Текст книги "Дверь в преисподнюю"

– По-понятно, – совсем сник барон.

– Тогда ступай!

Альберт на негнущихся ногах вышел из княжеского кабинета, бормоча себе под нос:

– Уж сто лет без малого при князе состою, а таким его ни разу не видал. И чего ему этот дурак Грендель дался вместе с Чумичкой?..

x x x

– Ну что же, через ворота в замок проникнуть не удалось, значит, будем искать подземный ход, – деловито сказал Василий. Он, Беовульф и Грендель расположились прямо на ковре опавших листьев в небольшой рощице и закусывали прихваченными с собой яствами, запивая прохладной водичкой из ручья, отделяющего рощу от сжатого поля. Вдали на фоне холодного осеннего неба чернели башни и стены Григорьевского замка.

– Этого я им не забуду! – кипятился Беовульф, потирая зад. – Меня, доблестного рыцаря в двадцать пятом поколении, вышвырнуть, как последнюю потаскуху!

– Так ведь тебя именно в таком качестве и вышвырнули, – усмехнулся Грендель, но тут же добавил: – Да и не тебя одного, нам с боярином Василием тоже досталось.

– Что ж, правда, – немного подумав, согласился Беовульф. – По этому случаю неплохо бы с горя выпить. – Доблестный рыцарь порылся у себя в бездонной суме и выудил оттуда огромную плетеную бутыль. – Не желаете, господа?

– Только немного, чисто символически, – сказал Василий. – Да и вы не особенно увлекайтесь – ночью мы должны быть в лучшей форме.

– Чисто символически! – захохотал на весь перелесок Беовульф и, приложившись к горлышку бутыли, сделал несколько могучих глотков. – Так где же, боярин Василий, искать ход в подземелье? – спросил он, пуская бутыль по кругу.

Дубов отпил совсем немного:

– Сейчас в замке находится Чумичка, он мне вчера прислал весточку. Как я понял, передал с какой-то знакомой русалкой, и она по болотным канавкам доставила ее в корчму. В общем, потайной ход ведет через конюшню, и Чумичка будет всю ночь держать его открытым. Но вот где этот ход выходит наружу, даже ему узнать не удалось.

– А как же мы его найдем? – Грендель тоже отпил чуть-чуть вина. Чисто символически, чтобы не обижать своего «заклятого друга».

– Думаю, что это вполне возможно, – с деланным энтузиазмом откликнулся Дубов, прожевывая кусок копченой говядины. – Конюшня находится возле северной стены замка, значит, и второй выход следует искать где-то в той стороне. – Василий небрежно махнул рукой, определяя общее направление поисков. – Хотя, конечно, это отнюдь не стопроцентно…

– Я, конечно, не знаю, – неуверенно заговорил Грендель, – но часто в рыцарских сказаниях говорится, что… – Поэт-оборотень прикрыл глаза и начал медленно, с наслаждением, читать отрывок из какой-то баллады, возможно, даже собственного сочинения:

 
– Похитил доблестный рыцарь Альфред возлюбленную невесту,
Прекрасную Беренику, что в башне высокой томилась,
И по подземному ходу он из дворца ее вывел,
И так сказал Альфред невесте своей Беренике:
"Будь же моею женою, возлюбленная Береника,
А коли не люб я тебе, то будь как ветер свободна
И выбирай себе жениха по любви и согласью,
Я же и тем буду счастлив, что ты счастлива будешь".
И отвечала Альфреду невеста его Береника:
"Счастлива быть я могу лишь с тобою, славный мой рыцарь.
Вся я твоя, милый Альфред, и бери меня в жены".
И, произнесши сии слова, упала в объятья Альфреда.
Тогда Альфред Беренику осторожно на руки поднял,
В лодку ее положил и, оттолкнувшись от брега,
Вдоль по волнам понеслася быстрая лодка…".
 

– То есть, как я понял, подземные ходы обычно заканчиваются возле реки, – перебил Василий, почувствовав, что Грендель может читать до вечера. А разомлевший от вина Беовульф умиленно слушать.

– Ну да, это я и хотел сказать, – вздохнул Грендель.

– Откуда здесь река! – с досадой махнул рукой Беовульф. – Тут до ближайшей реки сотня верст, а по этим ручейкам только игрушечные кораблики пускать.

– Да уж, тут на лодке не уплывешь, – согласился Василий и вдруг хлопнул себя по лбу: – Постойте! Ведь этому ходу, как и замку, около двухсот лет!

