Текст книги "Детские клятвы"

      Дети всегда питали к Водному Хранителю нежные чувства – в большей степени оттого, что он был очень на них похож. Легкомыслие ему прощала светлая радость, а инфантильность – очаровательная непосредственность. Несмотря на то, что Ренард уже считался юношей, впечатление он производил то же, что и милые детишки, похожие на ангелов с чистым взглядом и аккуратными кудрями. Как и полагается маленьким людям, не знающим о горе и боли, он предпочел бы не опускать взгляда на бездомного и бросать золотой шуту.

      Маленькая Лакрес не была исключением и очень оживилась при виде Ренарда. Он всегда играл с ней, приходя в гости, и хотя девочка отличалась робостью и не жаловалась незнакомцев, к нему проявляла явную благосклонность и заодно снисходительно позволяла Алэйне занимать ее сказкой.

– А мне подарили куклу ! – гордо сообщила малышка.

      В руках у нее действительно покоилась фарфоровая марионетка с хорошеньким нарисованным личиком и золотыми кудряшками. Ее платьице столь обильно украшали кружева и оборки, что на ум невольно приходила ассоциация с бутоном розы или пиона в самом вычурном воплощении этих благородных цветов.

      Впрочем, глядя на игрушку, брат с сестрой подумали об ином и весело переглянулись

– Как она похожа на твою! Ну ту, которой я по доброте душевной пожаловал повязку на глаз!

– А кто ее разбил? – в шутку разозлилась девушка, уперев кулачки в бока.

– Вот же злопамятная. Я же извинился и к тому же оставил своего капитана без главного пиратского атрибута. – рассмеялся он и малышка Лакрес, не понимавшая, о чем разговор, тоже разулыбалась, увидев чужое веселье.

– А ещё – деловито добавила она – мама сказала, что у меня скоро появится братик или сестричка и мы будем с ним играть.

– Как прекрасно! Так вот о чем они с мамой шепчутся весь вечер. – удивлённо сказал он Алэйне.

– В любом случае это чудесная новость!

– Значит Лакрес станет старшей сестрой? – он погладил малышку по голове и та довольно закивала – тогда запомни, что в жизни для тебя не будет никого роднее и ближе твоей семьи, и ты, во что бы то ни стало должна беречь это.

– Да. Мы будем вместе играть и смотреть книжки с картинками, и я покажу ему наш сад! А ещё..!

      И весь вечер они внимали ожиданиям Лакрес, делились воспоминаниями и сами были очарованы их теплотой . Казалось, весь этот вечер пригодился лишь для того, чтобы они воскресили в памяти чудесные моменты детства и посмеялись над старыми обидами, счастливые, смелые, полные надежд и чаяний, не знающие боли, светлые, чистые дети.

      Таким Алэйна и запомнила Ренарда, счастливым и полным любви к каждому живому существу. Казалось, не было ничего, что бы вызвало в нем гнев или презрение, он в равной степени радовался солнцу, дождю и снегу, говорил учтиво с королем и слугой, и всегда улыбался кроткой светлой улыбкой. Эта его справедливая, одинаковая милость, делала Ренарда на деле весьма безразличным, он был из тех, кто старается не смотреть на изъяны, внимая благам, и атмосфера того вечера являла собой точнейшее олицетворение мира, в котором жил Хранитель дара Тситокры. Здесь царило счастье, лица озаряли теплые улыбки, слова звучали ласково, а жесты полнились нежностью, Ренарду бы следовало остаться в этой дивной грезе.

      Однако история неумолима – тогда Алэйна видела улыбку брата в последний раз.

                              ***

Воспоминание растаяло вместе со снегом, мирный ужин в кругу семьи и друзей остался в прошлом, с наступлением весны пришел и приказ Хранителю дара Тситокры покинуть столицу, чтобы утихомирить разлившиеся реки. Когда он вернулся уже потеплело, новая жизнь пробивалась сквозь уставшую от дождей землю, листочки венчали даже самую старую замшелую ветвь и все ликовало и славило солнце, вернувшееся в Ареру.

