Текст книги "Солнце Велеса"

Глава 6

Лютомер с бойниками и Хвалислав с собранной дружиной тронулись в путь уже на пятый день после веча. До устья Угры плыли, дальше пошли по берегу: на реке их слишком легко было обнаружить, а угряне намеревались продвигаться тайно. Не теряя из виду реку, они пользовались дорожками и тропинками, которые проложили местные жители. На ночлег бойники и Ратиславичи устраивались по отдельности: людям и «волкам» не следовало смешиваться даже в походе.

Хвалислав особенно радовался этому разделению: в присутствии Лютомера, своего главного соперника, он и раньше чувствовал себя неуютно, а теперь тот сделался ему ненавистен. Сын бывшей хвалисской рабыни наконец осознал, что добиться почетного положения в роду он сможет, только если сын княгини Велезоры исчезнет с его пути. Когда Лютомер ушел в лес, Хвалису было только семь; он рос с привычкой, что владения старшего брата – Волчий остров. Туда же со временем ушли и два следующих брата, Славята и Бороня, по виду очистив для Хвалиса место возле отца. Но теперь стало ясно, что это не навсегда. И ему мало просто жить в Ратиславле, чтобы утвердить свои права на что-либо достойное.

Зато в ратиславльской дружине, оказавшейся под началом у Хвалислава, все смотрели на сына Замили с вновь пробудившимся уважением.

– Лютомер-то Вершиславич – он с бойниками своими, волками, а волки испокон веков в роду человеческом и не считаются, – говорил Неговит. – Он у князя первый сын, а коли он в бойниках, стало быть, среди сыновей его и считать нечего. А без него – княжич Хвалислав первый. Стало быть, старший.

– Имя-то ему князь дал княжеское! – подхватывал Глядовец, товарищ Неговита. – Стало быть, предназначил его в наследники себе. Вот как нас князь уважил – наследника своего нам в воеводы дал! Понимаешь, Миловите? – обращался он к сыну, которому как бы разъяснял это все, а сам поглядывал на княжича – слышит ли?

Это двое, а с ними еще один старейшина, Домша, с самого начала похода старались держаться поближе к Хвалиславу. Глядовец и Домша, жившие со своими родами неподалеку от Ратиславля, славились как умелые охотники и каждую зиму добывали немало мехов. Несколько раз тот и другой ездили с Неговитом в его торговые путешествия, а потом женщины их родов на праздниках повергали всех остальных в зависть и восхищение – ярким блестящим шелком, которым были отделаны их нарядные навершники, серебряными шелягами в ожерельях и бусами из разноцветного стекла.

На привалах, особенно ночных, когда в укромных местах разводились костры, а над ними вешались черные котлы, Неговит нередко принимался рассказывать о землях по Оке, куда лежал их путь, о далеких странах, хоть он уже рассказывал об этом не раз. Его слушали с удовольствием – чем еще заняться, пока похлебка варится?

– Что ты парням душу травишь? – как-то сказал Неговиту Толига. – Ты не забыл, куда мы путь-то держим? Нам княжон вызволить и домой скорее ворочаться. А ты тут распелся, как птица Сирин – будто мы на хазар воевать идем и все их сокровища завоевывать. Ага, двумя сотнями копий. Погоди, вот только онучи перемотаем!

– А что же и не пойти? – Неговит оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь лишний. – Двумя сотнями хазар не завоюешь, да что же, у нас на Угре и людей нет? Мужики повывелись, одни бабы остались? Ты сам-то подумай, Толигневе. Вырастил ты княжича, воспитал, а дальше что? Так и сидеть ему, ждать, пока сперва отец, потом оборотень ему стол угренский освободят?

– Ты о чем это, Негуша? – Толига выразительно выпучил глаза. – Тебе что же – князь не нравится?

– Да ну тебя, дурень! – Неговит махнул на него рукой. – Как это мне может князь не нравиться, когда мы с ним одного рода и пращур у нас общий? Что же я тебе, упырь лихой, родства не помнящий? Я тебе про что толкую?

– Вот я и не пойму, про что такое ты толкуешь! – Толига нахмурился.

