Текст книги "Динамит для сеньориты"

Глава 4. Что такое «активная разведка»

Одиннадцатого февраля мы рассчитывали уже находиться в Альмерии. Необходимо было пополнить боеприпасы, отоспаться и, конечно, помыться. Но все планы неожиданно были спутаны. Время перевалило за полдень, и мы почти собрались в дорогу, когда Артура вызвал в свой штаб советник Киселев. На всякий случай и я пошла с ним. Ведь могло случиться, что он получит срочное задание и потеряет время, чтобы зайти за мной. Так и оказалось. В помещении, занимаемом Киселевым, оказались два летчика. Молодые люди выглядели довольно сконфуженными, очевидно, полковник только что закончил с ними не совсем приятный разговор.

Киселев кратко объяснил Артуру обстановку: экипаж скоростного бомбардировщика СБ совершил вынужденную посадку на территории, где шел бой; летчикам удалось отступить с республиканцами, и их доставил сюда встретившийся на пути штабной майор. Спасти или хотя бы разоружить самолет не удалось, потому что он был посажен горящим в сахарные тростники, и на борту был еще один член экипажа, тяжело раненный. Этот тип самолета противнику был малоизвестен, нельзя было ни в коем случае допустить, чтобы он попал в руки фашистов. Тем более это относилось к секретному пулемету Шкас, находящемуся на его борту. Артуру полковник поручил немедленно отправиться в тыл противника, найти самолет и, сняв пулемет, уничтожать машину. Как далеко противник продвинулся по шоссе от того места, где произошло приземление, известно не было. Следовало готовиться к худшему – к тому, что поиски продлятся всю ночь.

– Когда вы приземлились? – спросил Артур у летчиков.

– В первой половине дня, около двенадцати… Мы вышли на шоссе, и нас подобрал майор, который проезжал мимо на легковой машине.

– Долго вы шли до шоссе?

Было ясно, что Артур прикидывал, где следовало искать самолет и как далеко мог продвинуться противник по шоссе после отхода арьергарда. Он решил выехать немедленно. Зимой темнеет рано, и до цели добираться, по его приблизительным расчетам, придется только по шоссе более часа. Полковник дал нам в помощь одного пулеметчика с оружием. Пришлось просить майора, подобравшего летчиков, показать место, где он нашел их. Сборы заняли всего несколько минут. Из отряда вызвались идти Мануэль, Сальвадор, Леон и Ретамеро. Тут я впервые обратила внимание на Леона и Мануэля. Первый был парнишкой совсем маленького роста, черноволосый, с девичьими чертами лица и небольшими, но удивительно круглыми глазами, которые всегда казались испуганными. Мануэль имел столь же невнушительную наружность; повыше ростом, но тоненький и хрупкий. Он отличался застенчивостью и очень серьезным выражением лица в сочетании с легкомысленно вздернутым носиком.

Около пяти часов вечера мы уже преодолели половину того пути, который с таким трудом проделали в течение двух суток от Малаги. Дорога теперь была почти пустынна, и все ранее пережитое здесь казалось нереальным, точно приснилось. Время от времени навстречу попадались запоздавшие грузовики, собиравшие на шоссе отставших беженцев и раненых.

Чтобы скоротать время в дороге, мы начали понемногу знакомиться с нашими новыми спутниками. Пулеметчика звали Володей. Он бывший белоэмигрант, приехавший в Испанию из Франции. Высокий рыжеватый человек лет сорока, он по виду ничем не отличался от рабочего. По-русски говорил свободно, но мне его язык показался каким-то странным, неживым. Он, очевидно, это понимал и чувствовал себя скованно. Майор – тоже человек не первой молодости. Немного полноват, с поседевшими висками. Однако он оказался говорливым и довольно суматошным, с массой благих намерений и небольшой долей решительности. У меня сложилось впечатление, что он опрометчиво согласился нас сопровождать и теперь жалеет об этом. Машина мчалась на полной скорости, солнце быстро клонилось к горизонту, а до цели оставалось еще далеко. Вскоре нам повстречалась группа беженцев. Вид у них был измученный и потерянный. По мере продвижения вперед таких групп становилось все больше и больше. Мы задержались, чтобы расспросить людей о том, что они видели за последние часы. Оказалось, грузовики до этих мест не доходили, и на дороге осталось еще много детей и раненых. Майор, как мог, успокаивал людей, но у него самого настроение быстро падало. Становилось совершенно очевидным, что сопротивление республиканцев на этом направлении организовано слабо.

