Текст книги "Психея. Забвение"

Глава 9

Даже сквозь сон чувствую себя лучше в миллион раз, чем вчера. Мои мышцы перестали ныть, больше нет судорог и слабости. Свободно переворачиваюсь на бок, лежа на чем-то мягком. Это мне напоминает времена, когда я с удовольствием обнимала мягкую подушку и проваливалась в здоровый сон. Чувство дискомфорта только в моей ноге, это ощущение жара, будто кто-то разжигает на оголенном участке тела огонь.

– Ну, вот ты и вернулась к нам, – немного дрожащий голос Химены приводит меня в чувство, – напугала так сильно. Даже этого сердитого сеньора. Он себе третьи сутки не находит места.

– Надо гнать сеньора в шею, чтобы не пугал всех домочадцев, – пытаюсь пошутить и даже улыбнуться, когда женщина начинает произносить имена святых.

– Нет, он очень хороший. Конечно, только не для Эрнесто, он потерял покой, но это к лучшему, – шепчет она рядом с моим лицом, – живая конкуренция ему не помешает.

Я давно уже не чувствовала такой подъем настроения, из меня вырывается смешок.

– Боюсь, что Грант не потерпит соперников, – отвечаю так же тихо, как она.

– У него их нет, – заключает Химена. – Ты выглядишь намного лучше.

– И чувствую себя отлично. – Подкладываю под щеку ладонь и вытягиваю здоровую ногу вдоль тела.

Задернутые плотные шторы наполняют приятным светом комнату. Придавая ей вид уютного гнездышка. Белое постельное белье и взбитая перина, наполненная перьями, как облако, в которое я провалилась и парю. Принюхиваюсь к себе, мгновенно нахмурившись, не могли же они положить меня на это прекрасное постельное белье грязной. Приподнимаюсь на кровати и замечаю новую пижаму и носки, надетые поверх бинта.

– Сеньор Меллон позаботился, он переживал, чтобы тебе было удобно. – Химена помогает мне сесть, вытаскивает трость, спрятанную у изголовья кровати.

– Я надеюсь, не настолько переживал, чтобы самостоятельно меня мыть, – бурчу себе под нос, шипя от боли, когда наступаю на ногу.

– Что ты. Это сделали мы с Кэрри, он только принес тебя и отнес. – Я резко поднимаю голову. – Мы позаботились, чтобы твое тело было скрыто от его глаз.

– Слава богу. – Закусываю губу, когда нога простреливает от адского жжения. – Это очень неудобно, надо привыкнуть скакать на одной ноге.

Опираюсь на трость и фиксирую на нее весь свой вес, без определенной тренировки, если честно сказать, это очень сложно. Надо поймать баланс и равновесие, сосредоточиться на этой точке опоры и оттолкнуться. Химена подходит ко мне и позволяет опереться на нее, поддерживает мою поясницу. И это не помогает, я тут же спотыкаюсь об порожек и отшвыриваю от себя никчемную палку.

– Да что же ты? Как же ты спустишься? – встрепенулась женщина, не ожидая такого поворота событий.

Пока я хватаюсь за дверной косяк, заворачиваю за поворот, все идет нормально, если бы не чертова лестница. Прыгая на здоровой ноге, слишком быстро выматываюсь, дыхание становится излишне прерывистым, подмышки потеют, и тело покрывается ледяными капельками. Слабость дает о себе знать, по моим подсчетам, я не ела пять дней, даже если они что-то вливали мне инъекционно и в глотку, состояние вполне себе оправданное. Осторожно обхватив перила, приваливаюсь на них животом, затем медленно на вытянутой ноге сажусь на лестницу. Снизу доносится голос этой девушки, приехавшей с Меллоном, и меня передергивает. Она так смотрит на него, трогает, подобное не станет приятным никому. И это отнюдь не зависть. Может, конечно, мне все показалось в бреду, но смотреть на то, как они будут на моей территории притираться, не особо входит в мои планы.

– Он уже внизу? – спрашиваю женщину, нервно сжимающую свой передник.

