Текст книги "Княгиня Ольга. Пламенеющий миф"

«Наличие монет с изображением крестов и христианских императоров само по себе значимо и информативно. Несомненно, они выполняли важную символическую и меморативную функцию для своей хозяйки как при жизни, так и после кончины. Контекст погребального комплекса – датировка, особенности обряда, наличие серебряного креста – позволяет отнести их к предметам личного благочестия одной из первых русских христианок… В данном случае представляется возможным соотнесение находок из камеры 1 с известным фактом раздачи милиарисиев Константином VII во время посольства княгини Ольги в Константинополь в 957 г.»[31]31
  Из книги «Древнерусский некрополь Пскова X – начала XI века», Е. А. Яковлева, Камерное погребение 1.


[Закрыть]

Помните – «…и дано было княгине на золотом блюде с дорогими камнями 500 милиарисиев, шести приближенным женщинам ее по 20 милиарисиев и 18-ти прислужницам по 8 милиарисиев». Да уж конечно: для того времени съездить в Царьград, особенно женщине, было все равно что сейчас в космос слетать. Милиарисии, полученные фактически от самого византийского императора, ценились не только за свой вес в серебре. Неудивительно, что как минимум два из них были позолочены и подвешены в ожерелье какой-то из «княгинь-родственниц», которая, вероятно, окрестившись вместе с киевской княгиней, потом вернулась домой в Псков и всю оставшуюся жизнь рассказывала, что повидала.

Украшения этой женщины, по материалам указанной статьи, относятся к «гибридному» типу ювелирных изделий, совместивших в себе славянско-русскую ювелирную технологию и скандинавскую тематику. Там же обнаружена маленькая серебряная фибула, служившая для застегивания нижней сорочки и принадлежащая к типу, чье распространение практически ограничено Биркой (Швеция). Был найден серебряный нательный крестик с четырьмя лопастями – подобные известны в камерных погребениях Северной Европы и Древней Руси. Яркой находкой являются две скорлупообразные фибулы, бронзовые с позолотой – обнаружение их несомненно свидетельствует, что погребенная одевалась в скандинавской традиции, носила наплечную одежду, напоминающую поздний русский сарафан. Такого рода застежки во множестве обнаружены в скандинавских странах, а еще в Новгороде, в Гнездово, в Шестовицах, в Киеве…

Время совершения погребения учеными определяется, по совокупности разных факторов, как 3-я четверть – конец Х в. То есть после поездки Ольги в Царьград (957 год), но в пределах жизни того же поколения людей. Погребенная женщина умерла в возрасте 25–35 лет; самой Ольге во время поездки в Царьград могло быть чуть меньше сорока, то есть они были примерно ровесницы.

Итак, обнаружение и исследование этого погребения проливает довольно яркий свет сразу на многие вопросы. Женщина, несомненно, принадлежавшая к местной верхушке, имела скандинавское происхождение, но уже испытала большое влияние славяно-русской культуры. Весьма вероятно, что она съездила с Ольгой в Царьград, откуда привезла полученные в подарок от императора серебряные монеты и нательный крестик. Если она действительно была одной из тех «княгинь-родственниц», то это подтверждает и Псков как место рождения, и знатный род, и этническое происхождение самой Ольги. Предположение, что Константиновы милиарисии попали в ожерелье погребенной в Пскове женщины именно так, будет наиболее простым и прямым выводом из фактов. Мы не знаем, увы, кем погребенная приходилась Ольге – сестрой, невесткой, племянницей? Но, глядя на ее «посмертное приданое», и облик самой Ольги становится представить гораздо легче.

