Текст книги "Герой должен умереть"

Глава 8

Я шла по бесконечно длинному коридору. По обеим сторонам возвышались огромные деревянные стеллажи, которые буквально ломились от книг. Тысячи, десятки тысяч томов, древних и новых, громадных и не толще тетрадки, в дорогом кожаном переплете с золотым тиснением и в простенькой картонной обложке… Книги покрывала пыль, и тенета пыльной паутины тянулись от полки к полке от корешка к корешку. Бросались в глаза названия, написанные на самых разных языках – я сумела разобрать французский, русский, латынь. Но на многих корешках значились символы, о смысле которых нельзя было и догадываться. С высоченного потолка свешивались хрустальные люстры, но свет был тусклым все из-за той же пыли, покрывавшей подвески и абажуры.

Я шла вперед, минуя эту воистину бесценную сокровищницу. Далеко-далеко впереди мерцал светлый прямоугольник. Через несколько десятков шагов я догадалась, что это – наполовину открытая дверь.

Шуршала под босыми ногами теплая пыль, перекатывалась комьями по дощатому полу. Сухой воздух неприятно шершавил кожу, пахло старой бумагой, клеем и немного – пихтовым маслом.

Из дверного проема лился прохладный, сиренево-желтый свет, и доносились негромкие размеренные голоса. Я переступила невысокий порог уверенно, как будто уже не раз бывала в этом незнакомом месте.

Посередине просторной комнаты стоял большой круглый стол. По стенам были развешаны географические карты разной формы и степени истрепанности. В дальнем углу приютился глобус. На полу небрежно лежало несколько открытых книг. Половину одной из стен занимали высокие двери, изукрашенные резьбой.

За столом сидели четверо. Молодой курносый юноша в алой повязке на встрепанных кудрях, в белой рубашке с щегольски распахнутым воротом. Женщина лет сорока, с тонким металлическим обручем на лбу и утомленными, в фиолетовых кругах, глазами. И пожилой мужчина с седыми, тщательно прилизанными волосами, в потертой одежде, похожей на мундир с золотым шитьем. Четвертым был карлик гротескного вида, напоминающий ожившую карикатуру, с крючковатым носом и серьгами в отвисших мочках ушей.

Едва я вошла, юноша оживился, побарабанил пальцами по столешнице и приглушенно воскликнул:

– Пришла!..

Женщина вскинула глаза и быстро оглядела меня, я заметила, что в руках она неспешно разминает комок коричневой глины. Седовласый откинулся на высокую спинку стула, чуть прищурился и сказал:

– Здравствуй, Теринга.

Я подошла ближе. Деревянная столешница была сплошь покрыта прихотливой резьбой и раскрашена, в основном, натуральными природными цветами. Деревья сплетались и переходили в облака, над облаками возвышались замки, от башен которых тянулись хвосты изящных птиц, птицы держали в клювах ветви с листьями и огромными соцветиями, из которых рождались длинноволосые девушки… Прослеживая причудливое переплетение узоров, я остановилась взглядом на пальцах женщины, которые уже довели глину до нужной консистенции и теперь придавали ей форму. Она лепила из глины фигуру человека, с изумительной ловкостью выглаживая точные очертания.

Черноволосый юноша встал, подошел ко мне и с полупоклоном поднес к губам мою ладонь. На ногах у него оказались высокие, начищенные до блеска ботфорты.

– Наконец-то, Теринга. Невероятно рад познакомиться с тобой.

– Я не знаю вас, – я высвободила свою руку и взглянула на седовласого, инстинктивно угадав в нем главного.

– Зато мы знаем тебя, – медленно проговорил мужчина. – Тебя и твой мир.

У него были потрясающие глаза, с темной радужкой и серебристыми завихрениями на месте зрачков, вращающимися как на психоделической картинке. У меня закружилась голова, и я заставила себя отвести взгляд в сторону.

– Добро пожаловать в обитель Демиурга, Теринга, – сладко сказал юноша. – Право, немногие достойны входить в самое сердце творения и разрушения миров.