      В такой день и следовало ждать Ренарда– он и сам немало походил на чудное время перехода весны в теплое лето – и Алэйна ждала.

Издалека она заметила золотые локоны, схваченные в хвост и предчувствуя объятья бросилась к брату.

– Рен! Как я рада тебя видеть, совсем исхудал…пойдем скорее в дом. – засуетилась девушка.

      Она ждала его улыбки, безоблачной и светлой, как самый погожий весенний день, ждала счастливой искры, вечно оживлявшей холодную синеву сощуренных глаз, ждала, что вновь увидит радостное лицо человека, не знавшего горя, но когда подняла взгляд резко замолчала.

      Его губы, перечеркнутые черной полосой тоже остались сомкнуты, незнакомец с покрасневшими от бессонницы глазами взирал сквозь нее внимательно и беспокойно, краски оставили его лицо и мертвенная бледность красноречиво говорила, что нечто страшное предстало перед водным Хранителем.

– Что случилось? – Осторожно спросила она, будто хрупкое равновесие нарушилось бы от громкого голоса.

– Все в порядке. Я всего лишь немного… устал. – неуверенно ответил Ренард, ему прежде не приходилось врать, потому ложь его была очевидна.

      Алэйна не стала пытать его, решив, что хороший обед и горячая ванна улучшат настроение брата и он сам расскажет, что его тревожит, ведь прежде он ничего от нее не таил.

К обеду ее беспокойство поутихло – Ренард вел себя вполне обычно: в общих красках рассказал о поездке, выслушал новости, похвалил матушкин вишневый пирог, – единственное блюдо, которое графиня готовила лично – одарил каждого добрым словом, потрепал за ушком уже изрядно подросшего щенка и, сославшись на усталость, удалился для послеобеденного сна. К ужину он также вышел вовремя и Алэйна наконец смогла спокойно выдохнуть, рассудив, что брат и впрямь всего лишь утомился и теперь полностью пришел в норму и больше не напугает ее отрешённостью.

      Пожалуй, она бы долго ещё пребывала в блаженном неведении, если бы не инцидент, произошедший той же ночью.

      В третьем часу ее разбудили звон и, вопреки природной опасливости, Алэйна покинула постель, чтобы выяснить источник шума. В темноте она с трудом отыскала тапочки и почти бесшумно вышла в коридор.

       В серебристом сиянии лунных бликов зияли черные тени и все пространство рвалось их неровными гранями и ломалось в глазах человека с его слабым зрением, которое становится бессильным под гнетом клубящейся в углах тьмы. Наступило время положиться на вещь ещё более ненадежную – интуицию.

      Она и привела Алэйну к цели: больше ничего не разбивалось, девушка даже предположила, что приняла за реальность остатки тревожного сна, но для уверенности все же решила, прежде чем вернуться к себе, заглянуть к брату.

      « Удостоверюсь, что он мирно спит и уйду» – решила она.

      Дверь отворилась без скрипа. Ничто не нарушало хрупкой предрассветной тишины: бесшумно ветер поднимал тонкую занавеску, белевшую на фоне разлитых за рамой чернил, бесшумно скользили по паркету мягкие тапочки, бесшумно погибал Ренард, сидевший на полу и закрывавший голову, точно от удара, бледный испуганный ребенок в ужасе уставился на мглистую пустоту и даже не замечал Алэйну.

      Девушка сдержала вскрик неожиданности и ужаса, страх, опаливший волной сердце, спустился к желудку и рассеялся, оставив за собой лишь скованность движений и неприятный холодок. Медленно выдохнув, она села прямо на пол, бледная ладонь опустилась на растрёпанные кудри и брата, и лишь тогда Ренард дернулся, будто наваждение оставило его, и диковато заозирался.

– Алэйна? Что ты тут делаешь?

– Рен, что с тобой происходит?

– Все в порядке, просто…

– Нет, не в порядке. Ты ведёшь себя странно, с тех пор, как вернулся. Неужели станешь мне лгать? – беспокойно затараторила она, боясь, что он оставит ее без ответа.