Через несколько минут после встречи с первыми беженцами нас остановила группа солдат. На руках у них были тяжелораненые. Они окружили наши машины и поднесли раненых. По всей вероятности, они были уверены в том, что мы возьмем раненых, отвезем их в госпиталь и вернемся за остальными, и спорили между собой о том, кого надо отправить в первую очередь. Услышав наш отказ, они просто не поверили своим ушам. У меня от растерянности сжалось сердце. Артур был в замешательстве. Он не мог объяснить людям причину нашего отказа и настойчивого продвижения вперед, к фронту, которого, по единодушному заявлению всех встречных, просто не существовало.

– Знаешь, – обратился ко мне Артур, – они, скорее всего, подумают, что мы решили перебежать к фашистам. Тем более что некоторые офицеры так и сделали. Нас могут просто пристрелить. Будь осторожна в разговоре.

Я кивнула, но мне было совершенно непонятно, что в таких условиях значило быть осторожной. Ведь обратно повернуть мы не могли и объяснять всем встречным, какая нам предстоит операция, тоже не могли. Дальше ехали молча. На фоне догорающего заката причудливыми силуэтами, тревожные и загадочные в полутьме, громоздились уродливые кактусы. На вершинах Сьерра-Техеда еще скользили блики уходящих лучей, а небо становилось холодным, бездонным и безнадежно равнодушным к нашим земным горестям. Мы остались на шоссе одни. Вокруг ночная тишина. Вдруг на дороге обозначилась одинокая фигура, преградившая нам путь. Машины остановились. К нам нетвердым шагом подошел человек и взялся за ручку дверцы. Даже при таком слабом свете было заметно, что он очень бледен.

– Я ранен, – сказал он, – больше идти не могу, возьмите меня с собой.

– Кто вы?

– Командир роты, ранили сегодня утром. Моя рота уничтожена почти полностью.

– Сейчас мы не можем взять вас, – сказал майор. – Мы должны установить, где противник, кроме того, необходимо восстановить связь с нашими бойцами.

– Но там дальше никого из наших нет, я – последний!

– Если контакта с противником нет, я должен убедиться в этом лично, я не могу докладывать штабу с ваших слов, – убеждал майор раненого. – Мне поручено точно установить, где противник и где наши части или хотя бы последний заслон.

На лице комроты явно читалось недоверие. Артур и я не вмешивались в разговор. Переводить было излишне. Артур все понял и тихо сказал:

– Через несколько часов мы поедем обратно и сможем захватить его в Альмерию, подскажи это майору.

Итак, дальше никого из наших не было. А где же противник? Оставалось надеяться, что с наступлением темноты фашисты прекратят продвижение. Логики в этом не было, продвигаться выгоднее всего ночью, конечно, если дорога прямая и впереди нет препятствий. Но мы уже по опыту знали, что фашисты ночью не наступают. Наши машины сбавили скорость и продвигались с потушенными фарами. Тьма точно невидимой рукой заслонила глаза. Наконец, Артур приказал остановиться. Он пошел вперед один и велел всем дожидаться сигнала. Через несколько минут мы различили мигающий свет ручного фонарика, и машины проехали еще метров триста. Так медленно мы продвигались около часа. Под конец Артур ушел, но сигнала не последовало. Минут через десять он вернулся.

– На дороге застава, придется объезжать проселком.

Он сел в машину и объяснил шоферу, где надо сворачивать. Проселок снова вывел нас на шоссе не так скоро, и мы проехали вперед еще несколько километров, пока впереди не показались огоньки. Дальше ехать на машинах было опасно.

– Далеко до того места, где приземлился самолет? – спросил Артур.

– Это за деревней, километров семь-восемь отсюда, – ответил майор.

– Если мы потеряем машины, обратно не выберемся. Оставим их здесь и дальше пойдем пешком.

