Текст книги "Динамит для сеньориты"

– Все это хорошо, – заметил Артур, – но у нас нет динамита. Попробую договориться с интендантом.

Когда я вышла к обеду, Артур уже вернулся из штаба с неутешительными вестями. Это можно было понять по его виду. Обедали молча. Поднимаясь из-за стола, Артур нерешительно посмотрел на меня, с полминуты помедлил и произнес:

– Я сейчас поеду с Киселевым на фронт, а ты достань динамит и направляйся с отрядом в Альбасету. Это как раз на полпути к Море. Будете ждать меня там.

– У тебя есть накладная на динамит? – спросила я ехидно.

– Можешь сама достать. Не понимаю, о чем тут говорить…

Вид у него был немного виноватый, но доставать динамит, видимо, придется все-таки мне. Пошла посоветоваться с Хосе. Прежде всего, решили узнать, есть ли динамит на складе. Эту задачу без труда выполнил Ретамеро, успевший перезнакомиться со всеми складскими работниками. Оказалось, что на складе имеется две тонны динамита. Немного, но можно попытаться достать хотя бы половину.

Не откладывая, я переоделась в самое лучше платье, взяла модную сумочку крокодиловой кожи и вышла из дома. Клаудио вымыл легковую машину до блеска, замаскировал все следы скитаний по фронтовым дорогам и тоже приоделся, заменив свою фетровую шляпу на горро военного образца. Решили попытать счастья у заместителя командующего, который прибыл сюда недавно и не был с нами знаком. Оставив машину у подъезда, я поднялась по ступенькам внушительного особняка и попросила доложить о себе, назвавшись полным именем – Хосефа Перес Эррера. Имя Перес звучало довольно аристократически, но, конечно, ничего не говорило о моей должности. Полковник принял меня немедленно. Возможно, из любопытства.

За большим старинным столом я увидела грузного пожилого человека, поднявшегося навстречу мне с неожиданной легкостью. Предлагая мне сесть, он не придвинул кресло, а только слегка коснулся пальцами его спинки, давая этим донять, что я могу устроиться, где мне будет угодно, и мне не навязывают никаких обязательных условий. Он также не спросил, зачем я пришла. Очевидно, об этом я могла сказать, когда мне захочется. Все это, а также внимательный взгляд умных карих глаз я отметала особо. Приходится обучаться дипломатии на ходу. Получать отказ не хотелось.

Полковник непринужденно опустился в кресло и выждал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы я могла начать разговор первой. Я молчала, обдумывая, с чего начать. Тогда хозяин пришел мне на помощь. Он дружелюбно улыбнулся и заговорил о красотах Андалузии, о погоде, о городе, незаметно перевел разговор на тему о «небольших трудностях», которые могут встретиться интеллигентным девушкам в военной обстановке. Он попытался выяснить, не требуется ли мне квартира, продовольствие или пропуск на выезд. Время от времени он вопросительно поглядывал на меня и наконец, заметив мое полное равнодушие ко всем перечисленным благам, с добродушной улыбкой откинулся на спинку кресла.

– Может быть, в моем ведении работает кто-либо из ваших друзей?

– Нет, сеньор полковник, моя просьба гораздо скромней.

– Сеньорита, я уверен, что смогу ее выполнить.

Он придвинул к себе блокнот и посмотрел на меня с видом взрослого человека, который не позволит себе улыбнуться даже самой нелепой просьбе ребенка.

– Мне нужен динамит.

Полковник действительно не улыбнулся. Несколько секунд он смотрел на чистый лист бумаги, и его рука с карандашом замерла. Я напомнила полковнику об отряде, который взрывал мосты под Малагой, и созналась в причастности к этой операции.

– Мы там израсходовали весь наличный запас… У вас запас тоже небольшой, но из двух тонн вы могли бы уделить нам хотя бы половину. Без доставки. Моя машина у подъезда.

Полковник незаметно перевел дыхание, затем энергичным росчерком набросал на бумаге несколько строк. Я поднялась с кресла, и полковнику не оставалось ничего другого, как вручить мне распоряжение о выдаче динамита.

– Молодец, – сказал он серьезно и крепко, как мужчине, пожал руку.

