Текст книги "Дженис Джоплин – жемчужина рок-н-ролла"

После прослушивания один из членов группы спросил Стэнли Мауса: «Ну, как она?»

«Она или великолепна, или по-настоящему ужасна», – ответил тот.

По мнению Чета, прослушивание было простой формальностью. Он всегда знал, что она идеально подходила. «Конечно, она была странной и необычной, и нестандартной, и от нее у вас шевелились волосы на голове, – говорит он, – но такой была и вся группа. У меня никогда даже не возникало вопросов о том, сработает ли это. Просто в самом начале ребята были настроены против».

Бас-гитарист Сэм Эндрю говорит, что в группе уже знали о трех других командах в районе Залива, которые взяли вокалисток и это сработало: Грейс Слик в The Great Society, Сиг-ни Толи Андерсон в Jefefrson Airplane и Линда Тиллери в The Loading Zone. Он рассказывает, что вначале голос Дженис был «как запись на перемотке вперед. Казалось, что она ухватилась за проезжавший мимо товарный поезд, мчащийся в ночи, и не была уверена, что сможет удержаться». Для самой Дженис прослушивание стало крещением огнем, превратившим ее в рок-н-ролльную певицу. Группа играла, стоя позади, и лавина звука и ритма поглотила всю ее, и тело, и душу. В прошлом, исполняя блюз, она просто спокойно сидела, однако теперь бас, казалось, пронимал ее до костного мозга, и внезапно она стала свободной, как будто бы вмазавшись. Она никогда не пела или не двигалась с такой непринужденностью. Она напряглась, чтобы услышать свой голос поверх группы, но все тонуло под натиском электрогитар. Стремясь быть услышанной, она прибавила еще децибелов и начала кричать, по-прежнему прекрасно попадая в ноты.

Хотя Маус вспоминает, что у Дженис «блестели глаза, она была в восторге, и все находились в приподнятом настроении», сам он непреклонен. «Big Brother были гораздо более захватывающими без Дженис, – утверждает он. – У них всегда присутствовал детройтский антураж, но, когда она появилась, группа изменилась, став ее сопровождающим составом. Они были по-настоящему дикой, грязной рок-группой, а теперь перестроились, чтобы аккомпанировать ей». В тот вечер, уже после того как все ушли, два полицейских прибыли в здание пожарной части и сказали: «Нам сообщили, что здесь кричала женщина».

«О, нет, – ответил Маус. – Это была не женщина. Это была Дженис Джоплин».

После прослушивания Дженис и барабанщик Big Brother Дэвид Гетц отправились в Норт-Бич на ужин в кафе Spaghetti Factory, где он подрабатывал. Там же был фотограф Боб Сейдеманн, который рассказывает, что Дженис разговаривала плаксивым, дребезжащим голосом, напоминавшим ему циркулярную пилу («Риарроу-риарроуриарроу!»). «Она раздражала, но при этом каким-то образом оставалась очаровательной», – вспоминает Сейдеманн. Он попросил ее попозировать для плаката, и они договорились о дате фотосессии. Тем временем она написала домой друзьям, что, наверное, станет первой контркультурной пинап-герл[48]48
  Пинап (от англ. to pin up – прикалывать, то есть плакат, прикалываемый на стену) – изображение красивой, часто полуобнаженной девушки в определенном стиле. В русском языке употребляется для обозначения конкретного стиля американской графики середины XX в. Пинап-гёрл (от англ. pin-up girl) – модель, чьи растиражированные изображения становятся знаковым явлением поп-культуры во фривольном стиле. В большинстве эти модели – фотомодели, манекенщицы, актрисы и певицы.


[Закрыть]. Сделанный Сейдеманном постер с Джеймсом Гёрли, одетым в наряд из вестернов и с щегольским индейским пером, к тому времени уже оказал влияние на национальном уровне на стиль и поведение молодого поколения; плакат Сейдеманна с Дженис тоже станет сенсацией.

Отвечая на просьбу описать обстановку в студии в день, когда Дженис приехала, чтобы позировать обнаженной, Сейде-манн говорит: изначально планировалось, что на ней ничего не будет выше талии, за исключением накидки и бус. Он отснял несколько катушек черно-белой 35 мм пленки, запечатлев Дженис с соском, проглядывающим через бусы. «После этого до меня дошло, что я хотел в тот день, – говорит он. – А Дженис сказала: „Нахрен! Я хочу снять мою гребаную одежду“».