– Про то, что Лютомер Хвалиса твоего сожрет и не подавится. А сам навек в лесу сидеть останется, с волками своими. Хоть Вершина и говорит: вот, вернется Лют из леса, женится, внуков мне родит! Жди! Уж лет семь этого счастья дожидаемся. А Люту ты помнишь, сколько лет? Я сам у бабки Темяны спрашивал, она ж его принимала – к Дожинкам будет двадцать пять! Уж если он до таких лет из Острова не вернулся – все уже, навек душа его лесу принадлежит. А если и придет в Ратиславль, все равно в душе волком останется. Недаром его княгиня от Велеса родила. Так что считай, Толига, нет у Вершины сына Лютомера. А Хвалислав – старший его сын. За него нам и надо держаться, если не хотим, чтобы правил нами волк лесной.

– Вот у тебя какие мысли! – Толига даже растерялся немного от неожиданности.

В Ратиславле, конечно, поговаривали, что старший княжич уж слишком долго задержался в бойниках, но сам князь пока был крепок и бодр, немедленной надобности в выборе наследника не имелось, и Ратиславичи особенно не задумывались над этим.

– Да не у меня одного такие мысли, чтоб ты знал. Многие так думают! Это ты, Толига, дальше носа не видишь, а слышишь только то, как за стол зовут.

– Зато ты, я смотрю, больно умный! – Толига даже отодвинулся слегка, намекая, что не желает иметь с этим умником ничего общего. – То, что ты надумал, Негушко, большой кровью пахнет! И не чужой, а нашей, ратиславльской! Чего ты этим добиться хочешь? Или впрямь волков испугался? Авось не съедят, не дрожи!

– Я не дрожу! А только не хочу, чтобы с волком во князьях мы и сами весь век в лесу просидели хуже волков! И мехов можно больше добывать, и меда, и воска, и шкур всяких. А полон знаешь какую цену имеет? Мне люди бывалые рассказывали. Все бы это брать да каждый год хазарам возить – не то что с бронзовых, с золотых блюд будем есть. А не с этих! – Он презрительно глянул на глиняный горшок с толстыми стенами и чуть кривоватый, вылепленный руками какой-то из ратиславльских женщин. – Или твоей жене в ожерелье шеляги не нужны?

– Да ну тебя! Сам как баба, только о шелягах и думаешь! И так уж два горшка в лесу закопали под кривой березой – мало тебе?

– А что толку? Закопаешь тут – девать-то некуда! Пока русин какой заезжий паволок привезет или там…

– Паволок ему! – опять перебил Толига. – Без порток ты, что ли, ходишь? Жена прясть-ткать разучилась? Паволоки ему нужны! Да пропади они пропадом! Далеко мы от хазар – и спасибо чурам! А то ведь сам в холопы угодишь – вот тебе и паволоки с шелягами!

Но Неговит был не робкого десятка и богатства жаждал сильнее, чем боялся неудач.

– Я вот к чему веду! – Он наклонился к Толиге. – Нам в князья надо Хвалислава. У него и мать из дальних краев, тоже ему, поди, нарассказывала, как там. Может, у нее и сродники среди тамошних князей имеются, тогда мы там своими и вовсе будем, гостями дорогими.

– Какие родичи среди князей?! У Замильки-то? – Толигнев хорошо помнил тощую, дрожащую рабыню с огромными, полными ужаса глазами, какой была нынешняя раздобревшая Замиля, когда ее впервые привезли в Ратиславль. – Да она наложницей была, и не скажешь, под сколькими перебывала!

– Молчи! – накинулся на него Неговит, испуганно оглядываясь, не слышит ли его Хвалис. – А чего помнишь – забудь! Говори, что она княгиня у себя была, нам же больше чести. На деле даже хорошо, что у Хвалиса за морем родичей – две хромые собаки. Мы ему на стол сесть поможем, а он нам будет дружину давать, чтобы в походы ходить почаще. И сами обогатимся, и его не обидим. Ну, и тебе, понятное дело, перепадет кое-что. Кого же он воеводой при себе поставит, как не тебя?

– Ну, ты замахнулся! – Толига смотрел на него, почти как на одержимого. – Тебя не сглазили, часом? Как же ты ему поможешь? Как Люта обойдешь?

– Мы, может, Люта и не обойдем, да можно кого посильнее найти.

– Это кого же?