– Да, ну и что? – удивились его спутники.

– А то, что раньше тут были густые леса, которые Григорий вырубил, так что осталось одно название – Белая Пуща. И здесь вполне могла протекать речка, пускай и не слишком широкая, но все же пригодная для малого судоходства.

– Может, и была, – прогудел Беовульф, – да как леса вырубили, так вся и пересохла.

– А что если этот ручеек, откуда мы пьем воду – это и есть бывшая река? – в радостном возбуждении потер руки Василий.

– А ведь точно! – воскликнул Грендель. – Я еще обратил внимание, что сам ручеек узкий и мелкий, а пойма широкая.

– Ну что же, друзья мои, – подытожил Дубов. – стало быть, наша ближайшая задача – исследовать тот берег ручья, что ближе к замку. Не скажу, что уверен в успехе, однако пока что это наш единственный шанс!

x x x

Князь Григорий сидел за столом у себя в кабинете с обернутой вокруг головы тряпкой, которую он время от времени промокал в кастрюле с горячей водой. Но это не очень помогало – боль в голове с каждым часом становилась все сильнее. И так было каждый год в этот самый день – князь знал, что ему предстоит долгая бессонная ночь, и только к утру боль пройдет.

Князь даже обрадовался, когда дверь приоткрылась и к нему в кабинет вкрадчивой походкой втек барон Альберт – оставаться наедине с болью становилось все нестерпимей.

Князь Григорий с трудом выдавил из себя ухмылку:

– Ну, что новенького?

– Все меры предосторожности принимаются, – бодро заговорил глава тайного приказа. – Так что не извольте беспокоиться, Ваша Светлость, никто вас ни днем, ни ночью не потревожит.

– Рад слышать, – поморщился князь. – А скажи мне, что это за толпа баб собралась нынче у ворот? Они там так галдели, что даже у меня слышно было.

– А, так это соискательницы мест в гареме Его Величества Султана, -расплылся в сладкой улыбочке барон. – Такие девушки…

– Погоди, какие еще девушки? – перебил князь Григорий. – Я же просил десять штук, а их там, наверно, чуть не сотня?

– Двести тридцать две, – заглянул к себе в записи Альберт. – Но мы отобрали из них двадцать восемь достойнейших, дабы уже из их числа выбрать десять самых лучших.

– И откуда их столько? – удивился князь.

– Сами набежали, едва прослышали о гареме! – радостно подхватил барон. – Извините, Ваша Светлость, если у вас ко мне нет других дел, то я побегу.

– Куда это ты так торопишься? – передернулся князь Григорий.

– Да я ж вам объяснял – второй черед состязаний. Прошедшие отборочную часть двадцать восемь девушек будут без верхней одежды исполнять белопущенские народные пляски. Не желаете ли поглядеть на них лично?

– Нет, не желаю, – отрезал князь. – Ну ладно, ступай. Или нет, погоди. Сколько, ты сказал, было соискательниц?

– Двести тридцать две, – снова глянул в записи Альберт.

– Одного не пойму, – вздохнул князь Григорий. – Ну кажется, я создал для своих подданных самолучшие условия – радоваться надо, а они готовы отправиться наложницами к султану, лишь бы подальше от Белой Пущи. Ну скажи, существует ли после этого человеческая благодарность?

– Жизнь у народа трудная, – осторожно заметил барон.

– Я уже объяснял, что это временные трудности, – на минуту забыв о боли, вдохновенно заговорил князь Григорий, – вызванные кознями наших унутренних врагов и унешних недоброжелателей. И я обещал, что наш народ будет жить плохо, но недолго. Зато завтрашний день будет наш!.. – Не договорив, князь стиснул клыки, чтобы не застонать от накатившего приступа. И, справившись с болью, продолжал: – И нашлось двести тридцать две бабы…

– Двести двадцать пять, – уточнил Альберт. – Три бабы на проверку оказались мужиками.

– Еще того лучше, – проскрипел князь. – Уже и мужики всякий стыд потеряли. Да, подраспустили вы мой народ, подраспустили. Ну ничего, завтра я самолично займусь его воспитанием… Так что же вы сделали с теми тремя лже-девками?

– Прогнали взашей, – хмыкнул барон. – А чего с ними возиться!