Погребение номер 4 того же могильника содержало останки мужчины 45–50 лет. С собой на тот свет ему дали некое холодное оружие с костяной рукоятью, от которого сохранилось навершие в виде колпачка – серебряное, литое, с рельефным орнаментом, с золочением и чернью. Для Х века техника чернения – редчайшая, до того она была обнаружена лишь на оковке рога из Черной могилы, княжеского погребения из Чернигова[32]32
  Черную могилу со времен обнаружения (в XIX веке) датировали временем Святослава (из-за чего в погребенном пытались увидеть воеводу Претича), но, по последним данным, она была устроена позже – во времена Владимира и даже, возможно, ее верхний предел датировки – 1025 год. А значит, черненые вещи из псковских камер – самые ранние на Руси. Из известных на сегодняшний день.


[Закрыть]. Подвешивалось это оружие на серебряные колечки. Также в погребении найдены «обрывки золото– и серебрянопряденных нитей, а также несколько серебряных и золотых проволочек. Вероятно, они представляли собой остатки парчовой ткани. Как известно, в Х в парчовые ткани, поступавшие на Русь, производились в Византии, где их изготовление являлось государственной монополией. Экспорт из Византии подобных материй был сильно ограничен, и они попадали в Западную и Восточную Европу преимущественно в числе посольских даров, в качестве военной добычи или торговых пошлин. Находки нитей из драгоценных металлов, свидетельствующие о существовании в гробнице богатой шелковой одежды, довольно определено говорят о достатке и нерядовом положении мужчины, погребенного в четвертой камере»[33]33
  Там же, Т.Е. Ершова, Е.А. Яковлева, Камерное погребение 4.


[Закрыть].

Датировка та же: вторая половина – конец Х века. Да уж не наш ли это «племянник»? Или муж какой-нибудь из княгинь-родственниц. Во всяком случае, оружие и одежда погребенного вполне соответствуют положению человека, принадлежащего к княжеской семье и получавшего дипломатические дары.

А сейчас будет, пожалуй, самое интересное. Этот сюрприз нам преподносит тоже археология. Гнездовский комплекс, 12–15 км от современного Смоленска. Об уникальности этого памятника можно прочитать во многих работах, но для незнакомых с ним скажу коротко: это крупный раннесредневековый центр, гнездо поселений, крупнейший в Европе (!) могильник эпохи викингов и в целом богатейший, драгоценнейший источник наших знаний об этой эпохе и о ранней истории Древней Руси. Среди тысяч его погребений рассмотрим одно: под шифром Оль-30 (Ольшанская курганная группа), исследованное в 1988 году. Это большая камера (того же типа в целом, что и рассмотренные нами псковские погребения), устроенная в то же время – во второй половине Х века, где были похоронены двое мужчин, две женщины и две лошади. Среди прочего «посмертного имущества» погребенных были обнаружены маленькие стеклянные пластинки, похожие на обточенные осколки оконного стекла. Форму они имеют квадратную, круглую, ромбовидную, прямоугольную и листовидную (каплевидную). Цвет – сиреневые, бирюзовые, голубые, зеленые, синие, темно-желтые. Судя по расположению, они украшали некую одежду (несохранившуюся), на которую были нашиты шелковыми или золотными нитями – эти нити в погребении тоже найдены.

Я видела эти осколки своими глазами на выставке «Меч и златник» в ГИМе. Вид их вызывает удивление: беспорядочная, на первый взгляд, кучка мелкого стекла, причем края у них грубые, опасные на вид – кажется, возьмешь в руку, порежешься. А между тем эта странная на вид находка позволяет сделать удивительные выводы.

