Текст книги "Свенельд. Хазарский меч"

Вратим сам поднес Ярдару каравай – уже из нового жита, где в верхней корке было проделано отверстия и насыпана соль, а Добраня, его жена, подала ковш меда. Взрослые сыновья – уверенные, осанистые мужи, – взирали на гостя с мнимой невозмутимостью, а молодая поросль не скрывала любопытства. Тем не менее Ярдару сразу стало в этом доме хорошо: от всякого человека и от всякой вещи здесь исходило ощущение покоя и порядка, и улыбка хозяйки говорила, что она готова и к молодому гостю отнестись как мать, если он будет в том нуждаться. Давно потеряв отца, а с ним и единственного человека, чьей мудростью, опытом и разумением он мог пользоваться, не теряя достоинства, Ярдар, для себя самого незаметно, рядом с Вратимиром отдыхал душой.

В ответ Ярдар преподнес подарки дому: бронзовый светильник хазарской работы и сарацинскую чашу – глиняную, но покрытую яркой поливой. У славян такую делать не умели, поэтому сарацинские чаши высоко ценились. Разглядывая ее, даже Вратимир восхищенно охал, потом передал ее женщинам. Снаружи на чаше были нарисованы рыбы, но она была раскрашена и изнутри, причем еще богаче: на стенках узор из каких-то ползучих ростков, а не дне – пляшущая женщина в широком красно-зеленом платье, с длинными черными бровями. Одну руку женщина уперла в бок, а в другой, поднятой над головой, держала кубок на ножке. Разглядывая это диво, хозяйка, девушки, две челядинки взвизгивали и смеялись от восторга.

Сели за стол – сам хозяин, старшие сыновья и Ярдар. Хозяйка и дочери-девушки подавали, а отроки уселись на лавку у двери и оттуда следили за беседой. За едой говорили мало и о самых обычных делах: об урожае на Упе и на Оке, о дороге, о видах на погоду зимой. Шла самая сытая пора: хлеб и овощ убраны, пришло время забивать скот, и только в самом бедном дворе не было на столе мяса. Подали кашу из полбы с репой и говядиной в самолепном горшке с широким горлом и более узким дном, соленые белые грузди, свиной студень, полбяной хлеб, ржаное пиво, пшеничные пироги с рыбой и с лесной ягодой. Ярдар всему этому – после того как хозяин дома покажет пример, а хозяйка настойчиво, три раза, предложит гостю, – воздавал честь; еще приятнее было, что деревянные миски на белую скатерть ставили тонкие девичьи руки.

Незамужних девушек у Вратима в доме оказалось две: одна была его дочь, как раз в тех годах, когда хорошие невесты выходят замуж, и вторая, чуть постарше – сестричада хозяйки. Глядя на них, особенно на Вратимову дочь, Ярдар невольно вспомнил, что сам опять жених. От вида этой девушки среди хмурого предзимья веяло весной – когда впервые чувствуешь запах оттаявшей земли, когда еще в реке у берега хрустят льдинки, но на высоких пригорках уже вылезает молодой лопух, и уже стоит на пороге тот день, когда мир наполнится одуряющим запахом первой листвы, смоченной первым теплым дождем и в лесной чаще раскроются нежные белые цветы, будто жемчужины в зеленых ладонях плотных листьев… Хорошо воспитанная, девушка ни разу не взглянула ему в лицо, не поднимала глаз от стола, двигалась неслышно, и на лице ее с тонкими чертами отражался уверенный покой, полный достоинства и чуждый всякой игривости. У Ярдара сердце билось от волнения, когда он украдкой рассматривал ее светло-русую косу, серебряные колечки на очелье, с тремя обращенными вниз лучами, собранными из шариков зерни – в Тархан-городце такие имелись только у самых старых женщин, видно, от бабок ей достались, – узкую отделку узорного красного шелка на белой вздевалке, короткую низку бус, темно-синих стеклянных и белых хрустальных, с тремя подвесками из старых, потертых шелягов. Да если бы увидели эту девушку те эмиры, при которых чеканили шеляги, отсыпали бы серебра столько, сколько она сама весит. Ярдар знал, что таращить глаза на чужих дев неприлично, старался сосредоточиться на беседе с хозяином, но стоило ей пройти близ стола, как взгляд его сам собой следовал за нею. Трапеза еще не окончилась, а в нем уже окрепло ощущение, что у Вратима он нашел больше, чем искал.