Он галантно взял меня под локоть бледной ладонью, перевитой серебряными цепочками и сделал пригласительный жест к столу.

Я села рядом с женщиной, которая была полностью поглощена работой. Сейчас она ногтями намечала мельчайшие черты лица на глиняной фигурке.

– Твой мир великолепен, Теринга, – сказал седовласый. – Среди тысяч других миров он сверкает, как бриллиант в груде речной гальки.

– Скорее, как янтарное ожерелье под солнцем на фоне серых лоскутов, – подхватил юноша. Улыбка червяком искривила его губы.

Хотя, если уж кого тут и сравнивать с червяком, так это крючковатый нос молчавшего карлика, который так и болтался над столом.

– О, как это чудесно! – вдохновенно продолжал юноша. – Как чудесно творить миры, единым порывом вдыхать жизнь в героев, создавать целые города одной лишь мыслью, лететь на волне вдохновения!..

Я скептически посмотрела на кудрявого мечтателя. Он вообще понимает, о чем говорит? Ага, «одной мыслью», куда там. А также проливать над бумагой пот пополам со слезами, не спать ночами, до крови кусать пальцы, прорабатывая нужный тебе образ. Сутками биться над характером героя, сходить с ума и буквально взрывать мозг в попытке выстроить более-менее реалистичные причинно-следственные связи. Состояние после законченного эпизода бывает похуже состояния после нескольких часов вскапывания грядок под палящим солнцем – я знаю, о чем говорю, все пробовала. Ощущение, как будто из тебя выпили все эмоции, выкрутили, как мокрое белье, и теперь нужно где-то брать свежую подпитку. А самая прелесть – завершение книги. После своего первого романа я отходила без малого год, прежде чем смогла снова писать что-то адекватное.

Да, все эти мытарства ничего не стоят по сравнению с тем неоценимым, неповторимым чувством, которое дарит только творчество. Но называть авторский труд одной лишь «волной вдохновения»…

Я заметила, что седовласый смотрит на юношу тоже слегка недоверчиво. Впрочем, до взаимоотношений сущностей из моего сна – а я помнила, что это только сон – мне дела не было. Гораздо интереснее выяснить, что меня сюда привело.

– Мы заметили тебя давно, – впервые заговорила женщина, не отрываясь от своей работы. – Давно мы не встречали столь талантливых авторов.

Юноша дернулся, но заговорил все так же любезно:

– Господин Демиург, – седовласый при этих словах чуть склонил голову. – Выбрал тебя из многих сотен достойнейших. Позволь также представить госпожу Гермию, Создателя основ, – женщина чуть улыбнулась, сосредоточенная на работе с волосами фигурки. – И, ваш покорный слуга, Амгалан… Разрушитель.

Он замолк, а я вопросительно взглянула на карлика.

– Ну, про меня, как всегда, забыли! – визгливо воскликнул тот. – Книжный Червь! Маленький, но о-очень нужный! – карлик вскочил на стул и картинно раскланялся.

– Уйди прочь, – с едва заметной гадливостью сказал Амгалан.

– Э, нет! – Книжный Червь погрозил юноше костлявым пальцем. – Уйду, когда отдашь мне мое! А до тех пор – терпи… мэтр!

В последнем слове карлик и не попытался скрыть насмешку. А мне чудилось в нем что-то очень знакомое, только я не могла понять, что именно…

– Давайте к делу, – Демиург сцепил перед собой кончики пальцев.

– Да, – Амгалан встал и подал мне руку. Я увидела, что пальцы у него стерты до крови. – Теринга, позволь кое-что тебе показать.

Я поднялась, и тут карлик подпрыгнул совсем рядом со мной и взвизгнул:

– Ну а я, пожалуй, полечу! Дела!..

И вдруг мне в ухо прошептал голос, который я уже точно слышала:

– Герои тоже хотят жить…

Щелк! Я вздрогнула. Книжный Червь исчез.