«Возможный путь реконструкции этой погребальной одежды дает мраморная икона св. Евдокии из монастыря Липс в Константинополе, датируемая нач. X в. Выполненная из разноцветного мрамора фигура женщины в полный рост инкрустирована прямоугольными вставками из стекла тех же цветов, что и гнездовские экземпляры – красного, зеленого, синего и бирюзового (рис. 9). Очевидно, мастер стремился отобразить богатство одеяния, соответствующего ее императорскому статусу. Ценность византийского официального костюма составляли не только шелк и золотное шитье, но и значительное количество драгоценных и полудрагоценных камей, нашитых на текстильную основу. [Maguire 1997, p. 184–191]. Чем выше был ранг чиновника, тем больше камней помещали на его одежду, и тем труднее ему было перемещаться [Gerstel 1997, 42–43]. Подражая облачению византийских императоров, короли франков носили парадную одежду, украшенную камнями. В “Псалтыри Лотаря” (842 г.) есть портрет короля в тунике и плаще, расшитых цветными накладками круглой, овальной и прямоугольной формы (рис. 10). Такими же вставками инкрустированы туфли, ножны меча и основание трона. Очевидно, что художник изображал дорогие камни, подчеркивающие великолепие инсигний власти [Wamers 2005, S.37, Abb. 6]. Стеклянные пластины заменяли, вероятно, драгоценные камни, украшавшие парадную одежду василевса и его приближенных. Можно предположить, что шелковые одеяния, расшитые цветными стеклами, изготавливали в императорских мастерских специально для дипломатических даров. В мире “варваров” их потребителями были архонты и знатные люди, стремившиеся получить парадные облачения представителей константинопольского двора. Аналогичные накладки только в меньшем количестве найдены в Киеве (27 экземпляров) и Пскове»[34]34
  Ениосова Н.В., Пушкина Т.А. Находки византийского происхождения из раннегородского центра Гнездово в свете контактов между Русью и Константинополем в X в.


[Закрыть].

Длина этой камеры – 6.7 м, ширина – около 5 м, глубина – 2. Это целая подземная комната, даже по современным меркам довольно большая. Для поддержания перекрытий в ней использовался опорный столб – как в настоящем жилье. Общее содержание гнездовского погребения (наличие посмертных спутников, людей и животных, огромное количество дорогих импортных вещей) дает основание заподозрить, что погребен здесь современный Ольге князь Смоленской земли – или его жена. Та, которая уже верно вошла бы в число спутниц княгини Ольги в поездке в Царьград. Конечно, мы не можем утверждать, что все именно так и было. Но объяснить именно этим появление в погребениях древнерусской знати второй половины Х века таких дорогих и статусных вещей, указывающих на контакты с Византией, будет, мне кажется, наиболее логично.

Еще такие же стеклышки найдены в Киеве, а погребении того же времени, устроенном для молодой женщины – 16–18 лет (камерное погребение номер 49, в районе Михайловского Златоверхого монастыря). Оно содержало около 70 находок, множество драгоценных украшений; и гнездовское, и киевское погребение относятся к самым интересным, богатым и представительным для своего памятника.

Еще один набор таких же стеклышек (54 штуки) найден в погребении «девочки с соколом», о котором мы рассказывали ранее. Т. Е. Ершова[35]35
  Камерное погребение 7, в книге «Древнерусский некрополь Пскова X – начала XI века». Нестор-История, Санкт-Петербург, 2016.


[Закрыть] приводит иную версию их применения: как часть декора ларцов. Но все же нельзя исключить и то, что это было украшение «парадного платья для варварских царей». То, что эти взрослые вещи найдены в детском погребении, означает высокий статус семьи, из которой девочка происходила. В раннем средневековье стекло не было такой дешевой бижутерией, как сейчас: тогда цветное стекло вставляли в ювелирные и другие изделия из драгметаллов, в одном ряду с драгоценными камнями.

Очень жаль, что не было тогда обычая ставить могильные камни с надписями – и теперь нам остается лишь гадать, действительно ли эти женщины входили в число «княгинь-родственниц» Ольги и побывали вместе с ней в Царьграде. Но мне представляется, что их погребения дают основания думать именно так. Видя найденное археологами их посмертное приданое, совсем нетрудно представить, как они следуют за Ольгой по мраморным полам Большого Дворца, дивясь на мозаики и роспись стен…

Княгиня Ольга и символика перевоза

В завершение «добрачной» части Ольгиной биографии рассмотрим важную часть Мифа – историю о «девушке с перевоза». Сведения о том, как княгиня Ольга до замужества работала перевозчицей на реке и там познакомилась с Игорем, известны только с 60-е годов XVI столетия и происходят из «Степенной книги царского родословия», куда включено «Житие… великой княгиня Ольги, нареченной во святом крещении Еленой…». Однако эта история прочно вошла в «большой миф о княгине Ольге» и как важная часть его заслуживает, чтобы мы уделили ей некоторое внимание. В ней намешано столько разных и в то же время тесно связанных между собой мотивов, языческих и христианских, что даже беглый их обзор покажет, как хорошо эта история дополняет двойственный образ «жестокой святой».