«Дженис, – воскликнул я, – не снимай свою гребаную одежду!» Было слишком поздно. Она скинула штаны, и я стал щелкать без остановки. Такой она была. Она очень сильно хотела быть без одежды. После съемки она оделась, и я отвез ее домой». Фото с полностью обнаженной Дженис было слишком спорным для публикации, и прошло еще почти пять лет, прежде чем оно впервые появилось на страницах Rolling Stone. «Полоска от трусиков ясно различима на фото, – говорит Боб. – Обычно, снимая фото с обнаженными, я заставлял модель снять нижнее белье несколько раз, чтобы полоска исчезла. Но Дженис разделась неожиданно, и мы сразу приступили к работе, вот почему вы можете видеть эту полоску на фотографии». Снимок полуголой Дженис в бусах и с одной полностью видимой грудью стал хитом после поступления в широкую продажу.

Примерно через год после этой фотосессии Боб и Дженис переспали. «Эй, – предложил он, – давай займемся этим».

Дженис ответила: «Я все думала, когда же ты предложишь».

Секс с Дженис был «свирепым», говорит Сейдеманн. «Мы были просто кораблями, плывущими сквозь ночь, всю ночь и каждую ночь, ночь за ночью. Она была голодна и ненасытна. И отчаянна. „Все, что есть. Все. Прямо сейчас“».

Я замечаю: «Кажется это не очень похоже на приятный секс». Боб отвечает: «Зависит от настроения». Поразмыслив минуту, он добавляет: «На самом деле было немного страшно, что кто-то так набрасывается на тебя. Она занималась любовью с мужчинами и женщинами с одинаковой самоуверенностью и, зачастую, одновременно. В сфере непристойного не было ни одного аспекта, не исследованного ею. Трахаясь, она просто изо всех сил пыталась хорошо провести время. Не знаю, как ее хватало больше чем на неделю».

* * *

Big Brother провели саундчек с Дженис в Avalon Ballroom, и Чет позже сообщил, что они попробуют сыграть перед зрителями 10 июня 1966 года. Они репетировали всю неделю и проработали аранжировку старого госпела Down on Me, которым она хотела открыть выступление. Воскрешая в памяти их первый совместный концерт, Сэм Эндрю говорит, что группа вышла на сцену до Дженис и сыграла свой обычный «безумный, фри-джазовый, скоростной шумный джем. Сложно преувеличить то, как быстро мы тогда играли. Быстрее, чем панк-рокеры, которые появились позднее. Возможно, это был ритм Чарли Паркера – около двухсот восьмидесяти пяти четвертных нот в минуту… престиссимо!»

Дженис вышла на сцену одетой в свой скучный прикид битника из колледжа: джинсы и голубая рабочая рубашка. Один из музыкантов объявил ее, и при первом же звуке рока от Big Brother она впала в неистовство, одержимая тем же экстазом, что почувствовала на репетиции. Завсегдатаи Avalon, обычно стоявшие позади, выпивая и разговаривая с пресыщенным видом, отставили кружки и бокалы и ринулись в сторону сцены. В конце, прямо на сцене, Дженис повернулась к группе и сказала, что решила остаться работать с ними. «Она была сенсацией», – говорит Чет. Трэвис добавляет: «Слухи о том, что Дженис вернулась, расходились как пожар – все на Грант-авеню и улице Грин помнили ее, и все ее старые друзья стали приходить в Avalon».

Саншайн, попавшая на ее концерт в один из июньских вечеров, говорит, что Дженис была одета в муу-муу[49]49
  Муу-муу – одежда гавайского происхождения свободного покроя, свисающая с плеч.


[Закрыть] и «прямо кричала». После дебюта Дженис многие фанаты подходили к Гёрли и говорили ему: «Избавься от нее! Она ужасна. Она только орать и может». До того как Дженис присоединилась к группе, главной звездой Big Brother был Гёрли. В его голосе до сих пор слышатся нотки обиды, когда он говорит о ней сегодня. «Люди думают, что это она открыла нас, хотя все совсем наоборот. Мы взяли ее, когда никто не дал бы и пары центов, чтоб взглянуть на нее. Мы оставили ее, сменили фокус, и люди стали видеть и слышать то, что мы слышали, – потрясающий голос Дженни».

