Текст книги "Королева и лекарь"

Глава 2

В этих словах не было никакого смысла. Кель вылечил тело женщины, но над разумом ее он был не властен.

Немного отодвинувшись, он присел перед ней на корточки.

– Ты… в порядке?

Ему хотелось спросить, цела ли она – исцелена ли, – но он опасался привлекать излишнее внимание к тому, что сделал. Людей обычно пугал его дар. Да что там, он пугал его самого. Женщина начала осторожно приподниматься, и Кель с готовностью протянул руку, чтобы ей помочь. Она не приняла ладонь, но помедлила, молчаливо прислушиваясь к собственному телу. Кель понял, что если он сейчас же не встанет, то уже не разогнется. Он столько времени провел на коленях, и мышцы задеревенели, а бедра нещадно ныли. Голова была пустой и легкой, она словно была отделена от остального тела и парила над ним невесомым облаком, в котором, затуманенные усталостью, вяло перекатывались мысли.

У Келя задрожали пальцы, и он заставил себя выпрямить сведенные судорогой ноги. После исцеления обычно он чувствовал себя обескровленным, испитым до дна, и он не хотел, чтобы кто-то из его людей – или эта женщина, глядевшая на него пустыми глазами, – узнали, какой ценой дается ему чудо. Им не полагалось знать. Подобные секреты примечаются, записываются и потом становятся звонкой монетой в мире враждующих родов и подковерных интриг. Его не любили, как его брата, он не вдохновлял людей на такую же преданность. Но его боялись, как покойного отца, и это его более чем устраивало. Женщина тоже поднялась, даже не посмотрев на кровь, по-прежнему обагрявшую то место, где она лежала. Она оказалась выше, чем Кель ожидал, стройная и длинноногая, так что ему не пришлось выворачивать шею, чтобы заглянуть ей в лицо. Взлохмаченные рыжие волосы были распущены и струились прядями до самых бедер. Тонкое платье, больше напоминавшее ночную сорочку, прилипло к коже там, где его покрывали пятна крови. При этом на ногах у нее были короткие кожаные сапожки, традиционные для жителей пустыни, – словно она покидала дом в спешке и предпочла скорее обуться, чем одеться.

– Как тебя зовут? – спросил Кель.

Она поколебалась, и он заранее приготовился услышать ложь. Лгущие женщины были для него не в новинку, и он не видел причин доверять именно этой.

– Меня называют Саша, – ответила она неохотно, и брови Келя взметнулись в удивлении.

В его краях это с трудом могло сойти за имя. Скорее уж за приказ корове или лошади пошевеливаться – вместе с ударом хворостиной или шлепком по заду. Он сам по нескольку раз в день шипел своему Луниану нечто подобное и теперь задумался, кто мог одарить бедную женщину такой кличкой.

– И где твой дом, Саша? – продолжил Кель, невольно поморщившись на последнем слове.

Она обернулась к скалам, которые маячили над ними в лунном свете – отвесные стены и хищно оскаленные зубцы.

– Я живу в Солеме, но он никогда не был мне домом.

В этом простом признании прозвучала искренняя скорбь, но Кель запретил себе сочувствовать незнакомке. Он не хотел вникать в ее беды. Он уже сделал для этой женщины все, что мог, а душевную боль его руки не исцеляли. Больше она ничего не сказала – просто продолжила вглядываться в скалы, словно ее жизнь действительно закончилась на этом самом месте и теперь она не знала, что будет дальше.

Наконец женщина сделала несколько шагов к обрыву, и Кель отступил в сторону, не спуская с нее глаз. В полудюжине метров у них над головами, зацепившись за торчавший из трещины куст, трепетала на ветру белая тряпка. Женщина – Саша – подошла к отвесной скале и решительно полезла наверх. Она успела вскарабкаться на добрый метр, прежде чем Кель очнулся и сообразил, что она намерена проползти по скале весь путь до куста.

– А ну слезай. Я не стану лечить тебя дважды.

Женщина на мгновение склонила голову, будто признавая его правоту, но не остановилась – только спешно преодолела оставшиеся метры и принялась выпутывать из ветвей светлую ткань, при этом цепляясь за стену лишь одной рукой и носками сапожек.

– Это мое, – объяснила она, слегка запыхавшись, когда предстала перед Келем вновь.