«Степенная книга» как таковая – исторический труд, написанный в XVI веке, с целью изложить историю власти на Руси начиная с древнейших времен и предназначалась для самого главного читателя – царя Ивана Грозного. Вся она пронизана идеологией утверждающегося позднесредневекового самодержавия, и это очень хорошо видно в изложении жизни княгини Ольги: Игоря она называет «великий самодержец, великий государь русский», а о древлянах говорит следующее:

«…И как мы ныне сумеем преуспеть против наших врагов, убийц своего господина, ненавидящих царскую власть над собой. За это пусть они примут месть, чтобы прекратилась в Русской земле дерзость злых помышлений против самодержцев, пусть и другим будет неповадно убивать правящих ими на Руси, и пусть они со страхом повинуются величию царской власти и властителям Русской земли. И тогда снова наступит у нас мирное время…»[36]36
  Подготовка текста Л. А. Чуркиной, перевод О. П. Лихачевой.


[Закрыть]

Очевидно, что подобные слова и мысли рождены были не в Х веке, а в XVI. Но вернемся к началу. Историю знакомства «Степенная книга» излагает так:

О великом князе Игоре, как он сочетался браком с блаженной Ольгой. Когда еще совсем юный Игорь был в Псковской земле – рассказывают некоторые дивное сказание – однажды тешился он охотой и увидел на той стороне реки хорошую добычу; и не мог он перейти на ту сторону реки, потому что не было лодки, и увидел он, что кто-то плывет по реке в лодке, и позвал он лодочника к берегу, и велел перевезти себя за реку. И когда плыли они, взглянул Игорь на гребца того и увидел, что это девица (а это была блаженная Ольга) совсем юная, красивая и отважная. Он никогда ее раньше не видел, и вид ее поразил его (а ведь сказано в Писании: «Похотливые очи зарятся на запретное»). И разгорелась в нем страсть, и обратился он к ней с бесстыдными словами. Она же поняла коварство этих непристойных слов и, пресекая его непристойные речи, не как юная, но как умудренная зрелым умом, сказала, обличая его: «Зачем напрасно позоришь себя, о князь, склоняя меня на срам? Зачем, думая о неподобающих вещах, постыдные слова произносишь? Не обольщайся, видя меня, молодую девушку, совсем одну, и не надейся – не возьмешь меня силой. Хоть я неученая, и очень молодая, и проста нравом, как ты видишь, но я понимаю, что ты обидеть меня хочешь и говоришь непристойные слова, которых я и слышать не хочу. Лучше подумай о себе, откажись от своего помысла. Пока ты юн, блюди себя, чтобы не победило тебя неразумие, чтобы не пострадать тебе самому. Откажись от всякого беззакония и неправды – если ты сам будешь побежден разными постыдными делами, то как сможешь другим запрещать неправду и как сможешь праведно управлять державой своей? Знай, что если ты не перестанешь соблазняться моей беззащитностью, то лучше мне будет, чтобы глубина реки этой поглотила меня, чем быть тебе на соблазн, так я избегну поругания и позора, а ты не впадешь в соблазн из-за меня». И много другого разумного сказала она о целомудрии. Это первое проявление, благое и достойное удивления, благоразумного юношеского целомудрия блаженной Ольги, еще не знающей Бога и заповедей его не слышавшей. Такую премудрость и чистоты соблюдение обрела она от Бога, что удивился Игорь зрелому ее разуму и благоразумным ее словам. И сразу Игорь отказался от своего юношеского порыва, и, устыдившись, в молчании перебрался через реку, запечатлев все это в сердце своем до времени, и вернулся в Киев. Когда же пришло время, повелел он, чтобы нашли ему невесту, и стали ему подыскивать ее, как это было в обычае для властителей. И многими он пренебрег и вспомнил дивную в девицах Ольгу, отвагу и красоту которой видел своими глазами, и из уст которой слышал речи разумные, и целомудренный нрав которой видел. И послал он за ней родича своего, вышеназванного князя Олега, и взял ее в жены с подобающей честью, и так сочетались они законным браком[37]37
  То же.


