Текст книги "Поцелуй герцога"

Глава 5
События, не требующие вступления

Обычно Руперт входил в комнату с напыщенными приветствиями: его отлично научили это делать, и он с радостью соблюдал принятые правила. Однако сейчас он вошел в библиотеку без единого слова, лишь мельком взглянув на Оливию и тут же отведя взгляд в сторону.

Про себя Оливия от души выругала их родителей. Она снова забыла о том, что может думать Руперт. Судя по выражению его лица, они с Джорджианой правильно предположили: он и понятия не имеет, как справиться с возникшей сложностью.

Вообще-то и Оливия этого тоже не знала.

Однако люди годами как-то справлялись с этим. К счастью, отец хранил в библиотеке графин с коньяком, и она налила Руперту до краев, не забыв и про себя, пусть даже ее мать и считает алкоголь неподобающим напитком для леди. Они молча сели на диван у камина.

– Я оставил Люси в гостиной, – внезапно сказал Руперт. – Ей тут не место.

Оливия кивнула.

– Там ей будет удобно.

– Нет, не будет. Мой отец ее не любит. Говорит, она хороша лишь для ловли крыс. А она не хочет убивать крыс. Она даже не знает, как это делать. Твоим родителям она тоже не нравится.

– Мои родители никогда не позволяли нам завести домашнее животное.

– Но ты любишь собак.

– Да.

– Я сказал, что соглашусь из-за этого.

Оливия моргнула.

– О чем ты?

– О женитьбе.

Очевидно, она недооценила силу воли Руперта; кажется, у него тоже было право голоса при выборе будущей герцогини. Не знала Оливия и того, что припасенные ею для Люси мясные пироги сыграли в этом выборе свою роль.

Лучше бы она сама их съела.

– Нет, ты мне тоже нравишься, – серьезно сказал Руперт. – Но ты ведь любишь Люси, правда?

– Она милая собачка. – И снова они заговорили о привычных вещах. В прошлом году они с Рупертом провели не один вечер за беседой о Люси.

Когда тема исчерпала себя, атмосфера в комнате стала снова напряженной и нервной.

– Знаешь, мы не обязаны делать это, – помолчав, заметила Оливия.

– Я должен. – Руперт поежился и сделал большой глоток коньяка. – Сказал отцу, что сделаю. Буду мужчиной. – Вид у него был смущенный.

Оливия тоже выпила и подумала о том, как бы ей хотелось сбросить родителей и герцога с Баттерси-Бридж.

– Может быть, не будем, а им скажем, что все было? – предложила она.

Руперт впервые взглянул на нее, округлив глаза.

– Солжем?

– Скорее, выдумаем.

Руперт покачал головой.

– Я не лгу. Это не дело для джентльмена. Лучше взять себя в руки. – Он снова сделал большой глоток из бокала.

Руперт был по-своему очарователен. Оливии впервые пришло в голову, что из него получился бы выдающийся герцог, будь он чуточку умнее – у него была сила воли, как у отца, и к тому же понятие о чести, чем его отец похвастаться не мог.

– Понимаю, – произнесла она.

– Другого случая не будет.

– Мне выключить лампу?

– А как я тогда увижу, что мы делаем?

Хороший вопрос.

– Конечно, – поспешила ответить Оливия.

Руперт встал и поставил пустой бокал на столик.

– Я знаю, как это делается. Я двигаюсь вперед, а ты назад. – Казалось, Руперт старался успокоить больше себя, чем Оливию. – Это легко. Все так говорят.

– Отлично. – Оливия встала и зашла за диван, чтобы снять белье, потом вернулась к камину. Стоит ли снимать домашние туфли?

Быстрого взгляда на Руперта было достаточно, чтобы понять: в его планы это не входит. Брюки уже были спущены до колен. Он отпил большой глоток коньяка.

– Возможно, тебе лучше допить до конца, – предложил он Оливии.

Она так и сделала и посмотрела на жениха. Его лицо покраснело, а глаза казались остекленевшими. Очевидно, он успел налить себе второй бокал, когда она отвернулась.

– Вот так! – слабо произнес Руперт и прикончил бокал.

Оливия глубоко вздохнула, легла на диван, подняв платье, и застыла.