– Ну и дураки, – прикрыв глаза, ответил князь Григорий. – Ладно, беги, не буду тебя задерживать. – И когда Альберт выскользнул из кабинета, задумчиво повторил: – Дураки…

x x x

Боярин Василий, рыцарь Беовульф и поэт-оборотень Грендель медленно продвигались вдоль ручья и внимательно осматривали его ближайшие окрестности, обращая внимание на всякую мелочь, могущую навести на следы потайного хода.

– А был ли он, в природе, этот подземный ход? – спросил, наконец Беовульф.

– Ну конечно, был, – уверенно заявил Грендель. – Я сам столько раз о нем слышал!

– Если есть вход в конюшню, то должен быть и выход, – добавил Василий. Он то и дело поглядывал на солнце, которое неумолимо клонилось к закату. – Но, по имеющимся сведениям, уже несколько десятилетий никто этим ходом не пользовался.

– Ну, тогда уж точно не найдем! – безнадежно прогромыхал Беовульф. -Такие дела с наскоку не делаются.

– Поищем хотя бы до заката, а тогда уж придется отправляться восвояси, – вздохнул Грендель.

– В таком случае у нас будет еще целый год на поиски, – оптимистично заметил Василий. – Привлечем науку, а то и колдовство… Жаль, Кузьку с собой не прихватили. С его чутьем было бы больше шансов что-нибудь найти.

– А давайте передохнем, – предложил Беовульф. – Тут полянка что надо!

– Но ненадолго, – сказал Дубов, бросая мимолетный взор на все опускающееся солнце.

– Красивое место, – окинул Грендель полянку взглядом художника. – И эта рощица вдали… Роняет роща желтый свой убор…

– Ну, начинается, – хохотнул Беовульф. – Тебе бы к нашему королю Александру, на его поэтические ристалища!

Но Грендель ничего не слышал – на него накатило вдохновение:

– О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?..

– Какими еще камнями? – вполголоса обратился Василий к Беовульфу. -Или это тоже поэтическая метафора?

– Ну, одна каменюка-то здесь есть, – Беовульф указал на булыжник посреди поляны, неподалеку от того места, где они расположились. – Очень кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала.

Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил полупустую бутыль и подошел к булыжнику – он был большой, чуть не в половину человеческого роста.

– А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, – задумчиво произнес Грендель, подойдя к Василию. – И чтоб не заросла к нему тропа…

– Как вы сказали? – подскочил на месте Дубов. – Не заросла тропа?!

– А что? – удивился Грендель. – Это ж обычный поэтический образ.

– А ну тебя с твоими поэтическими образами, – проворчал Беовульф. -Давайте лучше подкрепимся.

– А и правда, подкрепиться нам не помешает, – вдруг успокоился Василий. – – Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!

– Зачем? – изумился Грендель. – Насчет могилы это ж я так, для поэзии, понимаете ли…

– Ну что вы, дорогой Грендель, – рассмеялся Василий, – я надеюсь, что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но под камнем скрывается подземный ход.

– Как? Почему? – чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.

– На отгадку меня натолкнули ваши вдохновенные строки, господин Грендель, – сказал Дубов.

– Какие – «Я видел чудное виденье»?

– Нет-нет, самые последние. Насчет памятника, к которому не зарастет народная тропа. А протоптанные тропинки имеют привычку очень долго не зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.

Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке.

– Ну, вы, боярин Василий, даете! – выдохнул Беовульф.

– Просто я детектив, – скромно ответил Дубов. – В смысле, частный сыщик. Моя работа – все примечать и делать выводы.

– Ну так за работу! – взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.

– Погодите, дождемся сумерек, – остановил его Василий. – Если нас заметят, то все пропало.

– Ах, как это поэтично! – мечтательно вздохнул Грендель. – Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.

x x x

Надя хотела еще раз встретиться и поговорить с Александром, но тот будто сквозь землю провалился. Лишь королевский ключник мог сообщить, что Его Величество изволил выйти прогуляться.

– Как, по болоту?! – изумилась Надя. – Но для чего?

– По своим делам, – загадочно ответил ключник.

Чаликова поняла, что тот кое-что знает о «своих делах» короля, но рассказывать о них отнюдь не желает.

Лишь ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к болоту, к Наде в комнату явился Теофил с известием, что король возвратился и просит Перси пожаловать к себе.

Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате, а над камином с потрескавшимися изразцами была на веревках аккуратно развешана верхняя одежда.