Но вот горшки, блюда и ложки убрали, девушки унесли их в бабий кут и стали мыть, на столе остались пироги и хазарский высокий кувшин из блестящей меди – его когда-то подарил Вратиму Ярдаров отец, и в нем подали пиво. Перед Ярдаром поставили серебряную чашу, но сыновья Вратима пили из обычного деревянного корца, а Вратим – из старой берестяной чашки с резьбой, однако его уверенная повадка и эту чашку делала какой-то особенной.

– Я вижу, боги тебя почтили новой честью, – Вратим указал на Ярдаров пояс. – Видно, у тебя есть и иные новости, кроме тех, что твой человек летом привозил?

– Неужто где-то в битве отличился? – подмигнул ему Заволод.

Кудояр был самым дальним местом, куда добрался Ольрад, провожая Амунда; здесь кузнец простился с бужанами и повернул обратно на Упу. А значит, здесь уже знали все, что было известно в Тархан-городце до приезда Азара.

– Мой человек сказал, вы Амунда плеснецкого с честью принимали?

– Истинно так, – кивнул Вратимир. – Нам он зла не чинил, а до его раздоров с хазарами нам дела нет. Отчего же не послушать человека, коли он в дальних краях побывал и чужие земли повидал?

Ярдар взглянул на поданную ему чашу: она была не хазарской, а явно сарацинской работы, с вычеканенными изображениями круторогих козлов. Заметив его взгляд, Вратим улыбнулся и кивнул: да, подарок. Амунд, как человек щедрый, охотно делился добычей со всеми, кто показал себя его другом.

– А поведал он вам, что у них с хазарами вышла рать?

– Поведал. По его словам, бесчестно с ним хакан обошелся – был уговор пропустить русов с добычей, а на них конные напали нечаянно. Или не так?

– Хакан сильно гневен на русов за ту битву, – на этот вопрос Ярдар предпочел не отвечать. – У нас был Азар-тархан. И объявил нам волю хаканову: торговый мир порушить, русов через свои земли не пропускать и никакой помощи им не подавать.

– Амунд говорил, что так будет, – уже без улыбки кивнул Вратим. – И что же, вся торговля теперь прахом пойдет?

– Не о торге хакан думает нынче.

– О чем же?

– Нынешней зимой хакан посылает войско на запад, – прямо сказал Ярдар. – Собирает дружины от хазар, буртасов, булгар, от северян и вятичей. И от нас. Азар-тархан повелел и к вам доставить весть. Хакан предлагает вам, вятичам оковским, встать к его стремени боевому.

– На кого же он пойдет? – изумленный Вратимир поднял брови.

Его сыновья молча подались вперед, а у Заволода приоткрылся рот и загорелись глаза.

– На радимичей для почину. Ты знаешь, что Олег киевский беззаконно те земли под руку взял, а ими испокон веку хаканы владели. Еще при дедах, когда сам Киев и поляне платили хаканам дань! Но нынче иссякло терпение хакана, бог не велит ему больше это беззаконие терпеть. Хакан вернет под свою власть и радимичей, и самих полян. Сейчас сам бог указывает, что прошло время Олегово! – торопливо заговорил Ярдар, видя, что Вратимир хочет ответить. – Амунд говорил вам, что в той битве у Олега пал сын единственный? Грим конунг, как они его называли, он был главным вождем похода, ему подчинялись все русы, южные и северные. Но он пал под ударами арсиев, и русы даже не смогли вынести его тело!

Об этом Амунд в Тархан-городце не рассказывал, но Ольрад, проведший среди его дружины более десяти дней, из разговоров узнал больше.

– Удача покинула Олега киевского! – горячо продолжал Ярдар. – Он лишился и сына-наследника, и добычи, и лучшей части дружины! Две сотни киевских русов, тех самых, что ходили походом на Костянтин-град[37]37
  Одно из древнерусских названий Константинополя.


