Текст книги "Княгиня Ольга. Зимний престол"

– Княгиня в отъезде, – вместо подбиравшего слова Ингвара ответил Фасти, его двоюродный брат. – По хозяйственным делам. Но князь нынче же к ней гонца пошлет и поклон от ее брата передаст.

– Мне не через гонцов приказано. Приказано самому княгиню повидать.

Ингвар промолчал.

Селяня оглядел знакомые лица гридей, отмечая то, чего не было раньше: розовые пятна заживших ожогов. Кое у кого виднелись новые шрамы: кроме горючей смеси, в Боспоре Фракийском по ним били залпы стрелометов. Все они, как и князь их, смотрели на него с настороженностью и молчали.

Потом Ингвар перевел взгляд на Тьодгейра.

– Ну, друг Селимир! – Хлопнув себя по коленям будто для разгона, тот встал, подошел к посланцу и дружески положил руку на его могучее плечо. – Ты ведь, поди, устал с дороги-то. Пойдем-ка ко мне на двор! Я и баню прикажу, жена тебе таких пуховиков постелет, что и в Греческом царстве на таких не спал!

Селимир еще раз бросил взгляд на молчащего Ингвара, потом поднялся со скамьи и благодарно поклонился Тьодгейру.

* * *

– За Свенельдом посылать надо.

Это предложил Гримкель Секира, и ничего лучше в гриднице не придумали. Знали на Олеговом дворе несколько больше, чем поведал Селимир: вместе с ним прибыли отроки витичевского боярина Деженя, а тот сам видел пришедшую дружину. Они подтвердили, что Хельги привел тысячу человек, и эти люди не выглядят разбитыми: все с хорошим оружием, с греческими шлемами и доспехами, поклажи с ними много, она хорошо укрыта, и, судя по всему, груз ценный. Самому Деженю Хельги подарил шелковую греческую шапку, выставил на стол амфору с вином, сушеные смоквы. Похоже, что и правда вернулся с немалым успехом.

И сейчас он был сильнее, чем сидящий в Киеве князь. Его дружина раза в три превосходила ту, что мог выставить Ингвар. Князь находился в городе, но за кем окажется город? Два года назад Хельги был здесь чужим, почти бродягой. Сейчас он стал прославленным и сильным вождем, будучи к тому же родным племянником Вещего. Он вернулся с успехом и тем доказал, что ему не изменила удача там, где она изменила Ингвару.

Из трех умных людей, к чьему мнению Ингвар прислушивался, двое – Мистина и Эльга – сейчас были для совета недоступны. Большинство старших оружников, составлявших круг доверенных и опытных советчиков, – с Мистиной за морем. Хрольв предложил было послать за княгиней, но Ингвар решительно помотал головой. Она ведь отказалась возвращаться, пока здесь Огняна-Мария, и он, нанеся ей такое оскорбление, после этого не мог просить у нее поддержки против собственного ее брата. Она, правда, почти обещала киевским боярам приехать на осенние пиры, но до тех пор оставалось еще десять дней.

Последнюю надежду Ингвар видел в Свенельде. Его старый кормилец жил в Деревской земле. Тревожно было отзывать его и дружину из Коростеня в такое сложное время, но гриди и бояре все согласились: сохранив Киев, он так или иначе вернет и восставшую Деревлянь, а потеряв Киев, не удержит ни клочка из прежних Олеговых владений.

Решено было, что вместе с отъезжающим назад Селимиром поедет Тьодгейр и от имени князя потребует с Хельги клятву соблюдать мир и уважать права Ингвара на киевский стол. Сигфасти с десятком отроков должен был завтра же ехать за Свенельдом: тот очень пригодится, когда дело дойдет до встречи с Хельги. Ибо молодой князь уже достаточно хорошо знал своего шурина, чтобы понимать: дай ему Хельги какие угодно клятвы, это не помешает ему преследовать свои цели десятком разных способов, так же неумолимо и неотступно, как ручей стремится через лесные завалы к реке.

