Текст книги "Кто я"

Сам

Удивительно, как много информации может храниться в памяти. Я досконально выучил план эвакуации. Я знал этот корпус, как никто другой из моих сородичей и, возможно, никто другой из людей. Я должен был владеть информацией.

Я заметил на плане эвакуации такую деталь: выход был один, но отгорожен был двумя дверями. Там виднелась надпись: шлюзокамера. И хоть у меня было мало опыта в таких делах, я понимал, что это такое.

Люди были очень дурными. Они не думали, что кто-нибудь из рабов будет читать эти планы эвакуаций. Они думали, что сделали их для себя. Они недооценивали противника.

Под словом «шлюзокамера» было написано: «Время заполнения воздухом – пять минут. Для экстренной эвакуации большой партии человек нужно надеть гермошлемы и открыть обе двери одновременно».

Дураки, правда? Выдали мне все свои тайны.

Я смотрел на эту табличку сверху вниз, так как рабы выше людей на целую голову, а то и больше. Было несправедливо, что такие маленькие люди смогли одолеть нас – высоких и сильных.

Но зачем им другие рабы? Высокие и сильные лучше выполняют работу, чем маленькие и немощные.

Я был уверен, что могу одолеть любого человека. Достаточно только подойти к нему и скрутить голову или хорошенько треснуть его о стену. Такие рабы были бы опасны. Поэтому нас и обезвредили таким диким способом: полностью лишив памяти и осознания.

Разве мог бы, например, Он скрутить голову какому-нибудь человеку? Нет, Он бы даже не смог такое представить.

Я понимал, что если я убью какого-нибудь человека, это делу не поможет. Это заметит кто-нибудь другой, они общаются друг с другом с помощью радиотелефонов. Он вызовет подмогу, те прибегут с излучателем. И на этом закончится все. Я могу убить человека, но не человека с излучателем.

Мне нельзя было зацикливаться на чем-то одном. Я знал по своему старому опыту, что к цели можно придти многими разными способами. И если твое положение трудно, то надо использовать как можно больше способов.

Если я распахну двери в Корпус, то, к сожалению, люди не моментально умрут от свежего воздуха. Другую Нее притащили в Корпус без затычки. Они успели привязать ее к моей кровати, дождаться, когда я ее изнасилую, поволокли по коридору, обработали излучателем, и только потом потащили к доктору. Она могла пробыть в Корпусе около получаса и постепенно задыхаться от непривычной атмосферы.

То же самое может быть и с людьми. Поэтому нужно не просто открыть двери навстречу свежему воздуху, а предварительно сломать все гермошлемы, чтобы люди не смогли ими воспользоваться.

На плане эвакуации был нарисован склад гермошлемов. Он располагался возле выхода. Никакого другого склада на плане я больше не увидел. Но я подозревал, что такие важные вещи нельзя хранить в одном месте. Наверняка где-то должен быть запас. Я не знал, где он.

Вопрос был в следующем: как можно уничтожить целое помещение с гермошлемами. Разве что приехать туда на своем грузовике и передавить все колесами. Но как можно доехать туда? Грузовик должен ездить только по определенной дороге. Если он появится в другом месте, ко мне тут же прибегут с излучателями.

Я думал, чем еще можно победить людей. Я обнаружил, что они сильно зависимы от света. Однажды в коридоре перегорела лампа. Несколько человек суетились, чтобы быстрее вкрутили новую. Они жаловались на то, что невозможно работать, так как ничего не видно. Если везде сломать все лампы, люди окажутся в кромешной тьме. Тогда они ничего не смогут сделать. Можно спокойно бежать на грузовик, садиться в него, ехать к помещению, где хранятся гермошлемы, раздавить их колесами, а потом открыть обе двери шлюзокамеры. Люди задохнутся в темноте. А я пробегу по всему Корпусу и откручу затычки всем таким же, как я. Затем останется только убежать в лес. Будет еще одна сложная работа: пробудить к жизни моих сородичей. Но об этом можно будет подумать потом. Сейчас это не главное.