– Они кушают, – отвечает она, и я цепляюсь за слово «они», как маразматичка. Значит, блондинка тоже осела в этом доме. Надо сказать Эрнесто, чтобы выгнал их, даже если попросила помощи Гранта, тащить девку не стоило. Я вполне могу оплатить себе адвоката и разобраться со всеми проблемами. Только бы не видеть его с другой.

– А Кэрри внизу? – Очень аккуратно приподнимаюсь с лесенки, скорчившись от неприятных ощущений, стараюсь сохранить баланс.

– Она уехала с Эрнесто за продуктами. Я могу принести тебе покушать на балкон. Если пожелаешь. – Женщина подает мне руку, я хватаюсь за нее и вприпрыжку возвращаюсь в комнату. – Помочь переодеться?

– Нет, я намеренна отлежаться. Поэтому халата будет достаточно. – Накидываю ткань себе на плечи и хватаюсь за спинку кровати. – Принеси мне, пожалуйста, если тебе не сложно, сюда легкую пищу. Без специй и острого. Лимонад, если можно.

Химена тут же разворачивается и покидает комнату. Балансируя на одной ноге, затягиваю пояс на легком халате, медленно добираюсь к балконной двери.

Выхожу из просторного дома на свежий воздух и подставляю лицо приятному ветру. Прохлада в Мексике – это роскошь, появляющаяся вечером или поздней ночью, но сегодня исключение – солнце прячется за фиолетовое грозовое облако и в воздухе летают частицы влаги. Сидеть в душном доме, когда на мозги давят не только мысли, но и иссушающая жара невыносимо.

Сажусь на плетеное кресло, откинувшись на его спинку, снимаю с одного плеча рукав и жду, когда выступивший пот, стекающий влажной дорожкой по телу, высохнет. Организм начинает остывать, путь от кровати до лестницы, затем назад до балкона, как хороший кросс. С удовольствием откидываю голову назад, как только ветер подхватывает мои волосы и раздувает их.

Мне неудобно, что посторонний человек ухаживает за мной, готовит, будто я безрукая. Это меня смущает. Никогда бы не подумала, что меня занесет в Мексику, и за мной станет следить домработница. Это не моя прихоть. Здесь положено, чтобы в каждом доме был человек, ухаживающий за жилищем, вроде как помогает социально не защищенным слоям заработать свою копейку на жизнь. Не скажу, что особо нуждалась в Химене, но женщина была родственницей друга, и к тому же одинокой. Когда я пришла в этот дом, она уже здесь была, а выгонять человека, пытающегося помочь, даже не пыталась. Возможно, она, как и я, ищет себя в этом мире. Она очень добрая, напоминает мне мою заботливую маму…

– Добавила еще листочки мяты, как ты любишь. Аккуратней. – Я сажусь удобнее и забираю из ее рук чашку. – Когда грусть уйдет из твоих глаз, ми сиело?

– Когда все закончится, – отвечаю ей и улыбаюсь. – Спасибо за то, что ты делаешь. Не знаю, как справилась бы без тебя.

Женщина прикасается к моим ладоням и кладет свои поверх. Нескольких секунд молчания достаточно, чтобы боль, возвращающаяся в мое сердце, начала утихать.

– Ты ведь еще не понимаешь, что происходит, ми аморе. – Она несколько раз хлопает по моей коже.

Я хмурюсь и закидываю перебинтованную ногу на плетенный стул, стоящий напротив. Заглядываю в окна соседнего дома, закрытые на ставни. Может, родители Матео уехали отдыхать. Да, мальчишке это пойдет на пользу.

– Если ты о том, что произошло, все как в тумане. Если бы не вот это, – показываю на ногу, – и человек, находящийся внизу, подумала бы, что это сон. Дурной и страшный. Я с трудом вспоминаю день моего освобождения, отрывки фраз не более. – Снова мое внимание привлекает окно напротив. – Скажи, а Матео не приходил? У меня не хорошее предчувствие о нем. – Ее глаза странно округляются, она прикрывает рот рукой. – Химена? Ты пугаешь меня. Что происходит?