Решив хотя бы это, сели ужинать: гридям подали просяную кашу, приправленную жареным луком и салом, дружинным боярам – к ней еще дичь и рыбу. С припасами было туго, и Ингвар с неудовольствием отметил: он и не знает, как Эльга ухитрялась кормить людей даже в самые небогатые их времена. Огняна-Мария привезла лишь несколько служанок для себя самой, и на поварне управлялись гриди под руководством Гуннара Пузо – лучшего в дружине умельца варить каши и похлебки и запекать мясо и рыбу. И каждый раз, как отроки подавали на столы в гриднице, Ингвар так и ждал: сейчас обнаружится недостаток хлеба, соли, лука, чеснока, кваса… С тайной тоской вспоминал первые месяцы их с Эльгой жизни в этом доме – когда у них тоже почти не было челяди и Эльга сама хлопотала в поварне наряду со служанками. Она так и стояла перед глазами – в простом сером платье, с высоко намотанным убрусом, в холщовом переднике, с засученными рукавами, руки по локоть в муке…

Не верилось, что она не вернется. Без нее Олегов двор казался пустым и темным. Будто в пасмурный день – светло, все видно, а радости на сердце нет. Огняна-Мария очень старалась быть ему хорошей женой: всегда улыбалась и пыталась вникнуть в дела княжьего двора, но это было сложно сделать, поскольку Эльга увезла и челядь, и половину ключей, и некому было рассказать новой хозяйке, где что лежит и как раздобыть недостающее. Только чародей Боян, каждый вечер угощая дружину и гостей песнями под гусли, несколько развеивал тревожное уныние. Гриди слушали, как хан Аспарух ехал через Дунай и встретил сперва оленя с золотыми рогами, а потом прекрасную деву, и на время забывали о своем неустройстве. Но наступало утро, и дозорный десятский забывал разбудить челядь и послать вовремя развести огонь в поварне – не привык, что это тоже его забота. И мука вышла, хлеб надо в городе покупать…

Прошло три дня, не принеся новостей, и чем дольше Ингвар обдумывал свое положение, тем мрачнее оно казалось. Эти мысли не давали ему спать. К тому же и припасы на княжьем дворе почти истощились: сборы огромного войска в дальний поход вымели все клети. Возобновить запасы должно было полюдье, но срок отъезда еще не настал.

Да и как оставить Киев, если сюда войдет Хельги со своей тысячей?

При этой мысли Ингвар сел на постели.

– Почему ты не спишь? – Огняна-Мария повернулась к нему.

В дверь постучали. Служанка-болгарыня открыла, в избу просунулся Фарульв Лодочник из дозорного Хрольвова десятка. Теперь десятков оставалось всего три, и они несли службу каждые сутки, разделив их на три стражи.

– Княже! Спишь?

– Что там? – Ингвар отдернул занавесь и спустил ноги на пол.

Он ждал новости, что Хельги высаживается на Почайне, не дождавшись разрешения. Мелькнула мысль о сражении: пусть он уступает силой, но не даст краснорожему ублюдку своевольничать в своем городе!

Но услышал он совсем другое.

– Княгиня приехала! – доложил Фарульв. – С Почайны прислали.

– Йотуна мать! – только и сказал Ингвар.

В первый миг на сердце плеснуло радостью, но тут же пришло опасение.

– Поехала к сестре своей, – добавил Фарульв. – На старый двор Свенельдов.

Ингвар перевел дух и выпустил из рук порты, за которые уж было схватился. Можно не спешить: своей разгневанной супруги он нынче ночью не увидит.

Но чего же она хочет?

* * *

По уговору с Дорогожей Эльга должна была прибыть в Киев – пока никто не говорил о том, чтобы ей «вернуться», – за два дня до новолуния, отмечавшего начало месяца груденя. Но на третий день после отъезда бояр восвояси, еще довольно рано утром, челядь доложила, что какие-то трое селян просятся повидать княгиню. Сообщая об этом, Даромир, десятский, как-то странно глянул на нее, будто намекая на что-то, о чем не хотел сказать вслух. Чуть ли не подмигнул, но почтительность удержала. Не имея очень важных дел, Эльга накинула на плечи кафтан и вышла во двор. У ворот виднелась повозка с мешками – не то жито из Большаков привезли, не то репу из Бугров, – и она решила, что кто-то из ближних данников хочет сказать ей пару слов по поводу привезенного. Но желающие видеть ее стояли не у воза, а уже возле крыльца, с Богдальцем и Сухарем.