– Да хотя бы гостиловского князя. Мы же к нему едем? Вот и надумали мы с мужиками. – Неговит показал глазами на Глядовца и Домшу, которые с загадочным видом закивали. – Едем мы к князю Святомеру, и оборотень тоже едет. А как приедем, проберемся к нему, Святомеру, и скажем: так и так, идет оборотень, хочет тебя погубить. А мы тебе друзья и помочь хотим. Надо – с хазарами пойдем воевать. Ты только помоги оборотня избыть, а дочерей княжеских бери себе. Не будет оборотня, а будет сам Святомер у нас в друзьях – уж тогда-то мы князя уговорим Хвалислава наследником назвать. Да и по торговым делам нам вятичи пригодятся.

– Ты что, Негушко, с березы рухнул? – изумился Толига. – Вече решило дочерей княжьих вернуть и на хазар с вятичами не ходить! А ты уже сам за всех решил! Ты разве князь? Ты разве вече?

– Ладно, ладно! – Неговит замахал руками. – Я так просто… раскидываю умом…

– Раскидывает он! Раскидал ты свой ум по кочкам, коли на воровство меня подбиваешь!

– Ладно, ладно!

Затевал Неговит разговоры и с самим Хвалисом. Тот едва верил своим ушам: старейшина говорил ему о том самом, о чем он так неотступно и тревожно думал в последнее время.

– Но дружина-то как же? – отвечал Хвалис соблазнителям. – Дружина на такое дело не пойдет!

– Пойдет! – уверял его Глядовец. – Лютомер – оборотень, и бойники его все – волки, а с волками людям не по дороге! Их, вон, в прежние времена и к жилью-то не пускали, это теперь они к нам на гулянья ходят! А души в них по-старому лесные, волчьи! Надо будет – мы найдем чем дружину убедить. Главное, ты, княжич, от нас не отстань. Ты – сын Вершислава, внук Братомера, из рода Ратислава Старого, тебе с вятичами говорить и дружину в битву вести. А мы поможем, не сомневайся.

* * *

Двигаясь вдоль берега Оки, угряне вслед за Лютомером и его бойниками свернули на Зушу. Откуда оборотень ведал, что похищенные девушки находятся именно там, никто не знал, но даже Хвалислав и его приближенные верили, что Лютомер чует след своей родной сестры и не ошибается. Отследить путь двух десятков чужих людей и двух своих ему труда не составляло.

Сам Лютомер часто исчезал по ночам: где он бывает и в каком облике, никто не знал. Однажды на рассвете усталый Лютомер вернулся из леса и послал Тощагу предупредить угрян, что сегодня не стоит двигаться дальше.

– Воротынец близко, городец Святкин, – пояснил он Толиге и Глядовцу, которые пришли к бойницкому стану узнать, в чем дело. – Там, возле городца, Святомер войско собирает на хазар идти. И сестры мои там. До Воротынца уже всего ничего. Дальше идти нам не надо, а не то на вятичей наткнемся. Их войско еще здесь, так что нам надо в лес забиться и выждать, пока Святомер воев уведет. А уж с теми, кто останется, мы справимся.

– Сегодня по-всякому с места двигаться не стоит! – одобрил Толига. – Сегодня вечер-то какой будет – Купальская ночь идет! Я не обсчитался, а, ребята?

Он вопросительно огляделся, и отроки дружно подтвердили: нет, не обсчитался. Сегодня Купала. И все тайком вздохнули: из-за этого похода они лишились возможности повеселиться с девушками ратиславльской волости. А что за веселье их ожидает возле Воротынца, знает только сам покровитель бойников Ярила.

– Кто же на Купалу воюет! – поддержал Толигу и Глядовец. – А мы в лесу, да вода еще рядом! Самое опасное дело! Нет, ребята, нам сегодня уже не воевать, а загородиться как-нибудь надо, чтобы русалки да лешие не тронули. Полыни набрать побольше, пока светло, дедовника, поляну кругом обложить да заговорить покрепче. Костры будем жечь, а не то наутро нас тут ни одного в живых не останется!