Позднее ставший роуди Big Brother Марк Браунштейн, а в то время еще первокурсник Государственного колледжа Сан-Франциско, рассказывает: «Ее не слишком тепло приняли, когда она только появилась. Я помню, что был в ярости. Я пошел в Avalon, чтобы послушать Big Brother, а там на вокале цыпочка, которая кричит. Я же пришел послушать беспорядочную, громкую и страстную игру на гитаре Джеймса Гёрли, которая воодушевляла меня и дарила ощущение свободы».

Танцы хиппи в Avalon Ballroom были новинкой ночной жизни Америки. Разделение между выступающими и зрителями было упразднено. Группа стояла на низкой платформе, и, когда все разгонялось, аудитория и группа становились единым целым. На исполнителей не направлялись прожекторы – вместо этого психоделические световые шоу и стробоскопы заполняли сцену, смешивая всех в беспрецедентном переживании. Нил Кэссиди «поднимался на сцену и трепался, а группа иногда останавливалась на час, – вспоминает Гёрли, добавляя: – Если, закинувшись ЛСД, мне хотелось играть на гитаре сорок пять минут, следуя за тем, куда она меня ведет, я так и делал». Дженис каждый вечер поражала всех вокальными трюками, которые, казалось, бросали вызов законам природы. Складывалось впечатление, что она способна выстраивать гармонии сама с собой. Как сказал один охваченный благоговением обозреватель: «Ее голос растягивался, превосходя собственные пределы и никогда даже не затрещав». Дженис говорила: «В те сорок или пятьдесят минут, что я там, со мною это творится. Как будто бы сотня оргазмов с любимым человеком».

В то время для многих в Сан-Франциско походы в Avalon Ballroom стали образом жизни. «Я ходил танцевать шесть или семь дней в неделю, с восьми вечера до полуночи без остановки, – говорит Маус. – Все просто приходили туда и танцевали, пока не отнимались ноги». Иногда на танцполе ощущалось присутствие внушающей страх персоны, и веселье резко обрывалось. Это был невысокий и темноволосый Аугустус Стэнли Оузли III, производивший лучший ЛСД на свете. Танцующие поспешно расступались перед ним. Он всегда раздавал музыкантам свои новейшие сорта кислоты и «синие точки»[50]50
  Кусочки бумаги, пропитанные раствором ЛСД синего цвета.


[Закрыть] или другие разновидности ЛСД людям на танцполе.

Помимо Avalon, группа иногда играла на других площадках. Журналист Том Вулф видел выступление Дженис в лофте под названием Berkeley Club, вход туда стоил два доллара. «Я никогда не слышал такого голоса и не видел такого представления, – говорит он. – Она приковывала внимание».

Дженис вскоре стала известна на Хейт, но ее заработок был скудным, и жить приходилось экономно. В 1966-м группа получала около $ 250 в неделю, т. е. по $ 50 на человека. «Она жила в этой ночлежке на улице Пайн», – рассказывает Джим Лэнгдон, приехавший тем летом из Техаса, чтобы встретиться с ней.

Трэвис более нежно описывает квартиру на улице Пайн, в которой он, будучи любовником Дженис, был очень счастлив. Барабанщик Big Brother Дэвид Гетц называет ее «однокомнатной квартирой – спальней с раковиной».

Квартира на Пайн располагалась в старом викторианском доме. Чтобы жить бесплатно, большинство арендаторов разделяли свои квартиры и сами сдавали комнаты в них. Дженис и Трэвис занимали дальний конец этажа в квартире, арендованной Мотоциклистом Ричи, игравшим в пьесе Майкла Макклюра «Борода».

* * *

Из всех участников Big Brother Дженис больше всего нравился мускулистый, плотный барабанщик Дэвид Гетц, который подвозил ее. С ним она дошла до поцелуев и обниманий. «Мы целовались как подростки, – вспоминает Дэйв. – Мы все жили этой по-настоящему свободной жизнью; ни у кого из нас ничего не было, кроме какой-нибудь одежды, штор, может быть нескольких картин. В то время Билл Грэм не нанимал нас, но мы играли в Avalon для Чета, хватало и других площадок, так что мы выступали каждые выходные, два или три раза в неделю».