[Закрыть].

Слушая сказку, не принято задавать вопросы, а иначе мы спросили бы: каким это образом Игорь охотился почти за тысячу километров от Киева – по тем временам это два месяца пути? Дмитрий Ростовский написал, что Игорь охотился под Псковом в то время, как они с Олегом по делам управления пребывали в Новгороде, но несколько путается: было это до их вокняжения в Киеве или после. (Даже в этом случае молодой человек заблудился километров на двести.) И почему оказался так далеко от дома совершенно один – никаких его спутников в той утлой лодочке явно не было, как не было и лошади, без которой ему придется эти двести километров проделать пешком. Но таких вопросов не задают, слушая о приключениях царевича, который свободно бродит «один, как перст, без провожатого» по чудесным царствам и встречает прекрасных девиц, богатырш и волшебниц. На такое же восприятие рассчитан и этот сюжет. Мы уже в достаточной степени рассмотрели вопрос, почему реальная Ольга не могла быть «девушкой с перевоза». Но и сама история ясно обнаруживает фольклорные истоки «дозамужней профессии» Ольги. «Степенная книга» писалась в Москве, где местные псковские реалии известны были плохо: наличие перевоза там весьма сомнительно. Близ Выбутского погоста находится очень длинный порожистый участок, который переходят вброд. Именно перевоз мог в этом сюжете возникнуть по аналогии с Кием, который тоже «незнающими» выставлялся как перевозчик. Как писал С. В. Алексеев в статье «Начальный летописный свод и предания о дописьменной истории»: «…в Начальном своде уже упоминаются различные, явно фольклорные, версии образа Кия: Кий-князь, Кий-охотник, Кий-перевозчик. Если первые два варианта успешно контаминируются летописцем ниже, то с последним (Кий-перевозчик) дело обстоит сложнее. Занятие перевозом являлось эквивалентом «простого» происхождения. Когда в народном сознании княгиня Ольга сделалась простолюдинкой по происхождению, фольклор превратил ее именно в перевозчицу».

Вероятно, образ Кия-перевозчика изначально определил «добрачную профессию» Ольги: как Кий был первым киевским князем и основателем самого города, так она была первой христианкой в его роду и «начальницей веры» на Руси. Поэтому вполне естественно, что у них нашлось нечто общее: начальная точка, с которой они начали свое восхождение.

Но и сам по себе брод, перевоз, переправа через реку в славянской мифологии – весьма значимые явления. У славян есть близкие к этому сюжету фольклорные мотивы, основанные на образах «добрый молодец – красна девица – переправа через реку». Например, в песне «Когда было молодцу пора-время великая» из Сборника Кирши Данилова (XVIII в.) молодец подъезжает к реке Смородине и просит ее показать броды и мосточки. Река отвечает ему «человеческим голосом, да и душой красной девицей», что обычно берет с «кониного брода» по коню, а с калинова мосточка – по удалому молодцу», но его она и так пропустит. Переехав через речку, молодец начинает над ней насмехаться, дескать, «она хуже, быстра река, тое лужи дожжевыя». Тогда река Смородина заманивает его и, разлившись, топит в глубоком омуте, приговаривая, что погубила его похвальба. Мотив этот, видимо, общеславянский: в южнорусском фольклоре есть сюжет о встрече молодца с «бродницей» или «вилой-водарицей», которая охраняет реку либо переправу и в уплату требует от проезжающих части тела. Причем погубить может даже того, кто после встречи с ней якобы благополучно уехал домой – он умирает уже там.

