Текст книги "Пепел. Хроники земли Фимбульветер"

Пепел
Хроники земли Фимбульветер
Татьяна Авлошенко

Корректор Александра Приданникова

Иллюстратор Ксенон

Дизайнер обложки Мария Бангерт

© Татьяна Авлошенко, 2023

© Ксенон, иллюстрации, 2023

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4498-5795-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Цикл «Хроники земли Фимбульветер»

УЧЕНИК ХРОНИСТА

ВРЕМЯ ЩЕНКОВ

МАЯК ПТИЧЬЕГО ОСТРОВА

ПЕПЕЛ

Пролог

Замок было не отстоять. Даже если бы все жители его, вооружившись, вышли на стены, сам Мёнлус не был приспособлен для обороны. Так нежная красавица, попавшая в руки разбойников, еще – как кажется ей – решительна, отважна, и тонкие пальчики сжимают рукоять стилета, но нет ей ни защитников, ни спасения, и как только раздадутся за дверью шаги или громкий грубый голос, бедняжка упадет без чувств, обрекая себя на погибель.

– Хронист!

В дверях тонкой, устремленной ввысь центральной башни стояла молодая хозяйка Мёнлуса.

– Сейчас я прикажу открыть ворота.

– Но, хесса…

– Молчи, нет времени. Что теперь может измениться для меня? – Девушка сгребла горсть снега и резко, почти грубо вытерла испачканное копотью лицо. – Надо спасать тех, кто еще может жить. И важнее всего для меня сейчас ты, хронист. Ты должен уцелеть.

Новый удар тарана – и весь замок содрогнулся, показалось, даже вскрикнул от ужаса.

– Я знаю ваш закон – всегда и обо всем лишь правду. Но сейчас ты напишешь то, что тебе велят. Солги, чтобы через много лет кто-то все же смог узнать истину.

Глава 1

Дернул же меня фунс… Хотя что все валить на рогатого, сам попал. Или «благодарить» стоит все же Хрорика Веръяса, хеска ректора Университета?

Думаю, что если бы Хрорик не решил посвятить себя науке, из него вышел бы первостатейный жулик. Во всяком случае, задурить голову он способен кому угодно. Год назад в Университете затеялись создать энциклопедию Гехта, и хеск ректор ненавязчиво привлек к сбору сведений и написанию статей всех сколько-нибудь значимых и знающих людей города. Получилось хорошо, я читал черновой вариант книги. Но этого неуемному Хрорику показалось мало, и, пока почтенный труд ждет своей очереди в типографии, ученые умники взялись за описание всей земли Фимбульветер. Рассылаются запросы в разные города и замки, курьерская почта и проезжие купцы вовсю привлекаются на службу Университету, но и этого недостаточно, и хеск ректор, спрятав рога под ученой шапочкой, а хвост под синей мантией, уговорил меня лично съездить в торговый город Остейн и пообщаться с тамошним хронистом. Два летописца всегда друг друга поймут, а живой рассказ лучше сухой переписки. И ехать-то всего ничего – три дня пути в одну сторону, близехонько.

Хеск Блумель, аккуратный беленький старичок, жил и работал так, будто впереди у него вечность. Он охотно беседовал со мной и показывал хроники Остейна, но – милость Драконов! – до чего же все рассеянно и неторопливо. Мог часами рассказывать родословную какого-нибудь жителя города, но стоило мне наконец разобраться, кем помянутый Торстейн приходится троим своим тезкам, пятерым Торкилям, двум Торфиннам, Торе, Свену и Сигню, жившим в разные времена, как хеск Блумель, махнув рукой, заявлял, что герой его рассказа не сделал ничего, чтобы остаться в истории, и нет смысла говорить о нем дальше!

Очевидно, я не всегда мог скрыть «восторг» от таких повествований, потому как хеск Блумель спохватывался и объявлял, что вспомнил про один любопытнейший документ, который непременно должен мне показать, нужно только отыскать чудесную запись, но дело это не быстрое, сейчас лучше перекусить, потом вздремнуть, а вот завтра с утра…

Утро у почтенного хранителя истории Остейна, как у многих пожилых людей, начиналось непозволительно рано, являясь в гостиницу, он умудрялся разбудить даже ее хозяина. А ко мне нормальный сон приходит не раньше часа Кожекрыла, но и пробуждение – во время Солнца.

