Текст книги "Свенельд. Хазарский меч"

Но того, кто во время похода показывает себя трусом и бежит от битвы, хакан-бек велит казнить, ибо ему одному принадлежит власть над жизнью и смертью всякого человека. Если же бежал из битвы кто-то из воевод или тарханов, то смерть его бывала мучительной, а весь его род продавался в челядь. Ни славяне, ни варяги не знали такого закона, чтобы кто-то мог приговорить другого к отнятию жизни. Человек мог погибнуть в бою, пасть на поединке, мог быть убит из мести, изгнан из своих мест, если уж никак не способен соблюдать их обычаи. Но право распоряжаться чужой жизнью, обречь свободного человека на смерть, будто бессловесную скотину, одним своим словом придавало хакан-беку божественное величие.

А еще рассказывал Семир-тархан, что лет сто назад правил у хазар хакан по имени Булан. Однажды явился к нему посланец от могущественного бога и сказал, что хазары всегда будут одерживать победу, если примут закон этого бога. Булан согласился, он и его дружина приняли жидинскую веру вместе с женами, детьми и челядью, и с тех пор им дает силу и удачу самый могущественный бог, единственный истинный. Так говорил Семир-тархан, который никогда не ел и не пил вместе со славянами или русами, потому что они-де язычники. «А можно нам тоже стать людьми этого бога?» – спросил как-то Ёкуль, Ярдаров отец. «Нет, – засмеялся Семир. – Единый бог принимает только тех, кто родился в этой вере». «Но он же принял Булана?» – возразил Ёкуль. «Булан был особенно ему угоден, а к вам он разве присылал ангела?» Семир смеялся, и в смехе его явственно звучало презрение к русам и славянам, неугодным могущественному богу.

«Мы, хазары, происходим от предка по имени Хазар, – рассказывал старый тархан. – Он был сыном Тогармы, а тот – сыном Кумара, а тот – сыном Яфета, а тот – сыном Ноя. От Ноя и его сыновей происходит иудейский народ, с которым Бог заключил заветы. Был среди них могучий муж по имени Авраам, а у того была жена по имени Хеттура, дочь Мактуфа. Эта женщина происходила из народа самуд, что говорил языком сарацин, но потом исчез. Родились от нее у Авраама сыновья, и странствовали они по далеким землям – так велел им отец. Двум сыновьям отец повелел поселиться в некой бесплодной земле и назвал им одно из имен Бога, что позволяло вызвать дождь и привлечь всякое благополучие. Поселились они в Хорасане и смешались с тюрками, что там обитали. Однажды к ним пришли хазары, потомки Ноя, и восхитились их мудростью. Авраама те тюрки называли «хахам», что значит «мудрец», и в его честь правители хазар с тех пор зовутся хаканами. А тот мудрец Авраам был особенно любим могущественным богом. Господь однажды сказал ему: «Благословляю тебя высшим благословением, умножу семя твое, как звезды на небе и как песок на берегу моря, и овладеет семя твое городами врагов своих». А так как хазары были потомками Ноя, то пришли они в Хорасан и взяли в жены дочерей у тех людей, потомков Авраама, в жены, а им дали своих. Иные остались в Хорасане, иные вернулись в свою страну. И так народ наш по праву пользуется благословением единого бога, создавшего всякую тварь. Вы же, русы и славяне, не происходите от Ноя и Авраама, и вас не одарит Господь мудростью и разумением, не даст вам серебра и золота, скота и земель, и потомки Авраама всегда будут владеть жилищами вашими, а вы – платить им дань»…

Ярдар не раз слушал такие беседы отца с Семир-тарханом, и пусть он не все понял из этих преданий о древних предках далеких народов, мысль о величии хазар и его хаканов крепко в нем засела. Все земли, о каких он только знал, испокон веку принадлежали хазарам. И думалось: если проявить как можно больше доблести, показать себя самым преданным хакан-беку, то, может быть, его могущественный бог пришлет и к ним крылатого посланца, скажет, что они ему угодны, и одарит тем же богатством и могуществом, каким одарил хазар…

И вот с этой-то силищей, чьей частью Ярдар с детства мечтал стать, ему надо поссориться ради какой-то девки? Особенно сейчас, когда Азар так зол из-за Амунда! Когда его предал собственный зять, то есть Хастен, хоть и клянется, что прямо ничего такого Азару не говорил и тот как-то стороной проведал! Надо было во что бы то ни стало затоптать это пламя, не жалея обуви и самих ног, иначе сгоришь целиком.