– Это касается только меня…

– Ну конечно! Если для тебя это важно, то и для меня тоже, потому что ты – мой единственный и любимый брат.

– Мне и впрямь повезло с тобой. – он нежно улыбнулся ей, но спустя мгновение лицо вновь приняло в тревожное выражение. – Он молил о помощи… Он рыдал и бился в отчаянии. Вынудил меня.

– Кто? – Ей казалось, он готов рассказать ей, но несчастный не слышал вопросов, что-то терзало его, приводя разум в смятение и с дрожащих бескровных губ не слетало ответов.

– Я все сделал правильно, тогда почему…

– Ренард?

      В безумных глазах Хранителя разыгрывалась трагедия, героев которой Алэйна не знала, но чужая боль рвалась наружу, оборачивалась солёной водой и сыпалась с ресниц, как самоубийцы – с крутого обрыва. Лицо Ренарда ежесекундно менялось в отчаянии и ужасе, бессильная ярость и рыдания душили его пока от голоса не остался жалкий скрежет, а Алэйне оставалось лишь сокрушаться своей беспомощности.

      Она так хотела утешить его, но не решалась произнести ни звука. Когда-то она слышала, что жертву лунатизма нельзя будить, и от того, что не могла поверить в припадок своего безупречного сильного брата, сочла это лучшим оправданием и молча ждала, когда буря минует сама.

      И она миновала – как много человек может вынести, проявив терпение…

      Спустя полчаса метаний и всхлипов, дыхание Хранителя выровнялось, сжатые пальцы бессильно опустились на пол, нечто, напоминающее вымученную улыбку скривило губы, перечеркнутые знаком молчания и наконец безумный взгляд обрёл оттенок осмысленности, хотя по прежнему обращен был к холодному воздуху спальни.

– Брат. – шепотом позвала она.

– Должно быть, я напугал тебя? Пожалуйста, прости меня.

– Ты не сделал ничего плохого.

– Правда? – восторг озарил его лицо, глазам вернулся блеск небесной лазури, а щекам – румянец и даже в темноте было видно, как он ожил.

– Конечно правда. Ренард Лефевр, которого я знаю, честнейший и прекраснейший из всех ныне живущих. Позволишь мне верить в тебя, великолепный Хранитель дара Тситокры? – С улыбкой произнесла она, проведя рукой по золотым кудрям, и нежно обняла брата, точно утешая ребенка или больного.

– Спасибо, Алэйна…

                              ***

Темнота рассеялась, Рен с Гуаринотом теперь оказались в светлой спальне на втором этаже.

      Алэйна склонилась над вышивкой и, делая вид что никак не может продеть нить в игольное ушко, тайно любовались изящным золотым колечком с аметистом. Солнце играло на тонких гранях и поверхность камня горела то белым, то фиолетовым, точно внутри украшения разворачивалась целая война и всполохи заклинаний попеременно озаряли прозрачный кристалл.

– Ваш возлюбленный на сей раз превзошёл сам себя. – беззлобно усмехнулась горничная, с ней Алэйна водила снисходительную дружбу, какая часто случается между госпожой и служанкой, если они близки по возрасту и характеру, потому девушка позволяла себе подобные замечания.

– Как же не превзойти, всё-таки именины… – с нежной задумчивостью произнесла леди Лефевр и вдруг встрепенулась – подожди, откуда ты знаешь, чей подарок?

– Разве же это тайна? – спросила она, меняя увядшие розы на свежие анемоны.

– Мне казалось, отец ещё не знает и потому наши свидания по-прежнему возможны.

– А если и знает, отчего же ему быть против такого статного красавца в зятьях, к тому же разве ваш суженый не командует дворцовой стражей? Немалое достижение для человека, которому не минул и третий десяток, да и смотритесь вы вместе очаровательно…

– Однако Андре – бастард лорда Робера.

– Бастард. И что же? Лорд Робер признал его и дал свою фамилию.

– Сомневаюсь, что отец сочтет его достойной партией.