Амгалан подвел меня к огромным, от пола до потолка дверям, толкнул их, и мы вошли в громадную залу. Я ахнула.

В воздухе медленно плавали разноцветные планеты, большие и маленькие, со спутниками, окольцованные астероидами и окутанные газовыми облаками. Меж ними проносились метеориты, иногда они попадали в тело планеты, и возникал столб из дыма. По замысловатой спирали летели, обгоняя одна другую, две кометы, по стенам рассыпались миллионы холодных игольчатых звезд, а под самым потолком сияло яркое солнце.

Амгалан любовался вместе со мной, а затем чуть склонился к моему уху и прошептал.

– Невероятно, правда? Когда я увидел это впервые, долго не мог поверить. Но ты привыкнешь.

Все планеты были связаны меж собой тончайшими серебристыми нитями, которые переплетались, скручивались в разные фигуры, и, в целом, представляли собой паутину с планетами в местах пересечения нитей.

– Это модель нашего участка реальности, – сказал Амгалан. – Каждый мир имеет собственное место, каждому отведено свое время. А теперь – взгляни внимательнее…

Чем больше я разглядывала, тем яснее видела, что хаотично разбросанные, на первый взгляд, планеты, на самом деле образуют стройную и красивую систему, подобно снежинке. А в центре – там, куда указывал Амгалан – я увидела маленькую планету, абсолютно неприметную и серенькую среди других, ярких, пышных и сверкающих.

Вокруг планеты вращался, подобно спутнику, сверкающий алый шар с черными прожилками.

– Твой мир, Теринга. Центральный мир, жемчужина, алмаз системы. Все остальные – лишь его оправа. Если создать то, что ему предназначено – и оживет вся реальность, потоки силы устремятся к другим планетам, – Амгалан указал на нити серебряной паутины. – И это будут величайшие миры во Вселенной.

– Сейчас Мир Двух Солнц находится во сне, – Демиург незаметно подошел к нам, и его демонические глаза сверлили серый шар. – Еще нет ничего, что могло бы сделать его королем миров. Но есть ты, Теринга – и тебе под силу превратить серый камень в сияющее золото. Истинному творцу под силу то, на что неспособны мелкие божества, что сочиняют истории, запершись в тесных клетках.

У меня кружилась голова от раскинувшейся передо мной роскоши. Казалось, сделаю шаг – и полечу туда, в саму вселенную, над людьми, над планетами, над законами бытия. Свободная творить, создавать, управлять, одарять…

– Желаешь ли ты, Теринга, создавать миры из небытия? – говорил Демиург, и мне хотелось кричать: «Да! Желаю!»

– Хочешь ли ты писать в доме своей мечты, любоваться вечерами на закаты и плести серебряную паутину, вечное переплетение миров и судеб?

«Хочу! Больше всего на свете хочу!»

О, как я мечтала всю жизнь вырваться из толпы безликих людей, из системы своего мира, из навязанных отношений, удушающих городов, из фальшивых ценностей! Как мне хотелось встать чуть выше, заглянуть чуть дальше, узнать чуть больше! Как мне хотелось творить и кричать на весь мир о том, что я узнала, что мне открылось!

Как я гордилась, что у меня есть то, чего нет у других – мое истинное богатство, мои драгоценные миры…

Но вокруг моего мира кружился алый шар, как коршун, который примеривается к беззащитной дичи.

– Этот мир будет прекрасен! – воскликнула я. – Нужно только уничтожить проклятое Солнце!..

Я вскинула руку, как будто хотела схватить его и раздавить в пальцах, как жука. Но Амгалан с мягким смехом отвел мою руку.

– О, нет. Алое Солнце – истинное благо для мира. Я долго бился над его созданием – и вот оно во всей красе, моя гордость, величественное и страшное. Вскоре оно сожжет землю дотла – и перед нами откроется истинный простор для творчества.

– Что?.. – я надеялась, что не так поняла.