Она наклоняется и обнимает меня за плечи, отвечаю взаимностью, не понимая, что все это значит. Женщина поправляет длинную зеленую юбку и уходит в глубину дома, оставляя меня наедине с собой, не пытаясь объяснить свое поведение.

Остаюсь сидеть на месте, еда, так привлекательно пахнущая, уже не интересует, медленно разрезаю ножом курятину и без аппетита жую. Перед глазами всплывает картинка, затем еще и еще. Меня выдергивают с постели, ненависть полицейского, то, как он тащил меня за волосы, хватал за руки, дергал и швырял, пока они тащили меня практически безжизненную за решетку. Он громко кричал, обвинял, но что-то происходило в моем организме, отчего я плохо соображала, и сейчас не вспомню и слова из того, что было.

Задираю халат выше, осматривая синяки на бедрах, затем проверяю руки: все покрыто фиолетово-желтыми следами. Вцепившись в столик, я чуть было его не опрокидываю, пытаясь подняться и дотянуться до зеркала, лежащего прямо на подоконнике. Стул накреняется, едва не опрокинувшись вместе со мной в тот момент, когда гром обрушивается на городок с оглушительной силой. Вскрикнув, я заваливаюсь на бок, почти коснувшись лицом холодной плитки, если бы не сильная рука, подхватившая мое тело. Я поднимаю голову, чтобы встретиться с ним глазами, будто повторяется момент нашей встречи. Ощущение дежавю, так было и уже не раз. На его лбу появляются две глубокие морщинки, он восстанавливает мое равновесие, вернув в нормальное положение.

– Тебе не надо сейчас брать зеркало. – Покровительственно мужчина бросает стеклянную штуку в мусорную корзину, когда я упрямо тянусь за ним, без слов достает зеркало и со всей дури бьет его об каменные перилла. Стекла тысячами осколков осыпаются вниз. – Ты никогда не будешь слушать то, что я тебе говорю?

Не глядя на Гранта, пальцами трогаю свое лицо и жмурюсь от боли около виска и на скулах.

– За что они так со мной? Я плохо помню все случившееся. Вчера и тот день, как урывками. – Не рассказывать же ему, что отчетливее всего я помню его подружку. А вот зачем конкретно она приехала, не известно.

– Сядь удобнее, тебе все еще нужен покой. – Он садится на плетенный стул, задирает мою ногу и ставит между своими бедрами. – Знаешь, я бы с особым удовольствием, убил тебя сам. Вот собственными руками придушил, но не знаю, как потом справлюсь с этим чувством пустоты. Задаюсь вопросом, отчего мне с каждым разом все тяжелее с тобой? Ощущения, которые сидят во мне и терзают, не доставляют удовлетворения. А вечное непослушание скоро доведет меня до точки кипения. – Задумчиво гладит мои стопы. – Когда ты совершаешь эти глупые поступки, повторяя раз за разом свои ошибки с этим повышенным человеколюбием, делая из людей идолов, делишься с ними, принимаешь – это бесит меня. Скажи, сколько тебе надо получить переломов и трагедий, чтобы ты поняла, что так не надо поступать?

– Мне было действительно плохо, и я думала, эти нравоучения мне показались. Оказывается, ты все еще не сменил тактику, может, моей ошибкой было позвать именно тебя? – Хватаю графин с лимонадом, но он тут же выдергивает его из моих рук и наливает жидкость в стакан.

– Ты будто слепая, готова питаться иллюзиями до скончания века. Речь о том, что ты не благодарная по отношению ко мне, но щедрая по отношению к другим. Ты можешь объяснить мне, сколько это продлится? – Отличные выводы делает мужчина, выгибая свою темную бровь.

– Я должна вспомнить что-то хорошее произошедшее между нами? Чтобы подпитывать твое безмерно раздутое эго. Поверить в бред, которым ты бесконечно меня кормишь, и благодарить? Может ты и не заслужил благодарности? И в данный момент отрабатываешь совершенное потакание преступлению, именно поэтому появился при первой моей просьбе о помощи, – высказываю свою мысль, глядя, как у него меняется выражение лица.

– Ты о чем? – Он внимательно следит за тем, как я хватаю его кулон, спрятанный под черной рубашкой, и выставляю перед его носом, вынуждая скосить глаза. – Не вижу связь с твоими обвинениями.