Затем аккуратно обернула тряпку вокруг пропитанных кровью волос и завязала концы на поясе. Женщина выглядела совершенно спокойной и собранной, и ее безмятежность заставила Келя насторожиться. Да, он исцелил ее тело, но физическое лечение не должно было затронуть память или изменить прошлый опыт. Она упала с обрыва, металась между жизнью и смертью, однако даже не подумала заплакать или задрожать. Ни вопросов, ни попыток понять или объяснить, что с ней произошло.

– Здесь есть поток в расщелине между скалами, – вдруг сказала женщина. – Я отведу к нему тебя и твоих людей.

– Откуда ты знаешь, что я не один? – удивился Кель.

– Я видела тебя, – повторила она слова, которые произнесла, едва открыв глаза, и Кель снова ощутил холодок в животе. Когда они ее нашли, она была без сознания.

Он пронзительно свистнул, давая сигнал отряду, и замер в ожидании, по-прежнему не отводя взгляд от этой странной женщины. Из темноты один за другим показались Джерик и остальные солдаты. При виде Саши они спотыкались и разражались бранью, один даже выронил копье.

– Эта женщина знает, где вода, – объявил Кель. – Заночуем здесь. Соберите всех и приведите моего коня.

– А Солем? – спросил Джерик. Он пришел в себя быстрее других, словно никогда и не сомневался в способностях капитана.

Услышав название деревни, женщина дернулась, будто ее хлестнули кнутом.

– Завтра, – ответил Кель, встретившись с ней глазами. – Мы поедем туда завтра, при свете дня.

* * *

Ночью Саша устроилась неподалеку от Келя, завернувшись в его плащ и подложив под голову отвоеванную у куста тряпку. Теперь Кель видел, что на самом деле та бледно-голубая, местами совершенно выбеленная солнцем. Когда он засыпал, Саша все еще сидела у огня, а ее простое синее платье сушилось рядом на земле. Затем она, видимо, отыскала его в темноте и легла сбоку – ближе к ногам, чем к лицу, но так, что он непременно споткнулся бы, случись ему подняться до рассвета. Кель не знал, как относиться к такой близости, и в итоге решил придерживаться очевидного: если он ее исцелил, она представляет для него ценность. А если она представляет для него ценность, рядом с ним ей будет безопаснее, чем где-либо еще.

В редеющих сумерках у Саши обнаружились медные веснушки – крохотные отражения пламенных волос. Там, где платье пропитала кровь, еще виднелись темные пятна, но сама она была сравнительно чистой. Избавленные от засохшей корки волосы так и сияли в солнечных лучах, которые наползали на равнину с востока и затем сталкивались с каменными стенами. Саша оказалась права насчет воды: бьющий из расщелины поток собирался в небольшое озерцо между двумя иззубренными скалами. Узкий каньон располагался всего в нескольких минутах ходьбы от того места, где они ее нашли. Саша дождалась, пока мужчины наполнят животы и фляги, опустилась на колени на берегу и как следует отмыла спутанные волосы и запачканную копотью кожу. Отстирать кровь с платья было труднее, так что Кель одолжил ей свой плащ и кусок мыла и вернулся к отряду, оставив для Саши местечко рядом с солдатами.

В глубине души он надеялся, что после этого она исчезнет, вернется в ту жизнь, которой едва не лишилась. Но чуда не произошло. Когда она пришла с озерца – закутанная в его плащ, с мокрым платьем и волосами, с которых капало, – Кель предложил ей еду и место в кругу. Айзек – солдат, обладающий даром извлекать огонь, – развел пламя, и некоторое время Саша молча жалась к костру, положив голову на колени. Остальные воины держались поодаль – недавнее воскрешение из мертвых явно вызывало у них смешанные чувства, – но косились на женщину так же часто, как и на командира.

В этих взглядах читались трепет, благоговение и немалый страх. Они знали, что он сделал, но до сих пор не могли в это поверить. Конечно, им случалось видеть, как он закрывал зияющие раны или сращивал кости, но также они видели и солдат, умерших у него на руках – ушедших прежде, чем он успел помочь, так что ему оставалось лишь отослать их останки семьям или захоронить на поле брани. Все эти люди участвовали в битве за Джеру, но очень немногие стали свидетелями его исключительной роли в ней. Все, что они знали, – еще недавно эта женщина лежала окровавленная и бездыханная, а теперь сидела рядом с ними, живая и совершенно невредимая.