– И благодари богов, если сгубят только ее одну! – весомо вымолвил Ярдар, глядя на Мираву прямо, но из-под полуопущенных век. – А не тебя с ней заодно – вы же сестры родные, стало быть, и ты такой же оборотень. И мужа твоего. И мать. И весь ваш Вершок. И всю нашу волость, вихорь тя возьми! – заорал он, не в силах больше сдерживать досаду на судьбу. – Еще вякнете – Азар все здесь по ветру пустит! Жить хотите – молчите! Вздумаете с ним браниться за вашу девку – я вам не заборона!

С тем он и ушел, хлопнув дверью. Старейшины вздохнули, но даже не сразу решились переглянуться.

* * *

Уже в сумерках посланец вернулся из Крутова Вершка и передал утешительное известие: младшая дочь Огневиды вернулась невредимой и мать отослала ее подальше от глаз. Старейшины вздохнули с облегчением: теперь ни могли исполнить приказ Ярдара не заговаривать больше о Заранке, при этом не слишком вредя своей чести. «А может, девка и сама виновата, что им под руку попалась, – приговаривали старейшины, собираясь спать. – Куда ей по лесу бегать, сидела бы дома! И свинья эта ее… И не хочешь, а подумаешь: нет ли правда там оборотня какого?»

К утру слегка распогодилось: было довольно пасмурно, задувал прохладный ветер, пахнущий дождем и мокрой зеленью. Азар велел к полудню собрать всех приехавших старейшин волости и старших оружников Тархан-городца. Теперь, когда тревоги о девке-оборотне отступили, у всех на уме были тревоги более насущные и достоверные.

Азар сам приехал в Тархан-городец и сошел с коня возле Ярдаровой избы. Давая понять, что сейчас представляет особу и волю самого хакана, он надел нарядный кафтан – сплошь из синего шелка, где золотисто-желтым были вытканы птицы-псы, с небольшими отворотами у горла и тонкими продольными полосками возле пуговиц, уже из другого шелка. В таком роскошном кафтане Азар выглядел не человеком, каким-то чудесным небесным царством, принявшим человеческий облик. С несколькими хазарами, Ярдаром и Хастеном он стоял под навесом, а прочие расположились тесным кругом перед избой. Снова начал накрапывать дождь, люди надвинули валяные и овчинные шапки на глаза.

– Первое, что я должен возвестить вам от имени хакан-бека Аарона, – начал Азар-тархан, – это то, что между хакан-беком и русами больше нет торгового мира. Русы из Хольмгарда и русы из Киева, а также из любых других земель, которые проходили через Хольмгард и Киев, больше не могут посещать земли под властью города царства[35]35
  «Город царства» – столица, то есть Итиль.


[Закрыть], покупать и продавать здесь. Никто больше не должен вести с ними торг, хакан-бек больше не дозволяет им проходить через волоки на торговых путях.

Даже под надвинутыми шапками было видно, как мрачнеют лица. Веденецкая волость была создана и населена именно ради торгового пути, а речь Азар-тархана означала, что сам корень ее существования и благополучия подрублен. Нет торгового мира – не будет больше купцов и товаров, доходов от перевозки лодей, от поставок зерна и других припасов, от перепродажи провозимых товаров. Сама тархановская дружина становилась не нужна.

– Если же те или иные князья русов задумают вторгнуться на земли города царства, то вам, сынам Хазар-Тархана и слугам хакан-бека, надлежит отразить их и не пропустить далее.