И, едва на них глянув, она поняла: это не селяне. Трое отроков были одеты очень просто, в некрашеную шерсть, как оратаи, но лица, глаза… Темный загар они явно получили под солнцем более жарким, чем даже на Киевщине, а взгляд – спокойный, твердый и вызывающе-веселый – мог принадлежать только оружникам удачливого вождя. Родившись и всю жизнь прожив близ дружины, Эльга хорошо знала подобные лица и беспощадные глаза.

От неожиданности, от предчувствия чего-то очень важного Эльга вздрогнула и всмотрелась пристальнее. Лишь одно лицо из трех, отмеченное явными степняцкими чертами, показалось ей смутно знакомым, но на память не приходило ни имя, ни где и когда они могли встречаться.

– Будь жива, княгиня! – Тот, чье лицо показалось ей знакомым, сделал небольшой шаг вперед и с готовностью отвесил низкий поклон. А потом добавил на северном языке: – Позволь сказать тебе несколько слов, чтобы нас не слышали лишние уши. Возьми с собой своих людей, если желаешь, но только тех, кому полностью доверяешь. Жив Господь – мои вести покажутся тебе любопытными.

Слышать северный язык от человека с хазарской кровью в жилах было так странно, что все это походило на сон. И тут Эльга ахнула и сама себе зажала рот ладонью. Услышав это «жив Господь», она вспомнила этого человека! Она еще не могла знать, что означает его появление здесь – радость или беду, – но что эти вести покажутся ей любопытными, охотно верила.

– П-пойдем, – дрожа и беспокойно стягивая на груди края кафтана, она кивнула на свою жилую избу. – Ч-чернега, п-пропусти. И пойдем со мной.

Она не боялась пришельцев, на что они намекали, находя это вполне естественным. Скорее она боялась того, что может от них услышать.

Войдя в избу, она тут же сбросила кафтан на лавку – от волнения бросило в жар. Повернулась к пришельцу. В избу вошел он один, его спутники остались снаружи. Перед ней стоял мужчина средних лет – больше двадцати, но меньше тридцати, – среднего роста, темноволосый, с узкими глазами и довольно бойким выражением скуластого лица, причем даже почтительность, что сдерживала эту бойкость, казалась отчасти шутливой. Два года назад он горбился, будто из уважения к старшим старался умалиться. Теперь это ушло, спина его выпрямилась, плечи стали шире, а руки – сильнее, развитые постоянными упражнениями с щитом, топором и копьем.

– Синай… – вполголоса вымолвила Эльга, когда дверь за ним закрылась. – А твой брат… то и дело ко мне ходил за новостями… все два года…

При виде Синая ей первым делом вспомнился священник киевской жидинской общины, иначе коген, по имени Манар бар Шмуэль. Он и правда захаживал на Олегов двор, надеясь узнать что-то о единственном младшем брате, что два с лишним года назад ушел на Самкрай в составе дружины Хельги Красного. Благодаря дружбе c Манаром Эльга в конце этого лета первой узнала дурные вести – об огненной битве в Боспоре Фракийском и поражении русского войска.

– Для меня большая честь, княгиня, что ты меня не позабыла! – Синай еще раз поклонился, улыбаясь. – Но я заслужил ее своей преданностью тебе: ведь с моим почтенным братом я еще не виделся. Можно сказать, в первый раз я коснулся киевской земли, чтобы припасть к твоим стопам!

– Ты все эти… два года был с… моим братом Хельги? – Волнуясь, Эльга желала поскорее узнать новости и боялась их.

– Жив Господь, княгиня! Хельги конунг оказывал мне великую честь, все это время держа при себе.

– Где он? – окрепшим, властным голосом спросила Эльга.

Она ожидала услышать что-то вроде «в Карше» или в «Таврии». Но ответ поразил ее своей обыденностью:

– В Витичеве. И Хельги конунг, и тысяча человек его верной дружины, и вся добыча, что мы захватили и сумели вывезти из Греческого царства.