Это благоговение заставляло Келя сжимать зубы и рявкать на каждого, кто пялился на него слишком долго. В голове перекатывалась тупая боль, костяшки пальцев онемели – так сильно он стискивал кулаки, пытаясь обуздать рвущийся наружу гнев. Он что-то съел – не чувствуя вкуса, просто для того, чтобы восполнить силы и запасы самообладания. Ни то ни другое не удалось, поэтому сразу после ужина он сбежал от костра и назойливого внимания солдат, еще и нарычав на Джерика, когда тот попытался за ним увязаться.

– Проследи, чтобы этой женщине дали все, что ей нужно, и не дали ничего лишнего. И оставь меня в покое.

– Слушаюсь, капитан, – кивнул Джерик и в кои-то веки убрался без возражений.

Кель бросил свою подстилку на землю, упал на нее, даже не сняв сапог, и немедленно провалился в сон – глубокий и темный, как глаза Саши.

Но вот наступило утро, и он смотрел на нее, гадая, окажутся ли ее глаза при свете дня такими темными, как ему запомнилось. Когда она их распахнула – резко, будто привыкла к кошмарам, – он увидел, что память его не подвела. Черный зрачок совершенно сливался с радужкой, и это вызывало у Келя странную тревогу. Он уже встречал людей с такой кожей – бледной, испещренной крапинками, точно воробьиное яйцо, – но никогда в сочетании с настолько черными глазами.

Саша потянулась и слегка поежилась, избавляясь от остатков сна. В следующую секунду она заметила, что Кель на нее смотрит – вернее, пялится, – и это его смутило. Он не привык испытывать неловкость – особенно в присутствии людей, которые ничего для него не значили, – а потому спешно встал, смахнул пыль с одежды и туго скатал лежанку, перевязав ее бечевой. Не прошло и секунды, как Саша тоже поднялась, встряхнула его плащ и протянула обратно владельцу. Кель забрал его без лишних слов. Солнце уже накаляло землю, обещая через считаные часы превратить равнину в пекло. Кель краем глаза наблюдал, как Саша обернула свою голубую тряпицу вокруг головы, словно капюшон, а длинные концы перекрестила под грудью и завязала на талии, чтобы не сдуло ветром.

– В Солеме царит болезнь, – пробормотала она, поразив его еще больше: голос ее, хрипловатый после сна, прозвучал неожиданно мягко. – В Солеме царит болезнь, а ты Целитель.

– Что за болезнь? – спросил он.

– Лихорадка. Бред. У самых юных и самых старых выпадают волосы. Дети не растут. Некоторых поражает уродство.

– Ты поэтому упала? Ты была больна?

– Нет, – покачала головой Саша, и Кель вдруг понял, что не знает, на какой вопрос она ответила. – Я не была больна, но моя хозяйка была.

– Твоя хозяйка?

– Я была… рабыней.

– Почему ты была рабыней?

Саша нахмурилась, и ее брови слегка изогнулись. Кель хотел узнать обстоятельства ее пленения, но она, похоже, его не поняла.

– А почему ты Целитель? – парировала она, словно целительство и рабство стояли для нее в одном ряду.

Кель фыркнул, задетый этим сравнением, но дальнейших объяснений так и не последовало. Вместо этого Саша кротко сложила руки и сделала пару неуверенных шагов в его сторону. Затем без предупреждения опустилась на колени, потупив глаза, и коснулась лбом земли всего в нескольких сантиметрах от его сапог. Волосы выбились из-под платка, окутав ее.

– Моя хозяйка мертва. Ты исцелил меня. Теперь я принадлежу тебе.

Кель схватил ее за тонкие запястья, рывком поставил на ноги и твердо покачал головой:

– Нет. Ничего подобного. Я исцелил тебя по собственной воле и не хочу платы.

– Я останусь с тобой.

– Нет! Не останешься.

Возглас Келя прозвучал не только грубо, но и чересчур громко, и он с недовольством заметил, что они привлекли внимание проснувшихся солдат. Один подавил смешок, и Кель метнул в него гневный взгляд. Мужчины тут же засуетились, торопясь заняться своими ботинками и лежанками.

Саша опустила голову, и ее лицо скрылось в капюшоне. Кель перевел дух, уверенный, что недоразумение разрешилось, и шагнул в сторону.

Она шагнула следом.