Я не стала переводить это замечание, оно никому не адресовалось, и молча вылезла из машины. Артур приказал шоферам ждать нас до рассвета, а если мы не вернемся, бросить машины и отступать горами. Паскуаль загнал обе машины в тень высокой скалы и выключил моторы. Теперь наша судьба в значительной мере зависела от выдержки шоферов. Как определить тот момент, когда больше ждать невозможно? Пройдя немного по шоссе, Артур спустился к морю. За ним все остальные. Вот и деревня. Между домами и морем узкая полоса песка. На темный берег, шурша, наползают невидимые волны. Из окон крайних домов на песок ложатся полоски света.

– Дальше придется передвигаться ползком, – сказал Артур и первым опустился на землю.

Переводить не пришлось, все последовали его примеру. Некоторое время слышалось только шуршание, да изредка стук приклада о гальку. Никогда не думала, что ползти так трудно… Впереди обозначилась темная полоса сахарного тростника. Я обрадовалась, но быстро разочаровалась: тростник был залит водой, и пройти по нему невозможно. Мы пробулькали там около часа и были вынуждены выбраться на шоссе. Не успели сделать и нескольких шагов, как услышали шум мотора. На асфальт легли прямые лучи фар. Залегли у обочины. Мимо проехало несколько грузовиков с войсками. Если они доедут до наших машин… Наверно, об этом подумалось не мне одной. Когда мы поднялись, оказалось, что Мануэль и Леон куда-то исчезли. На том месте, где они лежали, остался ручной пулемет и сумка с дисками. Пока Артур раздумывал, искать их или нет, майор начал объяснять, что поиски людей и самолета безнадежны, что он решительно не знает, где самолет может быть. Положение становилось неприятным, без майора мы проблуждаем по тростникам всю ночь. Артур попробовал уговорить его «вспомнить», но, вглядевшись пристальней, понял, что это бесполезно. Пришлось Ретамеро провожать майора к машинам. Так мы лишились сразу четырех человек. Артур протянул мне оставшийся без хозяина пулемет и сумку:

– Бери, будешь пулеметчиком.

Я была очень горда таким доверием, но, приняв драгоценную ношу, невольно пригнулась к земле. Артур спохватился, молча забрал у меня пулемет, но сумку с дисками все же оставил. Снова тростники. К нашему счастью, на этом участке вода оказалась спущенной. Осталась только жидкая грязь и сникшие стебли, переплетенные таким причудливым образом, что нога легко попадала в них, но вытащить ее обратно было трудно. Выдирая из тростников и тины то один, то другой ботинок, я плелась сзади. Так прошли несколько десятков метров, пока на пути не оказалась глубокая водосточная канава, выложенная по краям камнями. Мои товарищи легко перепрыгнули, но мне не удалось. Как только я заносила ногу над канавой, тут же чувствовала, что на другой край она не попадет: диски тянули меня книзу. Попробовала перебросить их, но рука не поднималась. Шаги товарищей постепенно затихли. Надо было торопиться, чтобы не потеряться, и я металась вдоль канавы, теряя драгоценные минуты. Наконец я прыгнула наудачу и попала прямо в канаву… Вода обдала меня с ног до головы. Но дно оказалось твердым. Все попытки вылезти ни к чему не привели, края были скользкими и довольно высокими. Хорошо, если мне вообще удастся выбраться. Надо идти к морю, другого выхода нет. Вода все прибывала, но диски в ней несколько потеряли в весе, и мне удалось выбросить их на край канавы. Без них я выбралась довольно легко. Сидя на краю ямы и едва переводя дыхание, я чувствовала себя совершенно счастливой. У меня каким-то чудом даже сохранился мой пистолет «Астра», который болтался на кожаном ремешке у запястья. Однако долго отдыхать нельзя. Надо разыскивать товарищей. Пока я блуждала по канаве, совершенно потеряла направление. Пришлось идти наудачу. Временами я останавливалась и прислушивалась, но из ночной темноты не доносилось ни звука. Пробовала идти зигзагами от берега к шоссе и обратно к морю, постепенно продвигаясь вперед. Через полчаса основательно устала и продрогла. Наконец мне показалось, что почва под ногами стала тверже, тростники раздвинулись, и передо мной открылась небольшая возвышенность. В темноте трудно разобрать, но, кажется, там сухо и можно отдохнуть.