– Вот проверял, не сошла ли вода, – пояснил Александр.

– Ну и как?

– Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.

– Куда? – несколько удивилась Надя.

– Ну, вы же не останетесь в одном доме с людоедом, – также несколько удивился Александр. – Я вам дам лошадей и письмо… да хоть к Беовульфу, там-то вы будете в безопасности.

– Увы, – покачала головой Чаликова, – я никуда не должна отсюда отлучаться. Если все пройдет благополучно, то завтра Василий… то есть боярин Василий должен будет заехать за мной, и мы вместе отправимся в Царь-Город.

– И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?

– Мне почему-то кажется, что людоед здесь не останется. Да и людоедством он занимался больше от скуки, не имея возможности отсюда выбраться.

– Не думаю, – покачал головой король. – А впрочем, как знаете.

– Да, я тоже в этом не уверена, – кивнула Чаликова, – и более того, у меня есть предчувствие, что именно нынешней ночью нас ждет весьма драматическая развязка всей этой истории.

– Возможно, – улыбнулся король.

– Ваше Величество нынче как-то очень веселы и оживленны, – заметила Надя. – Такими я вас в первый раз вижу.

– Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, -немного смутился король. – У нас тут не так много причин для веселья, вот и радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.

– Да, конечно, Ваше Величество, – с пониманием покивала Надя, а про себя подумала: «Нет, здесь что-то иное…»

Однако развивать эту тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом, что ее также немало занимало:

– Ваше Величество, вот тут мне показались довольно необычными имена ваших подопечных. Они что, все «косят» под известных поэтов и мыслителей?

– Я не совсем понял, Наденька, что вы подразумеваете под словом «косят», но они это делают безо всяких злых умыслов, – ответил Александр. – Подозреваю, что их собственные имена звучат, по их мнению, недостаточно благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому…

– Ну, Диогена я знаю, – стала Надя загибать пальцы, – Сафо знаю, Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?

– Как, вы не слышали о ней? – изумился Александр. – Это же прославленная испанская поэтесса Клара де Гонсалес, которую Святая Инквизиция сначала чуть было не сожгла на костре как ведьму, а спустя сто лет канонизировала как святую.

– Увы, до нашей глухомани ее имя еще не дошло, – с сожалением вздохнула Чаликова. – Да и я вообще-то специализируюсь на более древней словесности.

Это, было, конечно же, не совсем так – Надя неплохо разбиралась и в словесности не столь древней, но с одним уточнением: в словесности своего мира. Раздвоение реальностей (или, по гипотезе доктора Серапионыча -расщепление Земли на две «параллельных») произошло где-то в XII – XIII веке, и поначалу обе действительности были тесно связаны между собою. Но затем эти связи стали понемногу ослабевать, и Горохово Городище близ Кислоярска (иначе – Холм Демонов близ Царь-Города) оставалось одним из немногих, если не единственным местом на Земле, где еще можно было «перепрыгнуть» из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен фон Ачкасофф, участвовавшая в самой первой экспедиции в параллельный мир, где она исследовала Царь-Городские архивы и установила, что там содержатся сведения об именах и событиях весьма древних, а чем ближе к нашему времени, тем их становилось меньше. Так что не удивительно, что в замке Александра были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.

– Вы о чем-то задумались, Надя? – оторвал журналистку от ее размышлений голос Александра.

– Да-да, Ваше Величество, – встрепенулась Надя. – Все это очень интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес. А когда она жила?

– Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, – припомнил король.

– А этот, как его, господин Ал-Каши? – назвала Надя имя одного из поэтов, который во время поэтических чтений обычно сидел где-то в сторонке, мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.

– А, ну Ал-Каши – это был такой восточный поэт семнадцатого столетия, – охотно пояснил король, – последователь знаменитого Омара Хайяма.

– Омара Хайяма знаю, – радостно закивала Надя, – так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.

А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси – звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности.

x x x

Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили – дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве.

– Ну, здравствуй, Соловей, – радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. – Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!

– Вчера уже видались, – буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок.

– То был не я, – ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся на первый бок и изумленно уставился на князя. – Да-да, вчера к тебе приходил самозванец. Он беззастенчиво присвоил не только мое княжеское звание, но даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!

– A хрен вас разберет, – проворчал Петрович, – кто настоящий, а кто нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!