Дэйв продолжал работать официантом Spaghetti Factory, где в один из вечеров они с Дженис пропустили по несколько стаканчиков и отправились вниз по улице во Anxious Asp. Там за биллиардным столом стояла чернокожая лесбиянка. Дэйв вспоминает, насколько красива она была. «Между Дженис и черной девушкой определенно искрило, – говорит он. – Как только мы вышли, Дженис сказала: „Парень, как она меня заводит. Я бы хотела трахнуть ее“». «Что? – спросил Дэйв. – Что ты сказала? Ее?» Такого он и представить не мог и был шокирован. «После этого, – говорит Дэйв, – мы были как брат и сестра». Привязанность Дженис к Дэйву носила и личный, и профессиональный характер. По ее мнению, Гетц был самым классным парнем в группе. Она уважала его за невозмутимость и честность и говорила, что всегда может положиться на него: он сделает все как надо.

Однажды Дэйв подвозил ее до дома после репетиции, и она сказала: «То, что между мной и Трэвисом – это временно. Я не собираюсь оставаться с ним, но он хороший ебарь и хороший человек, и это очень удобно». Время от времени они расставались, а потом вновь сходились. Она была благодарна ему за то, что он привез ее в Сан-Франциско, и пыталась не остаться в долгу, рассказывая всем, как он оживил Texas Ranger[51]51
  Студенческий юмористический журнал Университета Техаса.


[Закрыть], когда они жили в Остине, поставив издание на прочную финансовую основу. Вскоре ее продвижение заслуг Трэвиса принесло свои плоды. «Я обязан Дженис тем, что попал в The City of San Francisco Oracle[52]52
  Контркультурная газета, выходившая в Хейт-Эшбери с 1966-го по 1968 год.


[Закрыть]», – говорит Трэвис. Там его издательская и рекламная проницательность вновь оправдала себя, и тираж подпольной газеты поднялся с нуля до 100 тыс. за шесть выпусков.

* * *

Самым харизматичным членом Big Brother был соло-гитарист Джеймс Гёрли. К моменту, когда Дженис присоединилась к группе, у него уже было большое количество поклонников, многие из которых взирали на него как на духовного лидера. Гигантские глаза бога (пряжа, намотанная на палки, образующие треугольник) свисали с усилителей на концертах Big Brother, символизируя третий глаз духовного постижения, а о Джиме говорили как об одноглазом гитаристе (хотя у него было два полностью здоровых, видящих глаза). Многие считали его архетипическим рок-н-ролльным гитаристом – неземным, таинственным и надменным. Ричард Хандген, тестировавший мескалин в Avalon, а позднее ставший роуд-менеджером Big Brother, рассказывает: «Джеймс любил без конца играть на гитаре. Люди приходили и уходили, оставляли ему немного травы, и он никогда не останавливался. Он сидел неподвижно, безотрывно глядя в беззвучный телевизор, играя на гитаре, его свита в это время располагалась у его ног. Джеймс был кем-то вроде мистического лидера. Его боготворили».

Я беру интервью у Джеймса Гёрли в Палм-Дезерт, Калифорния, и он мне нравится. Со временем его очарование не потускнело. Мы обедаем в T. G. I. Fridays, он сразу же наклоняется через стол и начинает разговор, как старый знакомый. Его лицо с высокими дикими скулами и веселой голубоглазой улыбкой излучает панковское благородство, сам он хоть и худой, но очень сильный и широкоплечий. Его смех напоминает крик мула в исполнении молодого Эдди Мерфи, однако мягок и привлекателен.

В начале 1960-х Ховард Хессеман познакомился с ним в Cofef e Gallery и приходил на квартиру к Гёрли послушать его игру на гитаре по несколько часов за раз. «Никто не играл на гитаре так, как Джим Гёрли, – говорит Ховард. – Это было больше похоже на ситар – он извлекал столько разных необычных звуков, использовал блюзовые ходы, приемы из кантри и вестерна, джаза. Он был первым фьюжнистом, которого я услышал до того, как этот термин стали использовать все подряд и он стал затасканным».

Гёрли для Дженис был что валерьянка для кошки, но из-за его прекрасной жены Нэнси ей приходилось лезть на стену. На фотографии, принадлежащей Ричарду Хандгену, Нэнси запечатлена с голой грудью и полна земной витальности и экзотической привлекательности цыганки – танцовщицы фламенко. Нэнси и Джеймс жили в доме на улице Оук, и Дженис всегда были рады там. Нэнси понимала, что Дженис вожделеет ее мужа, но старалась не ревновать и не злиться. Она любила Дженис как родственную душу и сочувствовала ей, когда та была одинока и в депрессии.