Хотя и не без труда, но динамит мы заимели. Дальше случилась непредвиденная заминка. Когда шофер доставил его в штаб советника, комендант потребовал показать, что находится в кузове.

– Динамит для сеньориты, – простодушно ответил Клаудио.

Пока взволнованный комендант выяснял, можно ли разрешить ввезти во двор такой опасный груз, прошло полдня. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы Клаудио не догадался выехать со двора, не дожидаясь возвращения коменданта. Когда я вернулась в штаб, комендант посмотрел на меня очень недружелюбно: город бомбили каждый день.

К полудню все оказались в сборе и сидели в грузовике. Ждали только меня и Хосе. Он выправлял в штабе дорожные документы. Клаудио в последний раз обошел вокруг грузовика, потрогал шины и залез в кабину. От штаба широким шагом шел Хосе. Теперь можно было трогаться в путь. Когда мы выехали на загородное шоссе, ночь уже успела поглотить все дорожные знаки. Дорога предстояла долгая, можно наконец как следует поспать, свернувшись клубочком в уголке кузова. И мы спали, спали совершенно спокойно, не подозревая, что находимся на волосок от смерти. Дело в том, что полученный нами динамит был проморожен. При этом наиболее активные взрывчатые элементы выкристаллизовываются к поверхности, и взрыв может произойти от простого толчка. Об этом мы узнали позже, когда потеряли одного из товарищей… До самой Альбасете ехали без приключений. В дороге отдохнули, выспались и изрядно запылились. Обычно в дороге жизнь подчинялась порядку, устанавливаемому шофером Клаудио. Ему одному было известно, когда машина пойдет и когда не пойдет, когда надо и когда не надо делать привал. Слушались его беспрекословно.

Когда мы въехали в Альбасете, Клаудио заявил, что машина может двигаться дальше только через два часа. Ребятам Хосе разрешил пойти в кино, а меня все дружно отослали в парикмахерскую. Они считали, что я лишаю себя большого удовольствия тем, что не хожу туда. Я не стала их разуверять, а просто не пошла. Хотелось просто побродить по городу и посмотреть витрины магазинов. Повсюду было много беженцев. Они размещаются группами и в одиночку на тротуарах и на камнях прямо под открытым небом. Жалко было смотреть на лохмотья, прикрывавшие плечи стариков и старух. Сколько ночей они спали, не раздеваясь.

На выезде с площади я увидела наш грузовик. Вокруг него, прихрамывая, ходит Клаудио, а в кузове теснятся ребята. Все собрались и ждут меня.

– Причесалась? – спрашивает Клаудио.

– Нет, не успела.

– Мы только что вернулись, смотрели, нет ли на площади земляков.

– Не было?

– Не было.

Я забралась в кузов, и машина тронулась. Едем молча. В поле безлюдно: ни огонька, ни звука. Невольно хочется прижаться друг к другу, станет теплее и спокойнее. На выбоинах машина подпрыгивает, и мы теснее сбиваемся в кучу, нас прижимает к динамиту, уложенному ближе к кабине.

– Покурить бы… – нерешительно шепчет Маноло.

– Нельзя.

Никто не спорит. Все мы еще под впечатлением той площади, где сидят бездомные люди.

– Что смотрели в кино? – спрашиваю я, чтобы отвлечься ох грустных мыслей.

– В кино мы не попали, – отвечает Хосе.

Нечего было и спрашивать. Раз они были на площади, наверняка все деньги оставили там. Подъехали к аэродрому в Ла Финка. На контрольном пункте спрашивают документы. Моя красивая бумага с министерской печатью вполне удовлетворяет контроль, однако у них возникает сомнение: может ли Хосефа Перес Эррера, которой, согласно документу, в прошлом году был разрешен въезд на аэродром, провести с собой целый вооруженный отряд? Клаудио удивленно поднимает брови и вскидывает на часового оскорбленный взгляд:

– Обмбра! Сомос де каса…

По-русски это означает: «Приятель, мы из истребителей…».