Теперь по толпе пробежал гул. Все взоры устремились на воевод, однако Ярдар и Хастен молчали, хотя тоже не могли не понимать: их силами невозможно отразить набег со стороны русов, если те приведут даже вполовину меньшее войско, чем здесь недавно видели.

– А чтобы вам не пришлось ждать, пока Олеговы русы придут грабить и убивать вас, как они грабили и убивали на Гурганском море, хакан-бек позволяет и повелевает вам собрать войско и нынешней зимой самим нанести удар по землям Олега. Боги лишили его удачи и ясно выказали это, когда отняли у него сына и наследника. Единый бог хазар, создавший всякую тварь, по благословению хакан-бека Аарона, отдает вам жилища врагов ваших.

– Да славится вечно хакан-бек! – крикнул Ярдар, видя, что люди не совсем понимают, что теперь делать.

– Слава! Слава! – закричали оружники, а за ними и старейшины, хотя большого воодушевления в их голосах не было.

– Единый бог отдаст в ваши руки скот врагов ваших, их серебро и золото, а их жен и детей вы заберете в челядь, – продолжал Азар-тархан. – Из всей этой добычи вы, как положено, отдадите хакан-беку то, что он пожелает взять, но и вам останется довольно, чтобы заплатить по шелягу с дыма, как было положено при дедах ваших.

По толпе пробежало беспокойное движение. Торгового мира и обычных доходов больше не будет, но дань в Итиль платить надо по-прежнему. Пока что в Веденецкой волости кое-какие запасы серебра имелись, но через несколько лет, если торговый мир не будет восстановлен, его здесь не останется.

– По воле хакан-бека к боевому стремени его соберется множество племен и народов: хазары, ясы, болгары, буртасы, савиры, северяне, люторичи. Мы возьмем землю радимичей, вернем ее под власть города царства, а после того пойдем дальше, до самого Киева. Из Киева мы увезем богатую добычу, угоним столько скота, сколько звезд в небе, и в доме у каждого из вас будут рабы и рабыни. На это благословляет вас хакан-бек Аарод и единый бог хазар.

Оружники снова закричали: за все четыре-пять поколений, что они прожили здесь, им никогда не представлялось случая сходить в настоящий военный поход. Но вот время настало: воля хакан-бека отдает им все те богатства, что раньше лишь текли мимо них с «реки славян» на «реку хазар», оставляя здесь лишь мелкие чешуйки золотых и серебряных рыб.

– Хакан-бек повелевает тебе, Ярдар, – Азар-тархан взглянул на молодого воеводу, – обратиться и к тем вятичам, что живут на запад отсюда, на Оке, и позвать их в поход с нами. Готов ты исполнить волю хакан-бека?

Пристальный взгляд его серых глаз говорил больше, чем слова. В этом взгляде Ярдар видел и упрек, и обещание прощения, если он покажет себя достойным.

– Я готов это сделать. – Ничего иного он ответить и не мог.

– Чтобы все знали, что ты истинно выполняешь волю хакан-бека, я вручаю тебе это.

Азар-тархан сделал знак Карабаю, и тот подал ему небольшой мешок. Азар-тархан вынул оттуда свернутый пояс – с литой из позолоченной бронзы пряжкой и хвостовиком. Блестящие бляшки с чеканным изображением барса были украшенны серебряными кольцами.

Ярдар вспыхнул. Ранее, сменив своего отца во главе тархановской дружины, он носил пояс с одной бляшкой, означавший, что хоть он и имеет под началом сорок или пятьдесят воинов, но не имеет права сам принимать решения. Теперь же ему вручали пояс с четырьмя бляшками, означавший более высокое положение: теперь тархановская дружина поступала в его самостоятельное управление и он сам приобретал право зваться «младшим тарханом»! Вся кровь в нем загорелась, в голове зашумело от счастья. Наконец-то он обретет всю полноту власти и уважения, какие имел его отец и дед, избавится от докучливой опеки Хастена!

Дрожащими руками он снял свой старый пояс и отдал отроку; Азар сам опоясал его новым. Теперь все тархановцы дружно кричали «Слава, слава!», радуясь, что обрели нового полновластного вождя.

