Текст книги "Княгиня Ольга. Ведьмины камни"

Глава 6

– Выходит, не удалось мне тебя удивить.

Хельга выпрямилась. Ёлс твою ж овду! Она никогда не произносила вслух ничего неподобающего знатной деве, но сейчас выражения, слышанные от мужчин Мерямаа, сами приходили на ум. Уж здесь, сейчас, в поварне рано утром, пока еще и не рассвело толком…

Медленно она обернулась. Выразительным движением отложила подальше нож, которым резала вчерашний сыр, пока сегодняшнее козье молоко охлаждалось в бадье со снегом.

– Я поняла кое-что! – Со сдержанной яростью она взглянула, подняв голову, в лицо Эскиля при свете огня в очаге под котлами. – Про тебя. – И с трудом сдержала желание ткнуть его пальцем в грудь.

– Что ты поняла?

– Почему – Тень. Что за глупая привычка так подкрадываться к людям?

В общем, не надо было большого искусства, чтобы подойти к ней незаметно – в поварне вовсю трудились служанки, мололи жерновами зерно, чистили рыбу, оттирали котлы. Стоял говор, скрежет, грохот, заглушавший шаги. Скорее возмущение Хельги относилось к неожиданности появления Эскиля. Почему он не оставит ее в покое? К тому же она сама сейчас мало отличается от служанок – в сером некрашеном платье из грубой шерсти, в холщовом переднике, а на плечах бурый толстый платок.

– Вовсе не глупая. Очень полезная привычка.

– В Грикланде – может быть. Но здесь-то где твои враги?

– Надеюсь, здесь их нет. – Эскиль взял со стола ее нож, попробовал пальцем остроту, посмотрел зачем-то вдоль лезвия, будто хотел оценить качество кузнечной работы. – Но если кто напрашивается – я готов.

– Чего ты от меня хочешь?

– Я надеялся тебя удивить – когда рассказал, что моим дедом был Хроальд конунг. А у тебя, оказывается, прадед был полуальв. Можешь считать, что ты меня уела.

Эскиль склонил голову, признавая свое поражение.

– Я не собиралась с собой состязаться.

– Ну и хорошо. – Эскиль поднял на нее глаза и улыбнулся. – Раз мы наконец во всем разобрались, давай уже помиримся.

– Я с тобой не ссорилась! – заверила Хельга, чувствуя, как служанки пялятся на них, отвлекаясь от своих хлопот.

– Тогда чего ты смотришь на меня, как будто я змей Нидхёгг?

Хельга глубоко вдохнула, потом еще раз. Нужно успокоиться. Эскиль, конечно, наглец, но в чем она может его упрекнуть? Своим волнением и досадой она лишь выдает, как сильно на нее действует его грубоватое обаяние. После вчерашнего оно стало пугать ее еще сильнее: не в силах подавить восхищение, она чувствовала, что вот-вот соскользнет в пропасть, где Эскиль Тень станет господином ее души, и разум едва удерживал ее на краю.

– Если бы я была служанкой, Биркир уже побил бы меня палкой, за то что я не работаю, а только болтаю.

– Ты не служанка, и госпожа Сванхейд тебя не для работы сюда позвала… Но ведь и не для того, чтобы выдать за своего рыжего сына?

Хельга заметила, как Эскиль опустил взгляд с ее глаз на губы, и что-то в его лице навело ее на опасение, что он подумывает ее поцеловать. Не может быть, чтобы его дерзость простиралась так далеко… Хельга усилием воли заставила себя не попятиться. Пусть не думает, что она боится даже стоять рядом с ним.

– А где ты берешь эти камешки? – Эскиль посмотрел еще ниже, на ожерелье, видное из-под платка у нее на плечах. – Никогда таких не видел.

– Их находят у воды.

– Научи меня их искать.

– Это забава для маленьких детей! – Хельга усмехнулась, мельком вспомнив Арни-младшего. – Ты разве не собирал «ведьмины камни» в детстве?

– В детстве? – с недоумением повторил Эскиль, будто впервые слышал это слово.

И тем не менее Хельга легко представила его мальчиком лет восьми или десяти – крепким, с бойкими глазами и падающими на широкий лоб льняными волосами.

