Текст книги "Малуша. Книга 2. Пламя северных вод"

– Нет. Просто я всю жизнь прожил рядом со Святославом и хорошо его знаю. Спасибо за пиво, госпожа. – Вестим поклонился Сванхейд и, обернувшись, кивнул Мальфрид. – Лучше мне сейчас уйти, пока не дошло до непоправимого. Но у тебя-то хватит ума понять, кто здесь губит себя своим неразумием.

Посадник вышел. Сигват, проводив его глазами, снова сел. Мальфрид еще раз налила всем пива: не участвуя в беседе, остальные имели время свое выпить.

Несколько мгновений все молчали. Мальфрид подавила вздох: она поняла Вестима лучше всех присутствующих. Между ним и ею имелось кое-что общее: Вестим тоже был сыном погибшего князя, Дивислава ловацкого, чьи земли отошли к захватчику, Ингвару, а дети попали в заложники и выросли при дворе победителей. Двадцать шесть лет назад род Вестима был сметен и уничтожен напирающей русью, а теперь он видел, как ту участь себе готовит варяжский род, старейший и знатнейший на славянских землях.

Бер косился на двоюродного дядю, сердито раздувая ноздри, но молчал, обуздывая гнев в присутствии старших. Мальфрид застыла у края стола, тихонько поставив на него кувшин и делая вид, будто она здесь только ради пригляда за угощением. Сердце у нее сильно билось. В речах Вестима она увидела и услышала Святослава как живого. Может, посадник и не повторил его точные слова, но очень полно донес его непреклонную решимость поступать по-своему и не потерпеть ни малейшего неповиновения своим замыслам, ни малейших препятствий на пути к победам и славе.

– Сигват, я тебя не узнаю, – удивительно мягко произнесла наконец Сванхейд. – Ты ходил с Ингваром на греков. Бывал в боях и покрыл себя славой. А теперь, когда есть новый случай пойти в такую же богатую страну, добыть славу для себя, братьев или сыновей, привезти добычу и возвысить свой род, ты почему-то противишься! Многие люди двадцать лет дожидаются такого случая, а ты сам отталкиваешь ложку ото рта!

– Свободный человек сам решает, когда нести ложку в рот и что в нее положить, – ворчливо отозвался Сигват. После ухода Вестима он старался взять себя в руки и принять учтивый вид. – А если он доверяет это другим, то чего и дивиться, если в ложке окажется кусок… кое-что невкусное.

– В делах войны Святославу можно доверять, – заверил Шигберн. – Он еще так молод, но у него за спиной столько побед! Древляне, волыняне, другие южные племена. Боги любят его. Он обретет славу, и всякий, кто последует за его стягом, войдет за ним и в Валгаллу.

– Я не желаю, чтобы меня тащили в Валгаллу на веревке! – Сигват опять начал злиться. – Я не баран! Я равен ему родом, а если не равен положением, то это не моя вина и не моего отца! – Он бросил взгляд на Сванхейд, в котором мелькнуло осуждение. – Ингвар захватил Киев благодаря своей женитьбе – так чего он не удовлетворился этим! Если бы он оставил Гарды братьям, как сделал бы всякий разумный человек…

– Хватит об этом, Сигват! – Сванхейд нахмурилась и подняла руку, унимая его. – Прошлого не переменишь.

– Хорошо. Пусть. Мы не изменим прошлое, но пока еще, слава богам, в наших руках достойно устроить свое будущее. Самим, так, как нравится нам, а не какому-то… удальцу, которого мы не видели в лицо уже двенадцать лет.

– И как же тебе нравится? – не без вызова полюбопытствовал Бер.

– Мы все с вами – один род. – Сигват посмотрел на него и на Сванхейд. – Нас здесь осталось не так много. Но у нас есть поддержка. Мои родичи по матери – разумные люди, – он взглянул на Храбровита, – да и другие тоже понимают, как нужно защищать свою волю.

– Дань мы платим, такой ряд положен, – кивнул Храбровит. – Но чтобы сынов своих куда попало посылать, такого уговору не было у нас. Где та Ока, на кой леший она нам сдалась? Сгубят там парней, вот и весь сказ! Почем я знаю, что он за князь? Мы ему дань даем – а он нам что? Верно боярин говорит – за холопов нас держат.