– Да я всегда стоял за бедный люд! – с чувством стукнул себя в грудь Длиннорукий. – За то и претерпел от злобных наветчиков, засадивших меня в сырую темницу!

– Врешь ты, князь, – покачал головой Петрович, с кряхтением поднимаясь со своего топчана. – Ну, зачем пожаловал? Ежели по делу, то говори, а ежели нет, так не обессудь – не с руки мне теперь с тобою растабарывать.

– По делу, еще как по делу! – с жаром подхватил Длиннорукий. – Нынче хорошенько отоспись, а завтра мы с тобой должны будем отправиться в Новую Ютландию ко двору короля Александра.

– A это еще зачем? – с подозрением прищурился на Длиннорукого Петрович. – Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме…

– Оставайся, пожалуй, – не стал особо настаивать Длиннорукий, – да только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь.

– Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, – пробурчал Петрович.

– Могу и не мудрено, – бросил бывший градоначальник. – Покамест ты тут гребешь дерьмо лопатой, мухоморский народ стонет под гнетом противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь ему сбросить тяжкие оковы? – Князь утер вспотевшую лысину и выжидательно уставился на Петровича.

– A-а-а, грабить будем! – наконец дошло до того. – Ну, это я завсегда согласен. – И, спохватившись, торопливо добавил: – Токмо справедливости для.

– Ну вот и договорились. – Князь развязал мешок и принялся вытаскивать оттуда какие-то поношенные шмотки. – Давай поищем для тебя чего-нибудь. A то, знаешь ли, у посланника князя Григория не должно быть в помощниках такого оборванца.

Потирая пострадавшие места, Петрович слез с топчана и принялся разглядывать одежду – старые кафтаны, дырявые штаны, стоптанные сапоги и потертые шапки.

– A, ну вот, кажется, что-то более-менее подходящее, – обрадовался Длиннорукий и извлек из кучи изрядно протертые, но на вид еще достаточно крепкие штаны ядовито-малиновой окраски. – Примерь-ка, а потом княжеские швецы подошьют.

– Дрянь какая-то, – скривился Петрович.

– Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, – вздохнул князь, – но все лучше, чем твои отрепья.

Петрович отвернулся и нехотя стянул с себя многократно стиранные, но все равно весьма дурно пахнущие портки. Затем он взялся было за малиновые штаны, но в этот миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало. Петрович обернулся и увидел лежащего на нечистом полу князя Длиннорукого.

– Эй, князь, чего с тобой! – всполошился душегуб. – Ну вот, не было печали, так черти прислали…

Но тут, к своему облегчению, Петрович увидел, что Длиннорукий открыл глаза.

– Слава те господи, не помер, – пробормотал Петрович. – A то возись тут с покойником…

– От счастья не умирают, – слабым голосом произнес князь. – Нынче я обрел брата, которого потерял почти полвека тому обратно…

– Чего ты бредишь? – раздраженно бросил Петрович, помогая князю подняться с пола. – Какого еще брата?

– Тебя, – кратко ответил Длиннорукий и, пошатнувшись, вынужден был присесть на топчан. Тот скрипнул, но выдержал.

«Все, с ума князь спятил», подумал Петрович и на всякий случай отошел подальше, насколько позволяли невеликие размеры каморки.

A Длиннорукий наконец-то оправился и приступил к объяснениям:

– Я это понял, когда ты снял штаны, чтобы переодеться, и я увидал у тебя на заднице родимое пятно. Да-да, то самое, похожее на скрещенные косу и кувалду.

– Ну и что? – толком еще ничего не понимая, спросил Петрович и машинально натянул на себя новые старые штаны.

– A дело вот в чем, – начал свой рассказ князь Длиннорукий, -когда-то, почти пятьдесят лет назад, по большой дороге на телеге ехала одна семья – муж, жена и двое детей. И тут на них напали какие-то лиходеи. Не найдя ничего сколько-то ценного, они убили родителей, но старший из мальчиков успел убежать и видел из-за придорожных кустов, как… – Князь содрогнулся от нахлынувших воспоминаний. – В общем, как погибли его отец и мать и как его брата, совсем еще маленького, злодеи унесли куда-то в лес. A я так бы и пропал на дороге, если бы не проезжавший в карете князь Михаил Длиннорукий. Он подобрал меня и усыновил и воспитывал, ничем не выделяя среди собственных детей. Но я-то всегда помнил о том, что я не настоящий, урожденный князь Длиннорукий, и стремился всего достичь собственным трудом и упорством, не уповая на одну только знатность происхождения. И вот когда я достиг немалых степеней, то всячески старался изловить Соловья и узнать, что он сделал с моим братом…

