Текст книги "Как не стать деструктивной личностью. Эрих Фромм о воспитании и самовоспитании"

Э. Фромм разъясняет, зачем он вводит в оборот словосочетания «биологически адаптивная» и «биологически неадаптивная» формы агрессии. Он пишет, что «различие между биологически адаптивной и биологически неадаптивной формой агрессии поможет… устранить путаницу в толковании понятия «агрессия». Дело в том, что те, кто выводят человеческую агрессивность из самой родовой сущности человека, вынуждают своих оппонентов, которые не хотят совсем расставаться с надеждой на мирную жизнь, приуменьшать масштабы человеческой жестокости. И эти адвокаты-миротворцы нередко высказывают излишне оптимистические прогнозы развития человечества. Если же разделить агрессию на оборонительную и злокачественную, то такая необходимость отпадает. Тогда предполагается, что злокачественная доля агрессии не является врожденной, а следовательно, она не может считаться неискоренимой. С другой стороны, допускается, что злокачественная агрессивность… – одна из возможных моделей поведения…, от которой можно легко освободиться, приняв другую модель»[72]72
  Фромм, Эрих. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 284.


[Закрыть].

Культура, поощряющая проявление человеком злокачественной агрессивности, и культура, сцепляющая природную доброкачественную агрессивность человека с активностью самоосуществления и установления конструктивных связей с другими людьми, своими корнями уходят глубоко в историю, говорит Э. Фромм. Начало формирования этих культур по времени совпало с периодом, в контексте которого изменилась в сторону уменьшения роль инстинктивной детерминации поведения древнейших людей. В свете научных данных, пишет Э. Фромм, человека той поры можно определить как существо, которое «начинает свое развитие…, когда инстинктивная детерминация становится минимальной, а развитие мозга достигает максимального уровня»[73]73
  Там же. – С. 341–342.


[Закрыть]. Э. Фромм солидализируется с мнением палеонтолога Ф. М. Бергунио, давшего такое описание ситуации, в которой оказался человек, предки которого стали изгнанниками природы, во многом утратившими инстинктивную связь с ней: «Человек был жестко вырван из своей окружающей среды и изолирован в мире, размеры и законы которого он не знал; поэтому он был вынужден постоянно учиться в ожесточенном напряжении и на собственных ошибках, учиться всему тому, что обеспечивало его выживание. Животные в его окружении приходили и уходили, повторяя одни и те же действия: охота, поиск пищи и питья, схватка или бегство ради спасения от бесчисленных врагов. Для них периоды спокойствия и активности следовали друг за другом в неизменном ритме, который определялся потребностью в пище или сне, в размножении или самообороне. Человек в отрыве от своей естественной среды чувствует себя одиноким, покинутым, и все, что он знает, это то, он ничего не знает… и потому его первым чувством становится экзистенциальный страх, который может довести его до глубокого отчаяния»[74]74
  Фромм, Эрих. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 351.


[Закрыть].

Экзистенциальный страх, пронизывающий собой человека, не отпускающий его ни на мгновение, заставляющий человека находить пути погашения столь тягостного для него переживания, способствовал превращению человека в особое существо – существо, ставшее проблемой для самого себя. Человек стал существом принципиально не похожим на другие существа. Его уделом стали размышления о собственном существовании, которых лишены другие обитатели Земли. Поставленный в такую ситуацию, человек был вынужден развивать свое самосознание, мышление, воображение, внимание, память, без которых было невозможно находить инструментальные решения проблемы своего бытия. Человеку потребовалось составить целостное представление о мире, в котором ему приходилось обеспечивать свое выживание. Это представление о мире давало ему возможность ориентироваться в нем, выступало в качестве компаса, показывающего, в каком направлении стоит, а в каком не стоит прокладывать линию своей жизни. Потребность в разработке системы жизненных координат и привела людей к культурной развилке.