– Этот мир изжил себя, – сказал Демиург. – Он слишком прост, слишком обычен, там живут абсолютно безликие люди. Мы просмотрели все варианты его развития – он скучен и сер, не отличится ни единым свершением, которое окажет влияние на вселенную. Право, не знаю, как допустили мы включение такого мира в центр нашей реальности…

Я слушала и медленно закипала от ярости. Это они про мой мир – скучен и сер, не желаете ли!

– Но тут Амгалан проявил изобретательность, – продолжал Демиург, а юноша скромно улыбнулся. – Он описал поистине великолепный мир, который можно создать на руинах старого. Но Амгалан – Разрушитель, который может блестяще уничтожать миры…

– Блестяще? – перебила я Демиурга и круто развернулась к юноше. – Я припоминаю только, какой блестящий выстрел сделал герой в сердце Солнца!

– Тем не менее, Солнце живет до сих пор, – мягко напомнил Демиург, и я гневно взглянула на него. – Амгалана не так легко победить. Но нам нужен Создатель, умеющий сотворить истинное золото из голого камня, в который скоро обратится старый мир.

– Это мы посмотрим! – процедила я сквозь зубы.

– Ну, ну, Теринга, – Амгалан чуть развел руки. – Подумай, как следует. Разве не ты была готова убить своего героя ради идеи, что пришла тебе в голову? А героя оживить невозможно. Я же предлагаю иное – уничтожить старый мир во имя возрождения нового, стократ лучше и прекрасней. Столько лет я пишу, – он поднял ладонь, сплошь покрытую кровившими мозолями. – Пишу целыми днями, чтобы Солнце горело. Мы в шаге от победы, и в твоих руках возможность создания прекраснейшей из реальностей…

– Ты станешь повелительницей миров, – подхватил Демиург. – У тебя настоящий талант. Однажды ты можешь стать истинным Создателем и научиться творить миры из небытия… Разве не этого ты всегда хотела? Хватит переписывать сотый раз истории, что происходят в разных реальностях. Начти творить собственные истории, стань истинной матерью героев. Если ты позволишь уничтожить Солнце – так и останешься посредственным автором, таким же, как миллионы других, и никогда не узнаешь силы своего дара. Истинный подвиг – не убить Солнце, но удержать героя от подвига…

Так вот оно что! Я не удержалась от улыбки:

– Вы боитесь его. Боитесь, что Джер помешает вам. И не можете с ним справиться.

Зря он вспомнил моего героя! Признаюсь, сладкие слова, что лились мне в уши, в какой-то степени, очаровывали. То, что предлагал Демиург, было и вправду заманчивым – еще некоторое время назад я бы всерьез задумалась над концовкой романа – не дать герою спасти мир, найти гибель на пути… И повернуть историю в совершенно неожиданную сторону, одним махом написать абсолютно непредсказуемую, потрясающую концовку. Которая станет только началом…

Возрождение нового мира из руин старого! Мира, равных которому не будет ни в одной реальности! Создание прекрасного из обыденного – отличная идея! А потом – сколько работы будет с новым миром, с самого начала, с нуля. Мир Двух Солнц и его герои открылся мне уже в разгаре жизни, я не могла повлиять ни на что, кроме основного сюжета. А в новом мире я сама буду началом, творцом, изначальной силой!..

Да, признаюсь, такие мысли проносились в голове… До того момента, как Демиург упомянул о Герое.

Я мгновенно почувствовала, как меня захлестывает конструктивная ярость. Хватит стоять тут и терять время на разговоры! Я развернулась и пошла прочь.

Гермия за столом закончила работать над фигуркой, и теперь любовалась своим творением, изображавшим молодого человека с красивыми чертами лица и стройной фигурой. Глиняное изваяние ожило, закачалось на неверных ногах, чуть повернулась набок голова. Вот человечек неуверенно сделал шаг, другой, упал на четвереньки. Женщина недовольно нахмурилась, протянула руку…

И смяла живую фигурку обратно, в бесформенный комок.

Я вскрикнула.