– С этим поясом ты поедешь к вятичам на западе, – сказал Азар-тархан, пока еще не отзвучали крики, – и скажешь: если они откажутся от той чести, что им предлагают, наш поход начнется на их рубежах, а не после. Если они такие глупцы, чтобы предпочесть быть добычей, когда можно стать теми, кто берет добычу, то их вовсе не жаль.

– Я все сделаю! – заверил Ярдар, сам не свой от радости. – Они пойдут с нами. Они ведь нам сродни, мы будем заедины, я сумею их убедить.

Ярдар положил руку на новую пряжку. Сердце сильно билось от гордости и довольства.

Душу царапнуло воспоминание: Заранка обещала соткать для него пояс, который привяжет к нему удачу – ту, что покинула Олега киевского. Вспоминать о глупой девке было неприятно, но Ярдар едва не рассмеялся: ну и глупец же он был! Еще бы ту свинью, которая за Заранкой везде таскается, об удаче попросил! Из-за Заранки он чуть не поссорился с Азар-тарханом и чудом сумел вернуть его доверие. Но зато теперь к нему по-настоящему привязана удача – удача хазарского царства, которому ее дарует самый могущественный на свете хазарский бог.

Вскоре после этого Азар-тархан уехал. Но жизнь Веденецкой волости вернулась в обычную колею лишь по виду. Всего несколько месяцев оставалось до выступления в объявленный поход. Хельв и вернувшийся Ольрад ковали «железницы» – наконечники для стрел и копий. Жатва прошла неудачно: погода так и не наладилась, остаток лета и осень выдались холодными, дождливыми, поля вымочило, и урожай собрали плохой. Угроза полуголодной зимы побуждала весняков охотнее собираться в поход, чтобы раздобыть хлеба и скота в чужих землях. Тайком винили то Огневиду – она, дескать, со зла нагнала туч, – то Ярдара и хазар, пытавшихся лишить ее дочери.

Одна Мирава думала, что знает истинную причину: в тот вечер, призывая на хазар гнев девицы Перуницы, она уж слишком щедро зачерпнула холода Нави и не сумела с непривычки с ним справиться. Тогда она была сама не своя, а потом, успокоившись, и не верила, что вошла в такой раж; все события того чудного дня и вечера уже казались недостоверными.

Часть вторая

Глава 1

Перед самым началом зимы Ярдар с десятком отроков отправился в путь на запад. Путь его лежал сперва вниз по Упе до Оки, там немного по самой Оке, тоже вниз, а далее на Жиздру, приток Оки, текущий с запада. В этих краях обитало племя, по имени своего пращура Вятко именующее себя вятичами. Лет сто назад, когда в Хазарской державе возникла смута между приверженцами нового иудейского бога и старой кочевой знатью, не желавшей предать Тэнгри и Стыр Хуыцау, потрясения и погромы прокатились по всей земле от низовий Итиля до самого Днепра. Многие роды тогда двинулись из Северянской земли на полуночь, отыскивая новые, более спокойные места. Так были заселены, при жизни одного поколения, верховья Оки, где она течет с юга на север, земли по Упе – между Окой и Доном, верховья Дона – все эти края лежали одной длинной полосой с запада на восток. Осевшие там переселенцы называли себя по-разному, но во всем их укладе сказывалось родство: они выбирали для своих селений берега больших и малых рек, будучи привязаны к ним, как бусины к нитке; их дворы, весьма обширные, со многими постройками, были разбросаны вдоль реки без всякого порядка и передавались от деда к внуку. Иные роды заняли древние городища на речных мысах, где какие-то неведомые племена в незапамятные времена устроили валы и рвы для защиты со стороны поля, но опасных врагов здесь не знали и в укреплениях почти не нуждались. На Оке и Упе строили схожие срубные избы, приподнятые над землей на невысоком подклете, выкладывали из камней печь, лепили глиняные горшки с толстыми стенками. Каждая семья имела свой земельный надел и хранила посевное зерно в собственных житных ямах, обмазанных глиной изнутри. В те времена, когда деды переселялись, земли у каждого хозяина было одинаково – столько, сколько сам может обработать. Однако за несколько поколений появились люди побогаче, имевшие земли раза в три-четыре больше и державшие работников за плату.