Одно из направлений жизни, выбранное людьми, было связано с их неистовым желанием подчинить себе мир, поставить его под свой контроль. В ходе истории это желание обрело форму подчинения одних людей другими, господства и властвования отдельных над многими. Освоение людьми этого направления жизни было связано с беспрецедентным увеличением насилия и неравенства в мире, отчуждающими людей друг от друга и вселяющими в них неизбывный страх перед миром. Характеризуя этот путь, Э. Фромм писал: «история войн является хроникой безжалостных убийств и пыток, жертвами которых становились и мужчины, и женщины, и дети… Убийство было еще самым мягким проявлением деструктивности. Оно не считалось жестокостью и не утоляло «жажду крови»: мужчин кастрировали, женщинам вспарывали животы, пленных сажали на кол, распинали или бросали на растерзание львам. Трудно даже перечислить все виды жестокости, изобретенные человеческой фантазией»[75]75
  Фромм, Эрих. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 420–421.


[Закрыть].

Другое направление жизни, по которому пытались двигаться люди, борющиеся с одолевающим их экзистенциальным страхом, вело к иным социальным горизонтам. Путеводная карта движения к этим горизонтам выглядела диаметрально иначе, чем карта по покорению мира и контролю над ним. Помощь другому, забота о другом, самоосуществление и саморазвитие, гармоничные отношения друг с другом – вот те идеалы, которые определяли координаты такого движения. Коллизия человеческого бытия должна была быть решена не подавлением другого, не властвованием над ним, не передачей себя в его пользование, а внесением нравственного измерения в мир, приданием ему качеств, позволяющих каждому стать самим собой. К великому сожалению, отмечает Э. Фромм, этот путь не стал магистральным для человечества.

Что же заставляет людей, двигающихся по пути подчинения себе мира и других, проявлять агрессивность и вести себя деструктивно, задается вопросом Э. Фромм. Развернутый ответ на этот вопрос представлен в ряде его произведений.

Э. Фромм последовательно объясняет, как доброкачественная (биологически адаптивная) агрессивность, присущая животным и человеку от рождения, трансформируется и приобретает черты злокачественной (биологически неадаптивной).

«Животное ощущает угрозу только данного момента. Оно знает только одно: «Сейчас мне угрожают». Человек, обладая умственными способностями, может представить себе будущее. Следовательно, он может предполагать, что ему в будущем может грозить опасность, которой сейчас нет, но она может возникнуть. Таким образом, он реагирует агрессивно не только на настоящую опасность, но и на ту, что ожидает его в будущем. При таких условиях реактивная агрессия получает гораздо большее поле для своего функционирования, так как количество людей очень велико, и также велико число ситуаций, когда угроза их существованию возникнет в будущем.

Другая причина, по которой реактивная агрессия у людей развивается более широкомасштабно, состоит в том, что люди склонны строить предположения, а животные не могут этого делать. Человека можно убедить, что существует угроза его жизни и свободе. Для этого применяют слова и символы. Животному нельзя «промывать мозги», так как оно не воспринимает слова и символы, применяемые при такой промывке. Если человека убедить, что ему угрожают, последует его субъективная реакция столь же сильная, как и в случае если бы ему действительно угрожали. Его реакция та же самая, хотя он действует только на основании постороннего воздействия. Нет смысла долго обсуждать множество случаев, когда война началась, потому что людей заставили поверить, что им угрожают. Сила убеждения породила агрессивность, необходимую для вовлечения людей в сражение друг с другом.

Есть еще третья… причина проявления человеческой агрессивности. У людей есть свои специфические интересы, тесно связанные с ценностями, идеалами, институтами, общественными ролями, с которыми они себя отождествляют. Угроза их идеалам или лицам, занимающим главенствующее место в их жизни, их институтам, святым для них, столь же устрашающа, как нападение на самого индивида или источник его питания. Людям могут быть дороги различные вещи: идеи свободы, чести, его родители, мать, отец, в отдельных культурах – его предки, государство, флаг, правительство, религия, Бог. Любая из этих ценностей, институтов или идеалов может быть важна для человека как его собственное физическое существование. При возникновении угрозы этим ценностям человек отвечает враждебностью»[76]76
  Фромм, Э. Ради любви к жизни. – М.: АСТ, 2000. – С. 86–87.


[Закрыть].