– Не тревожьтесь, люди добрые! – успокаивал угрян Лютомер. Несмотря на усталость, он улыбался и выглядел довольным. – Это хорошо, что сегодня Купала. Я уж пригляжу, чтобы вас не тронул никто. А насчет нашего дела – эта ночь самая подходящая. Если будет мне удача, вам и вовсе головы подставлять не придется. Без драки, без крови сестер вызволим и до зари еще домой тронемся.

Ратники одобрительно загудели: никто не хотел проливать кровь, если можно как-нибудь без этого.

– Что ты делать-то думаешь? – недоверчиво осведомился Домша.

Такое легкое и быстрое выполнение задачи их с товарищами не устраивало, потому что грозило перечеркнуть все их замыслы.

– Этой ночью все гуляют – и люди живые, и нежить холодная! Если утром окажется, что сестер наших русалки с собой увели – кто же их догонять будет?

– Ты хочешь… чтобы русалки… – в изумлении воскликнул Хвалис.

Лютомер только усмехнулся, по привычке сузив глаза, и ничего не ответил. А Хвалис подумал, что зря он в это дело ввязался: как они, простые люди, могут тягаться с оборотнем, если не в силах даже вообразить, что он задумал!

– Ну, давай действуй, – с сомнением проговорил Толига. – Тебя Велес наставляет, стало быть, тебе виднее. А если не взойдет – тогда уж мы с топорами да копьями выйдем, по-нашему, по-простому…

Все исполнение своего тайного замысла Лютомер тоже брал на себя, остальным предстояло только ждать. На ночь снова устроили два стана: Ратиславичи отдельно и бойники отдельно. В другое время они опасались бы только вятичей, но сейчас гораздо насущнее казалась опасность попасть на глаза лесной и водяной нечисти, которая в эту ночь непременно выйдет в белый свет поиграть, порезвиться и поискать себе добычи. Еще засветло, следуя мудрому совету Толиги, набрали побольше полыни и окружили ею поляну, на которой расположился стан. Старшие из Ратиславичей обошли поляну по кругу, бормоча заговор от нечисти, каждый вынул топор или нож и положил рядом с собой – если заговоренные травы не отпугнут русалок, то уж острое железо поможет.

Единственным, кто ничего не боялся, был Лютомер. В его присутствии остальные чувствовали себя спокойнее, но он исчез еще в ранних сумерках.

Вскоре издалека стал доноситься протяжный волчий вой. Ратиславичи схватились за обереги: казалось, что это первый отголосок приближающейся опасности. Бойники узнали голос своего вожака, но и им сделалось неуютно.

Соваться самому к Воротынцу, где, вероятно, находится князь с дружиной и ополчением, было бы глупо, но Лютомер знал, кого попросить о помощи. Уйдя подальше в лес, он выл по-волчьи, вкладывая в причудливый зов обращение к некоему существу, которое услышит его из любой дали.

У людей, слышавших этот вой, мороз продирал по коже и зубы начинали стучать: сын Велеса разговаривал с Навью. За эту способность вождя бойников и уважали, и ценили, и боялись; она приносила угрянам много пользы, но никто не хотел бы сейчас оказаться рядом с ним. Он звал своего духа-помощника, а встреча с духом постороннему человеку может принести беду.

Через какое-то время в вышине среди берез послышался шум крыльев, и на толстую ветку перед ним опустился крупный черный ворон.

– Здр-равствуй, Белый Волк, ср-редний бр-рат! Чего тебе не гуляется, не бегается – ведь Купальская ночь приближается!

– Здравствуй, Черный Ворон, старший брат! Как жизнь идет? Что тот воин, за которого мы с лихорадками воевали?

– Плохо. – Ворон нахохлился. – Умер он. Везли, да не довезли живым до места. Видно, не судьба. Зря я тогда вас с младшеньким сорвал воевать. Только зря Кощную Мать разгневали.

– А пока я там воевал, мою сестру из дома увезли. Может, то от Темной Матери мне намек, чтобы не совался, куда не звали… – Лютомер вздохнул. – За сестрой я сюда и пришел. Помоги, старший брат.

– Пока воевал, увезли?

– Я тебя не виню.

– Раз так, вдвойне я тебе обязан, средний брат. Говори, чего нужно. Где твоя сестра?

– Да кабы знать! Где-то рядом с князем Святомером. Его Святкин, сын их увез. Слетай, поищи моих сестер.

