Текст книги "Босиком по траве"

6. Экспромт

В СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО было посещать физкультуру. Все лето перед седьмым классом я провела в страхе, готовясь к тому, что мне придется раздеться при других девочках. Я с ужасом воображала себе открытые душевые, где тощие одноклассницы тут же уставятся на мои формы. Мне снились кошмары о том, как я бегу через раздевалку голышом, пытаясь отыскать полотенце, а все стоят одетые и смотрят на меня. Все это сопровождалось кричащей музыкой Вагнера.

К счастью, ходить в душ было необязательно. Я принесла из дома огромное полотенце, держала его в шкафчике и переодевалась в физкультурную форму исключительно под ним. У меня были длинные ноги, поэтому мне нравилось бегать, но на этом мои атлетические достоинства заканчивались. Командные виды спорта мне не давались. Я была абсолютно бестолковой. Во время урока баскетбола я попыталась попасть в корзину, изо всех сил бросив мяч. Однако он срикошетил прямо мне в лицо, наградив меня разбитым носом и синяком. Вышибалы были еще хуже, прыжки через скакалку – форменное издевательство. Обычно я вызывалась собирать мячи или крутить скакалку для других, чтобы избежать участия в самом процессе. Меня постоянно ставили с двумя девочками, которые отставали в умственном развитии, – но не потому, что я могла их чему-то научить, а потому, что я была доброй. В баскетболе и вышибалах они бы запросто меня уделали, да и через скакалку прыгали лучше.

В тот день на физкультуре мы занимались калистеникой, которая, если по-простому, представляла собой обычную растяжку. Для тех, кто, как ваша покорная слуга, не отличался хорошей координацией, это было сравнительно безопасное занятие. Мисс Свенсон, наш тренер, привела ассистентку, чтобы та помогала нам во время занятия. Это была старшеклассница, чирлидерша по имени Марла Пейнтер. Очень красивая, с отличной растяжкой, разумеется. Она делала такие высокие махи, что, наверное, могла бы ударить себя коленом по голове. Марла как раз демонстрировала нам все три шпагата, когда я встала и подкралась к столу мисс Свенсон, которая проверяла письменные работы. Наверное, они были с уроков здорового образа жизни – на физкультуре я письменных заданий не видела.

– Мисс Свенсон? – смущенно позвала я.

Она меня недолюбливала. Ей не нравились неуклюжие растяпы, среди которых я была истинной королевой.

Мисс Свенсон закончила проверять очередную работу и только тогда подняла на меня исполненный раздражения взгляд.

– Да? – нетерпеливо произнесла она.

– У меня есть друг, которому нужно научиться плавать. М-м, нельзя ли ему сделать это в школе, желательно в учебное время? – торопливо закончила я, надеясь, что от меня не отмахнутся прямо с порога.

– А в каком он классе? – спросила тренер, снова переключая внимание на письменные работы.

– В выпускном. Мы живем по соседству в Леване, так что ему непросто сюда добираться. Он хочет стать морпехом после окончания школы, но ему нужно научиться плавать, – поспешно объяснила я.

У меня появилась надежда, но я пока не давала ей разгореться.

– А почему ты просишь за него? – подозрительно прищурилась мисс Свенсон.

– Он здесь новенький и немного стесняется… поэтому я обещала его бабушке, что все узнаю, – соврала я, краснея.

– М-м. Когда Марла закончит, пойдешь с ней в старшую школу. Я дам тебе записку. У вас ведь обед после этого урока?

Я радостно кивнула. У всех семиклассников был в это время большой перерыв.

– Спроси тренера Джудда или тренера Джесперсена. Может, они что-нибудь придумают. У меня брат морпех. Без плавания там никуда, – закончила она почти доброжелательно.

– Большое спасибо, мисс Свенсон.

Я дождалась, пока тренер напишет мне записку. Она даже поставила подпись, будто врач на справке.

Марла отвела меня в спортзал старшей школы, поймала какого-то парня, который направлялся в раздевалку, и попросила узнать, нет ли в кабинете тренера Джудда или Джесперсена. Потом она ускакала по своим делам и оставила меня одну дожидаться ответа возле мужской раздевалки. Я простояла там очень долго. Может, тренеров не было на месте, а может, тот парень отвлекся на что-нибудь. Я уже совсем отчаялась и готова была бросить свою затею, когда вдруг заметила человека, которого никак не хотела бы сейчас видеть.

– Джози… ты что здесь делаешь? – удивился Сэмюэль, который тоже никак не ожидал встретить меня там.