– Хорошо. Мне поставить колено вот сюда, рядом с твоим бедром? Тут подушка мешается.

Пару минут они пытались занять более или менее удобное положение.

– Хочешь еще коньяку? – спросил Руперт. – Это болезненно для женщины. Так говорит мой отец.

– Нет, спасибо. – К несчастью, выпитый коньяк ударил Оливии в голову, и она с трудом сдерживала смех. Что бы на это сказала ее мать?

– Если захочешь плакать, я принес носовые платки. – Кажется, у Руперта не было особого желания приступать к делу.

– Спасибо, я никогда не плачу. – Оливия с трудом подавила смех.

– Правда? А я плачу все время, – сказал Руперт.

– Я помню, как ты рыдал во время праздника в саду, когда с дерева упал мертвый воробей.

Лицо Руперта сморщилось.

– Это всего лишь птица, – быстро добавила Оливия.

– Быстрая, веселая и дикая.

– Воробей?

Кажется, Руперт совершенно забыл о том, чем они собирались заняться, хотя и стоял по-прежнему на коленях, держа наготове свое достоинство. Его глаза пристально смотрели в одну точку.

– Я написал стихотворение, – сказал он.

Оливии показалось, что сейчас Руперт не в состоянии приступить к делу.

– Какое стихотворение? – Жизнь с Рупертом будет подчиняться своему особому ритму. Не стоит его торопить.

– Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма.

Оливия подняла голову.

– Это все?

Руперт кивнул, не сводя с нее глаз.

– Мило, – искренне ответила она. Впервые в жизни она говорила своему жениху правду. – Тьма окутывает деревья. Мне нравится.

– Мне было очень жаль эту птицу, – кивнул Руперт. – Почему ты никогда не плачешь?

Оливия плакала один раз, встретив своего будущего жениха. Ей было десять лет, ему пять. В то утро мечты о сказочном принце, за которого она выйдет замуж, разбились вдребезги.

Хотя ей было всего десять лет, она поняла, что у Руперта что-то не в порядке с головой. Однако когда она сказала об этом матери, та нахмурилась.

– Возможно, маркиз не так умен, как ты, но это все равно что ожидать от герцога умения составлять букеты. Ты слишком умна для твоего же блага.

– Но… – с отчаянием начала было Оливия.

– Ты самая счастливая девочка на свете, – с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.

Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.

– Может быть, пора начинать? – предложила Оливия, махнув рукой.

– Верно, – храбро отозвался Руперт. – За дело. – Он начал чуть заметно раскачиваться. – Кажется, слишком много коньяка, – пробормотал он, занимая устойчивое положение.

Но тут достоинство Руперта опало.

– Не действует, – произнес он, опустив взгляд. – А ведь все должно было быть так легко.

Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.

– Попробуй снова, – предложила она.

– Туда?

– Да.

Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.

– Я слышала, что часто не получается с первой попытки.

Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.

– Это же легко, – повторил он.

– Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, – предположила Оливия.

Руперт растерянно посмотрел на нее.

– Ты об этом много знаешь? – В его голосе не было упрека, лишь любопытство.

– Это всего лишь сильный укол в темноте. – Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.

– Я думал, самое важное – размер.

– Кажется, я слышала то же самое, – осторожно согласилась Оливия.

Руперт встряхнулся.

– Он большой. Я знаю.

– Мило!

– Но не работает. – Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. – И это тоже не работает.

Оливия села.

– Ты никогда не лжешь, Руперт?

Он кивнул.

– Мы просто полежим вместе. – Она похлопала по подушке. – А потом скажем им.

– То есть не скажем?

– Это не будет ложью.

– Нет.

– Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.

– Вместе лежали, – повторил Руперт. – Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.

Оливия взяла его за руку.

– Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.

Он широко улыбнулся.

В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:

– Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.

– Зачем так драматизировать. Хотя, – Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, – после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.

– Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.

– Я улыбаюсь, – возразила Джорджиана.

– Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, – заметила Оливия. – Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?

Сестра кивнула.

– Приму к сведению. В любом случае нельзя сравнивать будущего мужа с охотничьей собакой.

– Его светлость именно так и выразился. После чего добавил, что вознаградит меня за сегодняшний вечер деньгами и поместьем. Кажется, он упомянул маленькое поместье. Понятия не имела, что после пары часов разврата продажная женщина может так разбогатеть.