– Отнюдь. Если занятие более достойное, чем охранять покой граждан Ареры от всего этого сброда? Да и к тому же вы много думаете о том, кто есть ваш отец, забывая о более значимом господине, очень к вам расположенном. Уверяю вас, Хранитель и так вознёс род Лефевров до невиданных высот, и теперь в вашей жертве нет необходимости, вот почему никто не мешает вашей любви.

      Алэйна вскочила с места и взяла подругу за руку.

– Ты права! Совершенно права! Тогда…

      Ее фразу оборвал стук в дверь, слишком настойчивый, чтобы сохранять спокойствие. Обычно почтальоны и посыльные стучали один раз и дожидались ответа, но сегодня колотили так, будто за ними гнались волки и спасение возможно было обрести только здесь.

«Значит с этого момента все началось» – с сожалением подумали Рен и Гуаринот.

– Сходи узнай, что там. И побыстрее, моя бедная голова не выдержит больше этого шума.

– Сию минуту. – послушно кивнула девушка и исчезла в проёме.

Дробно зазвучали каблучки по широкой лестнице, приглушённые голоса, снова шаги и наконец, горничная вернулась назад, только от недавнего веселья не осталось и тени, накрахмаленный фартучек едва ли превосходил бледностью ее лицо, а живой взгляд замер, пораженный чем-то, чего Алэйна не знала и, говоря откровенно, даже предположить не могла.

– Госпожа Алэйна… – слова с трудом давались дрожащим бледным губам. – собирайте вещи, Его Светлость скоро заберёт вас и вы немедленно покинете столицу.

– Что? Что произошло?

– Виконт Ренард взят под стражу. Господи… Прошу вас, не медлите.

      В ужасе Алэйна бросилась кидать в первую попавшуюся большую сумку деньги и украшения и к приходу отца собрала все, что смогла отыскать.

      Граф, едва переступив порог и увидев дочь в добром здравии, тяжело рухнул в любимое кресло.

– Ну что ты, не стой, собирайся, я тоже, сейчас…времени мало – впервые он говорил так быстро, слишком много мыслей сражались за право быть произнесенными и обычно степенная речь звучала теперь дёргано.

      Алэйна в светлом платье стояла посреди комнаты, неверяще глядя на отца, в руках девушки покоилась нелепая огромная сумка, забитая украшениями и прочими ценностями.

– Отец, я получила письмо, но…

      Она не договорила, следом за графом Лефевром в комнату вошла мать, ее красивое лицо побелело, а губы поджались – видимо, она сдерживала слезы, но синие глаза Алэйны напомните ей о сыне, и решимость ее пошатнулась. Болезненно улыбнувшись дочери, чтобы успокоить ее, графиня, не говоря ни слова присела на краешек дивана, точно была здесь нежеланной гостьей.

      За ней появился высокий мужчина в пальто из зелёного сукна, точно сорванного с бильярдного стола, и небольшим чемоданчиком. Единственное, что запомнилось Алэйне – выражение его лица, брови сильно поднялись вверх у переносицы и глаза будто бы тоже тянулись за ними в жалостливом выражении. Девушка сочла эту деталь раздражающей, хотя и весьма уместной, и, озабоченная состоянием матери, более не удостоила незнакомца пристальным взглядом.

      Генри Редрик, так его звали, был перспективным учёным, когда-то по воле случая получившим протекцию графа, а позже заслуживший его доверие и дружбу, в действительности был обязан ему очень многим. Генри обладал чрезвычайно редким для Ареры даром к перемещению предметов в пространстве, но посредственные магические способности изрядно усложняли ему задачу. Меценатство Лефевра позволило создать универсальный круг переноса, упростивший ритуал в разы, однако по удачному стечению обстоятельств изобретение ещё не было продемонстрировано королю, а значит оставалось в тайне.

      На это обстоятельство и уповал отец Алэйны и Ренарда.

– Милорд, будет ли излишней наглостью просить в помощь пару человек?

      Граф даже не уточнил для чего, просто отдал приказ привести кого-нибудь расторопного.

      Садовник и повар тут же принялись за работу, передвигая шкафы и тяжёлый дубовый стол в кабинете графа, они же вытащили в коридор ковер, и Генри остался один, чтобы приготовить все к побегу – нарисовать магический круг, испортив дорогой паркет, и прочитать свое заклинание.