Похоже, пожилому хронисту просто хотелось пообщаться с новым человеком. Его ученик, оболтус годами еще младше меня, целыми днями где-то пропадал.

Я подумывал плюнуть на интерес к хроникам Остейна и уважение к старости и слинять домой, а вернуться через месяц, когда хеск Блумель отыщет все свои любопытные документы, но никак не мог дождаться попутного каравана. Что-то странное происходило с ними: купцы, стоило им попасть на местный рынок, вмерзали в него, словно в глыбу льда.

Между тем сам город – дыра несусветная. Единственная достопримечательность – храм Хандела, и тот какой-то облезлый. Всего развлечений – торговаться на рынке и потом обмывать в трактире удачную сделку. Я не люблю многолюдства, а выпив, становлюсь злым и начинаю припоминать старые обиды. Долгими пустыми вечерами я сидел, как ворон на костях, в единственной приличной гостинице, пил дрянной недомашний барк, отбрехивался от местных шлюх и шулеров да писал Герде длинные письма, большую часть из которых сжигал на лампе, чтобы любимая девушка не сочла меня болтуном и занудой.

Так неспешно протянулись четыре дня, а на пятый явился Харальд.

– Простите, хеск, вы и вправду хронист?

– Города Гехта, – осторожно ответил я. Еще неизвестно, что может понадобиться от летописца здоровенному рыжему детине, плюхнувшемуся на скамейку напротив меня.

– Прекрасно! Значит, должны разбираться во всяких старых документах и рукописях. Едемте в замок Мёнлус!

В прежние времена бывали вурды, любившие от скуки и широты душевной затащить на пирушку в замке пойманных на дороге путников. Очевидно, у таких гостеприимцев остались духовные наследники. Но при чем тут рукописи и документы?

– Дело в том, – детина с заговорщицким видом перегнулся через стол, – что, похоже, у нас там завелся призрак. Знаю, что о таком надо сообщать адептам Дода, но дело, можно сказать, семейное. Подробности расскажу по дороге. Да, не представился: Харальд Вермъер, хозяин замка Мёнлус.

Очень приятно. Что дальше? Хельга говорит, что любопытство и авантюризм меня погубят. Это так, не отрицаю. Но тащиться с первым встречным к тиллам на рога в объятия призраков…

– Хеск хронист, еще барка?

К столу, сладко улыбаясь, приближался трактирщик, он же местный замаскированный палач с орудием пыток наготове.

Зажатый утром в дверях купец радостно поведал, что завтра начинается знаменитая остейнская ярмарка и раньше чем через неделю ни один караван город добровольно не покинет.

И все эти дни хеск Блумель будет давать мне возможность видеть восход.

Через час мы выехали на тракт, ведущий к замку Мёнлус.

Мой родовой замок изначально замышлялся и строился как крепость, закрывающая выход с горного перевала, оберегающая пещерные выработки, дающая в случае набега кочевников приют и защиту рудокопам из ближайших поселений. Кряжистый, надежный, он напоминает кинжал искусной выделки, вложенный в простые ножны: вся прелесть скрыта внутри.

Замок же Мёнлус…

Стоящий в стороне от холмов, он открывался взгляду сразу. Легкий, весь какой-то прозрачный, просвечивающий, с тонкими островерхими башенками, каждая украшена по-особому, Мёнлус был похож на картинку из книги сказок. Солнце отражалось в оконных стеклах. Окна, а не бойницы! Здание, возведенное не для обороны и служения, а для жизни и веселья.

Перед отъездом я все-таки попытался сообразить, куда отправляюсь. Всякий хронист знает Гербовник наизусть. Память, немного покочевряжившись, выдала нужное.

Род Вермъер по непризнанной линии бастардов состоит в родстве с правящей династией. Гуннар Ильвъенг, внук короля Хлодвига, подарил Мёнлус своей возлюбленной.