– Что, если ты прикрывал Джареда, именно поэтому отвез меня на машине? Именно ты стал тем, кто не дал мне возможности быть дома раньше! – громко говорю я. – И потом вы что? Близнецы, носите одинаковые кристаллы? Вы в одной шайке? – Моя кожа начинает гореть, кровь стучать в районе виска. – Хватит причин моей не благодарности? Тех, кто был мне дорог, больше нет. И никто не сможет вернуть. Если только ты не умеешь возвращать время вспять.

Грант убирает мою ногу, встает со стула и поворачивается спиной, с силой сжимая балконные перилла. Его мощная фигура заслоняет мне весь вид на город, ветер, дующий с особым усилием. Он гребаная стена, не пробивная, скрывающая меня от внешнего мира. Человек, поставивший под сомнение все, во что я верила. Тот, кто вполне мог стать кем-то важным.

– Мне очень жаль, что все это время ты делала из меня монстра. Придумала обо мне небылицы и отталкивала. Это все стоит между нами веками. – Он устало вздыхает. – Ты права в одном, их не вернуть. И причина в тебе. Та, кому принадлежит кристалл, моя половинка, а не близнец. Без своего кристалла ты будешь постоянно верить другим, но не мне, отбиваться от вездесущих рептилий в образе человека. Они будут пытаться уничтожить тебя при любой возможности, стоит тебе только сунуть свой нос в их дела. И все, кто, как ты говоришь, дорог тебе, исчезнут. Утонут в реках крови, станут кормом. – Его широкие плечи приподнимаются и затем опускаются, как если бы он сделал успокаивающий вдох. – Я неосознанно пытаюсь тебя защитить на уровне инстинкта. Не знаю, каким образом доказать тебе, что я не он. И мы не с ним. Говорил же уже все в рамках тела, которое в данный момент принадлежит мне. Заметь, я пытался жить без тебя.

Это чертов предел, он пытался с другой. Пока я пыталась ему соответствовать. Отлично! Он поворачивается ко мне лицом, небо затягивает темными тучами и отбрасывает тени. Грант, как отвергнутый ангел, только без крыльев с этим безупречным лицом и телом. Нет никаких возможностей оторваться от созерцания его, словно его кристалл работает как неодимовый супер магнит. Я с трудом отвожу взгляд от серых глаз, завораживающих меня, и хватаюсь за наполненный стакан. Если таким образом будет происходить постоянно, и его слова станут проникать в мою душу, никакая броня не поможет. Я превращусь в расползшуюся на асфальте улитку, потерявшую все. А он запросто раздавит меня при первой же возможности.

– Значит, надо заканчивать все это. Я благодарю тебя за помощь и предлагаю оплатить твой обратный перелет, а также беспокойство в денежном эквиваленте. – Привстаю с кресла, поднимаю руку, останавливая его от помощи, которую он пытается мне тут же оказать. Прыгаю мимо брюнета в комнату и роюсь в шкафчиках в поиске чековой книжки.

Позади раздается его громогласный смех, тот самый, от которого я пытаюсь избавиться в воспоминаниях, желанный, вызывающий нежную истому в душе. Не прилично мужчина обхватывает меня за талию и оттаскивает от шкафчика, усаживая на кровать. Сам садится напротив меня на корточки, удерживая мои руки на вытянутом расстоянии.

– Ты все еще не поняла, да? Я и ты неразделимы. У нас не выйдет в одиночку. И как бы ты не хотела, вместе придётся распутать все то, что натворила. И возможно потом у нас будет возможность отпустить друг друга. Но учитывая, сколько я пережил вдали от тебя, как старался забыть, и ничего не вышло… Маленькая надежда, связанная с расставанием не осуществима. Так что привыкай к новому статусу. А теперь по существу. Без особого романтизма представь себе, как сработала твоя идеология «помощь всем страдальцам». – Я фыркаю на его слова. – Картинки в твоей голове, это то, что ждет тебя, если я уеду. Тебя посадят за убийство Матео Родригеса. Ты готова провести остаток жизни в этом ужасном месте рядом с наркодиллерами, проститутками и насильниками? – Он видит мое замешательство на лице.