Во время моего визита в Палм-Дезерт к Гёрли я показываю ему фотографию Херба Грина, на которой Дженис с любовью пристально смотрит на него, и прошу прокомментировать. «Она смотрит на меня так, потому что тогда мы были влюблены друг в друга, – говорит он. – Это в то время у меня не было передних зубов. А она так выглядела, когда только присоединилась к группе [как бедная цыпочка-битник в сандалиях]». Я спрашиваю: «Как ваша жена, Нэнси, отнеслась к вашим отношениям с Дженис?» Он улыбается и пожимает плечами, не говоря ничего. «Ее любовь могла не принимать во внимание… даже это?» – отваживаюсь спросить я. Опять он едва улыбается, но продолжает молчать. Через некоторое время он произносит: «Вскоре после того как Дженис приехала в Сан-Франциско, я ушел от Нэнси и жил с Дженис две недели».

Встав между супругами Гёрли, Дженис предала свою подругу и поставила под угрозу свое будущее в профессии, также как и будущее Гёрли. Рассказывая об отношениях с Джимом, она старалась преуменьшить их, называя мини-романом, но одновременно признавая, что они чуть не разрушили группу. Даже несколько лет спустя она приходила в восторг, упоминая Джима, и превозносила его физическую красоту, духовность и доброту. Она любила его с такой страстью, какой не знала прежде, спала с ним при первой возможности, полностью игнорируя тот факт, что Джим и Нэнси были женаты и воспитывали маленького сына Хонго. Рассказывает Сэм Эндрю: «Я помню, как услышал Гёрли и Дженис, занимающихся любовью, потому что мы с Ритой находились в соседней комнате, и был сильно впечатлен. Дженис в этих делах выражала себя так же экспрессивно, как и во время пения. Им было здорово, но Нэнси вернула его. Они были вместе долгое время, и у них был ребенок, Хонго, о котором нужно было заботиться».

Однажды произошла неизбежная развязка – Нэнси ворвалась в комнату в тот момент, когда Джеймс и Дженис были в постели. «Какая неудобная ситуация, – рассказывала Дженис Лэнгдону, приехавшему в Сан-Франциско. – Его старушка прошествовала в мою спальню с ребенком и собакой и предъявила нам».

Вспоминая шум-гам, Сэм рассказывает: «Нэнси орала не переставая, в то время как Гёрли был сдержан. Нэнси была очень расстроена и высказывала все, что думала, как обычно – громким и хриплым голосом. Она была очень несчастна».

* * *

Дженис позвала Джеймса Лэнгдона на свое выступление в Avalon, и он позднее сказал ей, что был очень впечатлен ее пением. На группу ему было плевать. «Может, там и была какая-то заряженная наркотой энергия, позволившая запечатлеть дух времени лучше, чем это сделали некоторые из ее более поздних групп, – поясняет он, – но я не считаю, что они были искусны в музыкальном плане».

Что касается состояния, в котором была Дженис, он говорит: «Я решил, что она вернулась к наркотикам. Казалось, что это место обязывало. Трэвис Риверс жил в чулане в коридоре. Мне казалось, что это был „дворец торчков“. В этом доме жило много опустившихся джанки». Дэвид Гетц тоже заметил наркоманский дух строения, назвав его «домом спидовых торчков».

Дженис готовилась отправиться в Канаду на фестиваль Vancouver Trips и позволила Лэнгдону пожить в ее квартире, пока она была в отъезде. Лицо Гёрли расплывается в широкой улыбке, когда он вспоминает этот период. Несмотря на его смешанные чувства по отношению к Дженис, он говорит об этом времени с теплотой. «У нас были деньги только на то, чтобы добраться до Сиэтла, – рассказывает он. – Мы прилетели на самолете в Сиэтл, а потом дошли из аэропорта до трассы и со всем нашим оборудованием автостопом добрались до Ванкувера. Дженис тащила несколько барабанов, я – гитару и усилители. Нас подобрали, мы доехали до Ванкувера, где спали на полу, все вместе в одной комнате».

«Было весело?» – спрашиваю я.