План казался блестящим. Оставалось только придумать, как его осуществить. Это казалось сложнее.

Есть еще такая вещь как вентиляция. Я подумал о ней, когда в очередной раз бежал по коридору на работу. Я обратил внимание, что мне в лицо дует ветер. Это был равномерный поток, на который раньше я не обращал внимания. Я уже помню достаточно, чтобы сказать: в лесу такого ветра нет. Он дует порывами: то ослабнет, то снова наберет силу. Здесь поток был слишком уж равномерным, чтобы можно было предположить: он сделан человеком. Тем самым, который поет о себе хвалебные песни: уж он-то и города стоит, и дороги прокладывает, и покоряет звезды. Единственное, о чем он умалчивает, так это о том, каким способом он добивается всего этого.

Немного исследований, и я понял, что в Корпусе существует специальная система вентиляции. Два потока воздуха текут в разных направлениях по двум основным коридорам. И есть место, откуда все это дует. Наверняка, эти места находятся в самом конце коридоров.

Надо было посмотреть, как они устроены. Если я решил отравить воздухом людей, я должен вывести из строя эту вентиляцию.

Но в те места по коридорам я не бегал. Я знал, где это может быть, так как выучил план эвакуации наизусть. Но надо было все увидеть собственными глазами.

Этому помог случай.

Я прибежал на работу и обнаружил, что мой грузовик сломался. Два раза я съездил со стучащим мотором. В третий раз он совершенно не сдвинулся с места.

Я сделал то, что положено по инструкции. Выскочил из грузовика и начал описывать круги возле него. Примерно так же, как суетилась Она в моей комнате.

Это заметил человек, его звали инструктор. Он подошел ко мне и первым делом спросил:

– Ты что, тварь, от работы отлыниваешь?

В руках его был хлыст. У всех инструкторов должен быть хлыст по инструкции. Я мог бы ему объяснить, что машина не может сдвинуться с места, но этим бы я только выдал себя. Поэтому я продолжал бегать вокруг машины, пока не получил хлыстом по спине.

Это было больно. Когда я считал себя машиной, мне тоже иногда доставалось. Но там я боли не ощущал. Не знаю почему. Наверное, потому что был убежден, что машины не чувствуют боли. Наверное, мое сознание было на таком низком уровне, что боль не ощущалась. И надо было достаточно подняться, чтобы почувствовать ее.

Кроме боли была и злость. Я ли не выполняю инструкцию? Если они залепили мне рот так, что невозможно разговаривать, то хотя бы смотрели на то, что я могу делать. Уж я бегал вокруг машины добросовестно.

Да я бы мог вырвать кнут из рук инструктора и побить его самого. Может, тот и не догадывается, что это может быть больно? Так показать ему.

Но тогда все мои планы полетели бы насмарку. Не для того так долго готовился и изучал здешнее устройство, чтобы сейчас все пустить под откос. Я сдерживался очень долго, так что можно сдержаться и в этот раз.

Инструктор подошел к грузовику, попытался завести его. Как и следовало ожидать, у него это не получилось. Он выпрыгнул из него и выругался:

– Безмозглый идиот! У него машина сломалась, а он бегает тут!

Я еще раз сдержался. Продолжал бегать, как требовалось, смотрел, что будет дальше. Инструктор достал свой радиотелефон и позвонил кому-то.

– Тут машина сломалась у этого… – Он поманил меня пальцем. – Как там тебя?

Я сделал вид, что не понимаю его, и продолжал бегать вокруг. Инструктор нехотя подошел ко мне и потянулся к табличке на моей шее. Я еле сдержался, чтобы не наклониться к нему. Инструктор был маленького роста. Ему приходилось тянуться к моей шее.

– У этого семьсот четырнадцатого сломалась машина. Завелась, но не едет. Когда ждать бригаду ремонтников? Давайте быстрей. А с ним пока что делать? По-вашему, он должен болтаться тут без работы?.. Да нет у меня лишней бурильной установки. Да и кто бы его обучал сейчас?.. Другого грузовика нет. Была бы, давно бы на нее уже посадили другого шофера… Ну и сколько времени займет ремонт? Не могли бы вы поторопиться? А с этим что делать?