– Тебя, госпожа, уважают везде, – снова обратился к Сванхейд Сигват. – И словене, и варяги. И в Свеаланде, и в других краях. Даже Святослав тебя уважает. Если мы все будем держаться вместе, то нас не так-то легко будет принудить ни к чему, что нам не нравится. Но спасение наше в одном – в единстве.

– Чтобы иметь единство в делах, нужно иметь единство в мыслях, – заметила Сванхейд. – А ты, я смотрю…

– Нам легче будет прийти к единству в мыслях, если мы поймем, что в этом наше спасение. А уж тогда, если Святослав будет знать, что все люди в Гардах заодно и знают свои права… Ему придется говорить с нами по-другому! И не принуждать нас, как рабов, грозя отнять последнюю корку…

– Сигват, чего ты хочешь? – Сванхейд уже устала от этой беседы. – Говори прямо, я бестолковая старая женщина…

– Я хочу того же, что уже получали другие знатные люди в схожем положении. Скажи-ка, родич, – вдруг обратился Сигват к Беру. – у твоей матери ведь были сестры?

– Само собой. – Бер так удивился от перемены разговора, что не сразу нашелся с ответом. – Две… нет, три. Одна сводная. Самая старшая – от другого отца. Которая боярыня будгощская.

– Она нам сейчас не нужна. Назови-ка мне родных сестер твоей матери.

– Эльга, княгиня киевская. И Володея, княгиня черниговская.

– А когда она вышла замуж, ее муж уже был черниговским князем?

– Да… нет! Когда она выходила замуж, он был воеводой. Посадником. А князем Грозничар стал между первым и вторым походом на греков.

– Как ты мыслишь – почему? – Сигват склонил голову набок.

– М-мм, этого я не знаю точно. – Бер взглядом попросил помощи у Сванхейд.

Мальфрид могла бы оказать ему эту помощь, но ее никто спросить не догадывался.

– Я сам скажу тебе. Для нового похода на греков Ингвару были очень нужны союзники. Люди, способные дать войско. И он знал, чем покупать любовь и доверие. Он признал за Грозничаром звание князя, тем более что тот был его свояком. И они собрали хорошее войско, так что для победы им не пришлось идти дальше Дуная. Разве Ингвар глупо поступил? Он получил огромную добычу и прочие выгоды без единого сражения! Не потеряв в бою ни одного человека! Святослав умно сделал бы, если бы пошел тропой своего отца. И ты, госпожа, как его бабка, женщина королевского рода… – Сигват остановился перевести дух, – ты, которой он обязан своим положением князя… всего этого, – он обвел рукой вокруг себя, – а не одного только Киева, как было бы справедливее… Ты могла бы дать ему мудрый совет.

Сванхейд подумала, пытаясь понять, в чем этот совет должен заключаться.

– У Святослав же есть сестра? – Она посмотрела на Мальфрид как наиболее осведомленную в этих делах.

Все прочие тоже повернулись к девушке.

– Есть. Браня. Бранеслава. Ей сейчас должно быть… – Мальфрид прикинула, сколько времени прошло, – лет двенадцать. Она родилась в год после войны со смолянами. И за год до Ингоревой смерти.

– Сигват, уж не сватаешься ли ты за эту девочку? – Сванхейд недоверчиво покачала головой.

– Так далеко я не заходил… – Тот был озадачен; похоже, он и не знал, что у Святослава имеется сестра.

– Ну а куда же ты заходил? – нетерпеливо спросил Бер.

– Мы достигли бы цели, если бы ты, госпожа, отдала в жены моему сыну вот эту девушку. – Сигват указал на Мальфрид.

Та слегка вздрогнула от неожиданности, но тут же вспомнила поединок купальским вечером. Крик толпы, Добро́та, задницей вверх висящий в руках у Дедича… Искаженное от усилия, покрасневшее лицо жреца, вздувшиеся мышцы плеча…

Приоткрыв рот, она взглянула на Бера, и тот сам все вспомнил.

– Вот почему вы бились за нее на Купалиях! – воскликнул Бер. – Ты уже тогда все это придумал, да?

– Но от Святослава не было ж еще вестей! – удивился Шигберн.

– К чему дело-то идет, было ясно, – заметил Бергтор.