[Закрыть], все пали на том берегу! К Олегу в Киев вернулись жалкие остатки ратников. Его удача кончилась, его время ушло. Хакан восстановит свою власть и над радимичами, и над полянами. Это случится сейчас, и мы в стороне не останемся. Вы подумайте, – он взглянул на сыновей Вратимира, и в глазах его сестрича увидел горячее понимание, – сколько добычи мы возьмем! Скот, жито, челядь, все, чем они богаты – все будет наше! Все греческое золото, паволоки, что они привозили из Костянтин-града – все это будет здесь у вас! – Он обвел рукой избу Вратимира, убранную достойно и даже затейливо – Вратимир сам хорошо резал по дереву, – но без заморской роскоши. – Всякая ваша жена или дева будет греческие златники на шее носить!

Невольно Ярдар взглянув сторону бабьего кута и увидел, что и Добраня, и обе девушки стоят у печи и слушают его речь.

– Мы в этом походе покроем себя славой и покажем себя истинными друзьями хакана! – с возросшим воодушевлением продолжал он. – И он не оставит это без награды. Может, через год я буду собирать дань с полян и радимичей, а может, кто-то из вас! – Он взглянул на сыновей Вратимира. – Нас ждет слава, честь, почет, богатство! Вы пойдете с нами?

Вратимир не сразу ответил, а сперва глубоко вздохнул, переводя дух. Улыбка исчезла с его губ, брови нахмурились.

– Я не могу дать тебе ответ. Если бы нам грозила война, то я, как пойду в полюдье, возвестил бы об этом людям, чтобы каждый род высказал свою волю.

– Но ты ведь пойдешь в полюдье – ты сможешь передать людям мои речи и предложить им поддержать нас… хакана. Ведь мы – вятичи с Упы, Оки, Дона – одних дедов внуки, одним обычаем живем, и доля у нас общая. Хоть вы теперь и не платите дани хакану, но и с товарами ездить в Саркел вам не дозволено. Теперь же… вы покажете себя достойными и верными друзьями хакана, а он даст вам торг и богатство.

– Давно пора этих полян с их русскими князьями прищучить! – негромко, будто не смея указывать старшему, поддержал его Заволод. – Уж больно у них руки длинные да загребущие! Давно средь людей заговор[38]38
  Заговор (здесь) – слух, молва.


[Закрыть] идет – как бы вслед за радимичами и к нам Олег с дружиной не заявился!

– И заявится! – согласился Ярдар. – Ему ведь надо, после того разгрома, честь свою восстановить и добычу взять взамен потерянного! Я не вещун, но я бы ждал, что сей же зимой он сам к вам явится!

Эта мысль пришла ему на ум только сейчас, но показалась весьма достоверной.

– Будете Киеву дань платить, как радимичи! – пригрозил он. – А там он и на нас нацелится! Но мы-то ему не дадимся! Мой дед князю Аскольду служил, и Олег, что его подлой хитростью сгубил, наш враг навеки! Нас хакан в обиду не даст! Мы его слуги верные, и за ним вся мощь его державы и сам…

Он хотел сказать «единый бог, создавший всякую тварь» – это задержалось у него в памяти с детства, из речей Семир-тараха, – но сообразил, что Вратимиру, жрецу Перунову, это едва ли понравится.

– И со всей силой хазарской боги отдадут нам жилища врагов наших! – окончил он, все же не без опоры на обещания иудейского единого бога любимому им народу.

Вратимир слегка покачивал головой – не то чтобы осуждающе, но в сомнении.

– Погоди, – сказал он. – Разгремелся ты, развоевался, будто Перун в туче грозовой. Твое дело молодое, но надо же и разум к делу применить.

– Что я неразумного сказал? – не без почтения, но довольно бойко ответил Ярдар, который и точно сам себя привел в боевой раж.

– Не только одним мечом слава и богатство добывается. Иной раз и… Вот смотри. Торгового мира меж Киевом и хазарами нынче нет. Стало быть, ни туда мехов и меда, ни назад серебра и паволок возить никто не будет. Всем убыток и печаль.