– Или ты, как положено сыну конунга, начал упражняться с мечом и щитом, едва научившись стоять на ногах? Я когда-то слышала, Рагнар Меховые Штаны участвовал в одной битве, когда ему было всего шесть лет. Правда, его при этом держали на руках.

– А ты не хотела бы поучаствовать в битве?

– Я? Я же не валькирия.

– А была бы ты валькирией, как Висна, – знаешь, она была в битве при Бровеллире и держала стяг, – ты могла бы пойти с нами на греков. Повидала бы Миклагард и Греческое море. Там все совсем не такое, как здесь. Все время тепло, растет виноград, всякие такие штучки, вроде яблок, только еще больше и вкуснее. Там огромные каменные дома, очень красивые… Знаешь, что такое мрамор? Это камень, но он бывает разных ярких цветов – желтый, красный, голубой, зеленый, белый, – и гладкий, как шелк. Из него построены огромные дворцы, богам в таких жить впору, и них полы и стены выложены разными узорами из мелких кусочков стекла разных цветов, а прямо в домах и во дворах есть… – Эскиль беспомощно пошевелил рукой, не имея подходящего слова, – ну, как бы источник, только он бьет не из земли, а из мраморной стены, из пасти льва из бронзы, и вода стекает в огромную чашу, тоже из мрамора. А сколько там разных сокровищ! Ну что, ты не надумала сменять какой-нибудь счастливый камешек на это вот? – Эскиль хлопнул себя по груди, где висели перстни на серебряной цепи. – Я от своего предложения не отказываюсь.

– Я поразмыслю насчет того, чтобы стать валькирией, – благосклонно, стараясь подавить смех, ответила Хельга. – И тогда сама раздобуду себя перстни еще получше твоих. А теперь уходи-ка отсюда, иначе придет великий Один и отвесит всем валькириям тумаков за болтовню!

– Я в гриде буду.

Эскиль послушно повернулся и пошел к двери. Хельга снова взяла свой нож и повернулась к сыру, когда Эскиль ее окликнул:

– Стейнмэр!

Она обернулась.

– Если будет надо, я подержу тебя на руках!

* * *

В этот день Ингвар с ближней дружиной опять отправился на лов, пригласив с собой обоих родных братьев, и Хедина, и Несвета с сыном. Когда ловцы уехали, Хельга испытала странное чувство: и облегчение, и разочарование. Хорошо, что хотя бы до вечера «находчивая тень» не возникнет у нее за плечом и не вынудит лихорадочно подыскивать ответ; но без возможности увидеть среди хирдманов эту светловолосую голову, лицо со следом ожога на правой щеке весь конунгов двор показался ей пустым и скучным.

В Хольмгарде к этому дню стало потише: ильменские старейшины, получив свою долю греческих даров и разведав, чем дело кончилось, стали разъезжаться по домам. Семейство Вояны собиралось к себе на Шелонь, и ее дядя по матери, псковский князь Воислав, тоже, но Альдис, желая подольше побыть со своей матерью, уговаривала мужа и свекра задержаться еще на несколько дней. Пока мужчин не было, женщины уселись в гриднице на короткой скамье близ возвышения, где стоял престол. Сванхейд сидела в своем резном кресле и тоже шила, но игла медленно двигалась в ее руках, украшенных дорогими перстнями, а лицо было задумчиво.

У Хельги никакой своей работы не было, и она попросила прялку. Уж сколько времени она не пряла – даже руки немного забыли. Обычно это занятие затягивает, успокаивает, приводит мысли в порядок. Однако сегодня мысли Хельги то и дело обращались к Эскилю; строго говоря, ей толком не удавалось подумать о чем-нибудь другом. Он занял в ее голове столько места, что другое там просто не помещалось.

После сегодняшней встречи уже нельзя было сомневаться: она ему нравится. Ну, или он хочет, чтобы она так думала. Нельзя же верить, что взрослого мужчину, повидавшего Греческое царство, привлекают камешки с дырочками! Глаза его, голос, даже то, как он стоял рядом с ней, – все выдавало влечение, это и волновало Хельгу, и тревожило. Девушка взрослая и для своих лет весьма сведущая, рядом с Эскилем она чувствовала себя ребенком. За те семь или восемь лет, что их разделяют, он повидал слишком много дальних стран, пережил слишком много опасностей, и это сделало его существом какой-то другой породы.