– Послушай меня, госпожа! – Сигват повысил голос. – Да, я давно понял: рано или поздно нам придется биться за свою свободу. Если ты отдашь внучку за моего сына, мы вновь станем одним родом, и всем будет ясно: мы ценим свое единство, свои старинные права и не намерены никому их уступать!

Никто ему не ответил. Трудно было что-то возразить против уважения к своему роду и правам, и в то же время Мальфрид ясно видела по лицам Сванхейд, Бера, Шигберна и даже Торкиля, что среди них нет сторонников этого брака.

– Сейчас нет смысла обсуждать ее замужество, – сказала Сванхейд. – Мальфрид – невеста Волха и не сможет выйти замуж еще почти год.

– Но мы могли бы обручить их.

– Разве обычай дозволяет невесте Волха обручаться? – Сванхейд взглянула на Храбровита.

Тот покачал головой:

– Если раньше была девка сговорена, тогда ничего. А коли Волх уж выбравше ее, тогда ждать надобно. От простого-то жениха не обручают, то чести противно. А уж от этого…

Старейшина снова покачал головой, не веря, что может найтись столь дерзновенный глупец.

Сигват с досадой поджал губы: его подвел собственный союзник.

– Но мы могли бы… договориться с тобой, госпожа, что это обручение будет заключено, когда выйдет срок…

– Прости, родич! – Сванхейд вздохнула и утомленно опустила веки. – Я – усталая старая женщина. Для меня слишком много новостей на один день. Мы поговорим об этом позже. Но кое-что я могу сказать тебе и сейчас. В нашем роду не принято отдавать деву за человека, который еще ничем себя не проявил. А твой сын пока…

– Вот ему бы с князем и пойти, – подхватил Шигберн. – Сходил бы в поход тем летом, прославился бы, а тем временем и срок девушке выйдет. Тогда брак был бы приличный, никто нас не осудил бы…

– Я вижу, – Сигват поднялся на ноги и упер руку в бок, – что ты, госпожа, не расположена к разумному соглашению. Ты ищешь способ отклонить мое предложение, а не принять. Ты вольна в себе и своих детях. Но вот что я тебе скажу… Как бы тебе не пожалеть о своем…

– О чем? – с тихим вызовом спросил Бер. Он изо всех сил старался не выказать неуважения к старшему родичу, но Мальфрид видела, что поведением Сигвата он взбешен. – О чем своем?

– Вы пожалеете о своем упрямстве еще до конца этого лета! – повернулся к нему Сигват, не смея бросить упрек самой Сванхейд. – Еще до жатвы! Вот что я вам скажу! И тогда вы вспомните, какой достойный и для всех почетный выход я вам предлагал!

Когда Сигват с братом и Храбровитом удалились, оставшиеся некоторое время молчали. У Сванхейд был утомленный вид, у Бера – злой, а остальные пребывали в тревожной растерянности.

– Вот что, госпожа, – наконец подал голос Торкиль. – А не послать ли тебе в Ладогу к Ингорю? Он человек умный. Пусть хотя бы знает, что у нас тут за дела.

– Ингорь ладожский? – Сванхейд подняла бледное лицо.

– Вестим сам к нему пошлет, – заметил Бер, еще не остыв. – Ему ведь тоже войско собирать.

– Но обсудить с ним эти дела было б не лишним, – поддержал Бергтор. – Да и дружина его… тоже пригодится, если что.

– А давайте-ка я к нему съезжу! – оживился Бер. Ему хотелось немедленно сделать хоть что-то. – Поговорим, чего он скажет? Будет Сигват знать, что Ингорь ладожский на нашей стороне, может, поумерит пыл свой.

– Когда ты хочешь ехать?

– Да хоть сейчас. Чего тянуть?

Сванхейд подумала немного.

– Пожалуй, вы правы. Поезжай к нему. Но только, – она перевела дух, устав от тревог, – не задерживайся. Я уже не та, что прежде. Мне хочется иметь при себе мою главную опору.

– Не тревожься, дроттнинг. – Бер подошел к ней, встал на колени и коснулся лбом колен Сванхейд. – Чего рассиживаться, не йоль ведь. Через три дня буду на месте, дней в двенадцать туда и обратно обернусь.