Он опять потянулся к моей табличке.

– Как его там? Семьсот четырнадцатый, я же говорил уже… Ладно, только давайте скорее.

Он сложил свой радиотелефон и с ненавистью посмотрел на меня. Я его понял: ему просто очень не нравилось то, что я остался без работы.

– У, тварь! – сказал он. – Повезло тебе. Ладно, побегай пока тут, только не попадайся мне на глаза. Через два часа жду тебя на рабочем месте. И чтобы я тебя не видел!

Когда люди ненавидят кого-то, они делают глупости. Я в этом убедился. Поэтому лучше не пускать это глупое чувство в свое сердце.

А не пускать его очень просто. Ненависть возникает на месте бреши, через которую вытекает совесть. Если ты живешь по совести, ты не будешь никого ненавидеть.

Я повернулся к инструктору спиной и хотел убежать, как он мне и приказывал. А он напоследок хлестнул меня плеткой.

Я мог бы сдержаться и в очередной раз, но я не был к этому готов. Тело отреагировало само. Оно вздрогнуло. Руки сами собой поднялись, я развернулся лицом к инструктору.

Я понимаю, что не должен был так делать. Я даже посмотрел ему в глаза, чего не должен был допускать ни при каких обстоятельствах.

Слава богу, он этого не заметил. Он был слишком зол сейчас. А злость, видимо, способствует ошибкам.

– Два часа чтобы я тебя не видел! – объявил мне он.

Я спешно отвел глаза и побежал от него прочь. Я чувствовал облегчение, и мне было радостно. Можно даже сказать, что я был счастлив. Это было странно, так как до этого я считал, что счастливым можно быть, только лишь избавившись от рабства. Мол, сейчас слишком жесткие условия, чтобы чувствовать себя хорошо.

Но так счастлив я не был, кажется, никогда. Это чувство переполняло меня. Во-первых, я избежал разоблачения, хотя мог бы попасться на этом. Во-вторых, у меня было два часа свободного времени. И я мог потратить его так, как я хочу. И никто мне и слова не скажет. Я выполняю приказ инструктора. Он сказал мне бегать два часа и не попадаться ему на глаза.

Как мне повезло, что сломался грузовик. Ничего лучше просто не могло бы со мной случиться.

И все же откровенно бегать и рассматривать то, что мне нужно, я остерегся. Может, злость и способствует ошибкам. Но если ты безмерно счастлив, когда не надо, это тоже может быть не в твою пользу.

Чтобы не привлекать к себе внимания, я сделал вид, что имею цель. Все рабы в Корпусе имеют цель, которую им поставили люди. Я сделал очень целенаправленный вид и побежал в ту сторону, где, по моим расчетам, должен быть центр вентиляции в этом коридоре.

Я нашел его. Это была железная решетка во всю стену. Из нее дул воздух. Я не знаю, что было за ней. И у меня не было возможности это проверить. Я просто подумал, что, скорей всего, за ней и находится та штука, которая пускает воздушную струю. Мне казалось, что решетка вставлена будто наглухо. Проникнуть за нее невозможно. Но вот загородить чем-нибудь можно было бы. Например, если бы я приехал сюда на грузовике и ссыпал груду руды к решетке, то она, возможно, забилась бы так, что сломалась.

К сожалению, никто не позволит мне разъезжать по Корпусу и засыпать рудой вентиляцию.

Я побежал в другую сторону. Там должно быть еще интересней. Я могу увидеть выход. Именно это меня занимало больше всего.

От одного края корпуса до другого я бежал сорок минут. Так далеко мне не приходилось еще бегать, и я запыхался. А где вы видели задыхающуюся машину? Надо было предпринять все меры предосторожности. Если кто-то меня в чем-то заподозрит, он не станет спрашивать, разрешил ли мне инструктор бегать по всему Корпусу. У меня нет рта, и я не смогу объяснить ему, что не ослушался ничьих приказов.