– Оливия!

– Дорогая, мое положение продажной женщины тебе на руку. Он попросил мадам Кларисиллу одеть нас как подобает новому статусу.

Джорджиана подняла брови.

– Последствия греха. Уверяю тебя, сейчас я думаю о распутниках совсем по-иному. Мы обе получим совершенно новый гардероб, и я наотрез откажусь носить белые платья и струящиеся ленты.

– Ты не распутница, – возразила Джорджиана. – Ты только подчинилась желанию родителей.

– Всю жизнь мама твердила, что леди должна заботиться о сохранении своего целомудрия, но как только появилась возможность забеременеть от Руперта, она тотчас же об этом забыла!

Джорджиана задумчиво прикусила губу.

– Конечно, ты права. Наши родители слишком уж рады этому браку.

– Да, учитывая куриные мозги Руперта. – Оливия перекатилась на спину. Она чувствовала себя уставшей и печальной: последние остатки коньяка испарились. Уже в десять лет она поняла, что ее замужняя жизнь будет сильно отличаться от жизни других женщин. Но тогда она еще не знала, насколько ужасной может быть действительность.

Мысль о том, что придется завтракать с Рупертом, и делать это на протяжении многих лет, приводила ее в отчаяние.

– Даже если бы маркиз и отличался необычайным умом, наши родители не должны были подстраивать эту встречу, – заявила Джорджиана.

– У него необычайный ум, – пробормотала Оливия. – Таких людей нечасто встретишь. Хотя в его отрывочной поэзии есть что-то трогательное.

– Не знаю, как спросить. Почему мама была так раздражена после ухода герцога и твоего жениха? Я даже в своей комнате слышала ее голос, поэтому не решалась спуститься вниз. Кажется, все прошло как нельзя лучше для нее: бумаги, удостоверяющие помолвку, подписаны, и насколько ей известно, ты уже можешь носить под сердцем будущего герцога. Не говоря уже о том, как она радуется, что я могу стать герцогиней.

– Это все Люси. – Оливия не удержалась от улыбки.

– Люси?

– Собака Руперта. Ты ведь ее помнишь?

– Разве ее забудешь? Конечно, она не единственная собака в свете: у пуделя лорда Филибера уже дурная слава из-за его зеленых лент, но только у Люси уши покусаны блохами.

– Ты злая, – рассмеялась Оливия. – Мне кажется, откушенный кончик хвоста лишил ее всей красоты.

– О вкусах не спорят, но чтобы хвалить Люси, надо быть слепым.

– У нее милые глазки, – возразила Оливия. – А как прелестно выворачиваются ушки при беге!

– Никогда не думала, что это способно украсить собаку.

– Маме она тоже не нравится. Она очень рассердилась, что кто-нибудь важный может увидеть меня с такой собакой.

Джорджиана приподняла брови.

– Разве Люси не едет в Португалию? Мне казалось, Руперт с ней никогда не расстается.

– Он решил, что поездка может быть опасной, поэтому попросил меня заботиться о ней в его отсутствие.

– Это верно. Итак, где же Люси? Когда я пришла, в гостиной ее точно не было. Она на конюшне?

– Ее купают на кухне. Руперт потребовал, чтобы она все время была со мной. Конечно, с ним мама была очень мила, но как только дверь закрылась, дала себе волю. Она считает Люси неподходящей спутницей для будущей герцогини. Поэтому-то и будет сопровождать меня все время.

– Люси не похожа на аристократку. Наверное, все дело в хвосте.

– Или в длинной талии. Она похожа на сосиску на ножках. Зато от нее будет пахнуть по-королевски – мама велела выкупать ее в пахте.

Джорджиана закатила глаза.

– Наверное, пахта придется Люси по вкусу, но какая нелепая мысль.

– Мама также считает, что банты или другие украшения сделают ее более подходящим компаньоном для леди. – За весь этот долгий ужасный день единственной отрадой было выражение лица матери, когда Руперт со слезами на глазах вложил поводок Люси в руку Оливии.

– Люси с лентами на ушах или на хвосте не очень-то симпатична, – твердо заявила Джорджиана.

– Знаешь, что больше всего беспокоит маму? Мне кажется, она боится, что Люси назовут дворняжкой и подумают то же самое обо мне. Значит, банты для Люси и ленты для меня.