– Мисс Свенсон отправила меня поговорить с тренером Джуддом или тренером Джесперсеном. Со мной пришла Марла Пейнтер, но она убежала, а я не могу зайти туда!

Я почти проскулила эти слова, стыдясь своего позорного желания расплакаться. Не могла же я сказать Сэмюэлю, что пришла ради него.

– Подожди минутку, – любезно предложил он. – Я посмотрю, есть ли кто-нибудь в кабинете.

В этот момент тренер Джесперсен возник на пороге своего святилища в сопровождении посланника Марлы. Учитель был занят поеданием огромного сэндвича с тунцом и картошкой. Судя по всему, он просто не пожелал тратить время, отведенное для обеда, на разговоры со мной. Я облегченно выдохнула – и тут же содрогнулась от ужаса. Сейчас всем будет очень неловко – и мне, и Сэмюэлю. Я понимала, что он меня, возможно, никогда не простит, но не отказалась от своего плана. Парнишка, которого поймала Марла, отошел в сторону, и я затараторила:

– Тренер Джесперсен, Сэмюэль – мой сосед, – я указала на своего товарища, не смея взглянуть на него. – Он хочет стать морпехом после окончания школы. Только он плавать не умеет. Ему бы походить на занятия по плаванию в школе, чтобы кто-нибудь его научил. – Я говорила так быстро, что тренер Джесперсен прекратил жевать сэндвич и теперь напряженно вслушивался в мою болтовню. – Из-за сложностей с транспортом он не может приезжать заранее и оставаться после уроков, так что было бы здорово, если бы ему помогли в учебное время. – Мой голос звучал бодро, как у заводной куклы.

Я покосилась на Сэмюэля. Его лицо превратилось в холодную каменную маску. Я поняла, что он никогда больше не станет со мной разговаривать. Внутри у меня что-то надломилось.

– Я уверена, Сэмюэль сможет поговорить с куратором и немного изменить свое расписание, чтобы найти время.

Я сделала все, что могла, и затихла, ужасно нервничая.

– Хм, морпехом, говоришь? – Тренер снова принялся жевать. – Ладно, что-нибудь придумаем… Сэмюэль, верно? Ты по-английски-то говоришь?

Я поморщилась. Неудивительно, что тренер Джесперсен в этом усомнился. До сих пор говорила только я.

– Да, говорю, – резко ответил Сэмюэль.

В его голосе слышалась ярость. Он был зол на меня. Оставалось лишь надеяться, что тренер Джесперсен не заметит этого или хотя бы не поймет причину.

– Хорошо, хорошо! – Тот был слишком занят сэндвичем, чтобы заметить, что ониксовые глаза Сэмюэля мечут молнии. – Что ж, мы с тобой сходим к мистеру Уайтингу, куратору, а потом я познакомлю тебя с кем-нибудь из команды по плаванию. Думаю, Джастин МакФерсон сможет поработать с тобой на втором уроке. Он мой ассистент, но работы для него почти никогда нет. Нужно только освободить твое расписание на второй урок, и дело в шляпе.

Мне повезло, что тренер Джесперсен оказался таким услужливым, да еще и многого не замечал. Он приобнял Сэмюэля за плечи и повел с собой, задавая вопросы и слизывая с пальцев остатки тунца. Сэмюэль оглянулся и посмотрел на меня поверх мускулистой тренерской руки. Я закусила губу, чтобы не расплакаться от этого гневного взгляда. Потом Сэмюэль отвернулся, а я побежала прочь из спортзала.

* * *

В тот вечер я специально опоздала на автобус. Чтобы добраться домой, мне пришлось ждать почти до пяти вечера, когда у Джонни закончилась тренировка по борьбе. Я устала, проголодалась и была очень расстроена. Я успела сделать все домашние задания, даже написать отчет о прочитанной книге, который надо было сдавать только через две недели. Попыталась читать, но не смогла сосредоточиться. Если бы у меня с собой были ноты, я бы сходила в музыкальный зал и позанималась за фортепиано. Я позвонила Соне из школы и предупредила, что не приду на урок. Когда день подошел к концу, я забилась в машину Джонни и провела всю дорогу от Нефи до Левана, зажатая между братцем и другим таким же потным борцом. Я понимала, насколько проще было поехать на автобусе, но пока не готова была встретиться с Сэмюэлем.

На следующий день я притворилась больной. Отец не стал задавать лишних вопросов. Он вообще не усомнился в моей честности. Я никогда не пыталась откосить от школы, так что, когда я сказала, что плохо себя чувствую и не поеду в школу, папа просто пожал плечами, пощупал мой лоб и спросил, не остаться ли ему со мной.