Но переселение на недалекий север вовсе не означало выход из-под власти хаканов. Поначалу все эти области платили дань хазарам, только отсылали уже в новый город вместе прежнего, разрушенного – в Саркел на нижнем Дону. Но после того как Олег киевский отбил у хазар землю радимичей, вятичи верхней Оки тоже перестали платить дань и лишь раз в год отсылали дары хаканам в знак своей дружбы и миролюбия – меха, мед и воск. Собирались эти дары в начале зимы, после жатвы, а свозили их в селение на Жиздре, под названием Кудояр, где жили прямые потомки того старого Вятко. В ответ тарханы-сборщики, бывало, посылали дары вятичам – коней в узорной сбруе, серебро, шелк.

Ярдар еще в отрочестве несколько ездил на Жиздру с отцом, а в последний раз – когда потерял отца и сам стал воеводой. Для успеха своего дела ему было важно убедить Вратимира – нынешнего главу вятичей, их князя и старшего жреца. Если Вратимир поддержит поход на радимичей, то мужи и отроки из многочисленных вятичских селений возьмутся за оружие. Нужно было успеть до того, как Вратимир отправится в объезд своих владений, что он и его предки делали в начале каждой зимы. В Кудояр они возвращались ровно к Карачуну, чтобы в своем святилище – оно пользовалось немалой известностью даже за пределами их земель – принести жертвы богам от имени всего рода вятичей. Если все сложится как надо, то в Карачун Вратимир принесет жертвы за успех похода, и туда же он соберет ратников со всей своей земли. Сам же Ярдар надеялся к Карачуну вернуться в Тархан-городец – такое время лучше встречать у себя дома, да и свое собственное войско он намерен был повести самолично. С Хастеном они по виду помирились – тот так и не признался, что выдал его Азару, – но доверия между ними, из-за обиды Ярдара и зависти Хастена его почетному поясу, стало еще меньше. Из оставшихся дома больше всего Ярдар доверял Безлету, своему бывшему тестю, но мечтал вернуться как можно скорее.

Ехали верхом, держась берега Упы и кое-где спрямляя путь по суше. Дорога заняла четыре дня, на пятый Ярдар с дружиной свернули от русла Жиздры и еще верст с десять ехали через густой ельник. Место, куда они держали путь, было знаменито и весьма загадочно. Вдали от больших рек – по полдня неспешного пути отделяло его и от Оки, и от Жиздры, – запрятанное в лесную глушь, оно было непохоже более ни на что. Нигде на Оке или Упе Ярдар больше видел такого – высокая каменная гора высилась среди леса, на мысу между двух мелких речек. Князь Вятко был не первым, кто здесь поселился; рассказывали, что когда Вятко пришел сюда, на вершине горы еще виднелись остатки укреплений, оставленных неким неведомым народом. Весь этот народ потом, как рассказывали, ушел в землю, спасаясь от хазарского набега – это было лишь одно из множества преданий об этом месте. Само название – Кудояр, или Кудов Яр – говорило об этом: куды, духи с того света, имели здесь хорошо известный им путь наружу, а яром звалась всякая высота и крутизна.

К Кудояру малая дружина Ярдара приближалась под мелким первым снегом. Звонко стучали копыта коней по замерзшей грязи, белые крупинки сыпались на плечи и рукава кожухов, на шапки, застревали в бородах. Был еще не вечер, но хмурое осеннее небо давило, напоминало: близка пора, когда без прочной крыши над головой и жаркого огня в печи человека ждет смерть. Запах дыма со стороны жилья веселил сердце обещанием отдыха и безопасности.