Вдвоем они вскарабкались к потоку между скалами. Саша бесшумно ступала по пятам – достаточно далеко, чтобы не вре́заться в Келя, если бы он неожиданно остановился, но достаточно близко, чтобы заставлять его кипеть от негодования. Его мочевой пузырь был полон, а вот терпение почти истощилось. Он отчаянно нуждался в уединении. Словно поняв это, Саша внезапно отстала, задержавшись за каменным выступом, – и он наконец улучил минуту покоя, прежде чем она вновь присоединилась к нему у водопада.

Кель почистил зубы, сполоснул лицо, руки и шею и ножом соскоблил щетину с щек, огрызнувшись на Сашу, когда та предложила помочь. Затем он протянул ей мыло и свой зубной порошок. Женщина смиренно поблагодарила его, быстро закончила с умыванием и, собрав волосы в длинную косу, опять укрыла голову платком.

– Ты поедешь в Солем? – спросила она, когда они возвращались к отряду и лошадям.

– За этим мы здесь.

– Вы приехали… ради Солема? Вы же гвардия короля. Я думала, гвардия преследует Одаренных.

– Сам король – Одаренный. – «Не говоря уж о брате короля», – подумал он про себя. – И я преследую вольгар.

– Птицелюдей? – В голосе Саши прорезалось удивление. – Но здесь нет вольгар.

– Совсем? – Кель остановился и недоверчиво на нее посмотрел. – До нас дошли слухи, что Солем вымирает.

– Солем вымирает только из-за болезни, – горько ответила она.

Кель застонал. За что боги наказали его этим даром? Он хотел убивать птицелюдей, а не играть в няньку. Если Солем охвачен недугом, он подвергает своих людей риску. Заразившись, они лишь разнесут болезнь в другие части королевства, другие земли Джеру. Он не умел воскрешать мертвых и не смог бы вылечить целую деревню. От этой мысли у него стиснуло грудь, а колени предательски ослабли.

– Ты не сможешь вылечить всех, – тихо сказала Саша, будто подслушав его мысли. – Но ты можешь вылечить некоторых.

Он сомневался, что сумеет вылечить хоть одного.

– Я не поведу своих людей в зараженную деревню.

Саша нерешительно кивнула, однако не опустила взгляда.

– Я… понимаю… но я не думаю, что они заболеют.

– Почему?

– Потому что болезнь передается не через воздух.

Кель уперся ладонями в бедра, испытывая страстное желание немедленно оседлать коня и уехать прочь, но чувство вины заставило его слушать дальше.

– Я думаю, что болезнь передается с водой, которую солемцы набирают из восточной реки. Если твои люди наполнят фляги здесь и не станут притрагиваться к воде в деревне, с ними все будет хорошо. Некоторые сопротивляются болезни. Сильных и зрелых она поражает реже… А может, просто развивается в них медленнее. Но многие в деревне серьезно больны.

– И если я их исцелю, они заболеют снова, – догадался Кель. – Потому что для жизни им нужна вода, а этого ручейка не хватит для нужд целой деревни. – Он указал в сторону потока – тонкой упругой струйки, которая собиралась в маленькое озерцо, прежде чем продолжить свой путь между камней.

– Если ты исцелишь достаточно человек, возможно, они сумеют уйти отсюда.

Кель выругался и со злостью запустил пальцы в волосы, которые отросли у него до плеч. Мысль о тысяче беженцев, плетущихся в столицу позади его отряда, заставила его с силой прижать кулаки к глазам, будто это могло выжечь из воображения гнетущую картинку.

– Почему они до сих пор не ушли? В деревнях к северу болезни нет. А мы проехали каждую из них между Бин Даром и этим местом.

– Люди не верят мне, – тихо ответила Саша. – Не верят, что болезнь передается с водой. Мне нужно убедить их, но я не могу вернуться в Солем одна.

– Почему?

– Они меня вышвырнули.

– Они тебя… вышвырнули, – угрюмо повторил Кель.

– Со скалы, – объяснила Саша.

– Они сбросили тебя со скалы?! – Голос Келя задрожал от гнева, хотя направлен он был не на женщину. Пожалуй, у него и правда появились причины навестить Солем – пусть даже рискуя подхватить заразу. – Почему?

– Я видела это. Видела, как они пьют воду. И заболевают. Тогда я предупредила старейшин.

Ночные слова Саши неожиданно обрели смысл.

– Ты видела это?

– Я вижу многие вещи.

– Ты Одаренная? – тихо спросил Кель.