«Нет уж, пожалуйста, не надо!» – подумала я. В таком случае мне пришлось бы притворяться весь день. Я сказала папе, что просто посплю и сидеть со мной не нужно. Уговаривать его не пришлось. В итоге я весь день играла на фортепиано, пока не заболели спина и шея, а пальцы не начали двигаться словно по собственной воле.

В три тридцать (может, в полчетвертого?) в дверь позвонили. Я сидела босиком за инструментом и играла «К Элизе», одетая в любимые старые джинсы и толстовку с гербом университета Биргама Янга, которую Джаред подарил мне на Рождество. Я пригладила волосы руками и пошла открывать дверь, ожидая увидеть Тару.

Но на пороге стоял Сэмюэль, спрятав руки в карманы, без шапки. Его черные шелковистые волосы развевались на январском ветру. Рюкзака не было, так что я сделала вывод, что Сэмюэль сперва зашел домой. Интересно, как он объяснил бабушке, зачем идет ко мне? Мое сердце стучало так гулко, что, наверное, даже Сэмюэль слышал.

– Можно с тобой поговорить?

В его голосе уже не было злобы, но губы были поджаты. Мне это ужасно не понравилось. Я отошла в сторону и открыла дверь, жестом приглашая его войти. Сэмюэль помедлил, но, видимо, решил, что на крыльце в такую погоду долго не просидишь. К тому же, если его дед или кто-нибудь еще проедет мимо, все может закончиться неловкими объяснениями. В маленьком городе все, что попадалось на глаза, становилось поводом для обсуждения. Если кто-нибудь увидит, что Сэмюэль сидит со мной на крыльце, поползут нехорошие слухи.

Он вошел в дом, и я закрыла дверь. Вместо того чтобы сесть, Сэмюэль остался стоять у двери, всем своим видом выдавая напряжение. Я вернулась на скамейку за фортепиано, подогнула одну ногу под себя и в ожидании уставилась на клавиатуру.

– Ты болеешь? – прямо спросил Сэмюэль.

– Нет, – едва слышно шепнула я.

– Почему тебя сегодня не было в школе? И куда ты пропала вчера после уроков? – Его тон ничего не выдавал.

Я попыталась заговорить, но в горле будто встал ком, и мне пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем я выдавила:

– Я боялась встретиться с тобой.

Сэмюэль, похоже, удивился, что я так сразу во всем призналась.

– А что бы я тебе сделал? – отрывисто произнес он.

– Дело не в том, что бы ты мне сделал, – печально ответила я. Ком в горле разрастался и душил меня. – А в том, как бы ты себя вел. Это невыносимо… знать, что ты на меня злишься. Ты так на меня посмотрел вчера, будто желал мне смерти, и я просто не могла видеть тебя, зная, что ты меня ненавидишь!

Я обхватила себя руками, пытаясь прогнать боль, переполнившую сердце.

– Я злился… но я бы никогда не стал тебя ненавидеть. – Голос Сэмюэля прозвучал мягко, и я почувствовала, что снова могу дышать. – Мне неприятно, что ты так поступила, но в глубине души я этому рад. Наверное, поэтому и злюсь так сильно. Меня бесит, что я тебе благодарен. Радоваться, что за меня кто-нибудь попросил, – это проявление слабости.

Он помолчал. Я поерзала на скамейке и повернулась лицом к нему. Сэмюэль бросил на меня гневный взгляд, сцепив зубы. Его глаза блестели.

– Больше так не делай, Джози. Я не хочу, чтобы ты со мной нянчилась. Я знаю, ты сделала это из лучших побуждений… но не отнимай у меня гордость.

– Разве гордость важнее дружбы? – печально вздохнула я.

– Да! – Сэмюэль сказал это резко и выразительно.

– Это такая чушь! – воскликнула я, широко взмахнув руками от досады.

– Джози! Ты еще такой ребенок! Ты не понимаешь, каким беспомощным, слабым и тупым я себя почувствовал, когда ты просто взяла и начала устраивать мою жизнь! Мне не нужна благотворительность! – Зарычав, Сэмюэль запустил пальцы в волосы и повернулся к двери.

– Я не ребенок! Уже много лет не ребенок… целую вечность! Я думаю не как ребенок, веду себя не как ребенок. Я даже внешне не похожа на ребенка, верно? Вот и не смей меня так называть! – Я с размаху ударила по клавишам, импровизируя шумную музыкальную фразу в духе Вагнера.