      Оставалось только дождаться, пока он закончит. Однако нет ничего хуже ожидания, когда минута промедления стоит жизни, и потому все трое пребывали в состоянии крайнего раздражения.

      Граф Лефевр нервно жевал незажженную сигару, холодная сосредоточенность заставила его лицо потемнеть, меж бровей залегла глубокая складка, а пальцы, на которые он надел все свои печатки, выстукивали нестройный мотив, приводивший всех присутствующих в глухую ярость. Подле него беззвучно плакала, закрывая покрасневшие глаза ладонями, столь же щедро унизанными кольцами, графиня, ее круглые плечи все время вздрагивали.

      Алэйна прежде не видела мать несчастной, это была очень добрая женщина, склонная к безобидным шуткам, а не колкими замечаниям, всегда подавала милостыню и не пропускала мессу, редко бранилась и делать этого совершенно не умела, а от любых поводов для огорчения ее ограждал муж.

      По прошествии стольких лет Алэйна по прежнему не понимала, отчего тогда граф Лефевр ее не утешил, почему его руки в волнении блуждали по темной столешнице и подлокотникам, а не обнимали безутешную мать, узнавшую, что ее ласковый сын, никогда не попадавший в неприятности, заключен в тюрьму и, что страшнее, никто не может помочь ему.

– Ты расскажешь наконец, что случилось? – надломленным голосом спросила графиня.

– Мне и самому известно немного. Ренард совершил покушение на Хранителя дара Наи но тот обвел его вокруг пальца. – прозвучал сухой ответ, будто речь шла о нерадивом убийце, по глупости оказавшемся на первой полосе газеты. – он сознался в убийстве огненного и металлического Хранителей. Он, живя за соседней дверью, планировал, как будет расправляться с ними, да ещё и умудрялся выходить сухим из воды. – он нервно усмехнулся невольному каламбуру.

– Но Ренард был такой хороший мальчик, он никогда не доставлял проблем, не обижал сестру, он ни одному живому существу не желал горя…я не верю…

– Хорош актер! – оборвал ее причитания муж– этот же почти святой смотрел, как его товарищи давятся кровью, до последнего не подозревая, кто оборвал их жизни. Пресвятая Наи, как мы вырастили это чудовище!

– Что же делать…? – ее голос стал ещё тише.

– У нас есть кое-какие ценности, их хватит, чтобы перебраться в Асфад, а там придется начать все с чистого листа… прежде, чем кто-либо доберется до сюда, мы уже отчалим из порта Гарсиа и навсегда оставим позади позорное родство с Ренардом.

      Алэйна посмотрела на отца с ужасом, понимая, чем закончится это для ее брата. В воспоминаниях живо разыгрывалась картина, которую девушке довелось увидеть в ночь его возвращения, – водный Хранитель, бледный, напуганный, безумно шептавший неизвестную никому молитву, со стеклянным взглядом в пустоту и страшным отчаянием, о котором он так и не смог рассказать. Нечто терзало его тогда и по сей день он не находил покоя, только теперь холодная комната обернулась опустевшим миром. Больше всего Алэйна боялась, что среди безразличных спин, которые так легко показывают лжецы, когда делаешь шаг не туда, окажется ее собственная, что Ренард, прекрасный и светлый, преданный всеми, быть может, помутившийся рассудком не увидит в толпе зрителей своего поражения ни одного сочувственного взгляда, что ни единая душа не захочет узнать, праведен ли гнев короля и виноват ли Хранитель в самом деле.

      Ее губы дрогнули, но слова не слетели с них, бессмысленные речи защиты застряли в горле – отец все решил. Он уже не говорил о Ренарде, как о сыне, и именно он вынес главный приговор, отрекаясь от убийцы в надежде спасти семью.

      Минуты множились, в дальней комнате неумолимо качался маятник часов. Казалось внутри каждого он ходит из стороны в сторону стуча о череп, но господин Редрик не спешил радовать новостями, долгое время никто не нарушал молчания, отдавая тишину на растерзание неумолимому ходу времени, впрочем, слишком много вопросов никто не решался задать и наконец снова заговорила графиня.