– Может, меньшого попросить? – Ворон насмешливо склонил голову набок. – Мне как-то не к лицу – к девицам в окошки летать. Это для него самое дело.

– Не хочу меньшого звать – он-то в любое оконце пролезет, да потом его дубьем не выгонишь! Ты, Ворон, птица вещая, везде бываешь, все знаешь.

– Ну, из-за меня увезли, я и найду! – согласился ворон. – Жди вестей.

Черная птица снялась с ветки и вскоре скрылась вдали. Лютомер сел на траву и приготовился ждать. Сегодня все решится, как он надеялся, довольно просто – ведь в праздничном разгуле так легко затеряться…

* * *

В ожидании, пока их судьба так или иначе определится, пленниц поместили среди жриц, живших на краю Марениного лога. В окрестностях Воротынца, как и в любой волости, имелось два святилища – богов верхнего и богов нижнего миров. Поскольку Воротынец ставился как крепость, защищавшая землю вятичей от хазарских набегов, благосклонность Перуна, покровителя воинов и дарителя победы, была здесь совершенно необходима. Его святилище, украшенное черепами жертвенных коней на кольях тына, высилось на пригорке. Но никакая битва не обходится без павших, потому вятичи нуждались и в милости Матери Мертвых. Святилище Марены расположилось в низине, куда вела довольно крутая тропа. Сейчас здесь было более многолюдно, чем обычно: многие роды, наряду с мужчинами, прислали своих ведуний, жриц и зелейниц, чтобы совместно помогали войску.

Двух девушек устроили в избе, где жила сама княгиня Чернава и ее младшая дочь, Гордяна. Однако Святомер, безропотно отдавший пленниц невестке, вдогонку прислал десяток отроков. Сменяя друг друга, те днем и ночью присматривали, чтобы угренские гостьи из святилища никуда не делись.

Из низины не была видна луговина, где народ со всей волости собирался на празднование Купалы, но общее возбуждение и пленницам не давало сидеть на месте.

– Матушка, а нас-то пустят на игрища? – еще утром спрашивала Чернаву Молинка. – Все веселиться будут, а мы, как мертвые, одни тут сидеть? Как же нам потом замуж выходить, если Лада и Ярило нам благословения не дадут?

– Так вы же не хотите замуж? – посмеивалась над ними Гордяна.

– Это мы за ваших не хотим! На белом свете и другие есть!

– А у вас на Угре женихи остались, да?

– Мой жених всегда со мной! – Лютава показала ремешок с бубенчиком, подвешенный к ее поясу.

Гордяна, дочь волхвы, должна была понять, что это означает.

– Не велел князь вас из святилища никуда выпускать, – призналась старшая жрица. – Боится, уйдете.

– Куда же мы одни уйдем – в лес пешком? Дом-то наш за тридевять земель!

– Да ведь придут за вами. Если не пришли еще.

Лютава опустила глаза. Княгиня Чернава хорошо к ним относилась, но и ей не нужно знать, что Лютава всем существом ощущает близость своего брата Лютомера. Она не сомневалась, что он снарядился в погоню так быстро, как только смог, а теперь находится где-то уже совсем рядом. Может быть, в том лесу, что виден, если подняться по тропинке из Марениного лога. Лютаву пробирала дрожь от волнения и нетерпения. Ее душила тоска по свободе, по дому, по родичам и особенно по Лютомеру, но внутреннее чувство кричало, что освобождение близко.

– Ну, матушка! Сестричка родная! – уговаривала Молинка Чернаву и Гордяну. – Попросите князя, чтобы выпустил нас в хороводах поплясать. Ну куда же мы денемся, ведь народ кругом! У народа на глазах как же мы убежим?

«Очень даже просто!» – мысленно отвечала на это Лютава. Исчезнуть в толпе – совсем не трудно. И все четыре женщины знали это одинаково хорошо, поэтому Лютава избегала смотреть в глаза княгине Чернаве.

А та колебалась. С одной стороны, возможных будущих невесток нельзя было не допустить к гуляньям Лады и Ярилы. Но с другой – Чернава понимала, с кем имеет дело, и не хотела отпускать их с глаз.

– Хорошо, – сказала Чернава наконец. – Увижу князя – попрошу за вас.