– Но это же ненадолго! – вклинился Ярдар. – На год-другой. А как разобьем Олега или хоть радимичей захватим, тут можно будет новое докончание сотворить. Снова от полян, от радимичей, от нас пойдут товары, а нам обратно – серебро.

– Мы вот что рассудили со стариками, как проведали про те дела. Мы, вячити, ни с хаканом, ни с Олегом и прочими русами раздоров не имели. Мирить вас с ними – это нам, может, и не по уму. Но пусть бы Олег к нам свои товары привозил, а мы бы их дальше переправляли. Хоть до вас, до Тархан-городца, а то и в сам Саркел. А обратно – хазарские товары да бохмитские. Чем худо?

Ярдар не сразу взял в толк: эти соображения были так далеко от русла, в каком текли его собственные мысли, что никак туда не укладывались.

– Нет, – наконец сказал он. – Хакан не позволит этого, он не откажется от мести. Он желает войны с князьями русов. А вставать на пути его воли я, хоть и молод, никому бы не советовал. Уж потом, если вы покажете себя нашими друзьями, все может сложиться так, как ты сказал. Если будет воля хакана, – добавил Ярдар, помня, что не он пока решает судьбу народов и земель.

– Я твои речи обдумаю, но решать будет весь род вятичей, – ответил Вратимир.

Ярдар видел, что пока его не убедил. Престарелый князь, чей род жил спокойно, не вмешиваясь ни в какие раздоры, не мог принять мысль, что все это должно резко перемениться.

– Я бы сам… – начал Ярдар и запнулся.

Он было хотел сказать, что поедет с ним по Оке и растолкует вятичам, в чем их выгода, но с досадой вспомнил, что во время Вратимирова полюдья ему уже следует быть в Тархан-городце. Однако оживленный, понимающий взгляд Заволода его ободрил и успокоил: похоже, в самом доме старика у него уже есть единомышленник.

Глава 2

– Едва-едва ты отца застал дома, – говорила Добраня Ярдару после обеда. – Он уж вот-вот в путь тронется, все сани и лошади готовы, только снега и ждали.

– Я так и подгадал.

– А мы уж было подумали, как тебя увидели, что ты под другое подгадал, – сказала Добраня, но тут же, вроде как смутившись, прикрыла рот краем рушника, которым перетирала ложки. – Ой, не слушай меня, это я так, глупости по бабьему закону болтаю…

– Что – так? – Ярдар улыбнулся, видя, что она шутит.

– Что ты, может, под Макошину неделю подгадал, – с лукавым смущением пояснила хозяйка. – Ты ж, я слышала, вдовеешь с той зимы, а у нас в доме две невесты хорошие. Да, отец?

Все в избе одновременно взглянули на двух девушек, которые, покончив с посудой, сели было к прялкам. Ярдар почувствовал, что слегка краснеет, но улыбка сама собой расползалась по лицу.

– Время нынче самое подходящее… – многозначительно подтвердил Вратимир, тоже улыбаясь.

– От хорошего дела я не откажусь, – с сильно бьющимся сердцем, глубоко дыша, Ярдар широко открытыми глазами взглянул ему в лицо. – Если ты… Я с тобой породниться за честь почту.

В дальнем углу сознания мелькнуло: его делам с хазарами такая женитьба пошла бы на пользу, родному зятю Вратимир в подмоге не откажет. Но кого он готов отдать – дочь или племянницу? Племянница, рослая, худощавая, сильно загорелая девушка с некрасивым, но оживленным лицом, на котором еще виднелась россыпь летних веснушек, казалась очень недурна, но рядом с Вратимировой дочерью была что деревянная ложка рядом с жемчужным перстеньком. Этот перстенек хотелось взять, бережно сжать в руке, приложить к сердцу и так носить всю жизнь.

– Ну, поглядим, – Вратимир перевел взгляд с него на девушек и обратно, будто сам не решил, с кем из них расстаться. – Наши девы нас не объели, сбыть в чужие люди не спешим.

– Да и не переспели наши ягодки, – поддержала его Добраня. – Уневушка только третью зиму поневу носит, а Горлинка – четвертую.

Ярдар сглотнул: это тоже был хороший знак, такие речи ведут, выдерживая важность перед женихом, но желанию сладить дело это не противоречит.