Почти сто лет прошло после прихода ледника, три поколения выросли в изменившемся мире, люди привыкли, страх и растерянность ушли, хотелось радости, развлечений, красоты. Здесь, в спокойных землях, которые ледник только слегка лизнул своим острым языком, такая жизнь была возможна.

В замок хозяина с гостем впустили не сразу. Привратника в Мёнлусе то ли не было вовсе, то ли он куда-то отлучился. Покуда Харальд стучался в родной дом и взывал к верным слугам, я разглядывал удивительное строение. Замку-игрушке полагались бы изящные ворота в виде прозрачной ажурной решетки, но они здесь были точно такие, как в Къольхейме: массивные кованые створки, просто так не откроешь. И знакомые следы на них.

– Харальд, Мёнлус когда штурмовали?

– Никогда. Да вроде и некому. Кочевники в эти края не доходят, а с соседями ссориться нам резона нет. Богатств особых, чтоб пограбить, тут никому скопить не удавалось.

– А просто оттяпать замок и землицу?

– Не стоит того. – Харальд пожал плечами. – Вермъеры ведь с королем Хрольвом в родстве. В какой степени, это сразу и не подсчитаешь, но пожаловаться Его Величеству можем, об этом все помнят. Так что точно нет.

Откуда же тогда взялись характерные вмятины и щербины от ударов тарана? Но хозяин историю своего дома знает лучше.

Дальше разглядывать Мёнлус снаружи не удалось: ворота распахнулись, и мы наконец были допущены в замок.

Горючие кристаллы в четырех высоких шандалах, сгорая, осыпаются пеплом. Поблескивают в свете их начищенные серебро и хрусталь. Ни пятнышка, ни складочки на светло-серой, почти белой скатерти и таких же салфетках. Слуги, подающие блюда, действуют проворно, но бесшумно. Да и как может быть иначе, если за каждым движением их следит почтенный Биргер. Таким, наверное, и должен быть идеальный управляющий. Не сказать, чтобы особо могуч и высок, но осанист и строг. И в парике. Длинные хвосты свисают ниже плеч, напудренные букли выстроились, словно пушечные стволы. Из-за двери, за которой скрылись служанки, раздался приглушенный шепот, и грозный парик тут же развернулся в ту сторону, беря на прицел даже невидимых нарушительниц благочиния. Голоса тут же стихли. Мне самому захотелось выпрямить спину, прижать локти и, упаси Драконы, ни в коем случае не звякнуть прибором о тарелку.

Тут не то, что дома. Гудрун любит поворчать, осерчав, может замахнуться полотенцем, но все же с нашей домоправительницей спокойнее, проще.

Я уже понял, что управляющий не дает слугам воли равнять себя с господами. В Къольхейме по-другому. Трудно ставить себя выше человека, с которым завтра, быть может, выйдешь на стену плечом к плечу отражать натиск кочевников.

Но в храм Хандела Тропперу молиться не ходят.

А почтенный Биргер теперь пристально уставился на меня. Явно определяет пришельцу место в иерархии замка Мёнлус.

Гость хозяина и главы клана достоин всяческого уважения. Но я приглашен в замок для выполнения работы, значит, не дотягиваю до господского чина. При этом вурд, и хорошего рода. Уверен, что, услышав мое имя, Биргер тут же представил себе герб Къолей с такими мельчайшими подробностями, которые я не сразу и вспомню. Но – Биргер позволил себе легкое неодобрение во взоре – слишком молод, щенок.

Хорошо хоть хозяева не спрашивают, как получилось, что я в столь юном возрасте занимаю самостоятельную государственную должность.

Нового хрониста найти трудно. Все люди этого звания уже заняты, а находящиеся в здравом уме добровольцы, жаждущие заступить на такую должность, в земле Фимбульветер не водятся. Существует твердое мнение, что хронисты долго не живут (хеск Блумель тому яркое подтверждение), потому, когда с прежним летописцем что-то случается, преемником его тут же становится ученик, несмотря на возраст того и обученность. Объяснять же, почему мой наставник Торгрим Тильд ушел из города, мне вовсе не хочется.