И почему она не догадалась прямо у него спросить – зачем он вмешался в спор Логи и Видимира? В самом ли деле хочет взять ее в жены – если вообразить, что это возможно? Почему она не задала ему этот вопрос утром в поварне, ведь был такой хороший случай! Неизвестно, представится ли другой.

Хельга вспоминала серые глаза Эскиля, его лицо, слегка склоненное к ней. Ничего неприятного в его лице нет – кроме этого красного пятна в мелких шрамах, память огненной битвы в Боспоре Фракийском. Но даже это… если подумать… не слишком его портит. Когда он смотрит так приветливо, когда в эти серые безжалостные глаза смягчаются и светлеют от удовольствия видеть ее, он не так уж и плох. Даже почти красив… Хельга вдруг представила, как можно любоваться этим лицом, если испытывать к нему любовь… сердце оборвалось и загорелось. Удивляясь, почему при первых встречах Эскиль вовсе не показался ей красивым, Хельга еще не могла по неопытности своей понять: не только красота привлекает любовь, но и любовь делает красивым все, на что упадет ее взор.

От этих мыслей ее отвлекла Огняна-Мария: помахала рукой и сделала знак, приглашая подойти. Хельга оставила прялку и перешла к ней ближе; Огняна-Мария усадила ее между собой и Альдис.

– Мария спрашивает: правда ли, что твоя мать приехала из-за моря в одиночку, чтобы отыскать здесь своего мужа? – сказала Альдис. – Она слышала от нашей матери, что твоя мать когда-то здесь побывала.

– Да, это так. Это было больше двадцати пяти лет назад, тогда никто из нас еще не родился.

– Она спрашивает, как так вышло, что твоей матери пришлось ехать одной так далеко?

– Моя мать когда-то была замужем за человеком по имени Ульвар, – начала рассказывать Хельга, делая остановки, чтобы Альдис могла перевести Огняне-Марии на славянский язык. – Она вышла за него, когда ей было шестнадцать лет, в тех краях, где она родилась, в Свеаланде. Он был торговым человеком и часто ездил по викам и торговым местам с разным товаром. Лет через пять он однажды уехал и не вернулся. Говорили, что корабли тех людей, с кем он плыл, ограбили викинги, и какое-то время все думали, что он погиб. Но через несколько лет пришли вести, что Ульвара видели живым, а потом к матери однажды приехал человек и сказал, что он ходил на сарацин вместе с большим войском из Гардов и в этом же войске был Ульвар. Тот человек рассказал, что Ульвар устроился жить в Мерямаа и не хочет возвращаться в Свеаланд. Он передал, что если жена, то есть моя мать приедет к нему, он будет очень рад. Она сначала сомневалась, что сможет одолеть такое путешествие в одиночку, но потом нашла надежных людей, которые взяли ее на корабль, который шел из Бьёрко в Альдейгью. И так она припыла в Альдейгью, а потом с теми же людьми доехала до Хольмгарда. Отсюда те торговые люди повернули назад, а она несколько месяцев, до начала зимы, жила вот здесь… Госпожа Сванхейд была так добра, что разрешила ей погостить, пока сборщики дани не поедут в Мерямаа и не отвезут ее в Силверволл[18]18
  Полностью эта история рассказана в романах цикла «Свенельд»: «Оружие вёльвы», «Янтарный след», «Ворон Хольмгарда».


[Закрыть]…

Хельга огляделась, впервые за все эти дни с необычайной ясностью осознав: двадцать пять лет назад ее мать бывала в этой гриднице, наверняка сидела на этой же скамье, видела эти же стены со звериными шкурами – покойный Олав конунг увлеченно охотился на крупного зверя, – эти же разноцветные щиты (или очень похожие), тоже ходила вдоль этих самых столов с кувшином пива в руках… Может быть, даже кувшины были те же самые – добычу сарацинского похода сюда доставили за год-другой до появления Снефрид.

– И что – она встретилась со своим мужем? – перевела Альдис вопрос Огняны-Марии. – Он ей очень обрадовался?

Подбирая ответ, Хельга взглянула в глаза болгарки. Огняна-Мария, кажется, была искренне увлечена рассказом: ее большие карие глаза в длинных черных ресницах ярко блестели, взгляд был теплым, участливым. Все же, отметила про себя Хельга, хоть восточные черты и выделяют жену Ингвара среди здешних женщин, она по-своему очень красива: нежный овал лица, высокие скулы, черные тонкие брови блестят, как соболий мех.