– Убийство? Маленький Матео? – Выдергиваю свою руку из его ладони, хватаюсь за горло, когда дыхание сбивается. – Он же еще не жил совсем. Чистая душа… Это так не справедливо, но я не видела его с момента как он убежал.

Как ни в чем не бывало, он разматывает мою ногу, освобождая от бинта, дав мне время взять себя в руки. Ужас, перемешанный с отчаянием – чувства, не поддающиеся объяснению. Здравый смысл, оценивающий время, которое играет против меня.

– Я должна чувствовать себя виновной в их смерти? – срывающимся голосом спрашиваю мужчину.

– Нет. Именно поэтому я тебе нужен, кто-то же должен быть твоим громоотводом? Всегда к твоим услугам, – отвечает он, оставляя меня в комнате одну со своими мучительными и пугающими мыслями. Бедный Матео.

Глава 10

Дом, в котором мы все расположились, превратился в пристанище. Все слонялись, не в силах говорить о чем-то, кроме смерти ребенка и моей изуродованной внешности. Синяки с каждым днем становились все страшней, поменяв все цвета радуги, я покрылась желтыми пятнами. Но меня не интересовало то, как я выгляжу, не интересовал уродливый шрам после укуса паука отшельника Теночтитлана, видовое название которого было дано этой гадине, в честь столицы империи ацтеков. Он спокойно себе отдыхал в той пещере, намеренно выбрав сырое и тихое место, пока я не потревожила его. Предполагаю, все случилось, когда мой кроссовок застрял в этой расщелине. Получив разрыв мягких тканей, паук без особого труда пустил в меня яд и был таков. Именно поэтому я чувствовала себя, как в бреду, помогали капельницы, облегчая мое состояние, превращая жизнь в отрезки ясных мыслей, но они не лечили, поддерживали организм.

Когда я была на волоске от смерти, попав за решетку, у меня были все шансы покинуть этот мир, даже не узнав, за что так поступили со мной. Я настолько смутно помню все случившееся, будто меня окунули в бочку с мутной водой и удерживали голову, заставляя захлебываться нечистотами. Что говорила, кто и как обращался со мной, кого звала… да можно было сделать со мной все, что угодно в этот период.

После медицинской экспертизы, о которой я так же не помню, выяснилось, что меня неоднократно избивали, повреждения и следы оставались по всему телу, отекшее лицо и разбитый нос, выдранные пряди волос. Моя награда за доброе отношение к ребенку.

Полицейские издевались надо мной, выбивая признание, пока я сменяла полную отключку – бредом. Ко всему прочему в организме нашли кетамин. Даже страшно представить, кому пришло в голову ввести мне его внутривенно. Лекарство, обычно применяемое в ветеринарии для инъекционного наркоза. Отличный вызов мозгу и сердечной мышце, которые тут же отреагировали эпилептическим припадком и достаточно серьезной аритмией, и уже потом полным расслаблением мышц. Превращая меня в желе, те люди, таким образом, мстили мне за то, чего я не делала, будто яда во мне было недостаточно для смерти.

Я начинала медленно ненавидеть Мексику и людей за это дикарское поведение. Повесив на меня смерть ребенка, устроили самосуд с применением нелегальных препаратов, но как сказала моя подруга, я должна быть благодарной за то, что не изнасилована. О, еще как благодарна! Только вот падать ниц не собираюсь.

Грант выдохнул как никто другой, когда пришли все анализы и скрининг. Будто для него это имело огромное значение, дни до этого он вел себя как агрессор, то и дело налетая на всех находящихся в доме. Я избежала этой участи только потому, что находилась в комнате под постоянным наблюдением медицинского работника.

Урон моему организму нанесен колоссальный, но есть положительная динамика, что дает надежду. Примерно таким размытым вердиктом ограничился мой лечащий врач.

– Облокотитесь на спинку дивана, сейчас будет немного больно. – Доктор сидит передо мной в огромной гостиной и каждый раз по приезду произносит эту фразу. – Мне надо снова снять слой нагноения на ране и обработать.