Чтобы не терять даром времени, я решала заодно перекусить и отломила большой кусок сахарного тростника. На полянке послышалось шуршание и женский шепот. Прихватив в ладонь «Астру», я шагнула вперед и наткнулась в темноте на маленькую фигурку, которая тут же исчезла, точно я дотронулась до нее волшебной палочкой. На секунду я замерла и расслышала испуганный всхлип:

– Мама.

– Тихо, ты! – последовало немедленно. Голос был женский.

– Кто здесь? – спросила я.

Никто не ответил.

– Не бойтесь. Кто вы?

– Беженцы, – ответил женский голос.

Я подошла и стала нащупывать место, где можно было бы опуститься на землю. Прямо перед собой наткнулась на маленькую ножку. Она вздрогнула, как испуганный зверек, и исчезла. Рядом оказалась ручка, в другом месте – еще ножка, головка… Всюду были дети.

– Сколько же их? – спросила я растерянно.

– Восемь, – печально ответила женщина. Восемь… и ведь завтра все они захотят есть!

Если бы у меня в ту минуту в руках оказался хлеб, хотя бы немного хлеба.

– Почему вы бежали?

– Муж с республиканцами – нас все равно убили бы. Далеко наши?

– Далеко.

Этой женщине не выйти к своим. Даже общими усилиями мы не смогли бы довести бедствующую семью к машинам, а тут я одна и тоже потерялась. Чтобы хоть что-то для нее сделать, я сняла с руки часы и протянула их женщине.

– Возьмите, может быть, обменяете на еду… Но она отстранила мою руку.

– У нас никогда не было часов, подумают, что я их украла.

Несколько минут мы тихонько говорили. Женщина сказала, что деревня занята фашистами, а самолет она не видела. Немного отдохнув, я снова пошла на поиски. Похолодало. Ветра не чувствовалось, но поднимающаяся от воды сырость пробирала до костей. Даже ходьбой согреться не удалось. Неожиданно я услышала шаги сзади. Отступив в гущу тростников, остановилась и прислушалась. Шаги быстро приближались. Не доходя до меня два-три метра, человек тоже остановился и затих. Так мы и стояли друг против друга несколько секунд. Затем человек прошел мимо, и я узнала по фигуре Сальвадора. Тихонько свистнула. Оказывается, его послали искать меня. Никто не заметил, где именно я потерялась. Вскоре мы нагнали и остальных. Они все это время обшаривали тростники, но самолета не нашли, а ночь перевалила уже на вторую половину.

– Разойтись всем и прочесывать тростники, – сказал Артур.

Он распределил между нами участки и приказал тому, кто найдет самолет, посвистеть. Мы разошлись, но Сальвадор больше от меня не отставал ни на шаг. Пробродив без толку целый час, мы, наконец, собрались у шоссе. Все очень устали и дружно опустились на землю. Немного посидев, Артур поднялся и приказал ждать его на этом месте. Несколько минут мы лежали молча.

– Закурить бы, – прошептал Володя.

– И не думай! Командир некурящий, в такой обстановке… Он тебя не поймет…

Курить хотелось и мне. Пошептавшись, решили покурить «в рукав». Володя дал мне маленькую сырую сигаретку. Закурили со всеми предосторожностями.

– Ты бы сказала командиру, – неуверенно произнес пулеметчик, – пора возвращаться. Если нас здесь застанет рассвет…

– Ты бы сам и сказал, – ответила я зло. – Думаешь, мне приятно встречать здесь рассвет?

– Мне неудобно, я мужчина…

Больше на эту тему говорить не стали. По шоссе прошуршала легковая машина. Мы воткнули в землю сигареты и пригнули головы. В это время подошел Артур.

– Метрах в ста от нас фашистская застава, – сказал он, опускаясь на земле рядом с нами. – Самолет я нашел, он прямо за нами в самом болоте. Наверно, поэтому охрана и поставлена на шоссе.