– Ты в состоянии заставить замолчать любого, кто скажет подобное. Возможно, мама и приходит от тебя в отчаяние, Оливия, но мы обе знаем: приди тебе в голову мысль сыграть напыщенную герцогиню, ты сделаешь это лучше любого другого.

– Правду не всегда удается скрыть. Посмотри на бедного Руперта и его стебель сельдерея.

– Произошедшее в библиотеке кажется мне странным. После бесед с замужними дамами я поняла, что мужчинам нужна лишь женщина и немного уединения.

– Очевидно, Руперту нужно больше, чем просто пленница и диван. Но не уверена, что то же самое относится к остальным представителям мужского пола.

– Что ты сказала после всего случившегося?

– Ничего. Пообещала Руперту, что никому не расскажу, ты не в счет. Его отцу следовало бы знать: утенок не может стать орлом.

– И Руперт тебя послушался?

– Во всем, – радостно заявила Оливия. – Он едва держался на ногах – думаю, в будущем ему лучше пить только сидр, – но сумел отвесить поклон и не упасть, а потом ушел, так что никто и не заметил, что его два самых важных органа не работают.

Джорджиана вздохнула.

– Нельзя так говорить.

– Прости. Просто вырвалось.

– Подобные слова не подобает произносить леди.

– Ты прямо как мама. Довольно о моих недостатках. За всеми этими оживленными разговорами о твоем возможном превращении в герцогиню Сконс, мама упомянула о леди Сесили Бамтринкет?

– Какое странное имя. Нет.

– Так вот, герцогиня Сконс, автор «Зеркала для идиотов», видимо, согласилась со словами Кантервика и решила, что ты можешь стать подходящей парой для ее сына. А леди Сесили, которая, насколько я поняла, сестра вдовствующей герцогини, представит нас ее светлости. Но самое неприятное – нам придется встретиться с самой великой хранительницей приличий, герцогиней благопристойности…

– Перестань!

– Прости. – Оливия наморщила нос. – Когда я несчастна, то начинаю нести чушь. Знаю, это ненормально, но я просто не могу плакать, Джорджи. Предпочитаю смеяться.

– А я бы плакала. – Джорджиана легонько потянула прядь волос Оливии. – У меня слезы на глаза наворачиваются при мысли о том, как Руперт стягивает штаны.

– Это было хуже, чем я представляла. Но в то же время Руперт такой добряк, бедный дурень. В нем действительно есть что-то милое.

– Как хорошо, что ты можешь оценить его достоинства! – с наигранной веселостью произнесла Джорджиана.

Оливия насмешливо взглянула на нее.

– В любом случае, – поспешно добавила сестра, – подобная близость всегда оставляет чувство неловкости. Большинство вдов отзываются о ней с крайним пренебрежением.

– Подумай о Джулиет Фолсбери и ее Лонгфелло. Вряд ли она сбежала с ним из-за его познаний в садоводстве. Но поскольку на рассвете Руперт отправится на войну, нас с Люси отвезут за город на встречу с герцогом Сконсом и его матерью.

– Прекрасно. – Глаза Джорджианы потемнели. – Скорее бы увидеть выражение скуки на его лице, потому что придется сидеть рядом со мной.

Оливия легонько щелкнула ее по носу.

– Просто улыбайся ему, Джорджи. Забудь о правилах и смотри на герцога так, будто он тебе нравится. Кто знает, возможно, так и случится? Улыбайся так, словно ты свинья, а он корыто с едой, обещаешь?

Джорджиана улыбнулась.

Глава 6
Проверка ее светлости начинается

Май 1812 года

После ужина, сидя в своем кабинете, Куин краем уха слышал, как собирались гости его матери. В прихожей было шумно, видимо, прибыла одна из кандидаток в супруги со своей спутницей.

Герцогу было любопытно, каких молодых особ выбрала на роль будущей жены его мать. В эту минуту на лестнице и под дверями кабинета раздался женский смех.

Похоже, молодая женщина не прошла испытание герцогини на предмет выражения невинной радости, поэтому на нее не стоило тратить время. Герцог снял сюртук и галстук, швырнул их на стул и сел у письменного стола.