У часового больше не нашлось возражений, и мы проехали к штабу, расположенному в заповеднике среди высоких старых кедров. Дежурный по штабу оказался знакомым и разрешил разместить отряд в казарме для охраны. Два дня мы спокойно отдыхали, а на третий мне пришла в голову злополучная идея, приведшая к печальным последствиям. Удивительно, как Клаудио не насторожился. Что касается Хосе, то он вообще относился к моим затеям с излишней доверчивостью.

Утром того дня я сидела у окна и смотрела на кружащиеся над полем самолеты. Потом пошла поболтать в караулку, побродила по пустой столовой и уже собиралась улизнуть в город, как вдруг мне вспомнилась мотрильская операция, когда мы не могли найти в самолете бензобаки. Надо было воспользоваться посещением аэродрома и сделать экскурсию со всем отрядом на летное поле. Комбриг Смушкевич разрешил показать ребятам трофейный «Юнкерс» и дал в провожатые летчика. К моей большой радости, это оказался старый друг – Сергей Черных, недавно ему было разрешено возвращение на Родину, и он находился в Альбасете в ожидании попутного корабля. Мы давно не виделись. Свободных машин для поездки на аэродром не оказалось, и мы прихватили наш грузовик со всей поклажей. Ребята с большим интересом осматривали трофейную машину, а Сережа объяснял нам, где у нее уязвимые места. Ребята обступили самолет тесным кольцом и уже по нескольку раз успели потрогать все, что было под руками. Наконец Сережа пригласил влезть внутрь самолета. Прежде чем поставить ногу на лесенку, я по привычке оглянулась. Не знаю, какое стало у меня лицо, но все головы быстро повернулись в том же направлении. Даже при ярком солнечном свете было видно, как из нашего грузовика поднимаются оранжевые языки пламени. За секунду я успела измерить взглядом расстояние, которое надо пробежать, чтобы не сбило воздушной волной, когда взорвется динамит, и посмотрела на Сережу: успеет ли вылезти из самолета. То, что пожар можно тушить, мне и в голову не пришло. Под руками ни воды, ни песка. Когда оцепенение прошло, бойцы кинулись к грузовику и начали растаскивать горящие вещи. К счастью, огонь занялся в спальных матрасах, лежащих по краям. Только один ящик с гранатами успел немного обуглиться. Ребята работали быстро и молча. Чем они гасили ящик, не знаю. Возможно, ладонями. Матрасы догорели на земле, остальное было не тронуто огнем. Пока все это происходило, я стояла на месте, не в силах сделать к грузовику ни шагу. Потом меня долго мучил стыд. Покончив в огнем, Хосе вытер травой руки и грозно оглядел присмиревших ребят.

– Курили?!

Все категорически отвергли такое подозрение. Выходило, что грузовик загорелся сам. Хосе больше не сказал ни слова и молча забрался в кабину.

– А ты испугалась, – смеясь, заметил Сережа.

– Испугаешься тут! У нас в кузове полтонны динамита.

Улыбка исчезла с лица Сергея моментально. Потом мы часто вспоминали эту историю, но где у самолета бензобаки, я до сих пор не знаю. Может быть, Сережа не успел об этом сказать, может быть, у меня за эти несколько минут все повылетало из головы.

Вечером того же дня приехал Артур. Он молча выслушал меня и велел немедленно собираться в дорогу.

Артур торопился. Надо было подорвать железную дорогу в районе Толедо, чтобы заставить фашистов сократить перевозки на север. Делать это придется систематически и подкладывать мины в разных местах – от Талаверы-де-ла-Рейна до Толедо. Практически это не сложно. На этом участке у противника войск немного. Главные трудности заключались в том, что Генштаб и офицеры на отдельных участках намеренно затрудняли разведывательно-диверсионные операции. Они требовали выполнения всевозможных формальностей, возражали против уничтожения подвижного состава на территории противника и железнодорожных построек. Командиры на местах часто запрашивали разрешение на операцию у своих начальников прямо по телефону, открытым текстом в переписке. Естественно, что после таких разговоров от перехода фронта приходилось отказываться, ибо не было никакой гарантии, что разговоры не подслушиваются, а почта не читается агентами фашистской разведки. Армия в те времена пользовалась обычной городской и междугородной телефонной связью; к тому же приходилось считаться со значительной засоренностью штабов не только болтунами, но и предателями. Таким образом, успех наших операций во многом зависел от того, какие отношения удастся наладить с командующим войсками под Толедо. Говорили, что полковник Урибарри – человек неглупый и настроен либерально, но больше мы о нем ничего не знали.