– Но почему… – Эльга, отошедшая было к оконцу, порывисто шагнула к Синаю, будто это могло скорее приблизить ее к самому Хельги. – Когда он будет в Киеве? И здесь?

– Ради этого я и приехал – вернее будет сказать, ради этого Хельги конунг и послал меня к тебе. Всей душой он желает поскорее прижать тебя к своему сердцу, дабы выразить свою братскую любовь и принести родственную поддержку. Он избрал меня, как самого красноречивого из своих вернейших людей, но даже если бы я был одарен мудростью самого пророка Моше, и то мне трудно было бы выразить горячее желание Хельги конунга быть тебе полезным и защитить твою честь и благополучие – ибо они беспредельны, как мудрость Господня. Если бы я был умен, как царь Шломо, а он был умнее, чем сыны Востока, что знают все светила и понимают птиц, летающих под небесами; умнее, чем египтяне, умнее даже праотца Адама, а он, как известно, был умнее ангелов. Ведомо ли тебе: однажды Бог собрал всех птиц и зверей и спросил у ангелов, какие имена им дать, – те не знали, что ответить. Тогда позвал Бог праотца Адама и спросил у него, и он дал имена зверям и птицам…

Эльга порой беседовала с жидинскими вероучителями уже третий год и привыкла к их приемам. То ли эту привычку в Синае не сумели истребить и два года походной жизни, то ли она воскресла в родных местах. Но на этом месте достойный родич Манара когена все же был вынужден прерваться, чтобы вдохнуть.

– Почему Хельги не едет сюда? – тут же спросила Эльга.

– Не хотел бы огорчить тебя, но все складывается так… Князь не желает, чтобы Хельги конунг прибыл в Киев и к тому же повидался с тобой, госпожа.

– Князь? Ингвар? – Эльга вытаращила глаза.

Будто в Киеве без нее мог появиться какой-то другой князь.

– Он не хочет, чтобы Хельги приехал и повидался со мной?

– Истинно, госпожа. Князь требует клятву, что Хельги конунг не станет выступать против него, а без этого не желает допустить его в город. Но Хельги конунгу невозможно дать такую клятву, зная, что его сестре нанесена обида и ее достоинство попрано.

– Так ты говоришь… что Хельги готов оказать мне поддержку? Ему известно… о переменах в Киеве? Об этой… болгарыне?

– Ему известно. – Синай не менее выразительно поклонился. – Мы узнали об этом еще в устье Днестра. Там все ободрились, полагая, что отныне им ходить у стремени не русского князя, а болгарского царя, поскольку земли уличей будут поднесены Пресияновой дочери как свадебный дар.

– Что-о? – Эльга подалась к нему. – Это… правда? У них с Петром был такой уговор? Ингвар мне ни слова об этом не сказал!

Синай развел руками.

– Да как он смел раздавать земли, которые… – Тут Эльга вспомнила, что уличей покорил не Олег-старший, а сам Ингвар еще в юности, когда войско его возглавлял Свенельд. – Которыми мы владеем совместно, мы и наш сын! Он что, ради этой девки ограбил собственного сына? Своего законного наследника?

– Вижу, что в этом вы сходитесь с Хельги конунгом. Он тоже считает, что товар был куплен слишком дорого. Возможно, поэтому князь вовсе не желает видеть его в Киеве. Но его можно понять. Кому же приятно видеть людей, кои достигли успеха там, где ты потерпел поражение?

– Хельги… достиг успеха в походе? Что там происходило?

– Об этом Хельги конунг запретил мне рассказывать, ибо это право принадлежит ему самому. Поверь, таких занимательных рассказов в Киеве не слыхали со времен Олега-старшего. Ведь Хельги конунг, хоть и не побывал в самом Царьграде, зашел в пределы Греческого царства куда дальше своего прославленного дяди!

– Я поеду в Киев. И в Витичев, если понадобится, – твердо сказала Эльга и оглянулась на Совку, ждавшую в углу: – Отведи этих людей в поварню, накорми и устрой отдыхать. И собирайтесь, мы выезжаем завтра на заре. Я увижу моего брата, и все черти Йотунхейма не сумеют мне помешать!