«Да! Было отлично! На самом деле лучшими были годы до того, как к нам пришел успех. Она зависала в бильярдных и барах. Понимаешь, девушка из Техаса – она была готова на что угодно. Ну и что? Многие женщины никогда бы не сделали ничего подобного. Они бы не стали спать на полу, ездить автостопом и таскать барабаны парня. Для меня это были лучшие годы, потому что мы все были вместе. Понимаешь, мы все были заодно в наших исканиях».

Дженис разделяла любовь Гёрли к раннему периоду группы. Тут она была единственной женщиной в окружении грубых и энергичных мужиков, так же, как это было в Техасе. Вчетвером в шеренгу Дженис, Гёрли, Гетц и Эндрю прогуливались вниз по улице Хейт, отхлебывая Ripple[53]53
  Ripple – красное сладкое газированное вино, особенно популярное в 1960-х – 1970-х годах.


[Закрыть] из бутылки, принимая поздравления от обожающих групис и подбирая потенциальных партнеров на ночь. В самом деле, ей никогда не было так хорошо.

Это была эпоха коммун, и группа начала поговаривать о том, чтобы взять и поселиться всем вместе в одном большом загородном доме. «Мы загорелись этой идеей, – рассказывает Дэйв Гетц, – уехать из города, жить коммуной и играть музыку каждый день». The Grateful Dead жили все вместе в доме в округе Марин, как и Quicksilver Messenger Service. Дженис решила, что если будет жить с членами группы, то разойдется с Трэвисом Риверсом.

Рассказывает Дэйв Гетц: «Она всегда говорила, что это временно. Думаю, что у него было не так много личных достоинств или талантов. Дженис считала, что у него есть талант, подразумевая то, что он отлично трахается. Так она сама говорила. Он выглядел, как Кларк Кент – сильный, но кроткий. Такие отношения были очень комфортными, но условий они никаких не ставили, и Дженис это нравилось. Он был романтически привязан к ней, но это никогда бы не сработало, потому что она только начинала добиваться признания».

В июле 1966-го Трэвис, который всегда был пылким любовником, стал еще более страстным. «В одну из минут нежности я попросил ее выйти за меня замуж», – говорит он. Дженис холодно посмотрела и ответила: «Нет». Потом поднялась, ожидая его реакции, а когда ее не последовало, в возбуждении зажгла сигарету и стала расхаживать по комнате. «Она взбесилась, что я не продолжил», – объясняет Трэвис. В конце концов он схватил ее и спросил: «В чем дело?»

«Если бы ты в самом деле любил меня, ты захотел бы узнать, почему».

«Почему?»

«Я знаю, что стану по-настоящему известной, – сказала она. – Очень, очень известной. Это будет единственное время в моей жизни, когда я смогу заполучить любого приглянувшегося мне парня старше четырнадцати, и я не хочу упустить эту возможность».

Трэвис, знавший Дженис, не был удивлен ее реакцией. Единственное, что ему было трудно понять, – это, учитывая обстоятельства, необоснованная резкость ее голоса. Он захотел сменить тему, оставив дальнейшие обсуждения. Но этого не хотела Дженис. Она громогласно заявила: «После того, что я сказала тебе, ты должен был бы избить меня, если бы действительно любил».

«Нет, – ответил Трэвис, – этого бы я не сделал». Она выбежала из квартиры. «Это был сложный момент для нее, – говорит Трэвис. – В тот же день она пошла смотреть жилье в Лагунитас. Вечером она вернулась на Пайн и сказала: „Они сняли жилье. Я съезжаю“. И к следующей неделе Дженис уже была там, в своей музыкальной коммуне.

Некоторое время мы не разговаривали, и было немного неловко. После того как она ушла из квартиры в тот день, заглянула девушка Мотоциклиста Ричи, сказавшая: „Я слышала весь ваш разговор и просто хочу, чтобы ты знал: по-моему, с тобой обошлись несправедливо. Но вот хорошие новости. Мы с парнем уезжаем в Мексику, а ты можешь получить в свое распоряжение весь этаж за сто долларов в месяц“».

Трэвис мог теперь жить там бесплатно, арендуя только другой конец квартиры, занимавшей весь этаж. Правда, это было слабым утешением. Сегодня, двадцать пять лет спустя, он продолжает говорить о Дженис с болью и любовью в голосе.