На лугах вдоль реки виднелись сметанные бледные стога. Проехали поля – уже заново распаханные и засеянные озимью. Показалась весь – разбросанные дворы на другом берегу мелкой речки, напротив Кудояра. Высокие избы под серыми крышами из соломы и камыша, с дымящими оконцами, за тыном хлева, клети, овины. На жухлой траве девки расстилали длинные полосы вытканного прошлой зимой полотна – его заканчивают отбеливать под первым снегом, и весь берег был покрыт этими серыми полосами-дорожками шириной в локоть. Несколько баб, до самого носа умотанные в шерстяные платки, полоскали белье у мостков; замерли, держа мокрые сорочки в красных от холодной воды руках, потом стали махать бегающим вблизи мальчишкам.

Жители сбежались поглядеть на незнакомых путников, носились и лаяли псы. Через три-четыре двора Ярдар увидел на обочине потемневшего от времени дубового чура, чьи черты, когда-то грубо вырезанные, от непогоды совсем растрескались. Удивился, почему тот посреди селения, а не на околице, потом сообразил: он и был на околице, но селение разрослось и оттеснило его вглубь, а перенести руки не поднимаются – где деды поставили, там и стоит.

Тропа свернула к въезду на городище. С одной стороны теперь возвышалась сама гора, а с другой виднелись невысокие холмики-могилы здешнего жальника: «свои деды», покойные последних трех поколений, несли дозор, охраняя живых внуков от исконных обитателей этого места. Еще в прежние свои приезды сюда, слушая предания, которыми гостей охотно угощали кудоярские бабы и старики, Ярдар дивился: и охота же было князю Вятке поселиться в таком месте, где куды людям шагу сделать не дают! Но жители, как видно, сроднились со своими кудами и поручили себя их защите. А может, уж очень удобно было это место для обороны от земных врагов: со стороны речек склоны мыса были высоки, круты и почти неприступны. Попасть сюда можно было только с юга, со стороны поля, но с этой стороны князь Вятко велел насыпать два длинных вала, отчасти прикрывавших и восточный, более пологий склон над оврагом.

Тропа шла вверх по довольно крутому склону, покрытому лесом, таким мрачным, что даже березы, заросшие серо-зеленым лишайником, не имели обычного своего приветливого вида, а казались родными сестрами елей. Справа и слева виднелись многочисленные серые камни и скальные выходы, заросшие мхом, уже отчасти побуревшим к зиме, разнообразного вида – то округлые, то как будто обтесанные великанским топором. Иные сколы казались красноватыми; глянув на них, Ярдар подумал: они будто камень-жертвенник, за века насквозь пропитавшийся кровью. В иных виднелись глубокие круглые отверстия – еще с прошлого раза Ярдар знал, что их зовут «кудовыми пальцами», дескать, куды совали пальцы в камень и пробили дыры. На камнях среди мха густо росла Перун-трава, уже поувядшая. Иные из этих скальных выходов были много выше человеческого роста, а старые ели на их верхушках доставали, если снизу смотреть, до самого неба.

Ярдар, хоть и был человеком неробким, невольно думал: как можно по доброй воле здесь жить? Необычность всего этого, каменных стен, будто бы начатых и заброшенных каким-то волотом, удивительные камни с отметинами, ямы, ямки и щели меж камней, из которых, казалось, за всяким едущим наблюдают невидимые пристальные глаза – все это заставляло содрогаться и жаждать поскорее убраться отсюда. Вспоминались рассказы деда Ульфаста и других старых варягов: дескать, тролли превращаются в камень, если увидят бога грома. К Кудояру приходилось подниматься среди сотен этих окаменевших троллей, из каждой щели щурился хитро и угрожающе каменный глаз, провожая путника.

Одно было хорошо: по надежности Кудояр был не хуже хазарских городов, куда там Тарханову с его старым валом, где только землянику хорошо собирать, а не от ворогов обороняться. Чтобы попасть в само городище, нужно было еще одолеть глубокий и широкий ров, через который вела довольно узкая земляная перемычка. Верхнюю часть склона над рвом и восточным оврагом выровняли и выложили бревнами. Верхним концом слегка наклонная стена упиралась в крепостной вал: его составляли бревенчатые срубы, внутри засыпанные землей и камнем. Точно так же, подрезая и укрепляя склон под стеной, строили и в Северской земле, откуда пришли деды вятичей. Да и Брегамиров, который Ярдар проезжал по пути сюда, был укреплен так же.