Хочется сказать ему банальную фразу «Что вы знаете о боли», но вцепившись в деревянный поручень со всей силы, я шиплю от боли, распространяющейся до колена. Мужчина сосредоточенно ковыряется в растущей некротический язве, поливает местным антисептиком, от которого мои мышцы снова деревенеют.

– Я могу чуть позже сделать вам еще укол обезболивающего. – Руками в перчатках поправляет свои очки.

– Чтобы превратить меня в овощ, нет уж. Вы считаете, что рана в двадцать сантиметров не требует сыворотки? – с осторожностью спрашиваю мужчину, и пусть Грант сказал, что это доверенный человек, и он обязательно поможет, у меня после всех нехороших случайностей нет никакого желания полагаться на случай.

– Именно так. Увеличение некротической язвы обычное дело при укусе ядовитого паука. Вы сейчас чувствуете повышенное потоотделение, боли в мышцах, учащенное сердцебиение? В данный момент имею в виду, – невозмутимо проговаривает мужчина.

– Вот прям сейчас, когда вы сдираете слой гноя с открытой раны и мажете этими мазями, я едва ли сдерживаю себя, чтобы не взвыть. Поэтому давайте о сердцебиении и прочем дерьме поговорим позже, – скулю, стоит ему содрать гнойную пленку и прижечь очередной лекарством.

– Это ингибитор активности лейкоцитов и агрегации тромбоцитов. Рана зарастет в течение месяца, если вас что-то не устраивает, я могу оставить все, как есть, но тогда вам потребуется обширная трансплантация кожи. – Стоит мне издать дикий вскрик боли, он сильнее сжимает мою ногу и удерживает, позволяя лекарству запениться.

– Я сейчас мечтаю стать Альфредо Балли Тревиньо и раскромсать вас! – цежу сквозь зубы, приподнявшись на руках, ожидая, когда боль утихнет. Мужчина оказался очень удивлен и даже оскорблен моими словами, но не напуган. Я хотела сделать ему неприятно, не намеренно, испытания, выпавшие мне, уже стали невыносимыми.

– Вы себе напоминаете доктора Лектора? Подобные реплики, сказанные в плохое время и не с тем человеком, могли бы сыграть против вас. Но заметьте, я все еще здесь. – В его руках блестит скальпель. – К моему счастью, у вас нет подобной прекрасной практики нарезания человеческих тканей на мелкие куски.

Я сосредоточиваюсь, глядя в одну точку поверх его макушки, чувствуя охлаждающую мазь, и буквально растекаюсь по дивану. Звук разорванного бинта похож на пение ангелов, ты его ждешь, слышишь, и становишься счастливее, чем секунду назад.

– Мне нравится ваша проницательность. Иногда это невыносимо вытерпеть, простите, – произношу извиняющимся тоном.

– И я вас не осуждаю. Мне бы хотелось задать вам вопрос, почему вы сравнили себя с Альфредо? – Он завязывает бантиком усики бинта и начинает собирать свой чемоданчик.

– Вы помогаете предполагаемому убийце ребенка. Психопатке, коей меня выставляют. Это первая ассоциация, пришедшая в мою голову. – Отвожу взгляд, как только он поднимается и начинает возвышаться надо мной.

– В таком случае, почему вы не спрятали труп ребенка в маленькую коробочку, как это сделал Тревиньо? А вместо этого выкинули его тело посреди ночи на видное место? Убийца прячет труп, а тот, кто хочет подставить… – Будто не желая продолжать свои размышления, он указывает на мою ногу. – Несколько недель и все будет прекрасно, больше ходите, не давайте крови застояться. Дальше вы сами справитесь, опасность миновала относительно яда. Но не его последствий, поэтому следите за своими ощущениями. Если станет плохо, обязательно обращайтесь. Всего доброго, сеньора.

Сгибаюсь пополам, проверяя отличную работу врача. Неожиданно я понимаю, что даже не знаю, как его зовут.

– Я забыла ваше имя, – громко говорю я, провожая его до самой двери.