А может, мое сердце заколотилось не от длительной пробежки, а оттого, что я, наконец, увидел выход. Это была металлическая дверь, которая словно впаяна была в стену. Рядом была небольшая коробочка на стене. И я понимал, что эту дверь открыть может не каждый. На коробочке был нарисован ключ. Значит, надо раздобыть где-то этот ключ, засунуть его в коробочку, и только тогда дверь сможет открыться.

Но как же я вышел наружу в первый раз? Я был уверен, что сделал это. Неужели я раздобыл где-то ключ? Или я подкараулил человека с ключом и нырнул в дверь за ним?

Я не помнил, как это было. Мог только догадываться.

Слева от двери было помещение для гермошлемов. Дверь там была стеклянная. Это хорошо. Я увидел, как на полках лежат рядами гермошлемы. Там находилась еще какая-то женщина. Она сидела за столом. И я подумал, что она выдает гермошлемы тем, кто их спрашивает.

Не она ли в прошлый раз подняла панику и вызвала людей, которые потом обработали меня?

Мне очень не понравилась эта женщина.

Я пробежал мимо помещения еще раз. На сей раз я увидел, что гермошлемы лежат на полках. Даже если я приеду сюда на грузовике, у меня не получится передавить их колесами. Для этого нужно сначала скинуть их на пол. Или опрокинуть полки, а я не уверен, что это может получиться.

В общем, я увидел выход, но так и не понял, как можно выйти наружу.

Я побежал обратно. В конце концов, у меня в распоряжении было только два часа. Надо было и возвращаться. Но возвращался я не таким веселым, как был. В голове снова звенело слово «никогда».

Я понимал, что шансов выбраться отсюда у меня очень мало. А если у меня не будет союзников, если я буду делать это сам, то шансов практически вообще нет.

Вместе с осознанием у меня включилась не только боль, но и голод. Раньше я его не замечал. Приходилось терпеть оборотную сторону памяти и сознания: неудобства, связанные с телом. И я бы с радостью терпел их на воле. Из Корпуса надо выбираться. Иначе можно деградировать не только от бездействия, но и от боли, голода и усталости.

Есть еще такая вещь как канализация. Раньше я не принимал ее в расчет. Если затопить Корпус канализацией, хотя бы мелким слоем по щиколотку, для людей это будет настоящий удар. Особенно для женщин. С моими сородичами ничего страшного не случится. Тот, кто считает себя машиной, не умеет брезговать. Я же когда-то съел тухлое мясо, отобрав его у тараканов. И ничего, все было нормально.

Я размышлял, как же можно вывести из строя канализацию. Всю ночь я спускал унитаз в своей комнате, но так ни до чего и не додумался. Я не понимал, как это работает. Я спустил несколько литров воды просто так, а потопа не было и не было.

Если бы у меня в комнате было хоть что-то, им можно было бы забить унитаз. Но личных вещей у меня не было. В комнате находились лишь кровать и стол, а они в унитаз не помещались.

Я вспомнил о крышке, которую дал Ему. Эту вещь можно было бы спустить в унитаз. И если постараться и поподбирать по Корпусу много разных предметов, можно было устроить потоп в моей комнате.

Но мне нужно было затопить весь Корпус, а не свое собственное жилище. И я не представлял, как можно это сделать.

В плане эвакуации не было ни одного помещения, которое обозначалось бы: «Центр канализации».

Еще я знал, что электричество боится воды. Это сказал толстяк своей девушке, а я подслушал. Он сказал:

– Не ставь стакан возле плеера. Ты что, не знаешь, что электричество боится воды?

– Да что с ним случится? Мой стакан не протекает.

– Да? Вот однажды у меня тут короткое замыкание чуть не случилось. Под полом идет силовой кабель, а у меня сырость. Ну и начало пробивать током мой стол. У него металлические ножки. Я уж не знал, что такое. А потом ремонтников вызвал, они и обнаружили. Сказали, что мне крупно повезло, что я живой остался.