Чтобы не пялиться в стол и не встречаться с властелином челяди взглядом, я начал потихоньку разглядывать сотрапезников.

Это было важное и полезное дело, ведь понять что-либо про обитателей замка я не успел, потому что, едва переступил порог, поздоровался и представился, как попал во власть величественного Биргера и был препровожден в предназначенную для гостей комнату. Там оглядеться тоже не удалось – управляющий вернулся буквально через несколько минут, теперь чтобы позвать, а вернее, призвать меня к столу: «Прошу, хеск хронист, все уже собрались».

«Всех» оказалось не так уж много. Трудно понять, как велик клан Вермъер, но в трапезной, кроме меня, сейчас сидело три человека.

Из присутствующих я успел приглядеться только к Харальду. Рыжеволосый курчавый верзила чуть постарше меня, здорово смахивающий на бычка-двухлетка. Обычно такими – лобастыми, с руками-лопатами, сильными, но не слишком умными – изображают добродушных хуторских увальней. Но острый смышленый взгляд, посверкивающий из-под свисающих на лоб медных кудрей, говорил о том, что Харальд не так прост.

Интересно, как получилось, что главой клана оказался почти что мой ровесник, и где все его родичи?

Но спросить об этом было нельзя, а подумать не удавалось из-за непрерывной болтовни еще одного нашего сотрапезника. Хеск Освальд полагал, что занимает гостя светской беседой, на самом же деле вставить хотя бы слово в этот поток сознания было немыслимо. Оставалось только вежливо кивать. Надеюсь, более-менее попадая по смыслу.

Когда нас знакомили, хеск Освальд важно представился как «автор-исказитель народных баллад». Мне с трудом удалось удержать вежливую улыбку, но я почти сразу догадался, что знаток устного творчества на самом деле автор и сказитель. Если уважаемый Освальд сочиняет так же, как говорит, за народные баллады делается жутко.

Думаю, что дикции его мешала не только привычка тараторить, но и выпирающие передние зубы. Маленький, лысоватый, с длинным носом и приплюснутым подбородком, имеющий привычку постоянно вскидывать голову, хеск сказитель до крайности походил на крысу.

Вообще-то я люблю серых. Понаблюдав в подвалах ратуши за проворными смышлеными зверьками, проникся к ним уважением и даже сумел если не подружиться, то заключить некое мирное соглашение. Но когда человек так смахивает на грызуна… Есть в этом что-то неприятное.

Лучше уж смотреть на Урсулу.

Я вовсе не пялился на нее, а, как вежливый человек, пытался разделить внимание между всеми сотрапезниками, но это было очень трудно. Урсула притягивала взгляд, очаровывала, завораживала. И вовсе не потому, что я прежде никогда не видел столь красивой девушки. Урсула была необычна. Вся будто выточена из теплого прозрачного камня – выйдет на солнце и не заслонит свет, и тем удивительнее видеть на этом тонком лице глаза черные, как беззвездное небо, на которое и смотреть-то жутко, потому что неизвестно, что оно скрывает, но дна у него точно нет. Яркий рот – наверное, такой и называют карминовым. Густые волосы, зачесанные назад и наверх, напоминают шлем из потемневшего серебра.

Урсула не принадлежала, не могла принадлежать этому времени. Ей бы, кутаясь в меховой плащ, с равнодушной улыбкой взирать из окна, как съезжаются к стенам замка приглашенные на турнир рыцари, или внимать балладам менестреля, сидящего с лютней у ее ног, или проходить по галерее, обметая камень струящимся шлейфом и широкими, до пола, рукавами. Ей бы жить в начале времен. Даже платье, из дорогой материи и прекрасно пошитое, но нынешней эпохи, не шло ей, казалось не своим, кем-то отданным.

О чем думала эта молчаливая красавица? Чему улыбалась? Что незримое для других видела, опустив длинные стрельчатые ресницы?