Он на время отложил многочленные уравнения и обратился к проблеме света. С самого детства его занимал этот вопрос, когда он встретил слепого и понял, что для того весь мир погружен во тьму. Тогда он спросил учителя, существует ли свет лишь потому, что у нас есть глаза, но тот расхохотался. Он не понял вопроса.

Мгновение Куин смотрел из окна кабинета на сгущающиеся сумерки. Окна выходили на запад, и здесь были самые старые стекла во всем доме, толстые, как у бутылки, и мутноватые, чуть голубоватого оттенка. Куину они нравились, ведь он верил, что стекло скрывает разгадку тайны света.

В Оксфорде его учили, что свет представляет собой поток идущих в одном направлении частиц. Но через его старое стекло свет проходил в виде полос, совсем не похожих на струящиеся реки. Скорее это были волны, набегающие на берег, чуть изогнутые, пытающиеся приспособиться к несовершенствам стекла…

Свет представлял собой волну, а не поток частиц. В этом Куин был убежден.

Но как это доказать? Он снова уселся за стол и придвинул к себе стопку писчей бумаги. В радуге свет расщепляется на цветные полосы. Но радуга не имеет практической пользы. Ему нужно…

Когда он снова поднял голову, в доме царила тишина, и окно совершенно почернело. Мгновение Куин глядел на него, потом покачал головой. Сейчас надо думать о свете. Его отсутствие – совсем другой вопрос. Кроме того, по стеклу стучали струи дождя, весенний ливень. Вода состояла из частиц…

Ноги затекли, и Куин поднялся, чтобы размять их, но вдруг замер, услышав какой-то шум.

Вот опять, что-то вроде еле слышного стука молоточка в дверь. Уже слишком поздно, и никто не откроет. Клиз наверняка спит, и последний слуга уже удалился в свою комнату на четвертом этаже.

Куин схватил со стола масляную лампу, спустился вниз и распахнул тяжелую дверь. Из-за его плеча свет падал полосами в темноту, но снаружи никого не было видно, кроме расплывчатого белого пятна.

– Кто там? – крикнул герцог, держась подальше от струй, стекавших с крыши.

Пятно в темноте шевельнулось и бросилось к нему.

– Слава Богу, вы не спите, – раздался женский голос. – Я подумала, меня никто не слышит.

Она вошла в круг света, продолжая что-то говорить, хотя он уже не слушал. Было очевидно, что перед ним не простая леди. Казалось, она появилась из иного мира и была совсем чужой в Литтлборн-Мэноре. От одного ее вида у мужчин кружилась голова, словно сирена преодолела века и расстояния и очутилась на пороге дома герцога, чтобы свести его с ума.

Темные волосы струились по ее плечам, отчего кожа казалась полупрозрачной, будто светящейся изнутри. Герцог не видел, какого цвета ее глаза, но ресницы были длинными и влажными.

Тут он наконец заметил, что она стоит под дождем.

Герцог подхватил ее на руки и понес в дом, подальше от дождя. Она ахнула и начала было что-то говорить, но он поставил ее на пол и спросил:

– Что вы здесь делаете?

– Экипаж перевернулся, я не смогла найти кучера, и он не отвечал, когда я звала его, – дрожа, ответила она.

Куину было трудно слушать. Ее волосы, как нити мокрого шелка, облепили плечи. Платье намокло и пристало к телу, подчеркивая каждый изгиб.

Слишком поздно он понял, что ее прищуренные глаза выражают неодобрение.

– Вашему хозяину не понравится, что вы стоите здесь, болтая со мной, – резко произнесла она.

Она приняла его за слугу? Ну конечно, на нем не было сюртука и галстука, однако и в таком виде никто прежде не принимал его за кого-то, кроме герцога или, если речь идет о тех днях, когда был жив его отец, за будущего герцога. Он ощутил странную свободу.

– Болтая? – довольно глупо переспросил он. Эта вымокшая женщина выглядела удивительно умной в отличие от наивных девушек, с которыми он встречался в Лондоне.

– Я не… – Она резко замолчала. – Повторяю свою просьбу. Не могли бы вы позвать дворецкого? – произнесла она таким тоном, словно стискивала зубы.

Куину казалось, будто перед ним видение. Он слышал о подобном: мужчины внезапно теряли рассудок и могли даже поцеловать жену викария.