Когда за поворотом скальной тропы наконец показались ворота в проеме валов, Ярдар испытал двойственное чувство: облегчения и тревоги. Легчало оттого, что остался позади этот путь среди окаменевших кудов, но смущала и встреча с хозяевами – да люди ли они? Люди ли живут здесь, на этой скалистой высоте, охраняемые сотнями окаменевших бесов?

Ворота между валами были отворены, но в них выстроились пятеро отроков с копьями в руках, а на стене виднелись лучники – более десятка. Ярдар приветливо помахал рукой, заодно показывая, что не держит в ней оружия.

– Вы кто такие? – крикнули со стены.

– Ярдар, Ёкулев сын, из Тархан-городца, приехал к князю Вратимиру с поклоном!

В воротах к нему подошли двое с копьями в руках. Один, мужчина лет тридцати, с грубоватыми, но располагающими чертами, с длинными густыми бровями над глубокими глазницами, показался знакомым. В ухе он носил такую же хазарскую серьгу, похожую на длинную каплю серебра, как и сам Ярдар и прочие тархановские – в память о давней связи с Хазарией такие серьги любили и в этих краях.

И в прошлые свои приезды Ярдар отмечал в Кудояре много общего с Тархан-городцом: весь тот уклад, что их предки принесли с общей прежней родины, и тот отпечаток, что наложила многовековая близость с Хазарской державой. С одной значительной разницей: среди жителей Кудояра не было кровных потомков ни хазар, ни варягов.

– Будь жив, Ёкулевич! – Воин с серьгой кивнул. Голос у него оказался весьма низкий и живой, и это придавало значительности облику, который без того показался бы простоватым. – Помнишь меня? Я Заволод, Долговеков сын, Вратимиров сестрич. Поезжайте за мной, к князю провожу.

– Будь жив! – Ярдар и правда его вспомнил, когда тот назвал себя. – Как он?

– Да здоров покуда. И даже, знаешь, – Заволод обернулся и подмигнул, – прямо скажем, ждал тебя!

Живой, свободно льющейся речью Заволод напомнил ему Ольрада.

– Ждал меня? – Ярдар не поверил. – Как же так? Я не упреждал.

– Может, в воде увидал, может, мхи навьи ему нашептали, а только он еще с лета сказал: будут у нас, дескать, вести из Тархан-городца.

Вершина горы, где стояло городище, представляла собой почти сплошной камень, покрытый слоем земли менее локтя глубиной. Довольно обширная, она вмешала с десяток дворов, где жили потомки князя Вятко, и две длинных обчины. С одного краю, где был самый крутой обрыв, стояло огражденное кругом из камней святилище: три дубовых идола и жертвенники перед ними. Выкопать в скале подпол, как это делали в Тархан-городце, было нельзя, подклет ставили на поверхность, и оттого здешние избы казались непривычно высокими, не то что у северян, где дерновые крыши жилищ, бывало, едва виднелись над поверхностью земли. Если там к входу приходилось спускаться, то здесь – подниматься по всходцам[36]36
  Всходцы – небольшая лестница.


[Закрыть]. Ярдару еще в прежние приезды сюда это казалось очень забавным.