Особое внимание Э. Фромм уделяет описанию и анализу такого вида деструктивного поведения, которое не имеет биологической детерминации и обнаруживается исключительно у людей. Э. Фромм ведет речь о тех людях, у которых в условиях культуры, ориентированной на подчинение себе других людей, на противостояние с ними, на приумножение своей собственности, сложился садистский характер. Э. Фромм поясняет, что вводимое им в научный оборот понятие «садистский характер» имеет отношение только к ментальным структурам человека, к его сознанию, к приобретенным им стойким привычкам действовать насильственно в отношении других людей. Садистский характер проявляется в жажде абсолютной власти над всем живым: «будь то животное, ребенок, мужчина или женщина». Разъясняя свою позицию, Э. Фромм пишет: «заставить кого-либо испытать боль или унижение, – это проявление абсолютного господства… Тот, кто владеет каким-либо живым существом, превращает его в свою вещь, свое имущество, а сам становится его господином, повелителем, его богом»[77]77
  Фромм, Эрих. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 448.


[Закрыть]. Садистский характер – это патологическое (ментальное) образование, говорит Э. Фромм. Носитель такого характера – это человек, сознательно или бессознательно ставящий перед собой цель сделать другого полностью подвластным себе, овладеть им, и получить возможность моделировать его жизнь и придавать ей желаемый для себя вид, наподобие того, как «мастер лепит горшок из глины»[78]78
  Фромм, Э. Ради любви к жизни. – М.: АСТ, 2000. – С. 88.


[Закрыть]. Садистский характер «в основном формируется переживаниями человека», и, конечно же, условия, в которых протекает жизнь людей, накладывают на этот процесс свой роковой отпечаток. Не может культура, направляющая человека по пути подчинения себе других, по пути создания условий для беспредельного властвования над ними, не катализировать процесс формирования такой личностной патологии, заключает Э. Фромм.

Определив и проанализировав причины человеческой агрессивности и поведенческой деструктивности, Э. Фромм предпринимает попытку выяснить, что можно сделать для того, чтобы свести к минимуму такие проявления людской активности. Он полагает, что вывести из той неблагополучной культурной ситуации, в которой власть и собственность – идолы, которым поклоняется большинство, которая катализирует процессы отчуждения людей друг от друга и способствует распространению насилия и укреплению чувств страха и беспомощности человека перед этим миром, может лишь выверенная просветительская работа, приобщающая человека к бытию, отстроенному на гуманистических ценностях.

Совершенно понятно, утверждает он, что никакие просветительские усилия не позволят освободить человека от присущей ему природной доброкачественной агрессивности. Это та нижняя граница, очерчивающая возможности педагогического влияния, за которую ни при каких обстоятельствах просвещению не удастся заступить. Человек всегда был, есть и будет существом, наделенным способностью к доброкачественному, агрессивному по своей сути, реагированию на воздействие на него внешнего мира. А вот справиться с различными формами злокачественной агрессивности человека гуманистически ориентированному просвещению вполне по силам, уверен Э. Фромм. Если гуманистическая этика станет фундаментом просветительской деятельности, то человек получит возможность видеть мир не сквозь призму категорий «властвовать» и «владеть», а сквозь призму категорий «самоосуществления и самоактуализации», «заботы о другом и своем “я”», сквозь призму «гармонического взаимодействия с другими и миром в целом». Видение мира и самого себя в такой перспективе будет накладывать позитивный отпечаток на процесс формирования человека как личности. Его характер не будет складываться по патологическим сценариям. Э. Фромм – не утопист, он прекрасно понимает, с какими сложностями придется столкнуться системе образования, взявшейся за дело гуманистического просвещения людей. Но разве есть иной путь? – вопрошает мыслитель. Если человечество не намерено окончательно превратить свою жизнь в одно сплошное насилие друг над другом, в погоню за призраком окончательной и бесповоротной победы над природой, в безудержное накопление материальных благ, то у него просто нет выбора, трезво констатирует Э. Фромм. И в этом культурном перевороте решающая роль должна быть отведена гуманистическому просвещению людей. Оно может вдохнуть в человечество веру в иную, человекосообразную жизнь. Несомненно и то, что оно может усмирить бушующую в современном человеке злокачественную агрессивность, его разрушительные намерения.

Глава 4. Педагогическое влияние – единственно оправданный инструмент приобщения человека к вечным ценностям

Одним из серьезных изъянов западной культуры, по убеждению Э. Фромма, является то, что она очарована собой и потому видит себя как в искривленном зеркале. Ее переполняет гордость за успехи в деле покорения и подчинения природы. Она настроена продвигаться в этом направлении и далее, не сомневаясь в том, что ей удастся полностью поставить природу под свою власть. Оптимистическое видение ожидаемых результатов господства над природой и обольщение мощью инструментальных возможностей человеческого разума, главного средства ее пленения, не дают западной культуре внимательно и обстоятельно отнестись к себе, они застилают и замутняют ее видение самой себя.