– Он умер, – вздохнул Петрович. – Вот уж двенадцать годов как. Значит, мой батька, покойный Соловей-разбойник, на самом деле никакой не батька? Вообще-то я слыхивал от своих стариков-разбойников, что будто бы он был бездетным и усыновил меня, чтобы оставить после себя наследника, но решил, что это они просто выдумывают. Ну, чтобы оспорить мои права предводителя. A выходит – так оно все и было… Брат мой! – нечеловеческим голосом взвизгнул Петрович и бросился к Длиннорукому.

– Наконец-то я нашел тебя! – со слезами в голосе воскликнул беглый градоначальник и раскрыл объятия своему новообретенному брату.

– Ну, что там за шум? – с этими словами на пороге каморки возник княжеский конюшенный. Однако, увидев Петровича и Длиннорукого, все понял и тихо удалился. Если бы кто-то пригляделся в эту минуту к конюшенному, то не поверил бы – по заросшим густой бородой щекам этого хама и грубияна катилась слеза умиления.

x x x

Едва стемнело, из рощи выскользнули три человека, еле различимые в сумерках. Прошелестев по траве, они остановились посреди полянки, возле огромного валуна. Самый здоровенный из них, в золотой цепи, поблескивающей в тусклом свете луны, принялся деловито обходить вокруг камня, примеряясь к нему в различных позах. Двое других молча наблюдали за своим сообщником. Наконец, первый опустился на колени и, издав дикий рев, попытался сдвинуть глыбу с места.

– Тише, не ори, – сказал один из его сообщников, – ты же там всех перебудишь. – Эти слова относились к замку князя Григория, мощные башни и могучие стены которого чернели вдали.

– Ну так сами его и сковыривайте, – пробурчал носитель цепи. – Я вам не камнеломщик, а доблестный рыцарь Беовульф!.. И вообще, неплохо бы подкрепиться.

Беовульф извлек из сумы бутыль с остатками вина и вылил их себе в глотку:

– Вот теперь другое дело. На помощь, друзья мои!

Беовульф вновь опустился на траву перед камнем, Дубов и Грендель пристроились рядом, и на сей раз общие усилия увенчались успехом: глыба сначала медленно сдвинулась с мертвой точки, где стояла, наверное, уже лет сто, а затем с грохотом опрокинулась на пожухшую траву, обнаружив под собой зияющую дыру.

– Только бы не заметили, – опасливо покачал головой боярин Василий. – Иначе не сносить нам головы.

– Пустяки, главное – вход открыли! – загоготал Беовульф и первым отважно опустил ногу в разверзшуюся яму.

Едва спутники ступили в подземный ход, как на них пахнуло мертвящей затхлостью. Василий зажег предусмотрительно захваченную масляную лампу, и очень вовремя: они опускались в мрачное подземелье по каменной лестнице, ступеньки которой были вроде бы целы, но настолько склизки от поросших на них мхов и плесени, что ноги легко соскальзывали по ним.

– Идите осторожно, чтобы не сломать шею, – сказал Василий и невольно содрогнулся от своего голоса, отразившегося в низких каменных сводах.

Вскоре опасный спуск закончился, и благородные мстители гуськом двинулись по узкому каменному коридору. Гренделю приходилось сильно нагибаться, а Беовульф вообще рисковал застрять – проход явно был ему тесноват в плечах.

– Душновато здесь, – прохрипел Беовульф. – Не задохнуться бы в этой каменной западне.

– Ничего, скоро выберемся, – оптимистично откликнулся Дубов. Однако и он, будто выброшенная на берег рыба, хватал ртом затхлый воздух подземелья.

Вдруг коридор разделился на два совершенно одинаковых – только один забирал немного влево, а другой чуть вправо.

– Ну, что делать будем? – задался вопросом Василий.

– Наше дело правое! – заявил Беовульф. – Предлагаю повернуть вправо.

– Надо бы отметить это место, – тихо сказал Грендель.

Беовульф оторвал от камзола позолоченную пуговицу и положил ее на выступ в стене.