Кем она и хеск Освальд приходятся Харальду Вермъеру? Слишком разные они внешне, чтобы быть кровными родственниками. Вот мы вот с Хельгой очень похожи, только сестра выглядит гораздо аккуратнее (конечно, когда не шастает по дому в капоте и с отпущенной косой). У меня-то волосы вечно выбиваются из хвоста и разлетаются, а челка лезет в глаза. И личико у Хельги чистое, белое, а у меня на носу фунсы ели колбасу. Чем только ни пытался я свести эти проклятые веснушки: и сливками, и отваром камилки, – а они все равно, как только появляется солнце, нахально лезут. Остается только надеяться, что с возрастом сами пропадут. Хотя Герде они нравятся.

– Замок Мёнлус построен на месте древнего поселения!

Хеск Освальд, бубнивший самозабвенно и невнятно, выкрикнул эту фразу столь громко и неожиданно, что вздрогнул не только я.

– Он стоит на руинах, бывших здесь еще до прихода ледника, но никто не может сказать, кто жил на этом месте прежде!

Автор народных баллад замолчал и уставился на меня, ожидая реакции на столь интересное сообщение. Кивками и поддакиваниями теперь не отделаешься.

– Тогда здесь обязательно должны водиться хойя.

– Вы верите в хойя? – словно пробудившись, быстро спросила Урсула. – Верите в волшебных существ, которые, оставаясь незримыми, постоянно наблюдают за нами? В танцы в лучах лунного света? В туфли королевских дочерей, в подметки, стершиеся за одну ночь, но не оставившие следа ни на снегу, ни на земле? Вы верите в детей, подмененных в колыбели? – Девушка перегнулась ко мне через стол. – Верите, что за ними иногда приходят, чтобы вернуть к родному очагу? Вы верите в это?

Неприятный холодок приобнял за плечи. Тихий смех пронесся по залу. Качнулись огоньки горючих кристаллов.

Словно вспугнутые мыши кинулись прочь по коридору смешливые служанки, спасаясь от яростного взгляда почтенного Биргера. Захлопнулась дверь, из которой сквозило. Хеск Освальд снова взмахнул сдернутыми с носа очками:

– Милая Урсула, что за фантазии! Как можно настолько увлекаться всеми этими сказками? Вам кажется, что вас преследует призрак…

– Он не преследует меня, а оберегает!

Не за всякого живого вступаются с таким жаром.

Урсула стремительно поднялась и вышла из комнаты. Харальд бросился за ней. Точно не родственница.

– Ах, как нехорошо! – огорчился хеск Освальд. – Ведь мой племянник не успел рассказать вам всего?

Харальд не успел рассказать ничего. Всю дорогу он безостановочно забрасывал меня вопросами о Гехте, Къольхейме, других городах и замках, где мне довелось побывать, а когда узнал, что я ходил с патрулем в Белое Поле… Про храм Дода я благоразумно промолчал.

– Вы понимаете… – Хеск Освальд без нужды переложил приборы на столе. – Замок Мёнлус стоит на таком месте… В случаях, подобных нашему, обычно обращаются к адептам Дода. Но это не те гости, которых хочется видеть в своем доме. Тем более если мы ошибаемся. А беда, так сказать, в том… Наша дорогая Урсула… – Хеск Освальд оглянулся на дверь. – Она утверждает, что ее преследует призрак!

Автор и сказитель выжидающе уставился на меня, но, поняв, что я не собираюсь ни падать в обморок, ни обмахивать все углы знаком, отгоняющим зло, продолжил:

– Хочу уточнить, что «преследует» не совсем точное слово. Просто он всегда оказывается рядом… э-э-э… в нужное время. Однажды Урсула поскользнулась на лестнице, и если бы упала, то здорово расшиблась. Но некая неведомая сила удержала ее. Э… Просто подхватила и поставила обратно. А однажды кружка у Урсулы в руках сама собой разлетелась на множество черепков. Бедняжка думала, что там простая вода, но кто-то развел мыльный раствор для мытья посуды и случайно оставил на столе. Было еще несколько случаев… Это явно не мог сделать человек! Потому мой племянник и решил пригласить вас.

– С призраком ясно. Но при чем тут хронист?