– Вы и не спрашивали, – усмехается он. – Мое имя Хесус. – Наступает мой черед усмехнуться. – Какая ирония, правда? Единственная жертва Лектора с таким неказистым именем. И как вы своевременно вспомнили «Молчание ягнят».

Его удаляющиеся шаги отражаются в пустых стенах дома, сменяясь на шлепающие от домашних тапок. И почему мексиканцы не разуваются в доме? Следы от обуви на полу как признак неуважения к хозяевам. Мне искренне жаль Химену, ей приходится постоянно мыть полы. «Молчание ягнят», поедание плоти, вездесущие слова отпечатались в моей памяти. Грант не единственный верит в это.

Кэрри обходит диван и садится рядом со мной, уставившись на меня во все глаза, как только я возвращаюсь на свое место. Я приподнимаю брови, интересуясь, что за мысль ее одолела.

– Ты находишься под подозрением, твое лицо напоминает окрас леопарда, и шутишь, намекая о способности убить? – Она удивлена, не спорю: язык – мой враг. – Ты сошла с ума?

– Даже если я начну бегать по всему городу и кричать о своей невиновности, раздавать сладости и печь пироги, ты считаешь, они мне поверят? – Вытягиваю забинтованную ногу на диване, укладывая на колени подруги. – Нет, что бы ни делала, сейчас для них я дьявол воплоти, монстр, и мой образ жизни обрастает все новыми жуткими подробностями. Стоит мне показаться на улице, они раздерут меня на части, каждый из тех, кто еще вчера улыбался, будет готов содрать с меня заживо кожу. Так стоит ли молчать, когда больно, бояться выражаться, острить? Я не могу стать другой для них, но и контролировать себя, улыбаясь, когда хочется кричать, невыносимо.

Я чувствую пустоту, лед, обрастающий вокруг моего сердца, тронулся. Отец говорил, что душа человека видна невооруженным глазом. Для этого не обязательно прибегать к хирургическим вмешательствам и вскрывать грудную клетку, чтобы увидеть действительно добрую душу и сердце. Ты светишься изнутри, совершая хорошие дела.

То, с чем я столкнулась, сейчас никак не влияет на мое прошлое или будущее, человек не помнит добро, не видит твои страдания. Все, что его заботит, это собственное существование. Кривить душой не умею и искренне переживаю за ребенка, который погиб. Но есть огромная разница, когда скорбишь по человеку, и переживаешь за свою дальнейшую жизнь, ведь меня в данный момент обвиняют. В какой-то степени все происходящее мешает мне искренне переживать. Мне жаль. Я успела проникнуться к мальчонке, но не могу сказать, что могу испытать те же переживания, как его родственники. И конечно, это несравнимо с тем, когда я потеряла своих родителей.

Время в лечебнице научило меня принимать ситуацию такой, какая она есть. Без того, чтобы переживания углублялись внутри. «Смерть – это только начало», говорил один из героев моего любимого фильма «Мумия». И все ее перевоплощения, каждый из нас испытает на себе, когда придет его время.

Единственное, на что надеюсь, это встретить своих родных, сказать им то, что не успела.

– У тебя связь с космосом, или ты все еще под обезболивающим? Мне стоит позвонить врачу и вернуть его? – Кэрри тормошит меня.

– Я чувствую себя бездушной сволочью. Матео погиб, а у меня нет никаких чувств. – Мне приходится убрать ногу с колен подруги и сесть удобнее.

– Ты ему не мать, это нормально. Да и после того, как тебя чуть не убили, по мне, правильное отношение ко всему. Ты свое хлебнула во время лечения, наверное, я тоже бездушная, так как за этот период у меня голова болела только о тебе. – Она отмахивается от назойливого луча, ослепляющего ее, приподнимается и идет к дальнему окну, закрывает штору. – Был бы у меня такой защитник, боюсь, стала озабоченной только им.

– Защитник, – хмыкаю я и показываю протащить ткань еще немного, так как солнце теперь направлено на меня. – Он как бельмо в глазу. Где не появись, он со своим назидательным тоном. Делай так… или вот так…

Кэрри усмехается, берет несколько конфеток чили из цветастой вазы и закидывает в рот. Мы еще не научились не кривить лицо каждый раз, когда острые специи смешиваются со сладостью. Но стоит достигнуть вкусной серединки, вспыхнувшие от перца щеки, мгновенно сменяются довольным выражением лица.