Гермия обернулась ко мне.

– Так бывает, Теринга, – сказала она, устало потирая переносицу. – Неудавшийся герой обращается в ничто, дабы из его плоти произошел другой, лучше и сильнее. Герой должен умереть, чтобы уступить дорогу более достойным. Мир должен умереть, чтобы освободить место для новой жизни.

– Герой должен умереть, Теринга, – Демиург оказался прямо передо мной, и невозможно было отвести взгляд от его демонических глаз.

– Нет… – прошептала я.

– Убей Джера Стрелка, Теринга, – говорил Демиург. – Или этот мир обречен. Не дай уничтожить Солнце – и мир переродится, и станет прекрасным, и даст начало новым историям. Пусть Алое Солнце сожжет землю, и погибнут нынешние ее обитатели. Но из солнечного огня родятся другие. Золотые и алые змеи спустятся по багровым лучам, и от них произойдет народ, прекрасный и удивительный, люди-змеи с огненной кровью в жилах, и от них пойдет начало новой жизни. Пройдет время, и Алое Солнце начнет угасать, снова заструятся реки и зазеленеют берега. Из земли родятся новые племена, в водах зародится жизнь, и выйдут зеленобородые водяные, нимфы и русалки станут плясать в лесах. И будет новый мир, будут войны и королевства, и новые герои и новые победы… Убей Джера Стрелка.

– Нет! – выкрикнула я.

И тут я увидела, что из рук Амгалана выползают алые змеи с золотым отливом и с тихим шипением направляются в мою сторону.

«Убей Джжшшшера Сссстрелка…»

Я попятилась, развернулась и бросилась прочь по коридору, мимо стеллажей, полок, шкафов, мимо бесчисленных книг, миров, героев. Змеи скользили за мной, небыстро, но неотступно. Не сбавляя шагу, я задела ногой один хлипкий стеллаж, грохот и пыль поднялись за спиной, но через несколько секунд я снова услышала шелест гибких тел по рассыпающимся страницам.

Не будет моему миру придуманной судьбы!

Не хочу я повелевать огненными змеями и возводить ненужные королевства!

Не пропущу!

Отстою свой мир таким, каким он должен быть – с простыми людьми и справедливыми героями!

Не будет…

Ноги отяжелели, я начала падать в какую-то липкую мглу. Рот залепило вязкой массой, стало тяжело дышать. Я почувствовала, как по щиколоткам проскальзывает холодная чешуя, забилась, изо всех сил стараясь закричать, побежать…

«Нет!!!»

– Тэри… Тэри, черт подери!

– Нет!!!

Я подскочила, разбросав траву во все стороны, и вцепилась ногтями в собственные щеки. Колотила дрожь, на коже я все еще ощущала змеиный холод, а на каменных стенах пещеры, которые я окидывала бешеным взглядом, чудились бесконечные ряды книг.

Кое-как удалось отдышаться и успокоить стук сердца. В углу заворчал Мангу, разбуженный моим криком. Уютно догорал забытый светильник.

Мародер тер лицо с недовольным видом разбуженного человека. Удостоверившись, что мне ничего не грозит, он снова растянулся на соломе, и через пару минут послышалось его мерное дыхание.

Но мне было совсем не до отдыха. Я прокручивала в голове все увиденное, и чем дальше, тем отчетливей понимала, что это был отнюдь не обычный ночной кошмар.

Некоторое время я еще пыталась снова уснуть и успокоить себя в духе «утро вечера мудренее». Точнее, здесь наоборот… Куда там! Вскоре я приподнялась на локте и тихо позвала:

– Бьерг…

Мародер, привыкший к чуткому сну, открыл глаза мгновенно.

– Тэри?

Я села.

– Бьерг, мне нужно с тобой поговорить.

– Хорошо, – он зевнул. – Только вечером, пожалуйста.

– Нет, прошу тебя. Выслушай меня сейчас, или я до вечера сойду с ума.

– Да что с тобой? – мародер окинул меня усталым взглядом, в котором, впрочем, было заметно любопытство.