Услышав свое имя, дочь Вратимира, до того не отрывавшая глаз от пряжи, вдруг быстро взглянула на Ярдара, и ему почудилась в ее взгляде улыбка. Уневушка, так ее назвала Добраня. Ярдар все не мог унять дыхание, в нем кипела кровь и горела голова. Само это имя казалось каким-то волшебным, наводило на мысли о тихой летней реке, где солнечные лучи золотят воду и плавно колеблется под ветром резная тень ветвей… Он всегда думал, будто три года ходить по темным лесам ради какой-то красавицы, лезть то на небо, то в подземье можно только в сказке. Теперь же он увидел деву, ради которой можно совершить еще и не то… А ведь она и слова ему не сказала, он ее голоса не слышал, даже лица как следует не разглядел! Но все казалось неважным – даже черты лица. От одного ее присутствия будто теплое облако обнимало сердце и наполняло блаженством.

Отведя глаза, Ярдар постарался взять себя в руки. Одурел совсем, будто отрок. А он вдовец, у него в Тархан-городце сын подрастает. И главный, кого ему тут надо сосватать, – это сам Вратимир. Но присутствие Уневушки и эту задачу сделало более важной и значительной: если он уговорит вятичей идти в поход, он и хакану угодит, и себе славы прибавит, и ей будет больше чести в таком муже!

– А я, Вратимире, не с пустыми руками к вам приехал, – он снова взглянул на князя. – Сам хакан-бек Аарон передал для вас дары.

– Дары? – Вся семья оживилась, и девушки снова подняли глаза от пряжи. – Нам? Прямо от хакана?

– Это дары для того, кого племя вятичей изберет своим воеводой. Жданко! – Ярдар обернулся к двери, где среди здешних отроков сидели двое приехавших с ним. – Ларь наш где большой?

Поклажу прибывших сложили в клети на Вратимировом дворе, и отроков послали принести ларь. Велев поставить посреди избы, Ярдар отпер его ключом, который носил при себе. Подняв крышку, выложил на лавку сперва хазарский шлем с бармицей, потом кольчугу, степной однолезвийный меч со слегка изогнутым клинком и пояс. У кожаного пояса пряжка, наконечник-хвостовик и две серебряные бляшки с кольцами снизу были отлиты в один узор: росток с тремя листиками. Извлечение даров сопровождалось восклицаниями мужских голосов; женщины, убедившись, что это не для них, отошли, зато все мужчины, не исключая и Вратимира, столпились вокруг ларя.

– Это от хакана для воеводы! – с гордостью повторял Ярдар, будто дары были от него самого. – Кого изберете, тот и владей. Ты бы, Вратимире, как пойдешь в полюдье, взял с собой хотя бы шелом, чтобы людям показать. Пусть знают щедрость и милость хакан-бека!

– А дай-ка мне примерить! – взмолился Заволод.

У него сильнее всех блестели глаза при виде этих сокровищ. С хазарскими доспехами славяне знакомы были давно, однако сами не делали ничего похожего; их кузнецы изготавливали только наконечники стрел и копий да топоры, пригодные как для работы, так и для боя. Кольчуга и шлем, снаряжение знатного воина, сами по себе внушали уважение и далеко возносили их владельца над всеми прочими.

– Примерь, – великодушно позволил Ярдар. – Только шапку какую возьми, на пустую голову шелом не надевают.

Ему пришлось Заволоду помогать, поскольку тот никогда раньше шлема не носил. Когда же наконец шлем был надет, все ахнули: бармица, прикрепленная к наноснику, закрывала лицо, оставляя открытыми только глаза, и всем хорошо знакомый родич вдруг превратился в неизвестное существо с огромной железной головой, грозное, пугающее.

– Чисто змей! – ахнула Добраня, имея в виду того змея, чей налет обращает в прах целые земли.

– Ну как?

Заволод осторожно пошевелил головой, примеряясь к непривычной тяжести.

– Я как будто с Темного Света на вас смотрю! – прогудел он из-под бармицы. – Я теперь ровно бессмертный!

– Снимай, страшно глядеть на тебя! – махнула рукой Добраня.