Он всегда считал, что подобная дерзость объясняется недостатком ума, но поскольку не собирался ставить под сомнение собственные умственные способности, вынужден был изменить взгляды. Хорошо, что русалка не жена викария, потому что иначе он бы поцеловал ее, позабыв об облеченном высоким саном супруге.

– Кажется, вы замерзли, – сказал он, заметив, как она начала стучать зубами. Неудивительно, что у нее такой сдавленный голос. Ей нужен был растопленный камин. Не раздумывая, Куин подхватил ее на руки.

Брюки тут же насквозь промокли, и Куин отчетливо понял, что его тело согласно с разумом. Если один вид этой женщины так возбудил его, то теперь ситуация стала только хуже. Она была великолепна – нежная, душистая, промокшая…

– Отпустите меня!

И словно в подтверждение ее слов, откуда-то снизу донесся пронзительный лай. Куин опустил глаза и увидел промокшую маленькую собачку с очень длинным носом. Она снова властно тявкнула.

– Это ваша собака? – спросил Куин.

– Да, Люси моя собака. Так вы отпустите меня?

– Ко мне! – позвал Куин собачку и обратился к даме:

– Отпущу через минуту.

Он направился было к гостиной, но тут же сообразил, что камин потушили на ночь. Однако в серебряной комнате Клиза была угольная печь.

– Куда вы идете? – с негодованием спросила женщина. – Кучер остался на улице и…

– Клиз вот-вот придет. – Ее губы завораживали: пухлые, ярко-розовые. – Он позаботится о вашем кучере.

– Кто такой Клиз? Погодите! Вы несете меня в комнату слуг?

– Не говорите мне, что вы одна из тех женщин, кто никогда не заходил в эту комнату. – Герцог прошел в дверь и придержал ее для собаки. – Ваша собака похожа на крысу с берегов Темзы.

– Люси не похожа на крысу! И какое это имеет отношение к делу? Я мисс Оливия Литтон, и я требую…

Оливия. Хорошее имя. Он посмотрел на ее ресницы и пухлые губы. Ее глаза были цвета зеленоватой морской волны или молодых весенних листьев.

– Отпустите меня, грубиян!

Куину не хотелось ее отпускать. Это было на него не похоже. Обычно его волновали только многочленные уравнения. Или свет. Но у мисс Литтон были такие прелестные округлости. Он мог бы держать ее на руках вечно. Особенно ему нравился мягкий изгиб ее спины. И пахла она восхитительно – дождем и цветами.

– Я сообщу вашему хозяину! – В голосе Оливии звучала угроза. Она говорила, как королева.

Куин бережно положил ее на диван и подбросил в печь угля. Заплясали желтые языки пламени, и ему удалось как следует разглядеть лицо Оливии. Она была в ярости: глаза сощурены, руки скрещены на груди, словно перед ней был разбойник, готовый напасть.

Герцог с радостью подтвердил бы ее опасения.

Собака вспрыгнула на диван и расположилась рядом с мисс Литтон. Она была чуть больше книги, но глаза свирепо блестели.

Между Люси и мисс Литтон было странное сходство, хотя, конечно, не касалось носа.

– Если вы сию минуту не приведете хозяина, я сделаю все, чтобы вас уволили. Выгнали без рекомендации!

В ответ на эту угрозу собака громко залаяла.

Герцогу потребовалось несколько минут, чтобы догадаться, что он сдерживает смех.

– Вы собираетесь меня выгнать?

Она вскочила на ноги.

– Хватит на меня так смотреть! Если бы ваши мозги были чуть больше мышиного члена, вы бы поняли, что я пытаюсь сказать вам нечто важное!

И тут герцог, к своему удивлению, рассмеялся. Его матери не понравились бы красочные выражения мисс Литтон.

– Я не могу потерять свое место. Оно принадлежит мне по праву рождения.

– Никакого слугу не потерпят в доме, если он переступает границы дозволенного.

Это прозвучало знакомо: подобное часто повторяла мать. Интересный контраст с «мышиным членом». Куин никогда прежде не встречал леди, которой были известны подобные слова.

Куин невольно шагнул к Оливии и снова вдохнул ее пьянящий аромат. Он ожидал, что она закричит, но этого не произошло.

– Я не слуга, – произнес он.