– Бедненький мой мальчик! – сказала девушка и поцеловала толстяка в макушку.

Из этого разговора я понял не только то, что толстяк набивается на сочувствие. А что электричество боится воды.

Я долго думал об электричестве. Вспоминался излучатель. Интересно, что именно он излучает? Потрескивание голубой волны больно уж напоминало мне потрескивание электричества в силовых кабелях.

Еще я понимал, что любая энергия должна исходить из чего-то. Взять хотя бы вентиляцию. Без того, что находится за решеткой, не было бы никакого потока воздуха. Чтобы ехать на грузовике, нужно завести его. Чтобы работать бурильной установкой, надо зарядить аккумуляторы. Чтобы работать на пиле, надо натянуть пружину. В общем, чтобы пользоваться любой энергией, надо подключиться к ее источнику.

Если я хочу, чтобы все электричество Корпуса вышло из строя, я должен найти этот источник. В плане эвакуации его опять-таки не было.

Тогда я снова вспоминал разговор толстяка со своей девушкой. Он говорил, что из-за сырости у него стал пробивать кабель. Канализация и электроэнергия оставались для меня загадкой. Они оба были моими врагами, так как работали на благо людей. Вот если бы я смог стравить эти две силы! Если бы я смог прорвать канализацию, она затопила бы Корпус, электроэнергия бы вышла из строя, вот тогда наступил бы мой день!

Но я не знал, как это сделать. Я собирал информацию, думал и ждал. Этим и ограничивалось мое существование.

Когда я почувствовал, что проще сойти с ума, чем организовать восстание, то решил немного рискнуть. Это было просто необходимо, чтобы не растерять остатки разума.

Я видел, в какую сторону иногда бегут какие-нибудь рабы. Я сделал целенаправленный вид и бежал за ними. Вроде как будто я тоже имею цель. А сам рассматривал, что тут находится.

Делать это было сложно, так как у меня не было свободного времени. Я все время должен был либо спать, либо работать. Во время работы я не мог отвлечься на разные дела. А во время ночного отдыха я просто не имел права выходить из своей комнаты. Увидел бы меня в такое время кто-либо из людей, мне не помог бы целенаправленный вид. Рабы не бегают по ночам.

Поэтому я лишь несколько раз делал такие пробежки и то недалеко.

Но они дали ощутимый результат. Во-первых, я нашел центр электричества. Это была небольшая гудящая будка, в которую посторонним нельзя было заходить. Пробраться туда можно было только с помощью ключа, которого у меня не было.

А во-вторых, я не сошел с ума от бездействия.

Другой он

Я бежал с работы домой. Ветер дул мне в спину. Эта часть коридора обычно бывает пуста. Но вдруг впереди я увидел какое-то движение. Несколько человек били плетками одного раба.

Это само по себе жестоко и несправедливо. Но я мог бы стерпеть и это. По инструкции я должен был пробежать мимо с видом, будто меня это не касается.

Но раб сопротивлялся. Он не просто лежал клубком на полу, пряча голову, как положено по инструкции. Он вырывался от людей, как это делала когда-то Другая Она.

И я понял, что он живой.

Конечно, все рабы тут были живыми. Но практически каждый из нас считал себя машиной. А машина бы не сопротивлялась, когда ее бьют люди. Так что этот был живой в самом полном смысле этого слова.

– Тащи излучатель! Да поскорей! – крикнул один человек.

Из живого собрались делать мертвого.

Я побежал быстрее. Лишь бы успеть. Я уже не думал ни о чем.

Они, глупцы, тоже не думали. Им нужно было обработать Другого Его, чтобы он перестал сопротивляться. Им не было дела до меня. Они не думали, что я тоже могу думать и хотеть чего-то.

Излучатель вытащили. Его направили на Другого Него. Я бежал изо всех сил.

Одного удара в голову было достаточно, чтобы человек повалился с ног. Двое других удивленно на меня уставились.