Меня больше всего занимал вопрос, знает ли полковник французский язык, так как испанским я владела еще очень плохо, а договариваться придется о многом и подробно.

Мы ехали уже около пяти часов, а об ужине командир не заговаривал. Наверно, спит. Обычно он первый напоминает о еде, и мне без труда досталась репутация человека терпеливого и скромного. Чтобы не ронять своего достоинства и на этот раз, я, как бы невзначай, пихнула его в спину. Проснется – захочет есть. В этот момент машина резко затормозила, круто развернулась, чуть не выбросив нас на обочину, и с выключенными фарами понеслась обратно. Уже за спиной послышались громкие окрики.

– Что случилось, Клаудио?

– Фачос!

Артур не потребовал перевода. Каким-то образом мы наскочили на фашистскую заставу. Линия фронта здесь довольно путаная, а брать проводника Артур не любил. Теперь он начал всматриваться в скользящую за окном мглу. Сон слетел мгновенно. Об ужине на этот раз позабыли мы оба.

– Почему ты думаешь, что это были фашисты? – спросила я Клаудио.

В ответ он молча повторил жест, которым фашисты останавливают для проверки машины – вытянутая рука ладонью вниз. К утру мы выехали на нужную дорогу. Впереди уже виднелись каменные дома Моры-де-Толедо. Этот небольшой городок похож на горсточку светлых камешков, случайно брошенных на пустынное плоскогорье. Невдалеке, за грядой холмов, протекает река Тахо. Другой берег, вдоль которого проходит железная дорога, занят фашистами. По той дороге день и ночь тянутся эшелоны с войсками и оружием. Фашисты получают его в южных портах из Италии и Марокко. Мы должны были прервать этот поток. С нашим прибытием в Мору началась «рельсовая война», и вскоре фашисты полностью отказались от ночного движения и выставили охрану на всем отрезке пути.

Командир занимавшей оборону бригады, полковник Урибарри, оказался очень гостеприимным хозяином. Он предложил нам жить в доме, где располагались и он сам, и начальник штаба, приходившийся ему зятем. Нам отвели две комнаты первого этажа, что нас вполне устраивало. Полковник, немолодой, но очень эффектный, с благородной осанкой и большими черными выразительными глазами, был хорошо воспитанным и вполне светским человеком. Начальник штаба – маленький, кругленький, жизнерадостный и совершенно штатский человек. На португальской границе у него было небольшое потомственное поместье, а его симпатии к республиканцам объяснялись тем, что он мечтал поселиться там снова.

Когда необходимые формальности представления были закончены, мы удалились в наши комнаты, чтобы перед завтраком привести себя в порядок. Мне принесли большую фарфоровую чашу и кувшин холодной воды. В помещении было так холодно, что я отважилась вымыть только лицо и руки, на больше не хватало мужества. Метровые каменные стены не прогревались, вероятно, и в летнюю жару. Отопление отсутствовало. Так жили сеньоры в средние века в своих замках. Был, конечно, камин, но только в столовой. На завтраке присутствовали только хозяин и его родственник, которого я мысленно окрестила «дядюшкой» за его добродушие и какую-то «домашнюю» безобидную болтливость. В камине горел веселый рыжий огонь. Завтрак был вкусным, а разговор легким. Для меня было особенно приятно, что Урибарри владел французским, и я могла переводить все, что требовалось, довольно точно. Для налаживания отношений с командиром бригады это очень важно. Полковник оказался человеком умным. Он сказал, что мы можем просить любую помощь, а штаб можно информировать лишь время от времени и «в общих чертах», то есть сообщать некоторый минимум сведений для включения в сводки донесений.

«Дядюшка» понимающе кивал годовой:

– Я ничего не буду спрашивать. Докладывайте, когда найдете нужным.