Совка отвела Синая и двоих его отроков к Белянице, и та усадила их доедать кашу от завтрака челяди. Желая проскочить Киев незаметно, они гребли всю ночь и явно устали. Эльга осталась сидеть в избе, пытаясь уложить в голове великую новость. Хельги вернулся! Два года назад бывали дни, когда ей хотелось убить любезного братца своими руками; однако теперь, когда все так переменилось, он стал для нее весьма желанным гостем. Она точно знала: на Хельги она может рассчитывать, как на саму себя. О чем бы ни шла речь, из всех людей на свете он меньше всех был способен принять сторону Ингвара против нее.

Но просидела она так недолго. Едва схлынуло первое волнение, как Эльга вскочила и почти побежала в поварню. Голодные отроки не успели и наполовину опорожнить поставленный на край стола горшок, как перед ними вновь предстала княгиня.

– Синай!

Все трое быстро положили ложки, встали и поклонились.

– Если вы были… вы же были в Греческом царстве… вы должны знать… – Эльга сжимала пальцы, пытаясь заставить себя произнести то имя, которое так легко произносила тысячи раз. – Что с большим войском? Где… Свенельдич? Они… не разбиты? Он… Что с ним?

– Жив Господь, госпожа… – Красноречие вновь якобы изменило Синаю, и он явно затруднялся с ответом. – У Хельги конунга, как мне верно известно, есть некие сведения… О судьбе Свенельдича и большого войска Хельги конунгу передали кое-что сами греки, когда вели переговоры…

– У Хельги были переговоры?

– Несомненно. В городе Никомедии, где Хельги конунг провел немалую часть лета. Но то, что ему известно, он хранит в тайне от простых людей. Доверить эти сведения он сможет лишь тебе самой. А меня прошу простить.

И он еще раз низко поклонился, будто отсылая в землю саму возможность для Эльги узнать что-то прямо сейчас.

Княгиня села на край непокрытой лавки. Накатила слабость. Синай не сказал ничего определенного – не поведал ни о какой беде, – но ей вдруг стало с режущей очевидностью ясно: та беда, в которую она упорно не желала верить, вполне может настичь ее. Подкрадываясь издалека шаг за шагом, из тревожных предположений стать неумолимой явью.

Рука княгини сама потянулась к груди и через ткань платья сжала костяного ящера. Этого не может быть. Мистина не может потерять жизнь, ведь ее вместилище хранится у Эльги на груди.

Но чего бы она сейчас не отдала за то, чтобы знать это наверняка.

* * *

С пристани у Почайны Эльга направилась хорошо знакомой дорогой – на Свенельдов двор. Его все еще называли так, хотя Свенельд уехал в Деревскую землю, а на его дворе жил сын со своей семьей и челядью. Эльга бывала здесь так часто, что знала это место немногим хуже собственного дома. Вся воеводская челядь выбежала ей навстречу; Эльга улыбалась и кивала, остро жалея, что не видит лиц Мистининых оружников. Альва, Доброша, Ламби, Ратияра она знала так же давно, как самого Мистину, – вместе с ним они были причастны к переломам ее судьбы. Случись с ними что – о каждом она жалела бы, как о собственном брате.

Ута тоже вышла вслед за челядью и устремилась к Эльге. Чернега снял княгиню с коня, и в который раз кольнула тоска – перед этим крыльцом эту услугу ей обычно оказывал сам Мистина, если бывал дома. Но сейчас к ней шла лишь Ута; обняв сестру, Эльга тут же почувствовала, что та вся дрожит. А когда кто-то из челяди поднял факел, чтобы им было виднее поздороваться, увидела, что Ута с трудом удерживает слезы.

– Ладно, будет! – Эльга подумала, что сестру так взволновала встреча.

Не отвечая, Ута повернулась к жилой избе и потянула ее за собой. Они вошли; на лавках еще было разложено шитье служанок, близ обычного места хозяйки виднелся набор дощечек, на которых ткут тесьму, с готовым концом, привязанным за крюк в стене. Но детей Эльга не застала: их уже увели спать.