С сожалением сняв шлем, Заволод передал его сыновьям Вратимира, те тоже стали по очереди мерить.

– А меч дай! – С горящими глазами и черными пятнами от кольчужного полотна на щеках, приставал Заволод к Ярдару.

– Не здесь же! – Ярдар огляделся. – На волю надо.

– Пойдем в лес! – тут же предложил Заволод.

– Да куда уж нынче! – остановил их Вратимир. – Темнеет, да и дождь. Завтра утром сходите. А ты, замарай[39]39
  Замарай – (др. – русск.) – грязнуля.


[Закрыть], поди умойся лучше! – засмеялся он.

С сожалением Заволоду пришлось признать его правоту, но Ярдар был даже рад. Он еще толком не отдохнул с дороги, и ему куда больше хотелось остаться в теплой избе, где сидит с пряжей Уневушка, чем лазить по холодным мокрым камням в том кудовом лесу.

* * *

Хозяева решили, что обе девушки пойдут ночевать к Заволоду – у него через двор от Вратимировой была своя изба, где он жил с женой и четырьмя детьми, – а их места на полатях займут Ярдар и Ждан. Попрощавшись на ночь, девушки ушли, но Ярдар не огорчился: его наполняли самые радостные надежды и почти уверенность, что он увезет из Кудояра самый ценный дар. Потом и сам Вратимир поднялся с места:

– Вы уж ложитесь, устали ведь, а я пойду дозором город обойду да и тоже лягу.

– Дозором? – удивился Ярдар.

– У отца такой обычай! – пояснила Добраня. – Всяк вечер перед сном весь город обходит, смотрит, все ли ладно, нет ли где непорядка.

– А не возьмешь ли меня в спутники? – предложил Ярдар. – Или там дело тайное?

– Да чего здесь тайного? – Вратимир надел кожух и шапку, подпоясался и взял высокий посох с дедовой головой. – Пойдем, коли охота под дождем бродить. Я как пройдусь, так мне и спится лучше. А то знаешь, стар стал, бессонница. Мне мать зелий заваривает, да не всегда помогают. Нивяницу, чабрец…

– Моя мать тоже мается, – поддержал беседу Ярдар, надевая свой кожух. – Душицу, мяту, пустырник пьет. Да тоже помогает когда как…

Спустившись по всходцам, они вдвоем вышли на двор, под мелкий дождь. Конечно, не ради разговора о травах Ярдар увязался за стариком. Он сказал еще далеко не все, что было ему поручено; пожалуй, самое важное было впереди. Но после встречи с Вратимиром и его семейством заговорить об этом стало трудно, и он предпочел начать наедине.

Верхняя площадка горы, на которой стоял Кудояр, была довольно обширна – более ста шагов в длину и ширину. С двух сторон, южной и восточной, ее ограждали валы, с других – только высокие склоны. Отвесные обрывистые участки на них были не очень длинны, но начинались от самой вершины. Чтобы никто из детей или скотины не свалился, с этой стороны площадка была ограждена жердевой загородкой. Хотя размерами Кудояр почти не уступал Тархан-городцу, людей в нем, как заметил Ярдар, жило меньше, простора оставалось больше. Отдельные дворы имели легкие ограды, чтобы свиньи и куры не разбредались. Вратимир с посохом в руке обходил площадку, с востока на запад, как само солнце, очерчивая обережный круг. По пути кивал немногим жителям, кто еще возился по каким-то делам, но таких попадалось немного. Настала та пора, когда вечерами уже сидят при огне, но печи были протоплены, заслонки на оконцах задвинуты, дворы казались спящими. Да многие, видно, уже и легли, лишь из нескольких изб доносилось пение сидящих за пряжей женщин.