– А если твой друг, этот Редрик , помогает не только нам и своей силой сократит путь и для Хранителей Жерома?

– Он не станет. Когда-то я сделал ему немало добра, он честный человек и теперь вернёт этот долг.

– Уповаю на милость Наи, чтоб все оказалось так.

      Генри ожидания оправдал, спустя час приготовления завершились и, хотя брови мага поднялись ещё выше, на лице его светилась улыбка удовлетворения.

– Вам остаётся только зайти в круг, милорд.

– Верно. Идёмте!

      В последний раз Алэйна смотрела на белые анемоны, распустившиеся на светлых стенах, тяжёлые портьеры, сдерживаемые золотой тесьмой, гардины с изящными набалдашниками, изогнутые ножки отцовского кресла, узорную шаль матери, оставшуюся на спинке дивана – все это казалось столь близким, что невольно леди Лефевр почувствовала себя глупой. Она всегда была послушна и вежлива, ни разу на людях не вышла из себя, никому не сказала дурного слова, и тут, как гром среди ясного неба, ее бунт, ее отчаянный протест несправедливости.

      Вдруг ей вспомнилось, как они в последний раз собирались всей семьёй, отец сыпал остротами, мать с удовольствием делилась с подругой сплетнями, а Ренард улыбался малышке Лакрес…

      Нет, он никак не мог оказаться убийцей. Должна же быть у человека к такому склонность, но виконт Лефевр, видя котенка или щенка, нежно гладил его, баловал угощением и играл, не имея достаточно жёсткости для дрессировки. В свою способность оборвать чужую жизнь Алэйна поверила бы охотнее.

      Чета Лефевров ступила в начерченный магом круг, несколько мгновений отделяли семью от порта Гарсия, и в момент, когда все решения должны быть приняты, в сияние и дрожи магической силы, Алэйна сделала свой шаг.

Назад.

– Простите меня… – прозвучала короткая фраза, оборванная искривлением пространства, холодный свет очертил ее фигуру и, обернувшись, Алэйна успела увидеть лишь испуганное лицо отца и глаза матери, полные слез и понимания. Она хотела проститься с ними, или во всяком случае принести извинения. В конце концов, она оказалась замечательной верной сестрой и неблагодарной дочерью. Ей стоило бы, как отец, отречься от брата, или, как мать, безмолвно скорбеть по нему. Однако без лишних слов, они оба разочаровали ее юношескую веру в справедливость, их родительская любовь оказалась ничтожна перед опасностью, ее просто-напросто не доставало, чтобы бороться за осуждённого.

      Ее сердце раздирали жаркие тирады об ошибочности приговора, но лица вокруг обернулись холодными масками и Алэйна не разомкнула губ, не желая сотрясать воздух.

История есть история, она так и не дала родителям никакого объяснения , думая, что ее короткого «прости» достаточно, ведь она не собиралась умирать.

      Рен ждал , что Гуаринот выскажет слова сочувствия, в конце концов, он показался ему довольно сердечным юношей, но тот только раздражённо поджал губы, глядя на исчезающие силуэты.

      Все стихло.

      В комнате остались лишь Алэйна и Редрик. Девушка боялась, что он станет ее отговаривать, но мужчина изменился в лице, брови его больше не стремились вверх и в своем безразличии его лицо даже показалось ей приятным.

– А вы оказываете импульсивны, леди, только отчего же вы так опрометчивы?

– Невиновные не должны умирать на эшафоте.

– Невиновные ли?

– Вы знакомы с Ренардом? – Генри отрицательно покачал головой – в таком случае едва ли я смогу объяснить вам, насколько прекрасен и чист предмет нашего разговора. Нет и не будет ни в Арере, ни где бы то ни было человека светлее и сострадательнее, нежнее и милосерднее …

– И в чем же ваш план?

– Вы хотите знать ?

– Всего лишь любопытствую.