– Выслушай, – повторила я. – А потом решай сам, что со мной.

Я рассказывала с самого начала, с того момента, когда мне в голову пришла идея написать роман о мире Двух Солнц. Бьерг слушал спокойно, не перебивая и не уточняя. Разжег светильник, достал из мешка моток нитей и принялся неспешно плести. Только когда я описывала, как Джер уничтожал мою работу, мародер поднял голову и внимательно посмотрел на меня.

Наконец, я рассказала сегодняшний сон и умолкла, внутренне готовая к тому, что Бьерг сейчас поднимет меня на смех и посоветует показаться целительнице.

Но мародер вытянул две нити, отложил плетение в сторону и поинтересовался:

– Что же ты думаешь делать дальше?

Я онемела. Конечно, ждать, что он бросится в ноги сошедшей с небес богине, было глупо. Но должны же быть хоть какие-то эмоции – недоверие, удивление?

– То есть?

– Ты хочешь найти Джера, от которого зависит дальнейшая судьба земли, – неторопливо рассуждал Бьерг. – Ты уже решила, оставишь его в живых или нет?

Он говорил так спокойно и обыденно, словно речь шла о завтрашнем ужине.

– Бьерг, ты мне веришь? – осторожно спросила я.

Мародер пожал плечами:

– Вполне.

В голове внезапно стало пусто. Я не знала, что ответить, очень захотелось спать. Рассказав правду, я почувствовала себя так, словно сбросила с плеч два тяжелых мешка. Бьерг заметил мою растерянность и вдруг улыбнулся от души:

– Видела бы ты сейчас себя со стороны! – мародер улегся на соломе поудобней. – Давай спать Тэри-Теринга, поговорим вечером. И задуй светильник. Надеюсь, я не слишком оскорбил богиню этой просьбой?

Я тихо рассмеялась и уткнулась лицом в жесткую траву. Мне давно не было так легко на душе.

Мародер действительно поверил мне. Ночью мы уже всерьез разговаривали, сидя под шатром из мясистых листьев. Когда я еще раз уточнила, не считает ли он меня сумасшедшей, Бьерг отметил:

– Подобную чепуху выдумать довольно сложно, да и незачем. Я немного удивлен, но и ждал чего-то подобного. Понимаешь, Тэри, я достаточно блуждал по пустоши, чтобы научиться читать знаки.

– Знаки?

– Когда Мангу нашел тебя, ты лежала лицом к западу – сразу видно, что бежала с востока и потеряла силы, – начал перечислять мародер, а Мангу ластился к нему, терся блестящим лбом о руку. – На много ночей к востоку нет ничего кроме пустынь, прийти было неоткуда. В такой одежде, да еще и босиком ты и одного перехода не смогла бы выдержать, а утверждаешь, что идешь уже несколько месяцев – именно столько пришлось бы идти от Ласточек. Твоя кожа слишком светлая для странницы, а руки не знают тяжелой работы.

Я возмущенно вскинула глаза, а Бьерг продолжал:

– Ты предлагаешь искать на земле растения, которые давно нельзя найти даже на западе. Имеешь весьма слабое представление о поселениях – ты же ходила за мной лисьим хвостом, едва мы вошли в пещеры, и все пыталась выведать в разговоре о мелочах, которые известны каждому ребенку. В твоей речи слышатся незнакомые слова.

Кстати, откуда мне известен здешний язык? Я не задумывалась над этим вопросом – говорила себе и говорила. Наверное, достаточно логично, если автор говорит на одном языке со своими героями.

– Бьерг, а ты меня не боишься? – сказала, как в ледяную воду прыгнула, аж дыхание перехватило.

Он смерил меня взглядом, и мне тут же захотелось обратиться песчаной змеей и уползти с глаз долой.

– Нет. Знаешь, Тэри, у меня не слишком хорошие отношения с богами. Скажу больше – мало кто под Двумя Солнцами их почитает. Разве достойны почтения те, кто обрекает на медленную гибель нашу землю? Кто жарит людей заживо, как рыбу на раскаленных камнях? Как ты думаешь?