– Ты думаешь, у самолета охраны нет?

– Проверим. Подходить будем с четырех сторон. Кто первый обнаружит часового – должен убрать без шума.

Артур старается разглядеть выражение моего лица. Я рада, что темно. Впрочем, выхода нет. Часовой может оказаться на любом из четырех направлений, а нас всего четверо, значит, на одном из направлений должна быть я. Продвигались медленно, перед целью разошлись в стороны, и каждый начал заход со своей стороны. Друг друга мы не видели и не слышали. Хуже всего, если кто-нибудь один вырвется вперед, а часовой окажется не с той стороны. Наверно, мысли у нас у всех были одинаковы, и мы вышли к цели одновременно. Когда я увидела перед собой темный силуэт самолета, справа послышался шелест тростников. Приглядевшись, различила фигуру Артура. Он стоял, не двигаясь. Чтобы выйти к самолету одновременно, оставалось только наблюдать за ним. С моей позиции было видно, что самолет посажен без шасси, поэтому его и оказалось так трудно найти. Через несколько секунд Артур сделал решительный шаг, и в тот же момент из тростников вышли остальные. В несколько скачков мы очутились около самолета и заглянули в кабину, которая оказалась открытой: прозрачный колпак валялся рядом, разбитый и изуродованный. Приборный щит светился циферблатами, на сидении пилота лежал развернутый парашют, два других оказались на сидении стрелка-радиста. Артур приказал Володе и Сальвадору идти в сторону шоссе, где была застава, на случай, если нас обнаружат и поднимут тревогу.

– Скажи им, чтобы стояли намертво, пока не услышат взрыва, а потом пусть догоняют нас, мы пойдем к морю и берегом попытаемся вернуться к нашим машинам.

Когда ребята ушли, Артур начал внимательнее осматривать самолет. Пулеметов на нем уже не было. Нам оставалось только уничтожить машину, то есть или сжечь, или подорвать. Артур решил сделать и то, и другое, потому что и для первого, и для второго у нас достаточных средств не было. Все, чем мы располагали, это коробок спичек, несколько гранат и тот бензин, который должен был быть в баках самолета. Но ни Артур, ни я не знали, где расположены бензобаки.

– Ты работала в авиации и должна знать, где бензобаки, – ворчал Артур, ощупывая борта кабины.

– Я работала в истребительной.

Впрочем, где баки у истребителей, я тоже не знала.

– Думаю, что бензин подают в мотор, а не в кабину, так что ты зря там шаришь.

Будто я виновата, что Артур понадеялся на меня и не расспросил у летчиков об уязвимых местах, в том числе и о баках.

– Надо простреливать бока, откуда-нибудь бензин потечет, – решил Артур. – Пойди, предупреди, чтобы они твердо стояли на месте. Если фашисты с заставы откроют огонь, не отвечать, но если станут пробиваться сюда, ни в коем случае не пускать.

Я пошла выполнять приказ, как мне думалось, последний в моей жизни. Я была уверена, что застава вступит в бой, ведь для этого она и поставлена. У меня в ту пору было мало опыта. Я еще не знала, что охотников преследовать партизан ночью обычно находится немного. Не знала я и того, что ноги несут человека сами, независимо от того, мог он до этого бежать или не мог. Володя выслушал приказ молча, только глубоко вздохнул, а Сальвадору пришлось объяснять, почему именно надо простреливать бока самолета. Договорились после взрыва самолета каждому, кто как разумел, бежать к нашим машинам. Вернувшись, я увидела, что Артур уже нашел бензин. Он перерезал бензопровод.

– Теперь давай поджигать же скорее, – торопила я.

– Погоди, надо отвинтить какой-нибудь прибор, а то нам могут не поверить, что мы нашли самолет, – возразил Артур, ковыряясь в кабине.

– Ну и пусть не верят!

Но Артур оказался довольно упрямым. Ни слова не ответив, он вынул из кармана набор инструментов и начал выковыривать с приборной доски часы. В темноте слышалось только его пыхтение да изредка лязг инструмента о металлический щит. Когда злополучные часы оказались у него в кармане, Артур смочил в бензине парашюты, положил сверху несколько гранат и выпрыгнул.