– Ой на поле, на курганах, – запевал сильный женский голос, и еще несколько подхватывали:

 
Ой, люли-люли-люли!
Растет былка-чернобылка,
Ой, люли-люли-люли!
На той былке цвели цветки лазоревые.
Ой, люли-люли-люли!
Никто к цветам не подходит,
Никто былку не сломит.
Отозвался тут удалый молодец,
Он с добра коня соскакивал,
Синий цвет той подхватывал.
Во шелков платок завязывал.
Ой, кому ж мой цвет достанется?
Молодой жены у меня нетути…
 

Неспешно удаляясь мимо дворов вслед за Вратимиром, Ярдар еще долго слышал: как молодец предлагает цветок то младшей сестре, то старой матушке, но они отказываются, дескать, это не наше, пока наконец он не встречает красну девушку, которая соглашается взять цветок… Вратимир тоже слушал, неспешно постукивая посохом на ходу, и у Ярдара сильно билось сердце от мысли, что старик думает о том же: молодец с цветком – Ярдар, а та девушка – Унева…

Обойдя жилую часть, Вратимир вышел к святилищу.

– Здесь издавна святое место было, – он указал посохом на площадку за кругом из камней. – Еще при голяди. Потому и дед Вятко здесь своих богов поставил. Мы у них живем, не они у нас.

Три дубовых бога стояли, как три неусыпных стража, спиной к лесу, лицом к городу. У славян было не принято устраивать святилище прямо в жилом месте, этот обычай остался от древней голяди, но сейчас Ярдар подумал: хорошо, что они здесь, – в таком тревожном месте защита чуров и неба особенно нужна. Он никак не мог определить, хорошо ему здесь или нет: само это место было двойственным, с одной стороны – мирным, защищенным и даже уютным, вознесенным над всем светом, но с другой – Окольное, полное кудов, было так близко, что все время попадалось на глаза. Все же странно живым людям сидеть в Сумежье, на полпути между небом и землей.

Однако и здесь девицы длинными вечерами предзимья прядут лен и поют об ищущих друг друга женихах и невестах, как по всем обитаемым землям.

Вратимир и его гость приблизились к жердевой загородке на краю площадки – этот угол смотрел на лес и долину ручья, уже полную ночных теней. Вратимир, поставив к загородке посох, оперся на нее и стал задумчиво вглядываться в лес, в неглубокую речку с рыжей водой. Ярдар тоже поглядел – в лесу совсем стемнело, и жутковато было чувствовать внизу под собой пространства Темного Света. В этом месте прямо от вершины начинался отвесный участок скалы высотой в два-три человеческих роста, как примерно определил Ярдар, вглядевшись вниз. По склону выстроились ели, будто дозорные; казалось, как только люди отойдут от края, они перестанут притворяться немыми, заговорят, посмотрят вслед…

Вратимир молча рассматривал лес и обрыв, которые видел каждый день всю свою жизнь.

– Я еще не все речи Азаровы тебе передал, – начал Ярдар.

Вратимир не обернулся – этого он и ждал.

– Сам Азар велел сказать вам: если вы к стремени хаканову не встанете, то его поход с вашей земли начнется.

Вратимир повернул голову, и обычная веселость на его лице сменилась суровой сосредоточенностью.

– Нет у него права нам приказывать. Мы не холопы ему, сами знаем, как нам о нашей земле радеть.

– Хакан сказал: или вы ему друзья, или враги. Вы еще можете выбрать, под чьим стягом быть, но он свой выбор сделал. И ты сам понимаешь – что вы и что хакан. Один Азар с полусотней… – Ярдар слегка обвел рукой ближние дворы, намекая, что все это станет легкой добычей хазарского меча.

– Но если хакан возьмет радимичей, то и нас в покое не оставит – между радимичами и вами.

Ярдар развел руками. Оковским вятичам предстояло потерять свою независимость, но какой владыка оставит неподвластный ему кусок земли между своими владениями?

– А мы по доброй воле в холопы не пойдем, – тихо, но уверенно продолжал Вратимир.

– Мы – не холопы! – у Ярдара дрогнули ноздри. – Мы – вольные люди! А дружба хакана нам только честь и богатство приносит. У нас на одной бабе столько серебра, сколько у вас во всем доме, и то из богатых.

– Честь дедовская серебра дороже.