Ута махнула рукой толпившимся служанкам, чтобы шли прочь. Когда за последней закрылась дверь, она вцепилась в руки Эльги и снизу вверх – Ута была ниже ростом – устремила на нее напряженный взгляд. Эльга с испугом увидела, что по лицу сестры текут слезы и именно они мешают ей объясниться.

– Что с тобой? – Она потрясла руки Уты, поняв, что для волнения у той есть особая причина. – Ну?

– Говорят… – Ута судорожно вдохнула открытым ртом и вытолкнула те слова, что никак не хотели выходить: – Его убили.

– Хель… – начала было Эльга, полная мыслями о брате, но встретила взгляд Уты и поняла: та говорит не о нем.

У Эльги закружилась голова. Сосредоточившись на том, чтобы не упасть, она села на лавку, прямо на чью-то полусшитую сорочку. Сестры слишком хорошо понимали друг друга, особенно когда мысли их занимало одно и то же.

– Кто? – отрывисто спрашивала она, стараясь отодвинуть саму возможность такого известия. – Кто говорит? Откуда знают?

– Ко мне… приезжал Велесень боярин… – Ута сглатывала после каждого слова, стараясь затолкать назад в грудь рвущиеся наружу рыдания. Она уже три дня давила в себе ужас этого известия, но при виде сестры, с которой они всю жизнь делили все горести и радости, он прорвался. – От Хельги… из Витичева… когда к Ингвару. Но не он… отрок его…

Оказалось, что Хельги не ограничился отправкой посланца к князю. Одновременно с Селимиром в Киев приехал Велесень, самый почтенный из спутников Хельги, и явился к Уте. Ей он сказал не больше, чем узнал Ингвар: что Хельги с войском стоит в Витичеве, передает сестрам поклон и свою братскую любовь, надеется вскоре с ними повидаться. Но его отроки, которых тем временем кормила в поварне ключница Владива, рассказали куда больше. И проговорились, что, по словам греков, воевода Мистина Свенельдич погиб в сражении близ Ираклии. Месяца два назад, в жатвенную пору. Ута узнала об этом уже после отъезда гостя, когда Владива, не в силах таить такую ужасную новость, поделилась с ней.

Стиснув зубы, Эльга старалась дышать глубже, чтобы прийти в себя. Снова вспоминала беседу с Синаем. Поговорив с ней, тайный посланец брата почти сразу уехал – торопился вернуться к своему вождю. Эльга предлагала ему и отрокам задержаться и отдохнуть, но они заверили, что справятся: по пути вниз по реке двое из троих могли спать на дне челна. Эльга перебирала в памяти слова жидина, старалась воскресить выражение глаз. Если Хельги и правда знал подобное, то и Синай, один из доверенных его людей, конечно, тоже знал. Теперь ей казалось, что в карих узких глазах посланца она угадывала грозное известие, до поры утаенное.

– Что это были за греки? – спросила она Уту, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Я не знаю.

Эльга встала, прошла к двери, выглянула и крикнула:

– Владиву ко мне!

Ключница явилась мгновенно: понимала, что понадобится, и держалась поблизости. Уличанка родом, она юной девушкой была взята в числе прочей Свенельдовой добычи почти десять лет назад. От Свенельда у нее имелась восьмилетняя дочь, и сейчас еще эта довольно молодая, рослая, пышная женщина считалась хотию старшего из воевод. Он достраивал собственный городец близ Коростеня, и Владива не позднее грядущей зимы ожидала приказа перебираться к нему туда вместе с дочерью.

Но добавить она могла мало что. По ее словам выходило, что к Хельги в какой-то греческий город приезжал царев муж вести переговоры, предлагал свободный проход в море, если он оставит добычу, и намекал, что все прочие русы в Греческом царстве уже перебиты Романовыми войсками и их предводители погибли. Но сам Хельги мог лишь принимать на веру слова греков, известных своей хитростью, или не принимать. И не захотел тревожить женщин вестью, которая еще может оказаться ложной.

Выслушав это, Эльга с трудом подавила желание немедленно ехать вниз по Днепру: тоже спать в лодье, но через сутки быть в Витичеве. Увидеть Хельги. Брат и сам по себе обрадовал ее своим появлением, но теперь он оказался самым дальним – или самым ближним к делу – из доступных ей источников сведений о Мистине. Ради этого она готова была идти в Витичев хоть пешком.