День перед Купалой – самый долгий в году. Казалось, уж давно должна наступить ночь, а солнце все еще светит, золотит верхушки берез, палит траву, отражается блеском в речной воде. И все же темнело – медленно-медленно, будто ночь крадется воровато, не смея показаться солнцу на глаза, понимая, что сегодня она не имеет никаких прав… Ну, почти никаких. И все же Марена тянула невидимые руки, засевала семена тьмы на поле света, зная – пройдет Купала и настанет ее пора. День начнет убывать, год покатится под горку, до самого дна, где ждет самый короткий день, когда семена света высеваются на поле тьмы. И вечно, пока стоит мир, будет вращаться это колесо, в самих своих противоречиях поддерживая равновесие Вселенной.

Святилище Марены опустело – в этот день Темной Матери не приносят жертв, и все ее служительницы ушли на луговину. Веселые крики и пение долетали даже сюда, и две девушки, единственные, кого пока не пускали на гулянье, прислушивались к ним, выйдя во двор.

– Пойдем посмотрим, может… – Кивнув сестре, Лютава подошла к воротам и выглянула.

Увы – пятеро отроков во главе с Колосохой честно несли службу под воротами, хотя на их лицах отражалась самая искренняя тоска.

– И вы тут, горемыки! – посочувствовала им Лютава. – Сами на гулянье не идете и нас не пускаете!

– Да разве ж мы! – Колосоха окинул взглядом стройную фигуру девушки. – Да я бы сам бы с тобой, знаешь… Стал бы я тебя держать тут, кабы сам решал…

– Это точно Колосоха говорит! – поддержал его отрок по имени Бессон и тяжко вздохнул. – Люди там гуляют, медовуху пьют, веселятся с девками, и все такое. Одни мы тут, точно псы на сене – сами не едим и другим не даем.

– Может, пойдем, погуляем, а? – голосом соблазнительницы предложила Молинка, выглядывая из ворот. – Про нас все забыли небось, не хватятся!

Девушка стояла, слегка наклонившись, и взгляд Бессона сам собой притянулся к ее пышной груди. И все же парень, тяжко вздохнув, покачал головой:

– Не, девки, не взойдет, и не думайте. Это у вас там батюшка с матушкой и все такое, а я и рода другого, кроме Святкиной дружины, в глаза не видал. От кого родился, даже не ведаю. Мне Святомер – и отец, и мать, и бабка с прабабкой. Если огневается и от себя прогонит – путь мне в лес до ближайшей осины, идти больше некуда.

– Тяжело тебе, – согласилась Молинка. – И много вас таких?

– Да вся дружина, почитай. Воюем много, каждый раз ополчение собирать князю некогда. Да и мужики, они ж такие – весной у них гарь и пахота, летом рубка и сенокос, к осени жатва…

– Да и в руках, кроме топора, не держали ничего, – поддержал его отрок по прозвищу Комар. – На медведя с рогатиной могут выйти, это да, кто посмелее и покрепче, а с хазарами воевать – это тебе не медведи! Хазары конным строем воюют, а тут ты с топором, стоишь, как дурак! Уметь надо! А мужику учиться когда? Ему работать надо!

– Вот князь и собирает себе такую дружину, чтобы всегда под рукой была, – поддержал Колосоха. – Чтобы, значит, ни пахать, ни сеять, ни жать, а только воевать, зато когда надо, тогда и пойдем, хоть тебе летом, хоть зимой, хоть днем, хоть ночью.

– И чтобы с копьем, с секирой, с мечом, у кого есть, и все такое. Мы все можем!

– У вас на Угре нет дружины такой?

– У нас бойники есть.

– Да бойники ваши! – Бессон презрительно сплюнул. – Мелкота, мальцы беспортошные. Кому семнадцать-восемнадцать стукнет – обратно домой просится, в род, там мать, бабка да невеста ждет приготовленная, все такое. Вот мы – другое дело.

– А не скучно – без рода, без жены…

– Без жены, конечно, скучновато, – согласился Колосоха. – Ну, там, на гуляньях, опять же. Мы же – соколы! – Он гордо приосанился, и Молинка улыбнулась. – Нам любая девка рада. На посиделки зимой нас только так зазывают! Угощают еще.