Добрый старик сдержал свое слово, хотя ему было нелегко побороть любопытство. Мы, в свою очередь, не злоупотребляли доверием хозяев и аккуратно докладывали об операциях, когда они были уже закончены. Первые дни Артур обследовал берега Тахо на всем протяжении нашего участка и выбрал подходящее место для переправы. Здесь железная дорога проходила так близко от фронта, что можно было обойтись без проводников. Для уточнения обстановки он решил выйти с отрядом сам. «Дядюшка» очень оживился, когда узнал, что мы собираемся перейти фронт. Его мучило любопытство, но он так и не решился о чем-либо спрашивать.

Утром в день операции мы зашли в штаб за письменным разрешением. Артур избегал разговоров по телефону и всегда просил, чтобы из штаба не звонили на позиции по поводу операции. «Пропуском» обычно служила простая записка к командиру подразделения, занимавшего оборону в месте переправы. «Дядюшка» выписал нам пропуск с видимым удовольствием, но делал это довольно долго. Он вздыхал, улыбался и болтал без умолку, желая нам всяческих удач, но в то же время старался мимоходом узнать, что именно мы намерены делать в тылу противника. Артур отшучивался, а «дядюшка» патетически восклицал: «Я ничего не спрашиваю! Я ничего не спрашиваю!» – и с особым чувством жал нам обоим руки. Первая наша операция под Толедо прошла удачно, но под сильным впечатлением недавних событий, хотя Артур часто повторял, что нельзя переправлять через фронт людей, только что перенесших сильную встряску.

Это случилось в конце февраля. Утро выдалось хмурое, шел дождь. Холодный упругий ветер – когда его не бывает над плоскогорьем Кастилии зимой? – настойчиво нагонял на Мору тяжелые черные тучи, точно их некуда было девать. Самая подходящая для разведчиков погода. Бойцы с утра собрались в патио. К выходу все было подготовлено, и они слонялись без дела, расспрашивая Хосе о том, чего он не знал: кто пойдет, а кто останется? Когда мы с Артуром вошли, все головы повернулись в нашу сторону. Хосе придирчивым взглядом оглядел свою команду и выжидательно остановился перед Артуром. Все давно привыкли к тому, что Артур по-испански не понимает, и старались обходиться без лишних вопросов. Артур объявил состав группы, назначил прикрывающих и добавил, что тоже пойдет на операцию. К полудню мы с Хосе выехали на передовые позиции, а грузовик с ребятами должен был подъехать, когда стемнеет. Артур был уже на месте переправы. Перед отъездом Хосе напомнил Клаудио, что в дороге грузовик ни под каким видом останавливаться не должен. Об этом мы предупреждали каждый раз, иначе ребята хоть что-нибудь да забывали на привале. До реки, то есть до фронта, было около пятидесяти километров, но проехать их удалось только за два часа. Проселок основательно размыло дождями, объездов не имелось. Все плато завалено крупными зелеными валунами, а там, где была земля, росли оливковые и миндальные деревья. Грустны эти зимние бесснежные пространства, покрытые почерневшей прошлогодней травой.

На передовых позициях тихо. Бойцы в окопах прижались к мокрым глинистым скатам, а сесть негде, на дне окопов густая рыжая жижа. Сидеть приходилось на корточках. Артур, не отрываясь, смотрел на противоположный берег, но там было мертво. Тучи становились все чернее и сползали с неба почти к самой земле. Начало темнеть. Артур послал меня встречать грузовик с ребятами. Хосе вел наблюдение ниже по течению, и его нельзя было отрывать от этого.

– Проверь, чтобы ничего не оставили в кузове, и веди ребят прямо к переправе.

Я с радостью бросалась выполнять приказ. Наконец-то можно было выпрямить спину и размять закоченевшие ноги. Не успела я спуститься с холма и выйти на поворот дороги, как увидела приближающийся грузовик. Клаудио остановил машину и спрыгнул с подножки. Я с завистью посмотрела на его сухую куртку.

– Как доехали?

– Все в порядке

Мы вместе подошли к кузову и остановились в полном недоумении: машина была пуста…

– Ты останавливался в дороге?

– Нигде! – оторопело ответил Клаудио.

– Не провалились же они сквозь землю!

Клаудио только развел руками. По выражению его лица я поняла, что он готов допустить вмешательство сверхъестественных сил.

– Ничего в дороге не произошло?