– Я не виновата, – прошептала я растерянно. – Это не я.

Как школьница, с которой директор спрашивает за разбитое окно! Да что же это такое?!

– Не я выдумала Алое Солнце, Бьерг, – я твердо посмотрела мародеру в глаза. – Я всеми силами направляла Джера на битву и шла с ним, преодолевая опасности. Да что ты смеешься?!

– Ничего, Тэри. Просто представил, как ты «преодолеваешь опасности», устроившись в уютной пещере.

– Не в пещере, а в доме!

– Да какая разница?

Чтоб ему пусто было! Развелось героев, один другого умнее! Но он прав, зачем бояться богов, которые творят такое с миром? Что можно сотворить еще хуже? Таких богов можно только ненавидеть. Народ мира Двух Солнц слишком гордый и сильный, чтобы пресмыкаться в страхе веками. Они выжили, они продолжают плодить потомство, они создали новую общественную систему, подстроились под природу, нашли новую нишу для жизни – в ущельях, в скалах, под землей, среди колючих пустынных растений. Они выжили и победили этим богов наславших ад на их землю.

– Джер любит меня, – упрямо произнесла я, и к горлу подкатил комок.

– Мои поздравления. Я тебе вот что скажу, Тэри – богиня ты там или нет, пустыня тебя едва не убила, и ты была бессильна против нее. И, если не подберешь себе хотя бы приличную одежду и оружие, не научишься добывать еду – убьет при первом же случае, и плевать ей, кто ты. Конечно, если ты и вправду собираешься идти через пустоши на поиски сказочного стрелка.

Я много думала над этим. Но здесь, с жесткой системой распределения ресурсов, было сложно что-то получить. Плетением циновок и разбором трав я отрабатывала крышу над головой да еду. Работать приходилось почти все время, что я не ела и не спала, с отдыхом перед рассветом в несколько часов. Чтобы выменять нужные вещи, требуются средства. А я просто физически не могла выдать что-то сверх дневной нормы.

– Чем я еще могу быть полезна? Я могу плести, немного леплю из глины. Могу писать…

Кстати говоря, на Бьерга мои вдохновенные рассказы о том, как я писала роман, не произвели ровным счетом никакого впечатления. Дело в том, что в западной части мира Двух Солнц письменность находилась на зачаточной ступени развития. Торговые связи держались на натуральном обмене. Товарно-денежные отношения только зарождались, и лишь в селениях, где они были более-менее развиты, люди начинали пользоваться глиняными дощечками или узелковым письмом. В абсолютном же большинстве селений пользовались устной речью и, чтобы запечатлеть важные события, рисовали или выбивали на камнях изображения.

Я пыталась разложить по полочкам смысл письма, даже написала имя мародера палкой на земле. Но Бьерг, хоть и производил впечатление человека неглупого, в вопросе грамотности оказался абсолютно непроходим. Посмотрел на мои закорючки, равнодушно пожал плечами и вернулся к работе. Джер и тот оказался сообразительнее, сразу дошло, что уничтожить надо! Впрочем, в его Травниках как раз начинала развиваться торговля…

– Я собираюсь в пустыню на рассвете, – сказал Бьерг, снял петли с рогатин и проверил веревку на прочность. – Единственное ремесло, которому я могу научить – мое собственное. Помощник мне не помешает.

– Обыскивать трупы?! – вырвалось у меня, и я запоздало прикусила язык.

Но Бьерга мой возглас только развеселил.

– Так страшно? Погибшее поселение не очень далеко, и мародеры там давно пасутся. Если его не разграбили окончательно, там еще достаточно поживы. Тебе нужна пара связок монет, чтобы обменять на одежду и заиметь хоть какой-то кусок бронзы под рукой.

Мангу довольно зевнул, продемонстрировав огромные клыки.