Сванхейд ласково опустила иссохшую морщинистую кисть на его светлые вьющиеся волосы – наследство всех мужчин семьи. Сквозь печаль и нежность на ее лице читалась некая мысль, направленная к чему-то очень далекому. Возможно, и она сейчас думала о восьмерых сыновьях, которых произвела на свет. Хакон, Бьёрн, Ингвар, еще Хакон, Тородд, еще Хакон, Эйрик, Энунд. Что, если бы все они были сейчас живы и не разлетелись по свету? Судьба рода тогда сложилась бы иначе. Но и единственным бывшим при ней внуком она могла гордиться – Бер без колебаний в одиночку подставлял плечи под нелегкий груз.

* * *

Мальфрид стояла на речной веже, глядя на реку. Накрапывал дождь, и она придерживала на груди края большого серого платка из грубой шерсти. Бер уехал четыре дня назад, сейчас идет пятый. Вернее, не идет, а ползет улиточьим шагом, спотыкаясь о каждую песчинку. Она отчаянно скучала по Беру – без него весь Хольмгард опустел. Мальфрид находила себе разные дела по хозяйству, надеясь отвлечься, но помогало слабо. Когда перемеришь остатки зерна, кажется, что дней семь миновало за этим делом, а оглянешься – день все тот же.

Бер уже в Ладоге. Вниз по Волхову туда пути дня на три-четыре. Задерживают пороги, но река поднялась от дождей, а у Бера с собой почти никакого груза, кроме обычных дорожных пожитков и припасов, – пройдут легко.

По Волхову ползла в сторону озера большая лодка. Мальфрид узнала ее: из Унечади. Как и все здешние жители, она уже знала многие лодки из прибрежных селений. Старейшина Стремислав отправился в Перынь? Зачем? Сегодня никакого торжества не ожидалось. Но мало ли какое у него дело?

«И у Лубенца тоже?» – подумала Мальфрид, вспомнив, что чуть ранее видела лодку из Гремятицы. С чего это они все туда потянулись? Если в Перыни назначались советы или жертвоприношения, оттуда рассылали гонцов по всем селениям, и к варягам тоже. Но никто из Перыни не приезжал, в этом Мальфрид была уверена.

Кое-что прояснилось на следующий день, но Мальфрид не знала об этом. Она видела, как Белава, скотница, провела к Сванхейд оратая из Конищей, одного из тех, что приезжал забирать навоз для своих полей, ну так и что?

– Ты госпожа добрая, мы одного добра от тебя сколько лет видевше, – говорил мужик, стоя перед Сванхейд и потирая только что вымытые руки. Опасаясь, что от него несет навозом, он стеснялся подходить к ней ближе, чем на три шага, и Сванхейд приходилось тянуться вперед, чтобы как следует разобрать запинающуюся речь. – Отец мне сказал: ты как поедешь, Лыкоша, за навозом, так ты скажи хозяйке-то… Чтобы ей, стало быть, ведать…

– Что просил передать мне твой отец? – подбодрила его Сванхейд.

– Звали вчера в Перынь, от Храбровита к нам присылали, и отец, стало быть, ездивше. Мы-то сено убиравше, благо разъяснилось, пока подсохше, а он ездивше…

– В Перыни вчера собирались люди?

– Отцы все собирались, да.

– И о чем там шел разговор?

– Об жатве, стало быть. Худо дело. Вымочит нас опять, сам-два соберем, как жить будем? Корьем питаться. И Храбровит речи такие вел, что, стало быть, надобно жертву Волху.

Сванхейд переменилась в лице. Будто холодным ветром вдруг потянуло среди хмурого, но довольно теплого дня.

– Такое, говорит, дело, что третий год хлеб не родится. Гневен, стало быть, отец наш. Желает невесту свою.

– Храбровит предложил отправить к Волху его невесту, чтобы тот унял дожди и послал урожайный год?

– Истовое слово молвивше, госпожа.

– И что люди решили? – невозмутимо спросила Сванхейд, будто ее это не касалось.