– Ровно ничего! Все ребята были в грузовике, когда мы выехали из Моры.

– Поехали назад!

Пришлось ехать на полной скорости. На переправе ждал командир. Ночь уже наступила. Поскольку ехали ложбиной, можно было зажечь фары. Не проехали и пяти километров, как увидели выстроившийся у обочины весь отряд. Нас встретили полным молчанием. Пройдя вдоль шеренги, я убедилась, что все на месте, а главное – на ногах. Но почему они так торжественно выстроились? Перевела дух и задала один-единственный вопрос:

– Что случилось?

Речь держал Ретамеро. Первые фразы содержали сожаления и извинения, их было много. В конце концов выяснилось, что все они выбросились за борт на полном ходу из-за одного неосторожного возгласа: «Горим!». Кто-то потихоньку курил и, боясь выбросить окурок, решил тихонько затереть его ногой. Нечаянно он наступил на мину, которая вместо взрывателя имела предохранительную сигнальную лампочку. Обычно мину мы устанавливали без взрывателя, ставя на его место лампочку от карманного фонарика, и только после установки заменяли ее взрывателем.

– Они прыгали, как лягушки! – осуждающе закончил Ретамеро.

– А ты?

– Я прыгнул последним, – ответил он с видом человека, выполнившего свой долг до конца.

Делать нечего. Так сказалось впечатление от того пожара на аэродроме. И подумать только, что это были те же самые ребята, которые гасили огонь ладонями! Наскоро определив, что на ногах все держатся крепко, Клаудио погрузился, и мы поехали.

– В темноте командир не заметит, – утешал меня шофер.

Когда отряд подошел к переправе, никто и словом не обмолвился о происшествии. Двух прихрамывающих я сразу отправила на пункт наблюдения, другие пошли на посты вниз по течению, где лодка должна была пристать по возвращении. Артур не обратил внимания на быстроту, с которой все было проделано; поскольку мы припозднились, это выглядело естественно. Опустили на воду лодку и – с богом!

Операция прошла гладко, без стычек с противником. Всю ночь лил тот же нудный дождь, а к утру стало подмораживать. Вокруг ног образовалась ледяная корочка, но мы старались не шевелиться, чтобы не хрустело; река неширокая, и на той стороне слышны даже слабые звуки. Опуститься на землю, конечно, никому в голову не приходило. Резервная группа всю ночь провела в лодке, даже птицы перестали считать нас за людей и прекратили свой базар. Разведчики вернулись задолго до рассвета. Мины под полотно они благополучно установили, и мы не стали дожидаться взрывов. Наши аппараты не отказывали.

Вернувшись домой, все повалились спать. Утром, как всегда, Артур встал рано. Побрился, выпил кофе и направился в казарму обсуждать операцию. Отряд выстроился на проверку. Я остановилась в стороне и, надо сознаться, не без волнения ожидала приближения командира. За ночь ребята здорово подраспухли. Лица разукрашены кровоподтеками, на лбах шишки и ссадины, у одних распухли носы, у других заплыли глаза или вздулись губы.

Артур, как всегда после удачной операции, сиял. Вдруг лицо его изменилось. Каким оно стало, трудно передать. Он резко остановился и окинул строй пристальным взглядом. С минуту длилось молчание. Потом Артур обратился ко мне:

– Ничего не понимаю, – произнес он упавшим голосом. – В бою мы не были. Что произошло?

– А я почем знаю? – ответила я спокойно. – Ты их водил, а не я.

Артур пожал плечами. Он чувствовал, что мы что-то скрываем, но понял также и то, что говорить не хотим. Несмотря на простоватую внешность, Артур обладал большой долей чутья и такта. Он хорошо понимал психологию солдат. Однако у меня бывало немало забот, когда мы попадали на официальные приемы, где приходилось считаться с сословными формальностями и требованиями этикета. Артур мог запросто встать спиной к генералу или сесть первым в присутствии высших чинов. В знаках различия республиканской армии он разбирался плохо. Что касается обращения с дамами, если таковые оказывались среди присутствующих, то я старалась оттереть его в какой-нибудь угол подальше. Так или иначе, но об этой истории Артур мне никогда не напоминал. Мы тоже молчали.