– Вот что самое обидное, ты не говорила, насколько он… – Она шевелит языком во рту, распространяя сладость, – вкусный. Меллон – как конфетка чили, вечно сосредоточенный и серьезный. Но как выстрелит, не знаешь, куда себя деть.

– Отвратное сравнение. Не о чем было говорить. – Она вскидывает руку, словно не может слышать моего вранья.

– Вот только не надо! Ты без ума от него. А он так орал здесь, когда тебе было плохо! Сидел около твоей кровати! А ты про назидания?! Такой мужик появляется раз в сто лет, охренеть можно! Но я верю в это. – Показывает свою кожу, покрывшуюся мурашками. – Стоит подумать о его потрясающих глазах, голосе и произнести имя, сразу происходит реакция. – Она замолкает, затем с загадочным лицом произносит: – Грант Меллон. – Снова указывая на кожу.

Отмахиваюсь от нее, привстаю, опираясь на ручки дивана, трость, лежащая около столика, громко ударяется об пол. Кэрри знает, что иногда перегибает палку. Это приятно, что она одобряет моего избранного, но выглядит слишком интимно. Или у меня такое восприятие. Еще не хватало, чтобы моя подруга влюбилась в него, будто мало размалеванной блондинки с вечно идеальными волосами. Я слышу, как следом за мной идет Кэрри, она сейчас похожа на ребенка, совершающего эксперименты со своим телом. Имя – мурашки и так по кругу. Ни разу не задумывалась, есть ли у меня подобная реакция.

– …Ты должна ставить им наши условия. Андреа не будет находиться в камере ни дня, – громко говорит только что вошедший в дом Грант и тут же сталкивается со мной, хватает меня за талию, молниеносно спасая от падения из-за нашего столкновения. – Надо смотреть, куда идешь, – грубо отрезает он, выпрямившись, и поставив меня в вертикальное положение.

– Это ты мне говоришь или себе? – упрямо нарываюсь на очередной скандал, он слишком много о себе думает.

– Думаешь, я буду нянчиться с тобой бесконечно? Или ты намеренно калечишь себя? – Его лицо находится опасно близко, но в этом нет интимного подтекста, только неприязнь.

– Чтобы отмести все улики? Ты об этом? Если ты мне не веришь, можешь топать отсюда. Дверь за твоей спиной. – Он цокает языком, растягивая свой красный галстук. – Можешь не придумывать речь. Ты либо веришь мне, либо отчаливаешь.

– И кто же придет к тебе на помощь? Не твой ли мексиканский мачо, заглядывающий каждый вечер в твою комнату! А я! Грант. Запомни это имя и быстро в кровать! – орет он, и я украдкой смотрю на свои руки, покрывшиеся мурашками, мне нравится, когда он настолько зол. – Еще раз он закроет за собой двери, и я сниму их все с петель. Клянусь!

Получаю свою трость от блондинки, с удовольствием изучающей наше поведение. Пусть знает, что между нами есть химия, уже надоела расхаживать здесь в своем коротком халатике каждый вечер. Смотрю на Гранта, он на пределе, кажется, не одну меня мучает ревность.

– Я приехал помогать, а не наблюдать за устроением твоей личной жизни. – Он проходит мимо меня, следом за ним к комнате бежит Саванна. – Камеры, пусть просмотрят все в округе. Мое решение не изменится. Они получат Андреа только через мой труп. – Дверь за ним закрывается, едва не ударив по размалеванному лицу его юриста. Про себя я злорадно улыбаюсь, но по-настоящему не подаю вида, продолжаю свое пешее до кухни под аккомпанемент подленького смеха Кэрри.

– Да уж, он не потерпит соперников. – Открывает передо мной раздвижные двери. – Как и ты. – Ловит мой строгий взгляд на себе. – Да знаю, он тебя не интересует, но твоя кожа не врет. Осторожней с ним, подруга!