– Ведогость сказал, будет волю богов пытать. Как будет день хороший, так он и вызнает, угодно то Волху или нет. Может, иной какой жертвы желает господин? Оно ведь такое дело, – мужик с доверительным видом подался к Сванхейд, – доведись до меня, я бы вместо девки лучше коня доброго взял. А то наш старый уже, бредет-спотыкается, хоть сам в соху да борону впрягайся. Может, и ему бы коня лучше, чем девку. Ну так отец мне говорит: ступай, Лыкоша, скажи госпоже. Как там ни рассудят, а ей знать бы следовало…

– Поклонись от меня отцу, передай: я благодарна. – Сванхейд спокойно наклонила голову. – Я дружбы вашей не забуду, коли буду жива.

Отпустив мужика, Сванхейд еще долго сидела одна. Уже пришла Мальфрид подавать ей обед, а старая госпожа все молчала, думая о чем-то своем. Мальфрид, у которой тоже сумрачно было на душе, не стала ее тревожить разговорами.

Вечером Сванхейд велела позвать к ней ее обычных советчиков, но Мальфрид отослала, придумав какое-то дело. Управившись, Мальфрид больше не выходила и легла спать. В обычные дни она, уложив Колоска, долго сидела или бродила с Бером, который редко отправлялся в постель до полуночи (ему ведь не надо было вставать на заре к коровам), но без него ложилась почти вместе с чадом, чтобы этот день поскорее кончился.

* * *

Назавтра, к удивлению Мальфрид, к ним вновь явился Сигват. Сванхейд встретила его без удовольствия, не ожидая от гостя ничего доброго.

– А где же твоя внучка? – В гриднице Сигват огляделся. – Неужели ты, госпожа, так сердита на меня, что даже не хочешь угостить пивом с дороги?

Сванхейд кивнула служанкам, чтобы позвали Мальфрид. Явившись с кувшином, та обнаружила, что Сигват привел с собой и брата Исольва, и старшего сына. Добро́та при виде нее встал и поклонился со своей обычной приветливой улыбкой. Мальфрид заставила себя улыбнуться в ответ, но на сердце стало тревожно. Лица Сванхейд да и нарочито оживленного Сигвата не обещали добрых вестей. Никогда прежде его светло-серые, как грязный лед, глаза навыкате не казались ей такими неприятными.

Тем временем вошли Шигберн и Торкиль. Ответив на их приветствие, Сигват еще некоторое время смотрел на дверь.

– А где же твой внук, госпожа?

– На лову, – обронила Сванхейд. – Сегодня я не жду его домой.

Бер взял с собой лишь десяток оружников, и его отъезд вниз по Волхову не привлек ничьего внимания.

Вошел Бергтор – рабочую рубаху и передник он наскоро снял, одевшись в чистое, но руки его с крупными кистями оставались черными. Копоть железа так прочно въелась в кожу, что даже в могилу он ляжет со всеми своими орудиями и с такими вот черными руками.

– Жаль, – заметил Сигват. – Нам пригодился бы его совет. Раз уж он остался старшим мужчиной в твоей семье, госпожа…

Мальфрид заметила, как при этих словах переглянулись Исольв и Добро́та: они этого сожаления явно не разделяли. Легко было понять почему. Если уж Сигват привел сына, значит, опять речь пойдет о сватовстве. А для его домочадцев не составляло тайны, что Бер – непримиримый противник этого замысла.

– Придется нам обойтись без него – откладывать такие новости неразумно.

– Какие же новости ты привез?

Сванхейд выжидательно смотрела на племянника, подперев щеку рукой. Но в глазах ее было скорее ожидание неизбежного, чем любопытство: госпожа уже знала самое важное.

– На днях жрецы собирали в Перыни старейшин, – начал Сигват.

Мальфрид вспомнила лодки и челны на реке и отметила: это правда.

– Ты разве был там?

– Нет, но меня уведомил Храбровит. Я знаю, о чем там говорилось.

– О чем же?

– О том, что если дожди не прекратятся и вторая половина лета не будет теплой, то мы все опять останемся без хлеба. У людей, которые сеяли на палах, был запас ржи, но теперь он подходит к концу. А те, кто сеял на притеребах, голодали уже прошлой зимой. Люди встревожены и не хотят нового неурожайного лета. Они немало говорили о князе. Многие держатся мнения, что боги огневались на Святослава, который пренебрегает ими. Кое-кто даже завел речь о том, что если Святослав не станет уважать нас и заботиться, как подобает отцу о своих чадах, то поозёрам придется поискать себе другого князя…

– Другого? – Сванхейд наклонилась вперед. – Кого же это?