Прослышав о таком госте, Вратимир вышел встречать его на двор. Если чур посреди веси держал границу мертвых, то Вратимир, Истовитов сын, был его товарищем со стороны белого света: таким же крепким и надежным, но только пышущим жизнью. Ярдар не видел его лет пять, но за это время Вратим ничуть не постарел: довольно рослый и полный, он имел румяное широкое лицо, и на первый взгляд только волосы и борода, совершенно поседевшие, напоминали о его возрасте. Над широким лбом волосы, почти не поредевшие, расходились как бы двумя волнами или крыльями. Лоб ровно посередине пересекала длинная поперечная морщина, от одного виска до другого, и тоже слегка изгибалась над глазами, привыкнув повторять все движения бровей. В бороде волосы вились сверху вниз мелкими волнами, напоминая речные струи. Довольно темными оставались брови, огибавшие глазницу длинным полукругом; карие глаза в них сияли по-молодому, и такой же молодой была улыбка, открывавшая целые, ровные зубы, лишь потемневшие, но крепко сидящие на своих местах. Словом, все черты Вратимира жили в полнейшем согласии между собой, вид его веселил сердце еще до первых сказанных им слов, и Ярдар, едва на него глянув, почувствовал себя вознагражденным на малоприятный путь по непогоде предзимья. Не верилось, что настанет время, когда эти глаза погаснут, лицо усохнет, улыбка сгинет, и старший сын посадит старика на сани – «везти к дедам», как это здесь называлось, как поступали по их же собственной воле с одряхлевшими стариками, которые все никак не могли умереть и отправлялись для этого в лес, где грань миров ближе и легче проницаема.

– Будь жив, Вратимире! – Ярдар поспешно сошел с коня – неприлично старшего приветствовать с седла, если тот стоит на земле, – бросил повод Ждану и охотно, почтительно поклонился. – Я к вам с поклоном и с важным разговором.

– Будь жив, сыне! – Вратим подошел и обнял его. – Всегда добрым людям рады.

Вратим был не из тех, чьи мысли и чувства легко угадать, но Ярдар тем не менее отметил, что его появлением жрец и князь ничуть не удивлен. Будто ждал, хотя Ярдар не посылал предупредить о приезде. Так он же жрец, мелькнуло в голове, человек мудрый, сам за сто верст видит… Лишь чуть позже, когда домочадцы Вратима повели приезжих умываться с дороги, Ярдар сообразил: да ведь Амунд с его войском через эти края тоже проходил, и половину новостей Вратим уже знает. А догадаться, что ссора русов с хазарами будет иметь последствия, важные для этих пограничных краев, можно и не будучи самым мудрым мужем земли вятичей.

Здешние бани стояли внизу, у речки, и чтобы не ходить опять туда-сюда через всю гору, приезжие пока ограничились умыванием. В доме Вратимира Ярдара радушно встретила вся семья: сам Вратим, его вторая жена – крепкая и свежая женщина средних лет. Старшие сыновья Вратима, от первой жены были в тех же годах, что мачеха; из них трое жили тоже в Кудояре и пришли поздороваться с гостем. Среди них стоял и Заволод, смотревший на Ярдара с особенным любопытством и ожиданием. Позади старших толпилась молодежь – четверо или пятеро отроков и девиц, но их Ярдару было некогда разглядывать; он лишь отметил про себя, что если в былые его посещения эта ватажка напоминала стайку грибов-боровичков, то теперь поднялась и вытянулась, как стайка молодых березок на лядине.

В нем еще жили впечатления от пути сюда, через каменный лес на склоне; казалось, он, как в предании, прошел через ту темную чащу, что отделяет белый свет от Темного Света. И вот он прибыл на ту сторону, здесь его встречают… вроде люди, но не совсем. Не совсем такие. И от этого впечатления Ярдар не смог отделаться даже после того, как они поднесли ему хлеб, а он его принял, установив тем самым отношения «своих». Сам Вратимир, с его белыми волосами, веселыми карими глазами и дружелюбной улыбкой, казался ему владыкой того света, готовым щедро наделить всеми здешними богатствами отважного путника.

Войдя, Ярдар снял шапку и распахнул кожух; кто-то из отроков забрал его, и Ярдар, выпрямившись, с гордостью оправил свой новый пояс. Он носил его уже четвертый месяц, но так ему радовался, что пояс под кожухом грел его даже под ветром и дождем. Взгляды хозяев тут же метнулись к начищенным позолоченным бляшкам с изображением барса, готового к прыжку; лица слегка переменились, глаза распахнулись – не так тесно общаясь с хазарами, как веденцы и донские люторичи, здешние жители все же могли оценить честь, власть и почет, заключенные в этом поясе.