– Нет, она не смогла с ним встретиться. Он погиб в сражении незадолго до того, как она приехала, – пока она была в пути.

– Ах, какое горе! – Огняна-Мария ласково коснулась руки Хельги, как будто это горе выпало ей самой. – Должно быть, она была в большой печали.

– Ну, наверное… поначалу, да. – Хельга не могла считать большим горем то событие, благодаря которому ее отцом стал Арнор Камень, а не Ульвар Любимец Норн. – Но ведь она до того не видела мужа лет пять и от него отвыкла. Сперва она горевала, конечно, но ей понравилось в Силверволле, и она решила там остаться.

– От мужа ей осталось наследство? Дом, хозяйство?

– Нет. – Хельга слегка засмеялась. – У него было небольшое хозяйство, но его уже получила его вторая жена, мерянка. Ее зовут Кеганай, она сейчас у нас в доме старшая над служанками. А моя мать потом вышла за нашего отца.

– Она – очень отважная женщина. Не страшно ехать за море со своим мужем, когда ты его любишь, но ехать одной, не зная, доберешься ли живой до места и застанешь ли его в живых…

– Я бы не смогла, – вставила от себя Альдис.

– Ты ведь тоже поехала с мужем за море, – сказала Хельга Огняне-Марии. – Для этого тоже нужна немалая отвага.

– Когда ты любишь мужа, тебе ничего не страшно! Страшно одно – расстаться с ним. А я полюбила Ингвара, едва его увидела, и боялась только, что мой родич Боян не сумеет устроить нашу свадьбу. Мне даже пришлось ненадолго бежать из дома…

– Бежать из дома… – перевела Альдис и сама удивилась: – Это как? С Ингваром?

Ингвар объяснил родичам, из каких соображений взял в Болгарии вторую жену, то в такие подробности не пускался.

– Нет, он оставался в Несебре. Это придумал мой брат. Люди Ингвара увезли меня и спрятали, чтобы вернуть, когда мои родичи согласятся на наш брак.

– Тебе не было страшно? – Хельга сама взяла ее за руку.

– Нет! – Огняна-Мария засмеялась. – Я очень, очень хотела выйти за него, а когда так сильно любишь, ничего не кажется страшным или трудным. Как будто ангелы несут тебя на руках.

– Кто несет?

– Светлые альвы, – по-своему перевела Альдис, выслушав толкование Огняны-Марии.

– Да… наверное, – согласилась Хельга.

Мать когда-то говорила ей, рассказывая о том своем путешествии: ей казалось, что Ульвар протягивает ей руку из-за моря, и она шла к этой руке, веря, что одолеет все трудности.

– Ты думаешь только о счастье быть с тем, кого любишь, и не замечаешь ничего! – в воодушевлении продолжала Огняна-Мария. – Любовь дает такие огромные силы, как ничто другое.

Слушая ее, видя, как розовеют ее смуглые щеки и блестят карие глаза, Хельга с новым любопытством вспоминала Ингвара: он, конечно, по рождению конунг и человек очень отважный, но ей трудно было понять, как он мог вызвать такую безумную любовь. Вот если бы он был таким, как Эскиль: светловолосым, рослым, уверенным, с повелительным взглядом…

– Я бы не решилась…

– О нет, просто ты себя еще не знаешь! Если ты кого-то полюбишь так сильно, я знаю, ты тоже осмелишься на что угодно! Как твоя мать!

– Если так… Думаю, да… – не совсем уверенно отозвалась Хельга.

Разумеется, она хотела быть такой же отважной и упорной, как ее мать, такой же мудрой и ловкой, чтобы одолеть все преграды и обрести счастье. Но пока она гораздо лучше представляла опасности подобного путешествия, чем счастье.

– Я знаю, ты смогла бы! Я уже полюбила тебя, как сестру, – добавила Огняна-Мария. – Хочу сделать тебе подарок. Вот, возьми.