Но ранее ей следовало повидать Ингвара. Как могла, она попыталась успокоить сестру, чьи трое детей могли уже оказаться сиротами, но в груди стоял холод, и собственные слова казались Эльге пустыми, как гнилые орехи без ядра. Снова и снова она прижимала руку к костяному ящеру под платьем. Казалось, погибни Мистина – из пасти и глаз ящера должна потечь кровь. И случиться это должно было месяца два назад, когда состоялась та битва.

– Я не верю! – наконец воскликнула она, и ей разом полегчало, потому что вот это точно была правда. – И не поверю, пока мне не скажет тот, кто видел его смерть своими глазами! И пока не поклянется, что видел тело. Давай спать. Завтра я поеду к Ингвару. А послезавтра я увижу Хельги, йотун меня ешь!

Чтобы быть ближе к сестре, Эльга легла с ней на широкую лежанку в спальном чулане. На то самое место, где обычно спал хозяин дома. Казалось, все здесь помнит его: подушка, стены с пустыми крюками от унесенного в поход оружия, лари и медвежина на полу. Но его не было дома уж почти полгода, и напрасно она пыталась уловить в его постели хорошо ей знакомый запах – тот, от которого у нее кружилась голова, ныло в животе, слабели ноги и уплывало прочь здравомыслие. В те уже далекие дни, пока она позволяла ему целовать себя в знак приветствия, каждый раз, как он наклонялся к ней, она невольно втягивала этот запах как могла глубже, и по жилам растекалось приятное тепло. Закрыв глаза в темноте, Эльга видела Мистину перед собой как живого – красиво очерченный лоб, хвост светло-русых волос, слегка вьющихся на концах, нос с горбинкой от давнего перелома, заостренные скулы, прямые русые брови, вызов в лукаво прищуренных серых глазах, который делал его жестковатые черты неотразимыми. «Смелее!» – на этом самом месте шепнул он ей больше двух лет назад, притягивая к себе с явным намерением поцеловать. Она сама потом дивилась, как нашла в себе силы отстраниться: тогда ее трясло от волнения и еще чего-то, в чем она не желала себе признаваться. Она едва соображала, что делает, дух захватывало от красоты его сильных плеч – покатых по очертаниям и приподнятых округлыми мышцами по краям, крепкой шеи, впадин над ключицами, гладкой груди, где тогда висел костяной ящер – единственное, что было на нем в тот миг надето…

Полная этим всем, Эльга сама не заметила, как заснула. Хотя казалось бы, где уж спать после таких новостей…

* * *

В это утро князь, ожидая гостью, завтракал в гриднице с дружиной. Насколько он знал Эльгу, затягивать со встречей, раз уж приехала, она не станет.

– Останься в избе, – велел он Огняне-Марии, собираясь уходить.

Но та, обычно покладистая и послушная, покачала головой:

– Я твоя жена по уговору и закону, и княгине о том ведомо. Зачем мне прятаться?

Ингвар промолчал. Болгарыня права: скрывая Огняну-Марию от глаз старшей жены, он не заставит Эльгу примириться с ее существованием.

Но Эльга, войдя в гридницу, на соперницу даже не взглянула. Сопровождали ее Ута, Ростислава и невестка Звездочада; позади шли две служанки. Лицо княгини было бледным, губы плотно сомкнутыми, двигалась она порывисто – чувствовалось, в ней все кипит. И взгляд ее с порога устремился в хозяйскую половину гридницы – туда, где на помосте стояло резное сиденье, изготовленное когда-то для Олега-старшего. Стол с посудой от него уже убрали, место княгини слева от княжеского оставалось пустым. Огняна-Мария сидела на простой скамеечке по другую руку от Ингвара, перед помостом. Невеста с богатым приданым, одета она была лучше Эльги: в греческую далматику красно-синего самита, шитое золотом очелье поверх шелкового убруса, золотые подвески тонкой, греческой же работы. На смуглых руках виднелись золотые браслеты и эмалевые перстни. У Эльги не было таких сокровищ: молодая чета киевских владык за два года не успела разбогатеть, а все, что было, ушло на подготовку походов, дары князьям и боярам. На Эльге было все то же старое голубое платье, что подарила ей еще Мальфрид, покойная сестра Ингвара, в то время как сама была киевской княгиней. Даже то ожерелье из жемчуга и смарагдов, что Ингвар прислал через Мистину при вторичном своем сватовстве, она в досаде сняла и убрала подальше, когда убедилась, что не ей одной он поднес свадебные дары. И все же княгиней выглядела именно Эльга – высокая, статная, а главное, всем видом источающая властную целеустремленность.