– Да пойми ты… – Ярдар сердито выдохнул, не зная, как растолковать Вратимиру его положение, не слишком задевая гордость. – Хакан все решил. Жить по-старому вы уже не будете. Только и выбора – пойдете доброй волей или неволей поволокут. Не оставит же он вас за спиной, если вы ему соратниками не будете! Ты попробуй с хаканом сговорить: чтобы вам в поход с ними идти, а дани не платить, дары давать, как сейчас. Может, он и согласится. Докончание можно…

– У него с князьями русскими было докончание. Так он его раздавил, как плевок, и на них неготовых врасплох напал. А там ведь войско было из пяти тысяч! Нам-то чего ждать…

– Это тебе Амунд наговорил!

– Он в чем-то солгал?

– Я… я не знаю! – Ярдар отмахнулся. Он не пытался понять, отчего хакан нарушил соглашение с князьями русов, но верил, что у хакана имелась для этого веская причина. – Может, они сами первые нарушили! Но ты пойми: нет больше места врагам Хазарии на земле. С Олегом она ныне покончит. А если вы не с хаканом, то придется вам оказаться в стане Олеговом. Если он не смирится, что радимичей потеряет, то в то же лето явится к вам сюда. Так и будете жить, как зерно между двух жерновов.

– Сто лет жили – боги нас хранили, – ответил Вратимир, снова глядя в лес, будто в глаза тех богов.

– И зерно может в жерновах хорошо жить – пока жернова неподвижны. А как двинутся – зерну конец, одна мука́ останется, да и ту ветром развеет. Сто лет жернова стояли. А теперь сдвинулись. Видно, время пришло. Хакан не зря вам доспех прислал. Пойдете на нашей стороне – будете усилены всей силой хазарской и бога их. А станете против – вся сила их будет против вас, и одним шеломом не защитить землю вашу, одним мечом не оборонить.

– Ты говоришь, нашей стороне. – Вратимир опять повернул голову, чтобы взглянуть ему в лицо. – Ты ведь сам – русин. И Олег киевский – русин. Как же их ворогов своей стороной называешь?

– Я не русин, – Ярдар нахмурился.

– А кто ж ты? У тебя и имя, вон, русское.

– Мы тем, киевским, никогда родней не были. Мой дед, Ульфаст, родом был заморец, а в походы ходил с князем Аскольдом. Олег Аскольда убил и всю дружину его истребил бесчестно. Он наш враг – и по дедовским временам, и по нынешним. А мы искони на хазарских землях живем и под их рукой ходим. Я и язык русов понимаю кое-как.

– Так ты что же – хазарин? – засмеялся Вратимир, и его морщины привычно пришли в движение, но карие глаза остались суровыми.

– Я… хазарин я! – Ярдар сперва запнулся, но тут же обрел уверенность, положив руки на свой почетный хазарский пояс. – Хакану я служу, его оружие ношу, на его серебро живу. Хазарам их бог великую силу дал и обещал, что будут они владеть жилищами врагов своих. И мы с ними тоже. Держава хазарская спокон веку стоит! А про Олегов род при дедах и не слыхал здесь никто. Кто он против хакана? Что мошка! Хакан хлопнет – ее и нет. А то, что ты говорил, чтобы вам торг вести между полянами и хазарами… Я поразмыслил: это вы хотите то же делать, что делаем мы, у нас на Упе. Но мы – хакановы люди. А вы – сами по себе. Не позволит хакан, чтобы торгом правили люди, ему неподвластные. Только если пойдете под руку к нему. Сами боги указывают: нет вам иного пути. Я вам не грожу, мне не по годам, да и… я же друг ваш. Но коли хакан в поход снарядился, у него на пути стоять – все равно что вот отсюда броситься вниз головой, – Ярдар кивнул на обрыв, над которым они стояли, где уже совсем сгустилась тьма.

– Ну, поглядим, – с тяжелым вздохом Вратимир распрямился и взял свой посох, прислоненный к загородке. – Будем с мужами совет держать. Как люди скажут, так и сделаем.

– Но я… – уже повернувшись вместе с ним спиной к обрыву и собираясь идти домой, Ярдар все же хотел закончить этот разговор более дружелюбным образом, – но я, если ты не шутил… чтобы твою дочку мне отдать… Я хоть сейчас посватаюсь, на это мне хаканова позволенья не надобно!

Он засмеялся, но Вратимир веселья не поддержал.

– Поглядим… – повторил он и направился к своему двору.