Парни заулыбались приятным воспоминаниям.

– А что, мы и жениться можем! – заверял Комар. – Вон, Набежка, Гудияров оружник, женился же! С Дона столько серебра привез – избу поставил, корову купил, все купил! Чего же не жениться?

– Да, а коли убьют? – вздохнул Колосоха. – Я вон тоже прошлой осенью хотел, уж больно была Льнянка у Прозябы-кузнеца хороша! Так бы прям и женился! А то подумал – ну как убьют меня, куда она денется? В род назад пойдет – род, может, и не прогонит, а возьмет ее вдовой кто-то за себя? Да еще с дитями! Что ей маяться? Так и не стал…

– Думаю, зря ты… забоялся, – сказал немолодой оружник, до того молчавший.

– Не надо говорить, что убьют, – тихо сказала Молинка. Ей было жаль этих совсем не плохих парней, которые не знали своего рода и почти не имели надежды увидеть собственных детей и внуков, оставить след на земле. – Накличешь еще, ну зачем?

Пока Молинка развлекала отроков приятной беседой, Лютава вернулась во двор. В этот священный для всей земли день ее чувства обострились, и она точно знала: в ближайшее время что-то произойдет. Она ждала вестей и совсем не удивилась, когда в светлых сумерках мелькнула крупная черная птица. Ворон, усевшийся между двух старых коровьих черепов на кольях тына, казался вестником богов, и Лютава смотрела на него с трепетом волнения и радости. Она узнала эту птицу, хотя видела всего несколько раз в жизни.

Что-то мягко постучало в ее «навье оконце», приглашая выглянуть. Сегодня, когда преграда между Явью и Навью была тоньше паутины, для знающих людей переход не стоил вовсе никакого труда. Не закрывая глаз, только усилием воли, Лютава устремила взгляд за грань… и увидела Черного Ворона в человеческом облике. Старший из трех сыновей Велеса, брат Лютомера по божественному отцу, оказался рослым мужчиной средних лет, с явной примесью хазарской крови: об этом говорили высокие скулы и немного скошенные уголки глаз, черная бородка, длинные черные волосы.

– Здравствуй, девица. – Черный Ворон улыбнулся ей. – Не ждала?

– Ждала, – горячо ответила потрясенная и восхищенная Лютава. – Ждала. Здравствуй, Черный Ворон. Это брат мой тебя прислал?

– Попросил меня средний брат тебя найти, а как же брату отказать?

– Где он? Скоро ли придет за мной?

– Да сейчас и придет, как только я ему весть подам. Вы же обе тут? А сторожей пятеро?

– Да.

– Трудно ему сюда пробраться. Шум поднимать, пока все войско рядом, он не хочет. А без шума пройти – как ни отводи глаза, а здесь есть кому и не таких учуять. Ведь так?

– Так. – Лютава подумала о Чернаве и Семиславе.

Где бы ни витала этим вечером женщина-лебедь, обмануть ее и замести следы, чтобы не нашла, будет непросто даже Лютомеру.

– Выйти бы вам самим до леса. А там уж…

– Погоди, может, Молинка сейчас сторожей уговорит – нас и выпустят.

– Если что – идите к лесу. – Ворон показал направление. – Он там.

– Лютава, где ты? – вдруг закричал от ворот голос Молинки. – Иди сюда скорей!

Лютава поспешно выскочила из Нави – и снова увидела лишь птицу, сидящую меж двух белых рогатых черепов.

А возле ворот ждали важные гости – Лютава даже оторопела слегка. В сопровождении двух десятков своих отроков за ними явились старшие княжичи – Твердислав и Ярогнев. И отроки, и княжичи нарядились в праздничные рубахи, отделанные полосками шелка и вышитые купальскими узорами, подпоясались цветными ткаными поясами, тоже с узорами этого дня. На пальцах юных воинов блестели золотые и серебряные перстни, многие – восточной работы, взятые как добыча, в ухе у Твердислава покачивалась золотая серьга с красным камешком.

– Что же вы, девушки, не готовы, не прибраны? – насмешливо осведомился Твердислав, окидывая взглядом угренских княжон, одетых в те же белые вздевалки, по виду неотличимых от простых девок.