– Я хочу, чтобы вы просмотрели летописи замка. – Вернувшийся Харальд тяжело оперся кулаками о стол. – Вычислили того, кем наш призрак был при жизни. Тогда, быть может, удастся понять, почему он привязался к Урсуле.

Проведя некоторое время в библиотеке, даже если не рассматривать внимательно книги на полках, можно многое понять о хозяевах дома.

В замке Мёнлус не водилось особых книгочеев, но порядок в библиотеке поддерживали. Рабочий стол для меня собрали быстро и толково. Листы коры серого дерева, перья, бутылка чернил, лампа. Даже стул с мягким сиденьем и высокой спинкой кто-то заботливо отодвинул ровно настолько, чтобы удобно было сесть.

Харальд переминался в дверях.

– Хроники там. – Он указал на несколько сундуков, стоящих вдоль стены. – Боюсь, беспорядок среди них страшный. У нас летописями занимались все кому не лень. Или не занимался никто. Если что-то понадобится, говорите любому из слуг, но лучше всего Биргеру. За хозяйским разрешением – ко мне, дядюшке Освальду или Урсуле. Она моя невеста. – Голос Вермъера чуть изменился. – Сейчас что-нибудь… Слушайте, может, на «ты»?

– Хорошо.

– Ну и хвала Драконам! – обрадовался Харальд. – Ты не обижайся, но не могу я человеку моего возраста выкать. Так сейчас что-нибудь спросить хочешь?

– Да. Харальд, где все? Ведь в замке должно быть больше людей?

– Как ты догадался? – Хозяин Мёнлуса больше не улыбался.

– Стол. Слишком длинный для тех, кто сегодня сидел за ним. Сделан недавно из целой доски. А ведь дерево дорого, и каждое лишнее финге серьезно увеличивает цену.

Харальд сдержанно кивнул.

– Потом – сам замок. Извини, но он выглядит неухоженным. Снаружи видно, что большая часть окон грязные до невозможности, но при этом некоторые прямо сверкают. В комнатах, где сейчас живут люди? Так бывает, когда стараются поддерживать порядок, но сил на все не хватает. Заплатки, как бы аккуратно и любовно ни были они нашиты, все равно заметны. Значит, мало слуг.

– А если здесь живут сплошь бездельники и неряхи, которые работают, только когда над ними стоишь с палкой?

– Я рос в замке, знаю, как в подобных местах любят новизну. Стоит появиться свежему человеку, и на него в течение часа явятся поглазеть все. Любые предлоги измышлять будут, сто нагоняев получат, но примчатся.

– Где все… – повторил Харальд тоскливо, глядя куда-то вбок. – Пойдем, покажу.

Каждый край награжден и проклят по-своему. На востоке теплее, и сюда не добираются кочевники, зато север почти не знает моровых поветрий. Только в книжках читал я о том, свидетельство чему сейчас видел воочию. Черная каменная стела, похожая на вбитый в землю кол. На ней нет имен – их было бы слишком много, – только одна-единственная дата. Год эпидемии. Под памятником в глубокой яме тесно стоят металлические сосуды с пеплом умерших от чумы людей, прах вурдов и простолюдинов вперемешку. Над ними еще один слой пепла: тут не просто растопили снег, как это делают на обычных кладбищах, а сутки палили костер, будто хотели сжечь саму землю. Сверху положили каменные плиты и воздвигли обелиск, вбили глубоко, чтобы пронзить заразу в мерзлой земле, пригвоздить навечно, не дать подняться.

– Все здесь, – сказал Харальд. – Мои родители тоже. Мне не дали с ними попрощаться, даже взглянуть в последний раз не позволили. Зацепили крючьями и поволокли. Сейчас в замке остались те, кто пережил чуму.

– Когда закончилась эпидемия?

– Полтора года назад.

– Зараза не держится больше месяца.

– Но страхи людские живут дольше. Извини, что не сказал тебе сразу, но кто ж поедет в чумной замок. Потому и слуг новых набрать никак не можем. А тут еще этот призрак. Мои люди не испугались чумы, а выходца с того света… Один я не смогу держать Мёнлус.