Как будто гость предложил вместо этого, слишком хмурого солнца поискать другое.

– Про это у людей еще нет согласия. – Лицо Сигвата омрачилось: видимо, поддержало его не так много старейшин, как он рассчитывал. – Жрецы предлагают послать на остров Буян в Велетское море, где живут самые мудрые старцы, ведающие былое и грядущее, за советом.

– Очень здравая мысль! – с едва уловимой насмешкой отметила Сванхейд.

– Уж куда лучше! – согласился Бергтор. – Туда одной дороги с полгода, а в таком деле главное – не спешить…

– Но пока у нас нет князя, – не без яда в голосе продолжал Сигват, – людей очень волнует неурожай. Говорили, что мы должны сами умерить гнев господина Волха. И для этого у нас есть средство, за которым не надо ездить на остров Буян. Не зря же каждую весну для Волха выбирают невесту. Люди склоняются к мысли, что настал срок отослать ее к жениху, дабы порадовать его и вымолить милость.

Почувствовав, что все вдруг воззрились на нее, Мальфрид очнулась. Речи Сигвата навели ее на воспоминание: земля Бужанская, Бабина гора, седой старик, на чьем белом лбу как будто всегда лежал небесный луч. «На синем-море окияне стоит остров Буян, – рассказывал ей старик, чье имя она позабыла. – На острове на Буяне лежит нарочитая змея Македоница, всем змеям мать. На том острове сидит на осоке зеленой птица, всем птицам старшая; стоит там Сыр-Матёр-Дуб, а на нем сидит Ворон Воронович, всем воронам старший брат, – как он встрепенется, все сине море всколыхнется…»

Не то чтобы она просила старика: он видел свою обязанность в том, чтобы обучать устройству мира всякого, кто к нему наведается. Но делать ей тогда было больше нечего, и она слушала, отдаваясь на волю вожатого, который своими слабыми глазами очень ясно видел все эти дива. Тот исток, где зарождается все сущее на свете: птицы, рыбы, звери…

– А… Что? – Мальфрид вдруг обнаружила, что все в гриднице смотрят на нее и чего-то ждут. – Ты что-то приказала, госпожа?

Вместо ответа Сванхейд перевела взгляд на Сигвата:

– И что же люди ответили?

– Ведогость сказал, что такое дело нельзя решить в один присест, нужно узнать волю богов, а для этого не всякий день пригоден. Что в тот день, когда боги отзовутся, он узнает, истинно ли Волхов желает получить свою невесту. Не хотел бы я быть вестником беды, но тебе, госпожа, следует обдумать… что ты будешь делать, когда из Перыни явятся за твоей внучкой, чтобы отдать ее Волхову.

– Что значит – отдать? – спросила Мальфрид.

Ей не полагалось задавать вопросы, но дело уж слишком близко касалось ее. А все остальные молчали.

– Неужели родичи не рассказали тебе, зачем для Волхова всякий год избирают невесту? – удивился Сигват. – Госпожа, твоя внучка не знает, какая честь ей предстоит?

– Этого не бывало уже много лет, – неохотно ответила Сванхейд. – Очень много. Лет пятнадцать, да, Шигберн?

– Это случилось в последний раз четырнадцать лет назад, – с готовностью уточнил Сигват. – Я посылал спросить у Ведогостя, уж он-то знает. Он сам и отвозил ту девушку на середину реки, откуда она сошла в волны со связанными руками, чтобы быстрее пойти ко дну. Ты, наверное, помнишь, какое было тяжелое лето: сперва страшное половодье, когда смывало селения, а потом сплошные дожди.

– На новое лето Святослав к нам и приехал, – припомнил Шигберн. – Тогда и смиловались боги.

Сванхейд поджала губы: она вспомнила те дни и встревожилась еще сильнее. Появление двенадцатилетнего Святослава, присланного отцом, поозёры приняли как знак возвращенной милости богов. И воспоминания эти были уж очень некстати.

– И я слышал, кое-кто поговаривал, что если Волх получит невесту, то взамен пошлет нам и князя, – закончил Сигват. – Прежнего или нового – это нам пока неизвестно. Но у богов уж верно есть для нас то, в чем мы так нуждаемся!