– Эй, ты чего?.. – попытался было один.

Но я ударил и его, а потом третьего. Одного пришлось бить несколько раз. Другого – хорошенько треснуть головой о стену. Все произошло очень быстро. Вокруг меня лежало три бесчувственных человека. Они даже не попытались мне сопротивляться. Слишком уж они были уверены в том, что я ничем не отличаюсь от машины.

Другой Он не был машиной. Он вскочил на ноги. Он мог смотреть в глаза.

Это было единственным нашим общением: посмотреть в глаза друг другу. Но поняли мы очень многое. Если бы у меня был действующий рот, я и то не смог бы выразить максимально точно то, что хотел сказать ему.

Наше положение с ним было очень опасным. Эти трое людей могли очнуться. К ним на помощь могли бы прибежать другие. Физически мы были сильнее них, но у людей оружие.

Мы могли бы отобрать плетки у людей и даже излучатель. Но сможем ли мы этим воспользоваться?

Я поднял с пола излучатель. Другой Он напрягся. Я понял, что он это не одобряет. Кроме того, он боялся. И даже больше: он привык видеть, что излучатели держат враги. Когда я взял излучатель, он посчитал меня своим врагом. Он отодвинулся от меня и прилип к стенке.

Все это я понял без слов. Это было не трудно.

Было удобно держать излучатель в руках. Как раз под пальцами находилась единственная кнопка. И я знал, что произойдет, если на нее нажать.

Знал и Другой Он. Он до сих пор вжимался в стену и обливался холодным потом. Хоть я и спас его только что, он мне не доверял, так как в моих руках был излучатель.

Тогда я направил прибор на стену и нажал на кнопку. Голубая волна с потрескиванием вылилась на камень. Я старательно удерживал излучатель на одном уровне, хотя руки мои тряслись. Я не понимал, отчего это происходит: то ли прибор дергается при работе, как бурильная установка, то ли мои руки трясутся сами по себе.

Сколько раз я испытывал действие этой голубой волны на себе. Но еще ни разу я не был с этой стороны прибора.

Разница была огромной. Тогда голубая волна действовала на меня. А сейчас я действую на нее. Что я хочу, то она и будет делать. Куда я хочу, туда она и направится. Когда захочу, тогда и остановлю ее.

Все это время Другого Его трясло от страха. Я прекрасно понимал почему. Когда я в прошлый раз увидел излучатель в руках людей, в меня не стреляли. Обрабатывали Другую Ее. Но я реагировал так, словно стреляют в меня. Примерно так же чувствовал себя и он. Чтобы перестать бояться излучатель, нужно подержать его в руках и самому нажать на эту пресловутую кнопку.

Я выключил прибор и протянул его Другому Ему. Но тот лишь попятился от меня. Ладно, все это можно будет сделать и потом. А сейчас времени слишком мало. Нужно обеспечить себе безопасность.

Я положил излучатель, схватил первого человека под мышки и отволок его в закоулок коридора, где бы его никто не увидел. Когда я потащил второго, Другой Он понял, что я делаю, и стал мне помогать.

Я тащил человеческое тело по полу и думал о том, что когда-то так же тащили бесчувственного меня. Было что-то символичное в том, что зло теперь возвращается к тому, кто его первым сделал.

Я думал, что нам теперь предпринять. Оттягивать время было просто нельзя. Когда-нибудь эти люди очнутся. А если нет, то их найдут мертвыми и начнут выяснять, что произошло. И тогда Другого Его обработают по полной программе. Можно не сомневаться: он уже помнит, что такое излучатель, раз так сильно боится его. И люди сделают все возможное, чтобы стереть у него эту память.

Мне все может сойти с рук, так как никто моего номера не видел. Табличка на шее висит цифрами внутрь. Даже если эти трое запомнили меня в лицо, они не смогут меня узнать. Для людей все рабы одинаковы.

Если только они не решат обработать для профилактики всех, что было бы очень логично.