В сказках о Царь-девице царевич, отправившись на охоту, выходит на берег моря и видит подплывающую на кораблях Царь-девицу; правда, она, в отличие от нашей перевозчицы, уже его любит и весь дальнейший сюжет ведет к их браку.

Все эти истории, конечно, возникли не случайно. В представлениях славян брод – это локус, связанный с представлением о переходе души в мир иной. Самый древний «перевозчик» – это хозяин мира мертвых, перевозящий умерших на тот свет. В славянском фольклоре, в заговорах, сохранился жутковатый образ – «стар матер человек», который везет мертвое тело по речке Смородинке. В глубокой древности образ воды был тесно связан с образом смерти; это засвидетельствовано сближением корня nav– («корабль», отсюда – навигация) со словами, обозначающими загробный мир – «навь». Отсюда обычай погребения в лодке, известный у многих народов. Но мы приведем только один пример: в том древнерусской камерном могильнике Пскова Х века, о котором мы уже неоднократно рассказывали, имеется погребение мальчика в лодке, использованной в качестве гроба.

Отсюда вытекает следующий важный символ бродапереправы – перемена общественного и семейного статуса человека, то есть вступление в брак. В древности переход в другой, более высший, полноправный статус мыслился как смерть в старом качестве и возрождение в новом; переход совершается через воду, и отсюда тесная связь архаичной свадебной обрядности с водой. Для заключения брака требовалось переехать через реку, объехать вокруг озера, обойти вокруг колодца… Таким образом, сюжет «переправа» для носителя архаичного мышления означал и смерть, и рождение, и свадьбу, и любовное влечение. Поэтому разнообразные связанные в переправой сюжеты очень часты в свадебных песнях. Самая известная, мне кажется, в современности песня с этим мотивом «По Дону гуляет казак молодой», которая кончается гибелью невесты, упавшей в моста по дороге в церковь.

Уже сам этот мотив «переправа – свадьба» отчетливо выражен в сюжете о встрече на перевозе двух будущих супругов – Игоря и Ольги. Увидев Ольгу в лодке, Игорь воспылал к ней страстью. Но это же страсть, будучи дурно направлена, грозила ему гибелью, как гибли юноши, повстречавшие на броде «бродницу» или «вилу-водарицу». «Пока ты юн, блюди себя, чтобы не победило тебя неразумие, чтобы не пострадать тебе самому. Откажись от всякого беззакония и неправды – если ты сам будешь побежден разными постыдными делами, то как сможешь другим запрещать неправду и как сможешь праведно управлять державой своей?» – говорит ему Ольга, и это дает понять, что Игорь сейчас рискует своим будущим благополучием как правитель.

«В свадебных песнях русских и белорусов мотив перехода имеет семантику благополучного брачного перехода: жених переводит невесту по кладкежердочке на свою сторону. Изредка исполняемая песня с мотивом «падения» жениха носит испытательный, или инициальный, смысл: жениха «спасают» невеста, сваха, брат»[38]38
  Бернштам Т.А. «Герой и его женщины: образы предков в мифологии восточных славян»


[Закрыть], – пишет Бернштам Т.А. в книге «Герой и его женщины: образы предков в мифологии восточных славян». Как видим, проповедь Ольги спасла Игоря от падения, а сам он внял поучению и отказался от греховных посягательств, что можно счесть за успешное прохождение будущим женихом испытания.

Итак, сюжет о встрече девушки и молодца на переправе, где один должен помочь другому пересечь водную преграду – либо между ними возникает спор – имеет очень толстую мифологическую «подкладку», основанную на архетипе «переправа души на тот свет – переход в брачный статус». В этом смысле созданный в XVI веке «любовный роман» продолжал древнейшие мотивы, очень хорошо узнаваемые для любого носителя славянской мифологической культуры.

