась в дверную раму.

– Что… Что вы сказали? – переспросила она еле слышно.

– Я хочу быть в Лондоне к вечеру. Это всего лишь семьдесят миль и…

– Нет. О нашем браке… – Голос ей изменил.

Отвращение в его глазах усилилось.

– О, ради бога! Избавьте меня от ваших игр, мисс! Мне достаточно того, что было прошлой ночью. Это было весьма впечатляюще. Но сейчас уже рассвело, хотя я сомневаюсь, что вы собирались просветить меня в ближайшее время. Так вот, я играю по правилам. Вы станете моей женой, как только я смогу получить специальное разрешение и найти священника.