Она сняла с шеи ожерелье: его составляли небольшие продолговатые камешки густо-зеленого цвета, обточенные в виде трубочки, полупрозрачные, блестящие, как мокрый от росы сочный лист. С ними чередовались небольшие круглые жемчужины, и все вместе соединяли серебряные петельки. Зеленые камни были не толще травяного стебля, а жемчужины – не больше росинки, но это была настоящая греческая работа. Хельга видела, как в первый же день по приезде Огняна-Мария подносила в дар своим новым родственницам – Сванхейд, ее дочери и невесткам, – украшения и шелк, не обошла даже Вояну, хотя та приходилась Ингвару не кровной родственницей, а свояченицей по другой жене, оставшейся в Киеве Эльге. Но она, Хельга, такой щедрости никак не ожидала.

– О, не стоит, это слишком дорогая вещь… – Опешив, Хельга не смела прикоснуться к ожерелью, которое Огняна-Мария положила к ней на колени. – И я не могу ничем отдарить…

– Не нужно!

– Ты не должна ничем отдаривать! – успокоила ее смеющаяся Альдис, у которой уже было на шее очень похожее ожерелье, только с лиловыми круглыми камешками. – Ведь она – жена конунга, она просто одаривает тех, к кому благосклонна.

Ой, верно. Огняна-Мария ведь не ровня Хельге, она может делать подарки другим женщинам, как конунг в знак милости дарит мужчинам оружие, обручья, перстни и дорогое платье.

– Благодарю тебя, – смущенно сказала Хельга и тут же надела ожерелье. Альдис помогла ей застегнуть крючок. – Ты очень добра и щедра.

– Это малость. Я бы хотела, чтобы ты всегда была со мной, и тогда я подарила бы тебе еще больше – шелковые платья, украшения. У меня еще много таких сокровищ, они остались в Киеве. Ты бы хотела поехать со мной туда?

– В Кёнугард? – Хельга вытаращила глаза.

– Конечно. Хоть я и люблю Ингвара, мне одиноко в таком далеком краю. – Карие глаза Огняны-Марии налились печалью. – Моя мать и родичи остались так далеко, в Кёнугарде при мне нет никаких женщин, кроме двух моих служанок. Никого, кроме Ингвара, кто был бы ко мне добр, а Ингвару так часто не достает времени побыть со мной. Я любила бы тебя, как сестру, мы бы всегда были вместе.

– Но как же я могла бы поехать? – Удивленная Хельга даже не понимала, хочется ей этого или нет. – Девушки не нанимаются на службу!

– Ты… ты могла бы выйти замуж за кого-нибудь из людей Ингвара, кто всегда при нем, и сама была бы при мне. Подумай, – Огняна-Мария наклонилась к ней, – неужели тебе никто не нравится из наших людей? Или, может, ты замечала, что ты нравишься кому-то из них?

Мгновенно Хельге на ум пришел Эскиль, и она смутилась. Ощущая жар на щеках, не могла решить, как лучше ответить. «Да есть тут один»… «Вроде никого такого нет»…

– Что тут замечать? – вставила Альдис к облегчению Хельги. – Эскиль, вон, с Логи соперничать вздумал! Но только куда ему? Логи – сын конунга, а этот кто? Если чья-то бабка нашла деда в лесу под кустом, будто гриб, это не очень хорошо, даже если он и окажется конунгом.

– Конечно, настоящий сын конунга лучше, – с облегчением согласилась Хельга. – Да и как я могу выйти замуж, если здесь нет никого из моих родичей, только Хедин?

На самом деле ее родители, дядя Вигнир, дядя Эйрик, тетя Арнэйд скорее приняли бы сватовство медведя из леса, чем какого-то безвестного дренга Ингваровой дружины! Медведь все-таки у них в роду уже был…

– Может быть, Хельга выйдет за Логи, – Альдис дружески взяла ее за руку, – а потом Ингвар захочет, чтобы Логи приехал к нему в Киев, найдет там для него дело какое-нибудь, и ты поедешь с ним.

– Если так… конечно, я не откажусь.

Огняна-Мария не сразу ответила; Хельге показалось, что этот выход ей не слишком понравился. Может, она считает, что для родного брата ее мужа Хельга недостаточно хороша?

– Но тогда лучше бы это случилось поскорее, – вздохнула Огняна-Мария. – Когда мы вернемся в Киев, мне будет там одиноко… Тамошние люди очень привязаны к княгине Эльге, и мне будет трудно найти тех, кто сможет меня полюбить…

– Едва ли наша мать очень скоро разрешит Логи жениться, – заметила Альдис. – Ему только восемнадцатый год. Правда, наш отец в первый раз женился рано, но Логи-то некуда спешить!