Их взгляды встретились. Все благоразумие и здравый смысл, на которые всегда полагался Куин, разом улетучились.

– А вы очень красивы, – добавил он.

И тут, словно перед ним была жена викария, а он внезапно потерял голову, герцог склонил голову и коснулся губ Оливии.

Они были мягкие и розовые, как малиновое пирожное, а поцелуй нежным, пока Куин не привлек ее к себе. Его будто охватило пламя, а поцелуй стал страстным и глубоким. Он чуть слышно застонал и коснулся рукой щеки Оливии – она была очень холодной. Он нехотя выпрямился.

– Я принесу вам одеяло.

Невидимая нить, на мгновение связавшая их, разорвалась. Ее глаза снова сверкнули негодованием. Куин понял, что прав: он мог прочесть Оливию, словно открытую книгу.

– Полагаю, вы и есть хозяин дома, – сухо сказала она. – Говорите, как герцог, но ведете себя совсем иначе.

– Разве это я говорил о мозгах размером с мышиный член? Последний раз я слышал подобные слова в пятилетнем возрасте.

Герцог зачарованно наблюдал, как щеки Оливии чуть порозовели, и она гордо вскинула голову.

– Леди Сесили и моя сестра остались под дождем. Почему бы вам не отправить людей им на помощь? А что будет с бедным кучером? Там холодно и сыро.

У нее были голос и осанка герцогини.

– Леди Сесили Бамтринкет? Моя тетя! На улице под дождем? – Куин наконец-то пришел в себя и позвонил в комнату Клизу, на кухню и на четвертый этаж. На всякий случай распахнул дверь и крикнул: – Клиз!

Мисс Литтон дрожала, обхватив себя руками. Куин собрался было снять сюртук, но обнаружил, что на нем нет ни его, ни жилетки. Неудивительно, что она приняла его за слугу. Джентльмен никогда не допустит беспорядка в гардеробе.

Куин схватил висевшую на стене ливрею, накинул ее на плечи Оливии и плотно обернул вокруг, хотя ему и было жаль, что ее роскошная грудь исчезнет под черной тканью.

– Что все-таки произошло? – резко спросил Куин.

– Это я и пыталась вам объяснить. Наш экипаж врезался в столб в конце аллеи. С леди Сесили все в порядке, но она ушибла лодыжку и ухо о подоконник. К счастью, мы с сестрой не пострадали, но кучера я нигде не нашла. Кажется, лошади тоже в порядке, хотя в темноте не видно.

Больше всего Куину хотелось подхватить свою промокшую гостью и усадить себе на колени. Он не хотел покидать ее.

Эта мысль неприятно поразила его. Однажды он уже испытал подобное.

Впервые встретив Еванджелину, он потерял голову. Она танцевала, изящная и радостная, словно подхваченная ветром, и Куин обезумел. Даже теперь, после стольких лет страданий и разочарования, он по-прежнему помнил то ощущение чуда.

И теперь мог снова поддаться чарам. Словно превращался в обезумевшего весной зайца, а ведь мать предупреждала, чтобы он не попадался в эту ловушку.

К тому же учитывая красочную речь мисс Литтон и то, что она позволила поцеловать себя человеку, которого приняла за слугу, она вряд ли может претендовать на роль герцогини Сконс в отличие от Еванджелины.

Герцог не хотел снова попасть под власть женщины. Или унизиться, став мужем той, для которой брачные узы ничего не значат. Он глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки.

Он герцог Сконс. Эту молодую даму пригласили в его дом в качестве возможной кандидатки на роль его супруги, и она совершенно точно на эту роль не подходила. Вот и все.

Конечно, внезапный поцелуй говорит о необходимости найти любовницу. Обычно он не приветствовал подобным образом женщин, появлявшихся на пороге его дома, какой бы соблазнительный наряд ни был на них надет.

Герцог выпрямился.

– Мисс Литтон, надеюсь, вы меня простите, если я вас ненадолго оставлю.

– Конечно. – Оливия смотрела на него с изумлением и любопытством.

Он поклонился.

– Ваша светлость, – произнесла она, сжимая черный воротник ливреи. Наверное, ему показалось, но в ее голосе прозвучала чуть заметная насмешка.

Герцог молча направился к двери.