«Только бы не заблудиться, – с опаской подумал Василий. – Я думал, тут обычный подземный ход, а как бы не вляпаться в настоящий лабиринт…»

Но не прошли они и сотни шагов, как коридор резко повернул, и спутники уткнулись в препятствие – несколько ржавых металлических палок, вделанных одним концом в пол, а другим в потолок.

– Вот и приехали, – разочарованно пробурчал Беовульф.

– Перекрыто, – вздохнул Грендель. – Этого следовало ожидать.

– Не думаю, – уверенно возразил Дубов. – Если бы они хотели перекрыть тоннель, то прежде всего ликвидировали бы оба выхода – на конюшне и под камнем. Это было бы и проще, и надежней.

– A зачем же тогда здесь эта решетка? – резонно спросил Беовульф.

Василий на миг задумался:

– Ну, видимо, подземный ход имеет несколько выходов и в замке, и вне его. Я так полагаю, что слишком многие узнали о нем и стали пользоваться, а когда проходов много, то их труднее контролировать. Вот лишние и перекрыли. Так что возвратимся до развилки и попытаем счастья в левом проходе.

Вскоре золотая пуговица вновь блеснула в трепещущем свете масляной лампы, и троица двинулась навстречу неизвестности теперь уже по левому коридору.

– Чувствую, мы на верном пути! – оптимистически воскликнул Беовульф.

Но верный путь привел их в тупик – и впереди, и справа, и слева зеленела каменная стена.

– Что за черт! – выругался Беовульф, который обо что-то споткнулся.

– Кости! – вскричал Грендель.

Василий опустил лампу ближе к полу и увидел человеческий скелет, причем череп валялся отдельно от остальных костей.

Не говоря ни слова, друзья бросились прочь из страшного тупика, где много десятилетий назад разыгралась кровавая драма.

– Но решетку нам не сломать, – отдышавшись, сказал Беовульф, когда они вернулись на развилку.

– Ничего, в следующий раз придем с динамитом, – невесело усмехнулся Василий и пояснил: – Это такое чудо-средство, чтобы разнести любую решетку и любую стену к чертовой матери.

– A сейчас назад? – со вздохом облегчения спросил Грендель.

– Да, пожалуй, – с сожалением кивнул Василий. – Хотя погодите. Я не верю, что никакого выхода нет. Давайте еще раз пройдем по доступной нам части подземелья и внимательно рассмотрим пол, стены и потолки. – И, не дожидаясь возражений своих спутников, вновь вступил в «правый» коридор.

Предчувствия детектива оправдались довольно скоро: справа в стене обнаружилась дверь, которую в первый раз спутники не заметили, что и не удивительно при скудном освещении.

– Я так и думал, – удовлетворенно пробормотал Дубов.

– A это не может быть ловушкой? – предположил Грендель. – Откроем, а нас топором по голове, как того беднягу…

– Прежде нужно ее отворить, – пробурчал Беовульф. Он сначала попытался толкнуть дверь, затем потянуть на себя небольшое ржавое кольцо, но дверь не поддавалась.

– Ничего, ее сломать попроще будет, чем ту железную решетку, -заметил Дубов.

– Я – доблестный рыцарь, а не взломщик чужих дверей! – патетически стукнул себя в грудь Беовульф. – Я, бившийся в честном бою с легионом врагов, сражавшийся с драконами, бросавший златые перстни, – тут он малость погрустнел, – к ножкам Прекрасных Дам, не опущусь до подобного бесчестья!

Грендель хоть и молчал, но видно было, что в этом вопросе он полностью солидарен со своим извечным соперником.

– Ну хорошо, стало быть, мне придется взять грех на себя, – сказал Дубов.

– Но ведь вы же славный царь-городский боярин! – изумился Беовульф. – Это почти столь же высокое звание, как доблестный рыцарь.

– Знали бы вы наших царь-городских бояр, – ухмыльнулся Василий. -Для них что замок сломать, что яду в медовуху подлить, что в чужой карман залезть – пара пустяков.

– До чего же упали нравы, – сокрушенно покачал головой Грендель.

– Ну нет! – решительно взревел Беовульф. – Дорогой боярин Василий, я не допущу, чтобы вы, мой друг и брат, порочили свое честное имя. Я сам взломаю эту треклятую дверь, и будь что будет, пускай меня даже лишат рыцарского звания, пусть я умру бесчестным и запятнанным изгоем, лишенным доступа в благородное общество… – Не договорив, Беовульф даже пустил сентиментальную слезу, умилившись собственному самопожертвованию.