– А чем зажигать? У нас нет ни шнура, ни пакли, ни запалов…

Артура это обстоятельство нисколько не смутило. Он вынул из кармана коробок спичек, взял из него насколько спичек и повтыкал их с обратной стороны лесенкой.

– Смотри, – сказал он, поднося коробок мне под нос. – Когда я зажгу первую спичку, то сразу брошу коробок в сторону самолета. За две-три секунды, пока он летит, по очереди вспыхнут все остальные, и под конец – весь коробок. Этого вполне достаточно, чтобы вспыхнул бензин. Отойди шагов на десять, сейчас буду бросать.

Я отбежала в сторону и, когда увидела вспышку, быстро прибавила к дозволенным десяти второй десяток шагов… Раздался взрыв, потом второй. Артур после рассказывал, будто я хотела поджечь самолет сама. Но я такого не помню. Если что-нибудь в этом роде и говорила, то, наверно, неискренне. Со стороны заставы раздались выстрелы. Затем еще и еще, но стрельба не приближалась. Видимо, нас не преследовали. Это, конечно, еще не значило, что противник отказался от намерения выловить нас другим путем или устроить засаду на обратном пути при возвращении к машинам. Надо торопиться. Добраться до машин мы могли только по берегу моря. Левее параллельно шло асфальтовое шоссе, по которому время от времени проезжали машины, а сразу за шоссе поднимались отвесные скалы. Обратный путь был особенно трудным, я даже не предполагала, что мы могли уйти так далеко. Но все когда-нибудь кончается. Прошли деревню, где все еще горели в окнах огни. Артур не выдержал и решил выяснить, в чем там дело. Он пошел один и вскоре вернулся.

– Никого там нет. Дома, в которых горит свет, пусты, жители спрятались, а освещение оставили, боясь ограблений.

– Ты хотел пить…

– Хотел, но воздержался; в чужих домах лучше воду не пить, ведь здесь ожидались фашисты…

На рассвете стало холоднее, море слегка посветлело, и мы прибавили шаг. Ночью фашисты, очевидно, дальше деревни не продвинулись, но утром, не имея перед собой препятствий, продолжат наступление.

Вдали на шоссе показалась скала, под которой стояли наши машины. На фоне побледневшего неба стало видно, как на краю дороги нетерпеливо топчется Паскуаль. Моторы машин тихо гудели. Второй шофер сидел за рулем, а на заднем сидении, прижавшись друг к другу, крепко спали потерявшиеся Леон и Мануэль.

– Все-таки у них довольно крепкие нервы, – смеясь, заметил Артур.

Во второй машине по разным углам, хмуро погладывая друг на друга, сидели майор и Ретамеро. Они, видимо, не спали всю ночь, оба выглядели усталыми и злыми. Вырулив на шоссе, машины рванулись вперед и помчались, скрываясь от надвигающегося рассвета под тенью нависавших над дорогой каменных глыб.

В Мотриле задерживаться не стали. Советник Киселев тоже уехал в Альмерию. В комендатуре сказали, что резервные части уже заняли позиции в горах и на побережье. Когда мы достигли предместий Альмерии, солнце стояло уже высоко, становилось жарко. Среди первых домов несколько оказалось разрушено. Два дома еще дымились. На опустевших улицах обвалы кирпичных стен и битые стекла. Налет, очевидно, был ранним утром и вряд ли последним в такой безоблачный день. Бойцы отправились отдыхать, а нам предстояло устраиваться на новом месте.

Дом, где советник разместил свой штаб, оказался просторным, но Артур выбрал для нас две малюсенькие комнатки под самой крышей, куда вела крутая, как штопор, железная лестница с глухими стенами. Я очень устала после бессонной ночи, но перед сном надо было помыться, поесть и убрать комнаты, где, видимо, давно никто не жил. Естественно, что я прежде всего начала ворчать. Надо же забираться в такую дыру, когда внизу много свободных и чистых комнат. Артур, как всегда, реагировал на мои капризы спокойно.

– Соображать надо, – начал он своей любимой фразой. – В городе действует фашистская агентура, можно ожидать любую провокацию. Здесь надо смотреть в оба.