Мальфрид слушала его почти спокойно – как ей казалось, хотя в груди похолодело. Она и правда не знала… никто ей не поведал, для чего Волху выбирают невесту. Она думала, что от нее требуется только участие в купальском обряде, а после того до новой весны ей предстоит лишь верховодить на супрядках. Но Сигват же сказал… Та девушка… сошла в волны со связанными руками, чтобы быстрее пойти ко дну… Какая «та девушка»? На которую в ту злосчастную весну указала кость со стрелкой?

Чем яснее Мальфрид осознавала услышанное, тем неуютнее ей становилось. Как будто холодная бездна растворилась вдали, но с каждым ударом сердца придвигалась все ближе. Где-то внутри усиливалась зябкая дрожь. Не так уж трудно было доплыть от лодки, уведенной лишь на перестрел, до берега. Но совсем иное – когда увезут на середину близ озера, откуда берега едва видны… и бросят со связанными руками, чтобы быстрее… Там уже никто не захочет, чтобы она выплыла. Выплывать будет нельзя…

Перед глазами встало лицо Дедича, без слов призывавшего ее: очнись! В этот раз будет иначе… Он заворожит ее так, что она заснет наяву. И проводит… к властелину северных вод…

Мальфрид глубоко дышала – ей не хватало воздуха. Но обратись к ней сейчас кто-то с вопросом – не сумела бы ответить даже, как ее зовут. Мысли растворились, оставив в голове холодный туман.

– Не будем спешить, – сквозь этот туман донесся до нее голос Сванхейд. – Боги еще не явили своей воли. Не будем опережать ее догадками.

– Ха! Не думается мне, что Перынь упустит случай проявить власть даже над такими знатными семьями, как наша, – настаивал Сигват. – А заодно постарается успокоить народ. И чем дожидаться, пока грянет гром, нужно уже сейчас думать, что мы будем делать.

– У меня есть кое-какие мысли. – Сванхейд наконец взглянула на помертвевшую Мальфрид и успокаивающе кивнула ей. – Пока человек жив, не стоит его хоронить.

– Я мог бы оказать тебе поддержку. Этим летом я набрал новых людей в дружину и скоро буду располагать более внушительными силами. И если мы с тобой договоримся, ты можешь быть уверена – я стану защищать невесту моего сына, словно родную дочь.

Более откровенного предложения трудно было придумать. Мальфрид смотрела на прабабку, ожидая ответа. В годы молодости Сванхейд, как та рассказывала, Олав держал по семь-восемь десятков дружины – целое войско. Но с тех пор, как сбор дани и охрану торгового пути взял на себя Вестим, в Хольмгарде такие силы стали не нужны, да и не окупили бы своего содержания. Часть хирдманов, кто не имел семьи и хозяйства, Тородд три года назад увел с собой в Смоленск. В Хольмгарде остались те, кто сумел осесть, иные даже выкупили себе пашни. У Сванхейд при дворе было всего полтора десятка отроков для охраны, из них десять уехали с Бером в Ладогу. Торговые люди с сильными дружинами, возившие ее товары в Царьград и за Варяжское море, летом все находились в разъездах. Население Хольмгарда почти целиком состояло из потомков таких же хирдманов, которые в разное время сумели обзавестись хозяйством, из ремесленников и торговцев. Оружие, порой еще дедовское, среди них имели многие, и Сванхейд могла бы в случае беды собрать отряд из нескольких десятков человек. Но не хотелось и думать о войне с той самой волостью, что полтораста лет жила под рукой хольмгардских владык.

Именно поэтому противостояние будет особенно страшным, пришло в голову Мальфрид. С детства она немало слышала о подобных предметах и знала: никому не мстят так жестоко, как бывшему господину, утратившему силу. И раз уж так вышло, что выбор Волха пал на девушку из Хольмгарда, старейшины и жрецы с двойной готовностью признают, что пришел срок порадовать божество такой сладкой жертвой.

На лице Сванхейд сквозь личину деланого спокойствия просвечивало огорчение, но не удивление. Слова Сигвата ничуть ее не поразили. Она сразу поверила его известиям. А значит, нет надежды, что Сигват лишь запугивает их, пытаясь добиться своего.