Победы культуры, связанные со взятием материи под свой контроль, напрочь затмили собой все то, что непосредственно связано с жизнью людей, их конкретными нуждами и интересами. В культуре, завороженной своими достижениями в сражениях с природой, как малозначимый стал рассматриваться вопрос самоощущения людей в построенном ими граде бытия, отмечает Э. Фромм. Нарастающая отчужденность людей друг от друга, их усиливающийся страх перед культурой, ориентированной исключительно на завоевание новых пространств господства над природой, культурой, не видящей человека и не обращающей внимание на его индивидуальную жизнь, – индикаторы явного ее неблагополучия, утверждает мыслитель. Культура, в которой нет условий для самораскрытия человека, возможностей для наполнения смыслом его индивидуального бытия, культура, которая ведет людей не по пути гармонизации жизни, а по пути ее машинизации, неминуемо должна опомниться, изменить себя и развернуться к людям, говорит Э. Фромм. В противном случае придется объявить об окончании человеческого, собственно человеческого бытия и о наступлении эры жизни различных технических устройств.

Люди как в лабиринте блуждают среди грандиозных по своему масштабу современных производств, они уже почти уверовали в то, что из него нет выхода. Можно ли спастись от такого настоящего и будущего, которые лишают человека собственно человеческого бытия? Э. Фромм не сомневается в том, что это посильная для людей задача.

Первым шагом в ее решении, по мысли Э. Фромма, должно явиться признание людьми того, что, достигнув колоссальных знаний в области освоения законов материального мира, человек остается «невежественен в самых важных и основополагающих вопросах человеческого существования». Спасательным же кругом для людей должно выступить, считает Э. Фромм, выверенное понимание того, «что такое человек, как он должен жить, как может быть высвобождена и продуктивно использована огромная энергия, заключенная в самом человеке?»[79]79
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 17.


[Закрыть]

Начало кризиса, взявшего человека в жесткие тиски, Э. Фромм связывает с отступлением людей от стержневых идей эпохи Просвещения. Идея могущества человеческого разума, сопряженная с верой в достоинство человека, в течение нескольких столетий вела человечество по пути прогресса, понимаемого как внесение в мир разумного начала, раскрытие человеческого потенциала и конструктивное изменение реалий бытия людей. Идеи эпохи Просвещения вселяли в человека уверенность и в том, что разум не подведет его в деле нахождения истин, касающихся этических императивов, норм и регламентов совместной с другими жизни.

Современность разрушила веру в человеческий разум, навязав людям представление о том, что любое знание носит релятивный (относительный) характер, что разум хорош только в одном отношении: он надежный помощник в противостоянии с природой; в деле же определения тех ценностных ориентаций, которых следует придерживаться в своей жизни людям, – он откровенно слаб. Без возвращения человеку веры в себя, в свой разум, движение к горизонтам обновленного бытия, невозможно по определению, заключает Э. Фромм.

Отчетливо понимая это, он сосредотачивает свои усилия на доказательстве того, что человеческий разум способен вывести людей из лабиринта все углубляющейся машинизированной жизни, а также на обосновании того пути, следование по которому обеспечит людям приближение к рубежам человекосообразного бытия.

Вера в человеческий разум, в его необозримые познавательные способности, доверие к открытиям, сделанным человеческим разумом, и в выстраивание совместной жизни людей на этих открытиях – вот то, что сегодня должно ознаменовать собой отказ от культуры, принижающей человеческое бытие, отчуждающей человека от других, заставляющей его неимоверно остро ощущать свое одиночество в мире углубляющейся роботизации. Идеи эпохи Просвещения, суть которых – вера в разум и достоинство человека, должны снова занять ведущее место в жизни людей, настаивает Э. Фромм.