Альмерия была главным портом, в который из Советского Союза прибывали транспорты с оружием и продовольствием. Там же был арсенал военно-морского флота республики. Наш советник Николай Герасимович Кузнецов большую часть времени тоже находился в Альмерии.

Пока я убирала комнаты, Артур пошел с рапортом к полковнику.

– В доме есть нечего, – сказал он, вернувшись. – Немного отдохнем и пойдем ужинать в ресторан.

Проверив выход на чердак и заперев двери, он лег и, повернувшись к стене, тотчас заснул.

Проснувшись, Артур велел мне надеть «гражданское» платье. Пришлось переодеваться, а свое дорожное платье я бросила внизу под лестницей. В кармане куртки остался один из моих пистолетов. Артур пошел в форме и при оружии. Полковник ушел раньше. Несмотря на поздний вечер, в городе шумно, как на берегу моря во время прилива. Тысячи беженцев разместились на мостовых. На окраине слышались редкие ружейные выстрелы. Около ресторана бойцам раздавали горячую пищу. Здесь на площади комплектовали небольшие отряды из добровольцев и отправляли их на шоссе. Бои шли где-то под Мотрилем.

В ресторане людно, но тихо. Большая часть посетителей в военной форме и без дам. Что было на ужин, я не помню. Очевидно, последовавшие события вытеснили это из памяти. Со мной так всегда случалось: чувство страха я не испытывала, но то, что происходило перед событием, которое производило наибольшее впечатление, я забывала начисто. Помню только, что поели мы очень быстро и вышли на улицу, не дождавшись полковника с его сотрудниками и охраной. На рассвете Артур предполагал выехать на передовые позиции. Шли молча. Я прикидывала в уме, что взять с собой утром. Могло случиться, что мы вернемся нескоро, могло случиться, что не вернемся в этот город совсем. Еще ничего не было ясно.

Артур вошел в дом первым. Он, не торопясь, пересек большой холл с антресолями и, миновав небольшую переднюю, начал подниматься по винтовой лестнице. Я чуть-чуть задержалась, чтобы прихватить свои брошенные под лестницей вещи, и, заторопившись, выронила из кобуры пистолет. Попробовала засунуть его обратно, но в этот момент раздался напряженный, но негромкий голос Артура.

– Хосефа, не ходи сюда!

Приказ был таким неожиданным, что я не удержалась от вопроса:

– Почему?

– Не ходи, я тебе говорю!

Судя по голосу, Артур за эти несколько секунд не продвинулся ни на шаг и, видимо, стоял сразу за поворотом лестницы. Затем воцарилась напряженная тишина. Что бы это значило? Это было настолько необычно, даже в военной обстановке, что я не смогла побороть любопытство и начала подниматься по ступеням. В конце концов в руке под ворохом одежды у меня пистолет, и на моей стороне будет фактор неожиданности.

– Я хочу посмотреть, – проговорила я громко, чтобы Артур был предупрежден о моем появлении.

Он что-то проворчал с досадой и снова замолк. За поворотом лестницы я невольно остановилась. Прямо передо мной была спина Артура, а немного выше небольшого роста мужчина в черном пальто с поднятым на Артура пистолетом. За его спиной в такой же позе стоял второй. Это было так неожиданно, что я только удивилась, не успев испугаться, и не решив, как мне использовать свой пистолет. Я тихонько отвела предохранитель. Спросить Артура я не могла, эти господа могли понимать по-русски.

– Руки вверх! – заорал налетчик по-испански. Поднимать руки мне не хотелось, но никакой отговорки наскоро я тоже не могла придумать, поэтому ляпнула то, что вертелось на языке:

– Не хочу!

– Что? – переспросил господин в черном пальто. Видно было, он в полном замешательстве,

– Не хочу, – ответила я уже более уверенно. – Разве вы не видите, что у меня на руках вещи?

– Молчать! – грубо прикрикнул второй. Было ясно, что по-русски он не понимал.

– Как это – молчать? Я переводчица и должна переводить. Вы должны объяснить…

С этими словами я осторожно протиснулась, остановилась впереди Артура и теперь была прямо перед человеком в черном пальто. Это был упитанный господин лет сорока с лицом рядового филера и темными усиками под хрящеватым носом.