Но есть и другой, не менее важный аспект. Ведь речь идет не просто о девушке и даже не просто княгине, но о первой официальной христианке Руси. Не забудем, что «Степенная книга» создавалась, как и почти вся древнерусская книжность, в церковной среде: «проект» велся под покровительством самого митрополита Московского и всея Руси Макария. Создавали ее люди, весьма сведущие в Священном Писании и всей христианской символике. Я не пытаюсь с ними тягаться в этом вопросе, но символизм сюжета о перевозе ясно виден невооруженным глазом.

Если мы обратимся к христианскому символизму, то здесь найдем все ту же переправу как символ перехода, но уже духовного – от греховности к спасению. Вода – символ быстротекущего времени и символ Крещения. Один из многочисленных символов Христа – ручей, тот самый источник, который вытекает из-под Древа Жизни в раю, вода живая. Это о нем говорится в Евангелии: «а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нём источником воды, текущей в жизнь вечную»[39]39
  Евангелие от Иоанна 4:14 – Ин 4:14.


[Закрыть].

Вот что писал о воде святитель Феолипт Филадельфийский (1252–1325 гг):

«Речения Господа подлинно есть вода живая и текучая. Вода – поскольку они увлажняют и освежают тех, кого сожигает жар лукавой похоти; живая – поскольку воскрешает тех, кого погубило нерадение, побуждая их к рвению о Господе; текучая – поскольку эти речения не замыкаются в сердце, пребывая там сокрытыми, но устремляются через уста, истекая из бьющего в душе ключа любви, и гласом проповеди радуют сердца людей посредством благодати, преисполняющей их…»[40]40
  Оглашение 4, Пятому после Пасхи воскресному дню (3).


[Закрыть]

Эта цитата фактически другими словами описывает суть встречи на перевозе: Игорь здесь символизирует тех, «кого сожигает жар лукавой похоти», а Ольга – воду речений Господа, которая охлаждает чувственные порывы. Речения изливаются через ее уста, из ключа любви в сердце. Вспомним строки из ранних житий – «с тихостию и любовию от всего сердца своего». Эта встреча – символ всей деятельности Ольги-святой, которая символически «перевезла» Русь от язычества к христианству, для начала проповедью наставив на ум собственного будущего мужа и тем самым завоевав его.

Таким образом, даже беглый осмотр данной темы показывает удивительнейший сплав языческих и христианских мотивов, соединенных в образе Ольги: невесты – перевозчицы – крестительницы. Здесь мотив «мудрой девы», которая разумной беседой добывает себе высокопоставленного мужа. Здесь мотив «вилы-водарицы», которая взимает с юнака подать – «обе белые руки». Мотив брака – перехода парня и девушки через воду. Но в эти «старые мехи» создатели «Степенной книги» влили «новое вино» – в сюжет, привычный любому средневековому человеку, они вложили содержание, старое и новое одновременно. По-старому на перевозе состоялась встреча будущих супругов, и Игорь, переправившись, сделал первый шаг к будущей женитьбе. По-новому – перед нами не бродница и не Царь-девица, а дева, от рождения имеющая христианские понятия о добродетели. Сегодня она перевезла через реку одинокого охотника, а уже вскоре ей предстоит осуществить «перевоз» всей Руси от «похотливой» эпохи язычества к добродетельной эпохе христианства – она началась с проповеди из уст равноапостольной княгини Ольги, которую наставляли не люди, а сам бог.

Таким образом, мы видим, что хотя сюжет о «девушке с перевоза» к реальному образу княгини Ольги никакого отношения не имеет, он, будучи основан на очень древней брачной символике, одновременно хорошо выражает смысл мифа о святой «перевозчице», перевезшей Русь к новой духовной жизни. Уже тогда, в XVI веке, образ княгини Ольги соткан из совершенно разных. Жестокая бродница, решительная Царь-девица, святая, исполненная любви – все это она.