С прохладным достоинством поклонившись Ингвару, она прошла к своему месту и села. Тот встал при ее приближении, будто надеялся, что она его обнимет, потом тоже сел.

– Будь жива, княгиня, – сказал Ингвар. Похоже, простой разговор с собственной женой сегодня станет испытанием, почти как битва. – Рад тебя видеть. Здорова ли ты? Как сын?

На него смотрела ближняя дружина, но на этот раз он не был уверен в полной поддержке своих гридей. Уже пять лет Эльга кормила и лечила их, ее служанки шили им одежду, этих же служанок она порой отдавала им в жены, а потом помогала их семьям в разных житейских затруднениях в те поры, когда мужья и отцы вместе с князем бывали в отъезде. На ссору князя и княгини гриди смотрели как на раздор в родной семье – княжий двор и был их семьей. И не менее самого Ингвара все тут хотели, чтобы мир и лад вернулись поскорее. Но никто не знал, где их взять.

– Я и мой сын здоровы, – холодно ответила Эльга. – Надеюсь, в той же мере ты будешь рад и моему брату Хельги. Я слышала, ты не желаешь пустить его с дружиной в Киев. Почему? Разве ты не хочешь узнать от него самого, как прошел поход, что ему известно об… остальном войске, о наших родичах, боярах и отроках?

Она старалась не запинаться, но на уме ее был лишь Мистина и ужасная новость. До Ингвара, судя по всему, этот слух не дошел. Эльга не могла решить, нужно ли с ним делиться, и боялась проговориться о том, о чем пока собиралась молчать. Но трудно молчать о том, что занимает почти все мысли. Как и говорить при этом о чем-то другом.

Смотреть на мужа она избегала, будто его вид причинял ей боль, и предпочитала рассматривать хорошо знакомые шкуры на стенах, резьбу опорных столбов гридницы и так же хорошо ей знакомое оружие Ингвара. Но все, на что падал ее взгляд, сейчас напоминало об одном – о Мистине. И прежде так бывало: когда он уезжал, гридница и княжий двор без него казались пустыми. Он был самой душой Ингваровой дружины, а заодно и ее умом. При мысли о том, что он может не вернуться, Эльге хотелось закричать, броситься к Ингвару, трясти и требовать сделать что-нибудь – кому же, как не ему? Но она давила в себе эти порывы испуганного ребенка. Жизнь и смерть Мистины – это важно, но судьба его решается не здесь. А здесь и сейчас у нее совсем другие заботы.

– Я буду рад видеть и твоего брата Хельги, – заранее собравшись с духом, почти спокойно ответил Ингвар. – От него только и нужно – дать клятву, что пришел с миром и на мои права не покушается. А он этого сделать не желает.

– Вот как? – Эльга более живо взглянула на него. – Не желает? Ты получил от него ответ?

Ингвар молча кивнул ей на дружинную скамью. Там встал Перезван – знатный родом, но наиболее молодой из бояр Хельги, темноволосый, кудрявый, дерзкого вида. Всего лишь вчера вечером, чуть раньше Эльги, он прибыл в Киев с ответом на речи князя, переданные через Селимира.

– Будь жива, княгиня! – Он низко поклонился ей. – Как солнце красное ты появилась, от беды меня избавила. Хельги конунг мне повелел тебя повидать и разузнать, не чинят ли тебе какой обиды и всем ли ты довольна. А то слухи ходят разные, и Хельги конунг не может никому клятв в дружбе давать, пока не ведает, не порушена ли честь твоя и рода Олегова.