И тут меня осенила идея, гениальная в своей простоте. Богиня я тут, в конце концов, или нет?!

В карманах одежды у меня всегда лежали блокноты и карандаши на всякий случай. Желание срочно записать новую идею или словесный оборот накрывало внезапно и везде – от кафе до прогулочной байдарки. И нет ничего обиднее, когда ты не успеваешь записать мысль сразу, а потом за рабочим столом тщетно пытаешься вспомнить те летящие конструкции, что сами собой возникали в голове. Не записанная вовремя мысль или улетает безвозвратно, или же облекается в такие корявые слова, что и перечитывать стыдно.

Вот и в кармане моих домашних льняных брюк, даром что истрепанных за последние дни, лежал простой блокнотик в десять листков и обломанный карандашик.

Если я пишу роман об этом мире, что мне мешает продолжить его прямо сейчас? Вывести Джера на нужную тропу, направить выстрел…

Только не стоит сходу рисковать и браться за глобальные дела. Для начала нужно потренироваться на чем-то менее существенном, и посмотреть, что выйдет.

Я огляделась в поисках вдохновения. Бьерг ловко орудует рогатинами, свивая толстую веревку. Мангу совершенно по-кошачьи играет лапой, выкапывает когтями насекомых. Колыхаются от легкого ветерка толстые листья, светят звезды…

Ну, о звездах не будем, но нужно что-то из ряда вон выходящее.

Я глубоко вдохнула и застрочила:

«И тут Бьерг мародер подошел к Теринге, преклонил колено и поцеловал ее руку. «Богиня – сказал он. – Отныне моя жизнь принадлежит тебе»

Поставила многоточие и стала ждать.

Бьерг мародер ухом не повел в мою сторону, знай сплетал себе нити, иногда встряхивал головой, прогоняя ночных насекомых.

Минут через десять я уверилась – он не то, что на колени падать, он вообще о моем существовании думать забыл.

Но надежды я не потеряла – ну должно же быть рациональное зерно в этой идее! Возьмем что-нибудь помельче:

«У ног Теринги закопошилась любопытная песчанка…»

Я взвизгнула от неожиданности и радости. Прямо у носков моих мокасин появилась востроносая мордочка мышки-песчанки.

– Сработало! – взволнованно прошептала я.

Карандаш забегал по бумаге:

«Мышь пробежала по ноге Теринги, ткнулась носом в карман в поисках зерна. Не найдя поживы, отбежала в тень репейника и принялась умываться»

– Давай, маленькая… – тихо ободрила я зверька и чуть вытянула ногу.

Песчанка внимательно осмотрела меня черными глазками-бусинками, затем развернулась ко мне длинным хвостом и медленно направилась прочь.

– Стой! – отчаянным шепотом воскликнула я. – Куда?!

Хлоп! Тяжелая лапа ягуара впечатала мышку в песок. Мангу ткнулся носом в добычу, послышался хруст, и вот уже зверь облизывается от удовольствия.

Я разочарованно всхлипнула. Бьерг с недоумением глянул в мою сторону.

– Он… – я, чуть не плача, махнула рукой в сторону ягуара. – Он мышку съел…

Мародер поднял брови.

– Ужасно. Мангу, как ты мог?..

Мне захотелось швырнуть в мародера блокнотом. Мангу, наверное, понял мое настроение и заворчал. Я спрятала письменные принадлежности в карман и безнадежно уткнулась в колени подбородком.

– Знаешь, а для богини ты довольно забавна, – сказал Бьерг.

– А для одинокого путника ты слишком разговорчив, – огрызнулась я.

А чего я хотела? Отделаться прогулкой по обочине пустыни, вооружившись карандашиком? Да что там, я до сих пор где-то в глубине души надеялась, что смогу избежать прямого столкновения с реалиями этого страшного мира.

Мое ремесло – писать! Не сражаться, не убивать, не голодать – а писать об этом!

Правда, сейчас в голове не укладывалось, как я могла писать о том, чего никогда не испытывала по-настоящему.