Это совсем не означает, что человечеству нужно сделать шаг назад, в прошлое. Совсем нет. По мысли Э. Фромма, современные философские, культурологические, социологические, психологические, естественнонаучные и антропологические знания позволяют в гораздо более убедительном ракурсе, чем ранее, говорить о жизнеспособности идеалов эпохи Просвещения. С этим новым обоснованием идеалов эпохи Просвещения и следует людям двигаться на встречу с будущим, которое не будет вселять в человека страх и бессилие перед миром, не обращающим на него никакого внимания, но стремительно укрепляющим свой технический остов. Второе пришествие идеалов эпохи Просвещения рассматривается Э. Фроммом как гарантия изменения лика мира, сделавшего человека бездомным странником, ищущим приют, но нигде его не находящим.

Есть лишь одно действенное средство спасения от бед сегодняшнего дня – это широкая просветительская деятельность, открывающая людям глаза на самих себя, на других, на мир в целом, утверждал Э. Фромм. Совершенно понятно, что такая просветительская деятельность должна базироваться на твердых научных основаниях. Наука, которая воспевает релятивизм, таким фундаментом являться не может.

Разве можно, говорит Э. Фромм, помочь человеку стать уважающим себя и других в условиях процветающего ныне этического релятивизма, перечеркивающего истинность всех нравственных ценностей и объявляющего их химерами, которые внушаются людям теми, кто облачен властью. Конечно, нет. И потому первым делом необходимо очистить поле этики от обильно взросших на нем сорняков релятивизма. Э. Фромм нисколько не сомневается в том, что имеющееся сегодня в науке «знание человеческой природы ведет не к этическому релятивизму, а, напротив, к убеждению, что источники норм этического поведения могут быть найдены в самой природе человека, что нравственные нормы основываются на врожденных свойствах человека, а их нарушение ведет к психическому и эмоциональному распаду»[80]80
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 20.


[Закрыть].

Если мы исходим из того, что нравственные регламенты бытия не должны измышляться, что они должны быть органичны человеческой природе, то это сразу же помогает отделить этические построения, берущие в учет особенности жизни человека (их Э. Фромм называет гуманистическими), от построений, рожденных этическим сознанием тех, для кого человек – это исполнитель воли другого. Такие этические конструкции Э. Фромм именует авторитарными. «В авторитарной этике, – пишет он, – авторитет диктует, что для человека хорошо, и задает нормы и законы поведения; в гуманистической этике сам человек является и создателем, и исполнителем норм, их формальным источником, регулирующей силой и объектом управления»[81]81
  Там же. – С. 22.


[Закрыть].

В целях разъяснения своей позиции Э. Фромм приводит ряд примеров, позволяющих лучше понять проводимое им различение авторитарной и гуманистической этики. В частности, он демонстрирует их различие на примере усвоения ребенком сущности нравственных суждений авторитарного взрослого. Вот как пишет об этом Э. Фромм. «Основы нашей способности отличать добро от зла закладываются в детстве, сначала в отношении физиологических функций, а затем – в отношении более сложных форм поведения. Ребенок обретает способность различать хорошее и плохое еще до того, как научается делать это его разум. Его ценностные суждения формируются как результат положительных или отрицательных реакций людей, имеющих значение в его жизни. Учитывая полную зависимость ребенка от заботы и любви взрослого, неудивительно, что одобрительного или неодобрительного выражения на лице матери достаточно, чтобы „научить“ его видеть различие между хорошим и плохим. В школе и в обществе действуют сходные факторы. „Хорошее“ – это то, за что хвалят; „плохое“ – то, что не одобряется или за что наказывают авторитеты или большинство окружающих. Действительно, боязнь неодобрения и потребность в одобрении представляются самой мощной и почти исключительной мотивировкой этических суждений. Такое сильное эмоциональное давление не позволяет ребенку, а позднее взрослому, задаться критическим вопросом: хорошо ли «хорошее» для него самого или для авторитета?.. Учитель может назвать хорошим ученика, который послушен, не причиняет неприятностей и служит к чести учителя. В том же смысле ребенка называют хорошим, если он кроток и послушен. „Хороший“ ребенок может быть запуганным, неуверенным в себе и стремиться лишь угодить родителям, подчиняясь их воле, в то время как „плохой“ ребенок может обладать собственной волей и искренними интересами, которые, однако, его родителям не нравятся»[82]82
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 25–26.


[Закрыть].