В общем, у нас никак бы не получилось спокойно вернуться к работе и сделать вид, что ничего не произошло. Надо было сейчас делать то, что я готовил около восьмидесяти дней. Восстание рабов.

Я вынашивал эти планы так долго. А когда настала пора действовать, то понял, насколько они неосуществимы.

Правда, у меня сейчас был сообщник и оружие. И еще элемент внезапности: никто из людей не ожидает, что рабы могут думать и делать что-то сами.

Итак, здесь надо перекрыть кислород. В корпусе есть две воздухоносные установки в разных концах коридора, которые нужно будет сломать. Но самое главное – это разгерметизировать выход.

Для всего этого мне понадобится машина, так как время очень дорого. Я бегаю не так быстро, как едет хороший грузовик. Элемент внезапности – это мое оружие, нельзя им пренебрегать.

Мой рабочий день был закончен, и моя машина стояла в гараже. Надо было вернуться за ней. Так что сейчас надо бежать в гаражи.

Недалеко от них находится элекростанция. Я знал так же, что человеческая цивилизация не может жить без электричества. На нем у них построено все, начиная от освещения и заканчивая компьютерами. Толстяк рассказывал как-то своей девушке о коротком замыкании. Тогда я и понял, что если электричество выйдет из-под контроля, оно может убить, а приборы перестанут работать. И это все равно, как перекрыть им воздух. Так что именно с этого и надо будет начать, чтобы потом к этому не возвращаться. Элемент внезапности будет еще лучше. Все погрузится в темноту, а у моего грузовика будут светиться фары. Все преимущества будут на моей стороне.

Я хотел взять с собой излучатель на всякий случай. Но я понимал, что раб с излучателем должен выглядеть очень подозрительно. Это просто две несовместимые вещи, как вода поблизости от силового кабеля.

В этих маленьких коридорчиках, в которых мы находились сейчас с Другим Ним, людей не было. Но стоит мне выйти в основной коридор, как я встречу людей. Я просто не смогу их не встретить. Так что бежать в гараж надо без излучателя. И надо оставить оружие Другому Ему.

Теперь надо было каким-то образом сообщить ему об этом. Сделать это без рта и без привычки общаться было сложно.

Я поднял с пола излучатель. Другой Он уже не так боялся его, как раньше. Вздрогнул и попятился, но к стене уже больше не прилипал. Я протянул ему излучатель. Он не взял. Я молча взял его руку и вложил ему в нее излучатель.

Другой Он задергался. Я заставлял его держать излучатель в руках. Через некоторое время он перестал дергаться и посмотрел на него. Я понемногу ослабил хватку. Излучатель чуть не вылетел у него из рук.

Я действовал примерно так же, как с Ним, когда давал ему крышку от бутылки. Но Другой Он соображал больше, чем Он. И вскоре он уже держал излучатель в руках.

Жаль, что я не мог говорить, приходилось все доносить телепатически. Но я так сильно хотел, чтобы он понял, что не понять было просто невозможно.

Я не сомневался, что Другой Он сделает все, что от него требовалось. Возможно, у него меньше памяти, чем у меня. Может, он даже не догадывается, что именно и зачем я сказал ему сделать. Но он послушался меня, так как видел, что я могу что-то сделать. Я спас его от обработки. Наверное, за всю историю нашего рабства подобного случая не было.

Я знаками показал ему, чтобы он оставался здесь. Я же должен сбегать в гараж и взять оттуда свою машину. Я думал, что это будет сделать довольно легко. Я всегда имел доступ в гараж. И в принципе, я мог приходить туда в любое время. Правда, это касалось только рабочего времени. И если меня встретит кто-нибудь из людей, он будет очень удивлен, почему я прибежал сюда, а не пошел к себе домой.

Но делать нечего. Вечно прятаться здесь тоже смысла не было.

Я побежал в одну сторону, Другой Он остался в боковом коридорчике. Я оглянулся на него и вдруг подумал, что, возможно, не увижу его больше никогда. И даже не узнаю его номер.

Возможно, я также не увижу и не узнаю больше себя.