Я понял. Если семья вурдов по какой-либо причине покидает цитадель, конец приходит и замку, и клану. Выморочное жилище отходит в казну, род считается пресекшимся.

– Надо было сразу тебе сказать, – каменным голосом произнес Харальд. – Теперь чувствую себя редкостной скотиной.

– Хеск Блумель отказался приехать?

– И звать не стали, – махнул рукой Харальд. – Ты же с ним общался…

Я припомнил с таким трудом заученные имена жителей Остейна и окрестностей, в этой саге больше не упоминающихся, и новых вопросов задавать не стал.

– Ты успеешь вернуться в город до темноты. Но лучше все же переночевать в замке, завтра с утра…

– Как закончу с вашими хрониками, так и поеду. Служителям своим только скажи, чтобы рано утром не будили.

На расставленные на полках книги я и смотреть не стал. Хотя очень хотелось. Но это ж стоит только подойти, как на глаза обязательно попадется что-то, что захочется взять в руки, раскрыть, прочитать хотя бы страничку. Вечером, а то и раньше меня, конечно же, найдут и вернут к реальности, но кто делом заниматься будет? Может быть, потом спрошу у хозяина разрешения…

Харальд сказал правду: летописи замка Мёнлус пребывали в безобразнейшем состоянии. Некоторые даже были записаны не на нормальных листах, а на каких-то обрывках, огрызках и свалены в короба без всякого почтения. Совсем недавно кто-то хотел навести здесь порядок, но то ли не успел, то ли счел труд непосильным. Идеально выглядели только записи, связанные с началом рода. Похоже, в это время в Мёнлус был призван или просто забрел хронист.

На первом листе тщательно нарисован герб. Форма щита не каноническая, вместо плавно скругленных дуг торчат острые углы ромба. Первой в роду Вермъер была женщина. Дамы не участвуют в сражениях и турнирах, а значит, не нуждаются в щите как средстве защиты. Не знал, что нежная подруга подарила королю Гуннару дочь. В Гербовнике об этом почему-то ни слова.

Я ожидал увидеть медведя Ильвъенгов, хотя бы и под перевернутой короной королевских бастардов, но посреди щита красовалась тонкая изящная лира. Король не смог оставить незаконнорожденной дочери свой герб, только имя11
  Урсула – «медведица». На гербе правящего дома Ильвъенгов изображен медведь, идущий вдоль крепостной стены.


[Закрыть]. Геральдического Дракона удостаивались первые вурды, соратники короля Хлодвига, вставшие с ним на рубеже. Здесь, на востоке, он почти не встречается. Это знак служилой или воинской знати, а в замке Мёнлус король Гуннар находил отдохновение, веселье и радость.

Урсула Вермъер. Ничем не примечательная вурдесса. Думаю, король сознательно держал девочку подальше от столицы и своего законного сыночка Карла, который был человеком настолько милым и добродетельным, что, еще будучи принцем, заслужил прозвище Проклятый. Урсула за престол не боролась, замуж умудрилась выйти за младшего сына соседа, Хагена Леръега. Родила единственного ребенка, сына. Смуту супруги пересидели в замке, никто их жечь и убивать не приходил. Скончались в глубокой старости, чуть ли не в один день.

Лишь одно яркое событие было в жизни Урсулы. Накануне свадьбы некто Сигурд Фебъерн, очевидно отвергнутый ухажер, собрал отряд отчаянных головорезов и двинулся к замку Мёнлус. До цитадели не добрался, был встречен на подступах Хагеном и его людьми. Битву выиграл удачливый жених, Сигурд сгинул бесследно. В замке сыграли свадьбу, а на другой день грянула Смута.

Потомки Урсулы унаследовали медлительный нрав прародительницы. В замке Мёнлус годами ничего не происходило, записи о рождениях, свадьбах и смертях перемежались сведениями о приплоде на кхарне и оброке, собранном с арендаторов. И ничего более.

Но у кого-то из этих спокойных людей случилось в жизни нечто, не позволяющее духу умершего мирно отойти под крыло Дода. И почему этот призрак прицепился именно к Урсуле нынешней?