– Я не могу исцелять. – Саша помотала головой, словно лишь такой дар представлял истинную ценность.

Это был не ответ, и Кель скрипнул зубами.

– Ты Одаренная? – повторил он настойчивее.

– Я не могу исцелять… но иногда могу спасать, – признала Саша. – Я заметила, что, если умалчиваю о своих видениях, они всегда сбываются. Порой они сбываются, даже если я не молчу, и тогда мне удается лишь подготовиться самой. Но было несколько раз, когда у меня получалось… оттолкнуть людей с пути бури.

– Но ты не смогла избежать падения со скалы?

– Нет, – прошептала Саша, и ее глаза блеснули – настоящие черные колодцы, подсвеченные слезами. Она быстро заморгала, и ее взгляд внезапно сделался отстраненным. Вскинув подбородок, она подставила солнцу мокрые щеки, а ветру позволила поиграть с прядями выбившихся из-под покрывала волос. Затем на ее лице быстро сменилось несколько выражений, прежде чем оно вновь разгладилось, а взгляд заострился на Келе. – Они знают, что ты здесь.

– Кто? – удивился Кель. Его все еще преследовало воспоминание о ее искалеченном теле на скалах, сбивала с толку перемена выражений лица и чертовски отвлекали эти рыжие волосы.

– Старейшины Солема. Они идут сюда, чтобы с вами торговаться.

– Но мы солдаты. Не коробейники. У нас нет ничего, кроме оружия и лошадей, а те не продаются.

– Не торговать. Торговаться. – Саша покачала головой и заговорила медленнее, будто силясь объяснить то, что и сама не до конца понимала. – Они идут… с подношениями. Наверное, дозорные сообщили о вашем прибытии.

– Зачем они несут дары?

– Я вижу не все. – Саша вновь покачала головой. – Намерения людей особенно сложны. Возможно, они прослышали, что вы – гвардия короля, и хотят заслужить ваше расположение. А может, боятся, что вы прознали о болезни и решите воспользоваться их уязвимостью.

По воздуху разнесся свист – сигнал капитану и подтверждение Сашиных слов. Прекратив расспросы, Кель поспешил к подножию холма, где они оставили лошадей. Саша немного отстала, стараясь держаться позади солдат – те вовсю суетились в ожидании гостей. Кель оседлал Луциана: пусть даже угрозы не было, ему хотелось сразу обозначить расстановку сил. Невдалеке уже петляли по гористому склону шестеро мужчин – не на конях, а на больших неповоротливых верблюдах; уздечки были пущены поверх их огромных ноздрей. На старейшинах были светлые робы и такие же, как у Саши, платки, прикрывавшие головы от солнца. Спустившись, они остановились у широкой пропасти, которая по-прежнему отделяла их от Келя и его отряда.

– Я Кель Джеру. – Он возвысил голос, чтобы его услышали на той стороне. – Капитан королевской гвардии. Мы преследуем вольгар. Мы здесь только по службе, а не для того, чтобы карать… или что-либо собирать.

Были времена, когда королевская гвардия сопровождала сборщиков налогов. Хвала богам, те дни канули в прошлое. Провинции исправно снабжали столицу деньгами, которые шли на поддержку войска и защиту всего королевства. Теперь их сбором занимались сами лорды.

– Мы слышали о тебе, Кель Джеру, – ответил мужчина в центре, с лицом тонким и темным, словно деревья в лесу Дру. – Ты брат короля.

Кель не отрицал этого родства, но и не видел причин им гордиться. В крови, связывавшей его с королем, не было ничего славного. К тому же он не почитал известность за благо. Его прошлое не было кристально чистым, а потому он промолчал, ожидая дальнейших слов старейшины.

– Мы приветствуем тебя и твоих людей. Меня зовут Сайд. Мы принесли дары для его величества и просим заверить его в нашем почтении, когда вы вернетесь в столицу.

Истинные стремления мужчины были завуалированы, но от Келя не укрылась их суть. Старейшины выехали им навстречу, предвосхищая их путь. Они бы предпочли, чтобы королевская гвардия двинулась дальше другой дорогой, никогда не заезжая в Солем.

Это была ошибка. Кель ненавидел, когда ему указывали, что делать.

– Это очень любезно, Сайд. Но нам не нужны дары – лишь немного еды, ванна и день отдыха. Нашим лошадям тоже пора подкрепиться и передохнуть. После этого мы продолжим путь. Ваша деревня сможет нас принять? – Кель говорил мягко, но не спускал глаз со старейшин, внимательно наблюдая за их реакцией. Пока что все сказанное Сашей сбывалось.