Мужчины молчали, ожидая слова госпожи.

– Да, очень жаль, что внука моего нет дома, – сказала наконец Сванхейд. – Мой внук Берислав при всех его достоинствах отличается порой лишней горячностью и прямотой. И ты знаешь, Сигват, что он сказал бы тебе сейчас?

Бер! При мысли о нем Мальфрид испугалась чуть ли не сильнее, чем за себя. Пока он жив, никакой Ящер ее не получит. И в двойной ужас ее повергала мысль, что ей придется утащить за собой в озеро и Бера, потому что он не смирится с такой участью для нее.

– Он сказал бы, – не повышая голоса, Сванхейд наклонилась вперед, – что ты сам все это и затеял, Сигват. Что ты через Храбровита навел людей на мысль о жертве. И сделал ты это для того, чтобы вынудить меня отдать тебе мою правнучку. Деву из Хольмгарда, наследницу наших властных прав. С такой женщиной в роду ты и правда мог бы требовать, чтобы тебя признали князем в Поозёрье, каким был твой дед Хакон. Возможно, ничего бы и не вышло. Но без моего согласия не выйдет уж точно.

– Ты понимаешь, что все мы на полном парусе мчимся к гибели! – Сигват и не пытался возражать ей. – Святослав бросил эту землю, но требует дани и войска! Боги гневаются на него! Люди оскорблены! Они ухватятся за возможность порадовать Волха и отмстить вашему роду за все: за прошлое и настоящее! За убийства их старых князей! И Призор с его родом! И Будгощ! И Люботеш! Их дедов убили, их сыновей и внуков увезли в Киев в тальб у – теперь они припомнят нам все! Ты увидишь – через день-другой они все придут сюда и потребуют эту деву! – Не глядя, он ткнул пальцем в сторону Мальфрид. – Как ты будешь ее защищать? У вас даже вал почти рассыпался, его коза перейдет! А дружины у тебя нет! Ты готова сгубить внучку ради своего упрямства? Я не знаю, как тебя уговорил тот прохвост, что приезжал из Киева двадцать лет назад, из-за чего ты все отдала Ингвару! И вот как он и его сын тебя отблагодарили!

– Замолчи, Сигват! – Сванхейд больше не могла его слушать. – Из-за своего глупого тщеславия ты натворил бед своими руками, а обвиняешь меня!

– Не я посылаю этот дождь, – Сигват ткнул за оконце, – и не моя вина, что Святослав думает о каких угодно чужих землях, только не об этой, где зародились все его права на власть! Он неугоден богам, отсюда все беды! Я предлагаю тебе средство спастись – уберечь от смерти твою деву, восстановить силу и власть нашего рода здесь, в Гардах! Я знаю, что твое упрямство крепче, чем лоб великана, но уже очень скоро ты пожалеешь об этом!

– Я никому не позволю меня запугивать! – Сванхейд вышла из терпения. – И уж тем более тебе! Убирайся и плети себе удавку где-нибудь в другом месте!

– Я уйду! – Сигват вскочил. – Если ты желаешь погибнуть, то гибни без меня! А я сделал все что мог! Никто не обвинит меня, что я не старался спасти своих родичей. Но никто не спасет обреченного!

Оба его спутника с пристыженными и огорченными лицами встали тоже. Добро́та уже не улыбался и ловил взгляд Мальфрид, но она не глядела в его сторону.

Когда Сигват и его родичи ушли, Мальфрид обессиленно опустилась на лавку. Все ее тело одеревенело, но она не замечала.

– Я знала об этом. – Сванхейд повернулась к ней. – Уже два дня. Он сказал правду насчет Перыни. Но не думай, что все пропало. Боги могут и не дать соизволения на жертву. А если дадут – я тебя выкуплю. Мы подберем рабыню или даже свободную девушку. За пять мер жита или две-три коровы многие отцы дадут дочь, чтобы тебя заменить. Они получат спасение от голодной смерти, а дева – почетную участь.

– Ну а если что, можно увезти девушку в Ладогу, – подхватил Бергтор. – Это далеко, воевода Ингорь ее не выдаст.

– У него дружина хороша, – вздохнул Шигберн. – И стены там крепкие, каменные.

«А еще там Бер», – откликнулось что-то в душе Мальфрид на эти слова.