Во время моей встречи с Саншайн в Аптосе я спрашиваю: «Как мог кто-то вроде Дженис, столько жаловавшейся на невозможность потрахаться, отвергнуть такого парня, как Трэвис?»

«Трэвис был великолепен, – замечает Саншайн, – в этом нет сомнений. Но, выбирая между таким душкой, как он, с одной стороны, и приближающейся славой, с другой, я бы тоже не вышла за него замуж. Я бы сказала: „Эй, приятель, в очередь. Уточни попозже“. Она была не готова отказаться от возможности стать знаменитой».

«Я не верю в это, – говорю я. – Замужество и слава не исключают друг друга, особенно когда речь идет о Трэвисе. После Дженис он был менеджером и жил с Трэйси Нельсон[54]54
  Трейси Нельсон, 27.12.1944 года рождения, – американская кантри-и блюзовая певица.


[Закрыть] несколько лет. Может быть, правда в том, что Дженис была лесбиянкой?»

«Дженис не было дела до ярлыков, – возражает Саншайн. – Мы ведем речь о том, кто много пил и имел провалы в памяти. Мы принимали наркотики, очень часто не зная, что происходило. Хотя она могла ездить по городу и вести себя так, как будто была абсолютно трезва, на следующий день она не могла вспомнить, с кем была. Она попросту ныряла в происходящее».

В июле 1966-го Дженис вместе с остальными членами Big Brother переехала в Лагунитас («маленькие озера»), бывший лесозаготовительный поселок в секвойных лесах сразу за мостом Золотые Ворота. Это была одна из первых коммун шестидесятых, часть утопического движения, пышно расцветшего на короткое время, перед тем как сгинуть в начале семидесятых. «В тот год все группы переезжали за город, – вспоминает Сэм. – Это была хиппи-версия идеи накопить немного денег и переехать в предместья». Сэм жил в маленькой хижине позади главного дома со своей девушкой Ритой Спидовым Торчком. «Мы часами занимались любовью», – вспоминает он. Однако деревенская жизнь вскоре утомила Сэма, и он мечтал вернуться к своим городским корням.

Изоляция в деревне была проклятьем и для Дженис, которая теперь была отрезана от лесбийских баров и любовников с джазовых вечеринок. Ее комната в большом, беспорядочно выстроенном главном доме находилась наверху, рядом с комнатой Питера и Синди Албин, и была светлой и просторной, с видом на секвойи. В то время как у всех в группе были супруги или любовники, кроме Дэйва Гетца – а вскоре и он перестанет быть исключением, – Дженис сидела за своим ткацким станком, часами нанизывая бусины. Она сделала струну с бусинами для своего Gibson Hummingbird. Со временем гитара досталась Сэму, который до сих пор восхваляет ее «прекрасное сопрано и мощный звучный бас». Роль единственной одиночки в компании парочек была «большой проблемой» для Дженис, говорит Сэм, который находил ее одиночество очень мучительным. «Мы с Ритой часто думали о том, как она одна сидит в своей комнате. Она была убеждена, что ее проблемная кожа отпугивает поклонников, но я не замечал, чтобы это мешало».

В профессиональном и артистическом плане жизнь группы в коммуне обернулась блистательным успехом. Будучи вместе, музыканты притерлись друг к другу, создав сметающую все на своем пути команду, которая выстрелит в следующем году на фестивале в Монтерее и станет известной. Сравнив их любительское исполнение Ball and Chain в зале California Hall 28 июля 1966 года и запечатленное фильмом «Монтерей Поп» выступление в 1967 году, можно понять чудо из Лагунитас, сотворенное долгими часами репетиций в течение нескольких месяцев.

В то время как группа становилась все сыграннее, Дженис и Сэм усердно трудились над сочинением оригинальных песен, которые составят их концертный репертуар и станут основой для хит-синглов и альбомов. Сэм написал прекрасную балладу Call on Me для Риты и Дженис, а вдвоем с Дженис они сочинили I Need a Man to Love, выросшую в полноценную песню из одного из разогревов группы перед концертом. Также Сэм был автором Combination of the Two, открывающего трека их второго альбома Cheap Thrills, звучащего и во время заключительных титров в «Монтерей Поп». Название песни Combination of the Two относится к Чету и Биллу Грэму, двум путеводным звездам музыкальной сцены Сан-Франциско. «Она об Avalon и Fillmore, – говорит Сэм. – Чет – это духовная сторона жизни, а Грэм – агрессивная, жесткая, связанная с деньгами. В то время я бился над идеей, что в жизни необходимы обе эти стороны, их комбинация. Нужно иметь теплоту, чуткость и прислушиваться к душе, как Чет, и в то же время держаться на плаву в коммерческом русле, как Билл».