Существенный порок авторитарной этики заключается, по мысли Э. Фромма, в том, что она «объявляет послушание главной добродетелью, а непослушание – главным пороком». Аксиомой такой этики является неукоснительное следование норме, установленной авторитетом. Отступление от нормы – грех, за которым должно следовать неумолимое наказание.

Гуманистическая этика принципиально противоположна установкам авторитарной этики. «Гуманистическая этика, – пишет Э. Фромм, – основывается на том принципе, что только сам человек, а не авторитет, возвышающийся над ним, может создать критерий добродетели и греха. В материальном смысле она следует тому принципу, что „добро“ – это то, что хорошо для человека, а „зло“ – то, что для него плохо; единственным критерием этической ценности служит благополучие человека»[83]83
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 27.


[Закрыть]. К сказанному Э. Фромм добавляет, что гуманистическая этика антропоцентрична, что человеческое существование она ставит выше всех остальных ценностей, на которые может ориентироваться человек в своем бытии. Гуманистическая этика, продолжает он, требует от людей мужества и уважения к себе, так как только тот сможет руководствоваться ее императивами, кто сам себе скажет: человек есть «мера всех вещей». С позиции такой этики любовь и долг – это феномены нравственно бытия человека, взявшего на себя ответственность за свою жизнь.

Если гуманистическая этика базируется на установке, согласно которой человек есть мера всех вещей, то не носят ли все положения, построения и выводы этой этики всецело субъективного характера? Мнение отдельного человека или группы людей не может считаться объективным обоснованием истинности того или иного этического (ценностного по своей сути) суждения. Нет людей, не имеющих тех или иных предпочтений, а значит и нет среди них таких, которые могут высказывать независимые от своих индивидуальных жизненных позиций этические суждения. Следует ли из этого, что гуманистическая этика, строящаяся на фундаменте установки «человек есть мера всех вещей», – это совокупность положений, субъективных в своей основе и не претендующих на универсальность, то есть на то, что эти положения должны стать этическими императивами, нормами и регламентами для всех людей? По мысли Э. Фромма это совсем не так.

Э. Фромм напоминает, что не следует забывать о том, что человек – это не только его желания и предпочтения, человек – это и его физическое тело, мышление, переживания, устремленность в будущее и многое другое, что обычно отображается в словосочетании «природа человека». Нет таких, кто был бы не согласен с утверждением о единстве природы человека. Голос этой природы и запечатлевается языком гуманистической этики, говорит Э. Фромм. И потому неверно считать, что установка «человек есть мера всех вещей» направляет людей по субъективному пути познания своих нравственных обязательств перед собой, миром и другими людьми. Гуманистическая этика обосновывает нравственные правила людей, беря в учет своеобразие единства природы человека. Понимая это, отмечает Э. Фромм, невозможно согласиться с тем, что гуманистическая этика есть нагромождение субъективных рассуждений на нравственные темы, не имеющие никакого отношения к объективному видению сущности ценностных суждений в жизни людей.

Э. Фромм утверждает, что гуманистическая этика, видящая в каждом человеке силу, направляющую его в сторону раскрытия присущих ему сущностных сил, которые и задают истинное единство природы человека, есть надежный проводник в мир совместного, нравственного по своей основе, бытия людей. Формулируя свое финальное видение сути гуманистической этики, он пишет: «добро в понимании гуманистической этики – это утверждение жизни, развертывание сил человека. Добродетель – это ответственность за собственное существование. Зло означает ослабление сил человека; грех – это безответственность перед самим собой»[84]84
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 36.


[Закрыть].

Становление гуманистической этики своими корнями уходит в глубины человеческой истории, отмечает Э. Фромм. В целях подтверждения этого тезиса он ссылается на труды мыслителей, живших в разные исторические периоды. Демонстрирует Э. Фромм и связь гуманистической этики с построениями современных ему философов и ученых, осмысливающих нравственные проблемы человеческого существования.

К числу величайших представителей гуманистической этики Э. Фромм относит Аристотеля, который свои этические воззрения выводил из тех научных представлений о человеке, которые бытовали в то время. Э. Фромм подчеркивает, что Аристотель, опираясь на понимание природы человека, присущее эпохе Античности, делает вывод о том, что добродетель – это деятельность человека, чьей целью является достижение счастья. Э. Фромм ссылается на строки из произведения Аристотеля «Никомахова этика», в которых по аналогии с Олимпийскими играми раскрывается, как связана деятельность человека с обретением им состояния счастья. «Подобно тому, – пишет Аристотель, – как на Олимпийских состязаниях венки получают не самые красивые и сильные, а те, кто участвует в состязании (ибо победители бывают из их числа), так в жизни прекрасного и благого достигают те, кто совершает правильные поступки»[85]85
  Аристотель. Никомахова этика / Собр. соч. в 4 т. М.: Мысль, 1983. – Т. 4. – С. 67.