Бородач явно напрягся, и его спутники заерзали в седлах, обмениваясь тяжелыми взглядами.

– В нашей деревне… не все ладно, – наконец уклончиво ответил Сайд. – Некоторые жители больны. Вы поступите мудро, если проедете мимо.

– Наш капитан – умелый Целитель, – вмешался Джерик. – Прошлой ночью он вылечил одну из ваших женщин. Она упала с обрыва и чуть не погибла. Возможно, он сумеет принести мир и вашей деревне?

В голосе Джерика звучала искренняя озабоченность, и фальшь смогли бы распознать очень немногие. Разумеется, Кель заткнул бы его – и довольно жестко, – если бы это не служило его целям. Очевидно, прошлой ночью Саша успела пересказать Джерику кое-что из своих злоключений.

– Саша! – позвал Кель женщину, которая по-прежнему пряталась за спинами солдат. – Подойди сюда. Покажи им, что ты в порядке. Наверное, они волнуются, что ты вчера не вернулась домой. В этих скалах полно волков.

Кель, не оборачиваясь, почувствовал, как расступаются мужчины. Затем он услышал, как Саша вышла вперед, – ее появление, точно в зеркале, отразилось на лицах старейшин.

Один из шестерых – седовласый мужчина с дряблыми щеками, опущенными к земле глазами и скорбным видом – судорожно втянул воздух при виде Саши. Грудь под бледно-желтой робой заколыхалась, руки крепче сжали поводья. Верблюд почувствовал напряжение хозяина и покорно подался назад. Старик хотел удрать, и не он один.

– Она ведьма! – каркнул старейшина. – Она жила с нами три лета, но принесла только зло. Пожары и наводнения. Мор и чуму. Мы преследовали ее с копьями, но она от нас ускользнула.

Кель смерил его мрачным взглядом. Перед глазами до сих пор стояло изувеченное женское тело – окровавленное, почти мертвое. Она не ускользнула. Если бы она ускользнула, Келю не пришлось бы сращивать ей кости и умолять дух воссоединиться с плотью.

– Преследовать Одаренных – против законов Джеру, – отрезал он.

– Она навела порчу на наших людей. И на твоих наведет тоже. Все ваши лошади подохнут, а ваши кости усеют равнины Квандуна. Сейчас она сидит в вашем кругу, а потом вы будете страдать так же, как мы!

Глаза Сайда так и шныряли между Келем и Сашей, которая стояла перед старейшинами, необъяснимым образом живая и здоровая. Она ничего не сказала в свою защиту – даже не попыталась с ними заговорить, – и Кель последовал ее примеру. Он знал, что мало какие слова способны переменить чужое мнение. Особенно мнение людей, которые были настолько убеждены в виновности этой женщины, что сбросили ее со скалы. Потому он решил вручить их судьбу в ее руки. Тирас на его месте поступил бы так же.

– Что нам делать, женщина? Заслуживают ли люди Солема исцеления? – спросил Кель, положив руку на меч и не сводя глаз с мужчин, которые жаждали его ухода.

Так тому и быть. Он хотел уйти. Развернуться и оставить эту деревню на растерзание недугу.

– Все люди заслуживают исцеления, – немедленно ответила Саша твердым голосом, и у Келя сжалось сердце.

Мужчина справа – тот, что с отвисшими щеками, – отступил еще дальше.

Глава старейшин поднял трясущийся палец и ткнул им в Сашу.

– Тебе в Солеме не рады, – прошипел он.

– Подготовь своих людей, Сайд, – велел Кель, не обратив на этот жест никакого внимания. – Мы едем в деревню.

Он взмахом руки отпустил старейшин, и солдаты тут же сомкнули вокруг него ряды. Опущенные копья непрозрачно намекали, что споры и продолжение беседы нежелательны. Кель молча смотрел, как старейшины разворачиваются, пришпоривают своих верблюдов и возвращаются в деревню – с отвергнутыми дарами и оправдавшимися страхами.

– Джерик, возьми дюжину людей и отправляйся следом. Убедись, что старики не задумали никаких козней. Я поеду сразу за вами. И еще…

– Да, капитан?