Хельга задумалась: даже если Сванхейд и не против ее брака с Логи, еще года три или четыре придется подождать. Вот если бы Эскиль годился ей в женихи, она могла бы уехать с ними уже сейчас, в эту зиму, когда Ингвар соберется восвояси!

А Ингвар здесь не задержится – ему нужно захватить санный путь, а до Киева далеко. Может быть, еще несколько дней… Замерло сердце от мысли: если бы она могла выйти за Эскиля, то уже через несколько дней вся ее жизнь совершенно переменилась бы. Другие страны, город Кёнугард, где лето приходит на месяц раньше…

Но в этой жизни не нашлось бы уже ничего, что связывало бы ее с привычным окружением, и Хельга отогнала пустые мысли.

* * *

Ловцы вернулись в первых сумерках, заполонив широкий двор конским топотом и говором. Женщины, челядь, все прочие, кто оставался дома, высыпали смотреть добычу – несколько кабанов, косуль, три волка, множество зайцев. Хельга глянула на волков в санях – оскаленные морды, белые мертвые глаза с заведенными под веко зрачками, темно-красная кровь на серой слипшейся шерсти… поморщилась и отвернулась. Замерзшие и голодные, усталые и возбужденные, ловцы повалили в гридницу, где их уже ждали столы. Стоял особо громкий гомон: хирдманы подшучивали друг над другом, рассказывали, кто как какую добычу взял, нетерпеливо требовали еды и питья.

Готовясь разливать мед, Хельга невольно искала глазами светловолосую голову Эскиля, прислушивалась, не раздастся ли его голос. Вдруг ощутила, что позади нее кто-то стоит; помня, сколько раз Эскиль вот так же неслышно оказывался за спиной, она повернулась, пронизанная удивительным чувством радости…

И вытаращила глаза: это оказался Видимир.

– О… Это ты! – Хельга постаралась скрыть, что ожидала другого. – Был ли к тебе благосклонен Улль?

– А это кто? – Древних северных богов Видимир не знал. – Это у тебя откуда? – Он вдруг заметил новое ожерелье у нее на шее и протянул к нему руку, но Хельга отбросила ее, не дав к себе прикоснуться. – Греческое!

Догадаться было нетрудно: греческие украшения сильно отличались от тех, что встречались в Северных Странах и на Руси. На Волхове, в Мерямаа, даже в Свеаланде женщины носили снизки из крупных стеклянных бусин ярких цветов, с точечками, полосками, волнами; их делали в сарацинских странах, а торговые люди привозили на север, выменяв на куньи и бобровые меха. Привозили иногда бусины из хрусталя или огненно-рыжего сердолика, но иные самоцветы – кроваво-красные, зеленые, голубые, лиловые, – происходили только из Греческого царства и попадались так же редко, как золото, если не реже.

– Греческое! – с гордостью подтвердила Хельга.

– Это кто тебе такое дал?

– Не твое дело.

С какой стати он ее допрашивает?

– Не мое дело? – Его ноздри гневно затрепетали. – Это мое дело! Если этот бес варяжский… с его рожей опаленной… этот сучий выродок, что своего деда не знает… Как тебе не стыдно от него подарки принимать? Люди подумают, что ты… чем ты с ним расплатилась за это?

Вспыхнув от гнева, Хельга вскинула руку, чтобы дать ему пощечину, но Видимир отшатнулся.

– Как ты смеешь! – прошипела она, горя негодованием и все же опасаясь, что их услышат. – Как ты смеешь так обо мне думать!

– Что такое?

Чьи-то крепкие руки вдруг взяли Хельгу за плечи, и она с облегчением узнала голос Хедина.

– Он меня оскорбил!

– Хедин, ты смотришь, что твоя сестра делает? – одновременно прошипел Видимир. – Кто ей такие подарки дарит? Ты что, собираешься выдать ее за того ублюдка, если разрешаешь ей…

– Тише! – тоже полушепотом осадил его Хедин. – Ей подарила Ингварова жена. Утром, пока мы были на лову и женщины тут одни сидели.

– Ингварова жена?

Видимир стиснул зубы, соображая, может ли это быть правдой. Потом покраснел.