[Закрыть]. То обстоятельство, что Аристотель источником нравственных истин видит природу человека, и то, как он обосновывает их объективность, для Э. Фромма выступает несомненным доказательством того, что античный философ – один из виднейших представителей гуманистической этики.

Несомненно, что для Э. Фромма крупным представителем гуманистической этики являлся и Спиноза. Воззрения Спинозы были близки Э. Фромму, и он часто использовал цитаты из его трудов для пояснения своих собственных взглядов. Спиноза полагал, что поведение людей только тогда приобретает нравственный характер, когда оно зиждется на результатах познавательной деятельности, сметающей покровы тайн с мироздания. Только разум может обеспечить человеку победу над собственными аффектами, и только он может направить его по пути обретения блаженства. Мышление человека, его стремление к познанию, дают возможность постичь происходящее в универсуме и разобраться в себе, а воля предоставляет ему возможность проявлять себя в этом мире, действовать в соответствии с познанным. Тот, кто не познал себя, не разобрался в своих чувствах и эмоциях (аффектах), тот не может действовать разумно, а значит и нравственно, утверждал Спиноза. «Действовать абсолютно по добродетели, – писал мыслитель, – есть для нас не что иное, как действовать, жить, сохранять свое существование (эти три выражения обозначают одно и то же) по руководству разума на основании стремления к собственной пользе»[86]86
  Спиноза Б. Этика / Избр. произв. В 2 т. – М.: Политиздат, 1957. – Т. 1. – С. 541–542.


[Закрыть]. Э. Фромм следующим образом интерпретирует этическую позицию этого знаменитого философа Нового времени: «согласно взглядам Спинозы… добродетель есть развертывание специфического потенциала каждого организма: для человека это состояние, в котором он становится наиболее человечным»[87]87
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 44–45.


[Закрыть]. Нетрудно заметить, что трактовка Э. Фроммом сущности гуманистической этики в полной мере совпадает с тем, как он интерпретирует этические взгляды Спинозы.

К современным представителям гуманистической этики Э. Фромм причисляет Дж. Дьюи. Э. Фромм пишет о том, что Дж. Дьюи так же, как и Спиноза «утверждает, что объективно правильные ценностные суждения могут быть получены с помощью человеческого разума». Для Дж. Дьюи, продолжает Э. Фромм, «цель человеческой жизни тоже заключается в росте и развитии человека в соответствии с его природой и конституцией»[88]88
  Там же. – С. 47.


[Закрыть].

Так как гуманистическая этика обосновывает то, какими в нравственном отношении должны быть деяния человека, направляющего свою жизнь по пути раскрытия своей собственно человеческой природы, то научные труды, в которых описываются и представляются новые антропологические подходы к изучению природы человека, вызывают у Э. Фромма особый интерес.

С особой тщательностью он анализирует труды представителей психоанализа (З. Фрейд и др.) – нового направления в психологических исследованиях, сосредоточенных на изучении глубинных структур психики людей. Такие взгляды дают ученым возможность увидеть природу человека в новом, нетривиальном виде, не без оснований утверждает Э. Фромм. Психоаналитический метод, пишет он, «анализ свободных ассоциаций, сновидений, оговорок, трансфера, есть подход, благодаря которому то, что было «личными» данными, открытыми только самопознанию и интроспекции, сделалось «публичным» и поддающимся изучению при общении пациента и аналитика. Таким образом, психоаналитический метод открыл доступ к феноменам, которые иначе не могли быть наблюдаемы»[89]89
  Фромм, Эрих. Человек для себя. – С. 51.


[Закрыть]. И психоаналитическая характерология, которая «находится все еще в пеленках»[90]90
  Там же. – С. 52.


[Закрыть], и психоаналитическая концепция бессознательной мотивации чрезвычайно важны для разработки гуманистической этики, отмечает Э. Фромм.