Сэм и Дженис написали и Flower in the Sun, включенную в сборник лучших хитов. В качестве композитора Сэму пришлось столкнуться со множеством препятствий. «Я работал над песнями в маленькой хижине позади, потом приносил их на репетицию. Передавал лист с полностью записанными партиями, и никто не играл так, как было написано».

«Они не знали нотной грамоты?» – спрашиваю я.

«О, нет. Меня даже удивляет ваш вопрос. Очень немногие тогда были профессиональными музыкантами. Все это хиппи-направление было непрофессионалами. Суть была в веселье».

«Дженис не знала нот?»

«Нет! Боже упаси. Вы шутите? Было тяжело, особенно с группой, потому что они не только не читали нот, но и сопротивлялись изучению чего-нибудь в принципе. В те дни все хотели одного – долго играть по-настоящему жестко и быстро, а потом работать с тем, что получится из этой импровизации. В этом нет ничего плохого: и Моцарт, и Бетховен – оба были в высшей степени великими импровизаторами, игравшими часами, бесконечно импровизируя; так они и сочиняли».

«Что я пытаюсь донести – мне было трудно подойти и сказать: „Ты не мог бы сыграть до-диез минор?“ Мне нужно было действовать очень хитро, подходить и с робким видом спрашивать: «Что, попробуешь вот это? Просто поставь пальцы сюда для этого аккорда». Требовалось преодолевать предубеждение хиппи против формальной структуры; это была постоянная битва. Джеймс играет всецело интуитивно, и, с одной стороны, в этом его сила, это то, что он привнес в группу, и это прекрасно; однако, с другой стороны, в этом же его огромная слабость, так как он не мог адаптироваться и выучить что-нибудь новое».

«А что насчет Дженис?» – спрашиваю я.

«Это другое. Она певица, ей не нужно было что-либо учить; она могла больше опираться на инстинкт. Ей просто нужно было увидеть слова, а аккомпанемент давала группа. Но для того чтобы научиться играть песню, требуется хоть какое-нибудь формальное обучение».

Я говорю Сэму, что всегда был впечатлен тем, какой вклад Big Brother внесла в развитие Дженис как артистки. Хотя ее ранние техасские записи поразительны, она не стала звездой до того, как присоединилась к Big Brother. «Мы позволили ей быть собой, расцвести, – объясняет Сэм. – Мы не вмешивались. Возможно, в этом была наша главная заслуга. Быть может, было что-то в нашей организации, в уровне нашего интеллекта, что позволило ей развиваться. Многие группы направили бы ее в определенное русло. Если бы, например, она присоединилась к команде[55]55
  Имеется в виду группа The Mamas & the Papas.


[Закрыть] Джона Филлипса, у которого все было по-настоящему структурировано, ей пришлось бы четко подстраиваться под них. Ей бы очень понравились выдающиеся профессионалы из Лос-Анджелеса, но одновременно они бы ограничили ее саму. То, что мы были любителями, не ограничивали ее и не вмешивались в ее дела, было очень важно для нее».

* * *

В Лагунитас семейство Гёрли – Нэнси, Джеймс и маленький Хонго – жило в главном здании, как и Дэйв Гетц, чья комната за кухней стала центром общения для всей группы. Я задаю Дэйву вопрос: «Как Нэнси могла терпеть проживание с Дженис под одной крышей после того, как та пыталась увести ее мужа?» Он на это отвечает: «Была небольшая пикировка, но Нэнси – пример хиппарской этики свободы и установки „каждый должен заниматься своим делом“. Она была воплощением «матушки-земли» с мироощущением типа «любовь прекрасна, и я могу любить тебя, и ты можешь любить меня, и пусть мир живет свободно, и пусть собаки бегают по всему дому, и убираться не нужно, и если ребенок хочет насрать на твою постель – это прекрасно». Она знала, что произошло между Джеймсом и Дженис, но сохраняла спокойствие по этому поводу и любила Дженис. На самом деле она любила Дженис не меньше, чем всех остальных. Они были очень близки».