А может, нет никакого беспокойного предка, а Харальд лукавит? Но что тогда помешало Вермъеру просто пригласить хрониста, чтобы навести порядок в архивах?

Дурную славу чумного замка его хозяин от меня и так поначалу утаил, но даже если бы эпидемия в Мёнлусе была в разгаре, я не мог бы отказаться от прямого приглашения. Долг хрониста – сохранить память, кажущуюся людям важной. Даже если дело касается одной семьи, а присутствие может стоить хронисту жизни.

За окном между тем окончательно стемнело. Лампа давала достаточно света, но мне уже до смерти надоели чужие брачные договоры и хозяйственные счета. К тому же мой учитель Торгрим Тильд всегда говорил, что слишком долго работать без перерыва вредно. Не заметишь, как устанешь и начнешь больше ошибаться и портить, чем делать дело. Если уж совсем не можешь без работы, то займись чем-нибудь другим. С документами я уже достаточно ознакомился, теперь можно поговорить с людьми.

Я поднялся, расправил плечи и отправился на поиски Харальда, Урсулы и прочих обитателей замка.

Где как, а в Къольхейме большая часть населения вечерами подтягивается на кухню. В замке Мёнлус всё оказалось так же. Дела закончены, утварь прибрана, освобожденная от готовки печь одаривает собравшихся теплом, но не жаром, и самое время для неторопливых бесед или сказок.

Даже Биргер присутствовал здесь и выглядел вполне мирно. Это на территории хозяев должен быть полный порядок, почтительность и трепет благоговейный, а в своем обиталище челядь вольна творить все, что не запрещено законами людей и Драконов. Тем более что и владетель замка не против.

Харальд, стоявший облокотившись о дверной косяк, приветливо улыбнулся и подвинулся, давая мне место.

На кухне слушали хеска Освальда.

– И на третью ночь пришел рыцарь к ледяному озеру, русалка поднялась на берег, и влюбленные были вместе до утра. А когда луна пошла на убыль и Унн собиралась вернуться обратно, Эгиль обнял ее и не отпускал. Тогда русалка начала уменьшаться и выскользнула из объятий, но рыцарь подхватил ее в ладони. И даже когда Унн обернулась водой, не отпустил, а бережно понес ту воду в пригоршнях в свой замок. Но надо же было такому случиться, что на пороге Эгиль споткнулся, и одна капля упала на землю!

Хеск Освальд замолчал и обвел слушателей горделивым вопрошающим взглядом: ну, мол, каково? Завздыхали пригорюнившиеся служанки, кухарка быстрым кошачьим движением отвесила подзатыльник захихикавшему мальчишке. Биргер уважительно кивнул. Урсулы среди собравшихся не было.

– Всю же оставшуюся воду рыцарь внес в свой замок и вылил на серебряный щит. И тут же встала перед ним Унн, и была она как живая девушка из плоти и крови. И прожили они долго, и люди славили красоту жены Эгиля, но была она всегда холодна, не добрая и не злая, никого не любила и не ненавидела, ибо капля, пролитая рыцарем на пороге замка, была ее сердцем.

Хеск Освальд замолчал. Слушатели тоже безмолвствовали, только тихонько вздыхали. Сочувствовали то ли рыцарю, то ли ставшей бессердечной русалке.

Очевидно, посиделки на кухне были традиционным завершением дня в замке Мёнлус. Хеск Освальд не стал больше ничего рассказывать, и народ, позевывая, начал разбредаться. Я подумал, не вернуться ли в библиотеку, но шастать ночью по чужому незнакомому жилищу, разыскивая свою комнату, не лучшая идея. Да и спать вдруг захотелось нестерпимо. Я в очередной раз спросил дорогу в свою комнату, пожелал всем спокойной ночи и отправился на отдых.

Любопытная луна глазела в окно комнаты.

Герда говорит, что, если присмотреться, на ночном диске можно различить человеческое лицо. И вправду, угадывается довольно неприятная кривая рожа.

Я показал луне язык, уткнулся носом в угол подушки и тут же заснул.