– С вами говорит полиция, поднимите руки! – приказал он еще раз, но в его голосе уже не было уверенности.

– Вы же видите, что у меня вещи.

Я подняла их повыше, и мой пистолет оказался на уровне его живота. Можно было стрелять, но как тогда быть со вторым полицейским и какой смысл стрелять, если это действительно полицейские из гвардии асальто, сформированной республиканским правительством в противовес гвардии сивиль, старой полиции, принявшей сторону Франко. Но это могли быть и провокаторы…

Артур сразу определил, что это самый подходящий момент, и мгновенно нырнул вниз, оказавшись за поворотом прежде, чем полицейский шевельнул пистолетом. В ту же секунду я бросила под ноги вещи и сунула свой пистолет полицейскому в нос. Для него это оказалось полной неожиданностью. Он охнул и отпрянул, чуть не потеряв равновесие. Теперь было ясно, что стрелять он не будет. Что касается меня, то я имела полное право стрелять, но создавать инцидент и тем самым способствовать задуманной провокации я не хотела. Таким образом, мы оба стрелять не могли, наверно к обоюдному сожалению, и начали перебраниваться. Диалог сводился к общепринятому шаблону: «А ты кто такой?!». Без этого, как известно, не начинается ни одна порядочная драка. Мне нужно было выиграть время, пока Артур, что-нибудь не предпримет, а полицейскому хотелось отнять у меня пистолет. Мы стояли очень близко. Полицейский раза два пытался схватить меня за руку, но я кричала: «Стреляю!», и он отпускал. Я тоже пыталась отнять у него пистолет, но у меня на это не хватало сил. Так мы и стояли, продолжая переругиваться. Тот, что стоял выше, не проронил ни звука и не сделал ни одного движения. Интересно, зачем они держат на службе таких дураков? От напряжения у меня начали дрожать коленки, и я боялась, что они это заметят. Разговор надо было заканчивать.

Наконец, наверху за спинами полицейских бесшумно появился Артур с бойцами охраны. Когда мы вывели наших пленников в холл, там уже был наш советник с охраной и Маша, которая вызывала по телефону начальника полиции города. Он появился подозрительно быстро и тут же начал рассыпаться в поклонах и извинениях. По его словам выходило, что полицейские должны были устроить засаду в другом доме, но ошиблись адресом…

– Что говорит начальник полиции? – спросил Артур.

– Извиняется, просит вернуть полицейским оружие, говорит, что они ошиблись.

– Врет! – усмехнулся Артур. – Просто хотели пошарить, не найдется ли что-нибудь для провокации. Впрочем, это могли быть и диверсанты. Почему бы нет?

К середине февраля Южный фронт стабилизировался. Наша оборона была усилена двумя бригадами с небольшим количеством танков и артиллерии, а также 13-й интербригадой. После нескольких дней боев войска укрепились восточнее Мотриля и оказали фашистам такое решительное сопротивление, что противник отказался от намерения продвигаться на Альмерию. Поступили сведения, что фашисты начали переброску войск на север. Намерения их пока были неясны. Последние дни шли упорные бои на реке Хараме, где фашисты пытались перерезать шоссейную дорогу с юга на Мадрид, но в тех боях они не использовали итальянский экспедиционный корпус. На его счет строились всякие предположения, но независимо от этого следовало воспрепятствовать переброске итальянцев по железной дороге. В среднем течении Тахо линия железной дороги проходила почти по самому берегу реки, по которой и пролегала линия фронта. Воспользовавшись небольшим отдыхом в Альмерии, Артур съездил в Валенсию повидаться с Берзиным и получил от него задание перебазироваться в Мору-де-Толедо и начать «рельсовую войну». Часы из сбитого самолета Артур подарил своему начальнику, а от него привез подарок – из арсенала Альмерии нам выдали ящик с американскими автоматами «томпсон» и два ящика с дисками и патронами. В те годы мало кто видел автоматы, ни в республиканской армии, ни у фашистов их не было. Теперь наш отряд был хорошо вооружен и готов для рейдов по тылам противника.