– Что же ты не сказала? – Он бросил на Хельгу пристыженный и раздосадованный взгляд. – Я подумал…

– А почему я должна тебе говорить, кто что мне дарит? Ты мне не муж. И даже не жених.

– Я…

– И если ты так обо мне думаешь, – Хельга не дала ему договорить, – то нечего и свататься! Я не выйду за человека, который будет меня оскорблять!

– Ну, прости… – Видимир опустил глаза. – Я же не хочу, чтоб ты себя опозорила…

Но Хельга, больше не желая даже смотреть на него, забрала кувшин и удалилась. Она шла по гриднице, с пылающими щеками и яростно блестящими глазами; какой-то смуглый болгарин из гридьбы у нее на пути выразительно поцеловал кончики пальцев и помахал ей.

Сначала ловцы набросились на еду, как волки. Хельга, постепенно успокаиваясь после стычки с Видимиром, ходила с кувшином, подливая меда в быстро пустеющие чаши. Эскиль улыбнулся ей, но она не ответила: чувствовала, что Видимир и сейчас не спускает с нее глаз.

После дня на холоде мед быстро туманил головы. Наевшись, ловцы начали рассказывать: кто как брал кабанов, где наткнулись на козла косули.

– За Ольшанкой подходит к нам мужик из местных и говорит: вот сюда к промоине каждый вечер козел воду пить приходит, как раз перед сумерками, – рассказывал Воислав, свекор Альдис. – Рожины, говорит, во! – Подражая тому мужику, псковский князь показал растопыренными пальцами обеих рук «рога» возле своей головы, и Хельга засмеялась, хотя не понимала по-славянски. – Лось, говорит, а не козел, прям! Едем шагом вдоль озера, тихонечко, по сторонам смотрим. Вдруг глядь – стоит в кустах, родимый! Я лук тихонько поднимаю… Он нас увидел, гавкнул, к ельнику метнулся, и вдруг сорока в кустах с его стороны – тыртыр-тыр! Он голову поворачивает на нее, я лук вскидываю и как дам ему срезнем! Он вверх прыгает, задние копыта поджимает и наземь – шлеп! Под лопатку прямо!

Воислав, опытный ловец, так хорошо все изобразил, что даже Хельга поняла, как было дело.

Волки оказались добычей самого Ингвара и его людей.

– Тот человек с хутора сказал, что есть овраг заросший, с камышом, и в нем волки ложатся на день, – долетал до нее голос Эскиля, который она легко различала в общем гуле. – Рядом вырубленный кусок леса – его весной будут сжигать. Как ты говоришь? – Эскиль зашипел, пытаясь повторить словенское слово «жарынь», но вызвал только смех. – Пал? Так лучше, это я могу сказать. И уже темнеет. Гаут начинает вабить: у-у-а! Раз, другой… Руки ковшиком, глаза на затылок – у-у-а! Вдруг вижу – выкатывает из-за этих бревен и прямо на меня. Огромный сам и черный, как тролль…

Эскиль прервался, чтобы глотнуть из чаши.

– Приятно слышать, – раздался вдруг голос Видимира, – что ты иногда способен и на мужские дела.

В изумлении все взглянули на говорившего, а у Хельги от испуга оборвалось сердце. Видимир сидел раскрасневшийся – мед ударил ему в голову и в соединении с досадой после краткой беседы с Хельгой превратился в яд, выжигающий здравый смысл, вежество и простую осторожность.

– А то я слышал, ты провел утро в поварне. – Видимир усмехнулся. – Со служанками.

Вокруг раздалось несколько сдавленных смешков. Ловцы уставились на Эскиля – что это значит?

Эскиль нахмурился и принял недоуменный вид.

– Я слышу писк младенца, – с удивлением оглядываясь, объявил он. – Видать, какой-то сосунок намочил пеленки.

– Да! – продолжал Видимир. – Со служанками! Видно, тебя тянет к женским занятиям – молоть сыр, чистить молоко… все такое… лишь бы тереться среди баб…

Видя эту губительную отвагу отрока, ловцы изумленно таращили глаза. Козлик-сеголеток взялся задирать матерого волка! Хельга от испуга зажала себе рот рукой. Нечего было и надеяться, что такое занятное происшествие, как беседа в поварне главаря наемников с дочерью хёвдинга из Силверволла, пройдет незамеченным – даже и не имей оно десяток свидетельниц-служанок.