Не имея возможности выйти, они даже по венку себе не сплели. Весь вид Твердислава выражал снисходительное презрение – еще бы, у него ведь имелся взятый у хазар кожаный пояс с множеством узорных серебряных бляшек.

Но Лютаву было не так легко смутить, и под ответным взглядом, снисходительно-насмешливым, уже Твердислав почувствовал себя дураком, который вырядился, будто ярильская береза, что мужчине уж никак не к лицу.

– Ну, что ты, Твердята, девушек смущаешь, – пришел ему на помощь Ярогнев, или Ярко, как его звали в семье. – Они в любых нарядах хороши, березки стройные, лебеди белые. Мы за вами, девушки. Не откажите погулять с нами – ведь Купала, а кто не выйдет на Купалу, тот мхом зарастет, как пень-колода!

Единственный сын покойного князя Рудомера и наследник гостиловского стола сам был хорош, как Ярила – молодой, красивый, учтивый и, видимо, добросердечный и дружелюбный. У него было открытое лицо с большими голубыми глазами и мягкой ямочкой на подбородке, а светло-русые волосы вились крупными кольцами, красиво обрамляя высокий лоб. Слегка его портила только неуместная морщина на щеке – но, приглядевшись, девушки поняли, что это не морщина, а шрам от неудачно зажившей раны. Княжич, выросший в землях, куда дотягивались руки Хазарского каганата, выходил на поля сражений с двенадцати-тринадцати лет.

– А князь разрешил? – осведомилась Молинка, многозначительно заглядывая в его голубые глаза.

– Разрешил. – Ярко чуть улыбнулся, на миг опустил глаза. Видимо, несмотря на свою красоту, он обладал мягким и впечатлительным сердцем, и цветущая прелесть Молинки его смущала. – Сказал, не годится, чтобы девы молодые в Купалу взаперти сидели…

Лютава усмехнулась. Не надо быть волхвой, чтобы угадать причину такой доброты. Желая сделать дочерей угренского князя женами своих сыновей, Святомер послал к ним самих женихов, надеясь, что в купальском разгуле дело само собой сладится, а потом останется лишь послать за приданым. В общем, замысел был неплох. Если бы только на ней не лежал зарок, а в лесу за луговиной не ждал брат Лютомер с дружиной. И не важно, что тут ополчение всех вятичей, а бойников всего-то два-три десятка. Главное – чтобы на месте и вовремя…

– Ну, идемте, коли разрешил! – Лютава улыбнулась и протянула руку княжичу Твердиславу. – А что не прибраны, так простите – наряды наши дома остались. Брат ваш Доброслав виноват: собраться-нарядиться нам не дал, в чем были увез. Ну да не беда – сплетем по веночку, а как плясать пойдем – всех ваших красавиц затмим. Правда, Молинка?

Усмехнувшись – дескать, видали и мы таких бойких! – Твердята повел ее из ворот. И веселая толпа повалила по тропе на луговину, причем не отставал от других и Колосоха со своими отроками, счастливыми, что появление княжичей освободило их от службы.

* * *

В сумерках Лютомер вышел на берег Зуши и прошел еще немного вверх по течению. Один раз его обогнала стайка молодежи – видно, жители какого-то лесного рода спешили на место общего сбора. Отступив в заросли, Лютомер пропустил их вперед. Девушки и парни, одетые в праздничные рубашки с купальскими знаками, с венками из цветов и зелени на головах, были возбуждены, веселы, взбудоражены ожиданием игрищ и, конечно, не заметили фигуру, застывшую за стволом толстой старой березы. Лес, родная стихия его отца Велеса, охотно принимал Лютомера в объятия, сливая с собой и накидывая невидимый полог.

Ночью он уже был здесь, разведывая дорогу, и теперь знал, куда идти. Тропинка вскоре выскочила из чащи на простор. Впереди показалось открытое пространство – сперва большой овраг, за ним широкая луговина, дальше городец на пригорке над ручьем, а уже за ним темнел дальний лес.

Возле городца горели костры, и острые глаза оборотня разглядели воинский стан – собранная со всего племени рать стояла здесь, возле Воротынца, в ожидании скорого похода. Если не получится то, что он задумал, то через несколько дней, когда войско уйдет, он сможет действовать свободнее.