– Тогда забудьте, что видели меня, забирайте плату за труды и никогда не говорите о Лефеврах дурного, этого достаточно.

– Что ж, надеюсь все это закончится не слишком печально, леди Алэйна.

– Все закончится так, как должно и никак иначе, Генри.

      На этом они распрощались, Редрик собрал свой чемоданчик, вновь облачился в нелепый плащ и неспешно удалился, не смея более задерживать девушку.

Рен и Гуаринот уже знали, что никакого плана не существовало, как и то, чем окончится печальная история леди Лефевр, однако Алэйне удалось удивить их своим видением.

      Незавершённые дела, несказанные слова, неисполненные клятвы – вот что держит человека в подлунном мире.

      Алэйна, отказавшаяся верить в преступления Ренарда, пожертвовавшая ради спасения брата всем, вплоть до собственной жизни, видевшая смерть любимого человека, осталась в Арере призраком, чтобы стать свидетелем ещё более безрадостного зрелища.

      Вот к чему привело ее безрассудство: лишённая тела , безмолвно взирала она на истинное зверство.

      Все добродетели Ренарда оказались ничтожны перед холодной жестокостью его преступлений, и вот он – жалкий калека, которого и связывать-то нет необходимости, высится над безразличными зрителями собственной казни, скалящихся с презрительном зверином восторге. У него ничего не осталось– шпага сломана, как судьба, нога отрублена, как пути к отступлению, и желание жить угасло, как Алэйна.

      Ренард теперь слабо понимал, что происходит, его мутило от мелькавших всюду одинаковых лиц, слившихся в дрожащее живое полотно из глаз и ртов, рана причиняла страшную боль и лишала движения, сила Хранителя , ощущая безрадостный финал , не отзывалась на слабый призыв изувеченного Ренарда.

      И все же, Он победил.

      Никто не в силах был понять, почему уголки губ, перечеркнутых знаком молчания торжествующе дёрнулись вверх. Почему Ренард улыбался тогда, ожидая удара палача, светло и счастливо , как прежде, той самой искренней улыбкой, похожей на весну, заключившей в себе страдание и триумф.

      И это ликование не покинуло безумного лица даже когда тонкую шею перечеркнула алая линия, голова слетела с узких плеч и золотые, кудри, запятнанные кровью , рассыпались на досках эшафота.

      Почему он улыбался?

      Это не был остервенелый оскал обреченного, Ренард не смеялся над смертью, высокомерно и холодно, как гордецы и герои, не сардоническое выражение являл он тем, кто желал его крови, и гибель его звучала песнью покоя.

      Прошло так много лет, но Алэйна не смежавшая в тот день век , смотревшая на эту казнь от начала и до последней секунды не могла понять чувств брата и преисполненная тоски скорбела о его глупом финале, о рассудке, утраченном им, о днях боли, когда он писал свой труд, скрипя ночами пером, и о днях радости, когда он беззаботно смеялся, обещая, что не украдёт ее мирной жизни.

                                    ***

На этом все действительно закончилось. В казематах нашли трупы Алэйны и Андре и похоронили их в разных концах города. Получается, кроме момента казни Ренарда, леди Лефевр никогда не покидала фамильный склеп.

– Он так долго ждал тебя, почему ты медлишь? – Спросил Гуаринот, немало тронутый историей.

– Разве ты не такой же? – усмехнулась она.

– Между нами нет ничего общего, я жду пока один человек покинет этот мир.

– Вот как.

– Однако Гуаринот прав, нам не стоит задерживать вас.

– У меня осталось еще одно дело. – Она повернулась к Рену. – Прости мне эти слова, но я и впрямь всем сердцем желала бы, чтобы ты оказался Ренардом, я так много не успела сказать ему и столько упустила… Я предала Андре! Вы думаете, должно быть, что я его не любила, но этот выбор оказался слишком тяжел. Если бы только на другой чаше весов оказался не Ренрад… Однако я знаю, ты – иной. Значит, есть еще время спрятать тебя. Хранители чувствуют друг друга, понимаешь?

– Тогда мне нужен покровитель. Разве не лучше спрятаться под крылом другого Хранителя?