– Да что же он все пищит? – с пробудившейся досадой ответил Эскиль. – Позовите женщин, пусть его заберут и помоют.

Вокруг засмеялись. Видимир поднялся с места, подошел и встал перед Эскилем.

– Ты не уйдешь от ответа! Ты все лезешь к женщинам, которых и пальца не стоишь! Думаешь, я не вижу, куда ты нацелился? Думаешь, никто не видит? На тебя управа найдется! На такого наглеца…

– А, да вот он! – Эскиль даже обрадовался, как будто нашел искомое. – Малец, тебе который годик? Где тебя потеряла твоя нянька?

Вокруг засмеялись еще дружнее.

– Нет, ты будешь разговаривать со мной! – Еще сильнее покраснев, Видимир топнул ногой. – Ты только с женщинами смел! А со мной не смеешь говорить прямо! Потому что я не какой-нибудь… Я – княжьего рода…

– Ты, верно, уполз, пока нянька искала тебе сухую пеленку, – продолжал Эскиль. – Ползи-ка назад, а то искать будет! Давай, ножками, ножками!

Хирдманы хохотали в полный голос. Хельга тревожно гляделась: да где хоть кто-нибудь, кто сможет его увести!

Вот Несвет: он увлекся беседой с Воиславом и не заметил, как его отпрыск развоевался, но кто-то тронул его за локоть и указал на другой стол. Несвет торопливо встал, окликнул сына, но тот никого не слышал и не видел, кроме Эскиля.

– Не можешь отвечать! Тебе нечего ответить! Ты – жалкий выродок…

– Ой, бедняжка! – Эскиль покачал головой. – Как надрывается, прямо сердце щемит! В жиденьком дерьмеце-то лежать мало радости! Где же эта нянька проклятая, болтает, видно, с бабами, а тут дитя сейчас себе пупок надорвет!

Вокруг хохотали так, что заглушали слова Видимира; он что-то кричал, со слезами ярости на глазах, топая ногами. Несвет хотел взять его за плечи и отодвинуть, но он отмахнулся, даже не замечая, что это его родной отец.

– А ну всем молчать! – раздался рык, и перед столом появился Ингвар. – Заткнули пасти, живо!

Мгновенно воцарилась тишина, только кто-то икал от смеха, судорожно зажимая себе рот. Видно, кто-то сбегал за конунгом, пока не началась драка. Хельга попятилась: вид у Ингвара сделался властный и свирепый. Эскиль переменился в лице и встал.

– Разойдись! – гневно продолжал Ингвар. – Что тут за троллевы пляски под горой? Тень!

– Я никого не трогал, конунг, – почти со смирением ответит тот. – Рассказываю, как мы тех волков с тобой взяли. А этот… твой юный родич вдруг стал… говорить что-то бессвязное, видно, с непривычки выпил слишком много меда и ему ударило в голову. Он слишком молод, чтобы после целого дня в лесу еще пить мед…

– Ты… братанич! – Ингвар повернулся к Видимиру. – Коли перепил – так ступай спать! Несвет, уводи сынка! Не умеет пить – не надо браться.

– Этот человек…

Острые глаза Несвета с гневом обратились на Эскиля; он придерживал за плечи Видимира, но теперь, при старших, тот молчал.

– Он сам к нему полез, конунг! – доложили голоса из толпы.

– Мы сидели, пили, про лов говорили…

– Никого не трогали, не думали даже…

– А он пришел и начал кричать что-то про служанок и сыр.

– Не наелся, видно!

– Забирай его! – велел Ингвар Несвету. – Еще мне с буйными отроками возни не хватало! Следи за сыном-то, раз он у тебя пить не умеет! Без няньки не может обойтись!

Отец и сын пошли прочь. У Хельги отлегло от сердца. А что если дошло бы до драки? Понятное дело, кто победил бы, но вышел бы большой и неприятный шум. Может быть, слушателям выкрики Видимира показались бессвязными, но она хорошо поняла, что он хотел сказать. А если бы он упомянул ее имя? Пробрало холодком: если пойдут слухи… Она не сделала ничего худого, ровно ничего, что могло бы уронить ее честь, но людям только дай повод поболтать о чужих делах, а в дурное они верят куда охотнее, чем в хорошее. Если о ней начнут говорить… Но что она сделала не так? Разве это она бегает за Эскилем?