– Не смей говорить за меня. Никогда. Я сам выбираю, кого лечить. Ты чересчур вольно распоряжаешься своим знанием. Сделаешь так еще раз – вернешься в столицу.

– Слушаюсь, сэр. – Джерик приподнял плечи, словно защищаясь, но Кель еще не закончил.

– Не пейте воды в Солеме. Только ту, что привезете с собой. И ждите моего прибытия.

Брови Джерика взметнулись в удивлении, но он молча кивнул и принялся выкрикивать приказы солдатам, которые уже окружили его на своих конях.

Когда Джерик и первая группа людей отбыли, Кель велел остальным наполнить фляги из ручья, свернуть лагерь и приготовить лошадей. Солдаты бросились выполнять распоряжения, и Кель, спешившись, подошел к притихшей Саше. Она даже на него не посмотрела. Пустой взгляд черных глаз был прикован к холму, за которым скрылись старейшины.

– Тебе не обязательно ехать в Солем. Я просто хочу посмотреть, что там творится, и оценить риск. Потом мы с отрядом двинемся дальше. У меня нет никакого желания оставаться в Квандуне. Я сражаюсь с чудовищами… а не со скудоумием.

– Я не навлекаю несчастья, – прошептала Саша, будто вовсе его не услышала. – Не приношу чуму или пожары. Не вызываю страдания. Но порой я слышу, когда беда стучится в дверь.

Кель поморщился, однако не стал ее перебивать.

– Я просто пыталась предупредить. Но предупреждения, которым не вняли, зачастую оборачиваются… трагедией. А меня легко обвинить. У моей хозяйки, Мины, был брат Байрон – один из уважаемых в деревне старейшин. Мина рассказала ему о моих видениях, он передал их другим старейшинам, и они сочли меня причиной тех несчастий, которые я вижу. Потом Мина заболела, и, когда Байрон пришел ее навестить, я рассказала ему… про воду.

– Он тебе поверил?

– Мне показалось, что да. Он переговорил со старейшинами, но они так и не предупредили людей. Возможно, он поверил мне, но они не поверили ему.

– И он не попытался остановить сельчан прошлой ночью?

– Нет. Может, он не знал. Но он был сегодня среди послов, хотя и не говорил.

Саши сглотнула, словно пытаясь проглотить обиду от предательства, – и Кель догадался, что «уважаемый» Байрон был тем самым стариком с обвисшей кожей и трясущимися руками.

– Я не вижу все. Не вижу большую часть грядущего. И мне редко являются хорошие видения. Я вижу боль. Страх. Смерть. Ярость. Может, из-за того, что любовь не такая… темная, ее труднее разглядеть. А плохие события оставляют за собой след. Знаки. Рябь на времени.

– Рябь?

– Вроде кругов на воде. Ты бросаешь камушек в пруд, и от него во все стороны расходятся волны. Я стою на берегу, но они все равно до меня докатываются, как бы далеко во времени и пространстве я ни находилась. Я это не контролирую. И большую часть времени не могу ничего изменить. Только смотреть и предупреждать людей о том, что надвигается. Иногда рябь так и остается… рябью, а иногда превращается в огромную волну. Иногда мы можем подхватить ее и оседлать, а иногда успеваем поднырнуть под водоворот. Иногда брызги задевают мои ноги, а иногда я лишь наблюдаю со стороны. Но волны все равно приходят, их нельзя остановить.

– И ты видела меня?

– Да. Бессчетное множество раз. Я видела тебя и видела смерть.

– Свою? – уточнил Кель. Эта женщина видела его, видела смерть – и все-таки его не боялась.

– Да. И нет. Я видела то, что уже произошло. Чувствовала гнев односельчан. Видела свой страх… и падение. Я знала, что упаду.

– И ты хочешь, чтобы я помог этим людям?

– Некоторым, – прошептала Саша и попыталась улыбнуться. – Может, не всем.

– Они не перестанут тебя ненавидеть, – ответил Кель мрачно.

– Некоторые. Может, не все, – повторила она, кивнув. – Но не попросить тебя помочь им… зная, что ты на это способен, – все равно что знать о зараженной воде и никому не сказать. Дело не во мне. Дело в ответственности. Одаренные одарены не ради себя, а ради всего человечества.

Кель мысленно застонал, чувствуя, как сбываются его самые худшие предчувствия. Эта рабыня, рыжеволосый образец милосердия и долготерпения, принесет ему погибель, и падение будет отнюдь не быстрым.