– Он еще должен захотеть спрятать тебя. Арлен выгнала тебя взашей. – Фыркнул Гуарнот, но его замечанием было вполне оправдано.

– Есть один человек. Найди Флави Шаброль и передай ей мое кольцо. Моей просьбе она не откажет.

– Подожди! Ты имеешь в виду маркизу Шаброль, хозяйку салона?

– Значит, она все-таки его открыла…– с теплой улыбкой ответила она, распечатывая конверт.

Все погрузилось в молчание, юноши, едва дыша, наблюдали за движением зрачков Алэйны. С каждой строчкой ее синие глаза светлели и наполнялись слезами, пока наконец ее белая кожа, голубое платье и светлые кудри не растворились в воздухе. Ветер играл оброненным листом бумаги, в котором теперь не было необходимости.

Должно быть, Андре написал там извинения и признания, чтобы в последний раз сказать ей, что даже в миг, когда ее рука вонзила кинжал в его плоть, он любил ее.

После стольких лет ожидания Алэйна наконец узнала, что Андре простил ее. Кем бы они ни были в жизни, теперь не осталось нужды считать грехи и добродетели. Двое несчастных теперь уходили в небо, чтобы когда-нибудь Алэйна выбрала его.

– Кажется, возвращаться на кладбище больше нет смысла. – Заметил Гуаринот на обратном пути.

– Пожалуй.

                                    7. Убигэ.

      Однажды нарушив запрет Йарга, Хэльнар обнаружила, что по большому счету он ничего не может с ней поделать. Его слова больше не имели веса, а поднять на нее руку не позволяла гордость воина, так что ему осталась роль грозного, но бессильного стража.

      С того самого дня, Йарг перестал с ней разговаривать, большую часть дня он проводил в уединении, совершенствуя бесполезные боевые навыки и мастерство владения огнем или вытесывая из дерева идол Убигэ. Хэльнар же со всем старанием окунулась в жизнь столичной леди.

      К примеру, сегодня, принцесса Мэрион пригласила на чаепитие в мраморной беседке с лёгкой газовой тканью в проёмах и колоннами, увитыми розами, – жемчужине королевского сада. Естественно, Хэльнар, старавшаяся бывать дома как можно реже, не стала отказывать. За пару недель в Арере, она овладела языком куда лучше, чем Йарг, и теперь без умолку болтала с новоприобретёнными подругами. О нравах, о моде и, конечно, о любви – обо всем, что беспокоило и тревожило юные девичьи сердца. Знала она и о печальной и беззаветной любви леди Моро.

      С того дня, как Лакрес увидела Вивьена впервые, дивный образ его преследовал ее всюду. Как и все девушки, страдающие от неразделённых чувств, она, конечно, была очень славным, хорошим человеком.

      И Вивьен тоже был бы хорошим человеком, если бы только любил ее.

      В таком вопросе кто-то всегда оказывается крайним, Мэрион и Хэльнар винили в чёрствости Хранителя, Лакрес – себя в никчемности, скромности и невпечатляющей наружности.

      Она говорила о нем быстро и тихо, будто боялась называть священное имя всуе, но всякий раз, стоило кому-то упомянуть Вивьена, все ее скучное лицо преображалось нежностью, и мягкая улыбка освещала его. Пожалуй, другой смог бы полюбить ее такой, отдавшей сердце виконту Грапнету, но едва ли Лакрес обрадовалась бы подобной перспективе.

      Хэльнар очень ее жалела, искренне сопереживала подруге и заочно презирала Вивьена, не способного заметить за робостью Лакрес ее очарования. Принцессу Мэрион же все это порядком утомляло. Привыкшая брать все, что придется по вкусу, она никак не могла уразуметь, отчего Лакрес не проявит немного инициативы.

– Так значит вы не говорили с той встречи? – выгнула бровь принцесса и, скрестив на груди руки, продолжила – если он тебе так нравится, отчего медлишь? Брак с ним был бы сомнительной партией, учитывая, что твое положение выше, однако сомневаюсь, что герцог Моро остался бы глух к твоей просьбе.