Теперь я понимала, о чем говорила мне Соня, рассуждая о внутреннем звере! Мне хотелось бросить что-нибудь об стену, разбить. Хотелось накричать на Сэмюэля. Какой он невыносимый! Упрямый баран, вот и все! Несколько минут я колотила по клавиатуре, не обращая внимания на Сэмюэля, который в изумлении застыл у двери.

Вдруг он возник рядом, сел на скамейку и накрыл мои руки своими, прекращая весь этот грохот.

– Прости, Джози, – тихо сказал Сэмюэль.

Я плакала. Слезы капали на клавиши, делая их скользкими. Мой зверь никуда не годился, в нем не было ярости. Просто маленький сопливый звереныш. Сэмюэль, похоже, не знал, что делать. Он сидел не двигаясь. Наконец его руки выпустили мои и коснулись лица, ласково утирая слезы.

– Сыграешь что-нибудь другое? – мягко попросил он. В его голосе слышалось раскаяние. – Сыграй для меня, пожалуйста.

Я стерла слезы с клавиатуры краем толстовки. Сэмюэль терпеливо ждал, пока я возьму себя в руки. Я все еще не отошла от обиды и досады и никак не могла его понять. Но долго злиться у меня никогда не получалось. Я тут же простила своего друга и согласилась.

– Ты знаешь, как я люблю оду «К радости», но сейчас мне не хочется ее играть. – Мой голос немного охрип от слез. Я подняла взгляд на Сэмюэля. – Ты когда-нибудь слышал моцартовский Концерт для фортепиано номер двадцать три ля-мажор?

– М-м, если и слышал, то не знал об этом.

Он печально улыбнулся, глядя на меня сверху вниз, и покачал головой, стирая последнюю слезу с моей щеки.

– Это мое любимое произведение… сегодня. – Я улыбнулась. – Они у меня меняются каждый день. Сегодня день Моцарта.

Сэмюэль сложил руки на коленях, а я начала играть, выводя веселую ритмичную мелодию, перескакивая с трели на трель, порхая от одного аккорда к другому, выжимая из мечтательного концерта всю его сладость до капли. Как я обожала эту музыку! Она исцеляла, наполняла радостью, утешала.

Последние фразы были такие мягкие и нежные, что Сэмюэль наклонился к инструменту, чтобы послушать, как тают эти чистые ноты. Наконец мои пальцы замерли, и я подняла взгляд. Сэмюэль смотрел на мои руки, лежащие на притихших клавишах.

– Сыграй еще, – тихо попросил он. – Ту песню, что ты играла на Рождество… вторую.

Я мгновенно согласилась. Его искренний восторг наполнял мое сердце радостью.

– У нее есть название? – с благоговением спросил Сэмюэль, когда я закончила.

– «Аве Мария», – ответила я с улыбкой. – Такая красивая, правда? Ее написал Франц Шуберт. Он умер всего в тридцать один, в полной нищете, не зная, что его музыкой будут восхищаться столетия спустя.

– А ты это откуда знаешь? – Сэмюэль поднял на меня вопросительный взгляд.

– Моя учительница музыки, миссис Гримальди, рассказывает мне про композиторов, когда я учу их произведения. Она говорит: чтобы стать великим композитором, надо любить великих композиторов, а как можно их полюбить, если ничего про них не знаешь?

– И кто твой любимый?

Я издала короткий смешок.

– Та же история, что с любимым произведением. Мои предпочтения меняются вместе с настроением. Миссис Гримальди говорит, что моя любовь к каждому композитору проявляется спорадически.

– Кажется, мне придется посмотреть это слово в словаре.

– Это значит «эпизодичный, непостоянный, случайный», – рассмеялась я. – Мне тоже пришлось посмотреть его в словаре. Но, думаю, миссис Гримальди имела в виду, что у меня переменчивые вкусы.

– И кто сегодня твой любимый композитор?

– В последнее время – Фредерик Шопен. Он меня просто обворожил!

– «Обворожил» – это значит, что ты в него влюблена?

Я хихикнула:

– Скорее очарована.

– И чем он тебя очаровал?

– Ну, он был очень красивым, – призналась я и тут же почувствовала себя дурочкой, когда Сэмюэль приподнял брови и ухмыльнулся. – Но в основном, конечно, тем, что писал для фортепиано… больше, чем кто-либо в истории. Я пианистка, так что… мне это приятно. Он прожил всего тридцать девять лет. Умер от туберкулеза. Еще у него был бурный роман с известной писательницей. Из-за того, что он на ней не женился, его терзало чувство вины. Шопен был уверен, что попадет в ад. Незадолго до смерти он разорвал отношения с ней, раскаявшись в грехах. Но это так романтично! Поистине трагическая фигура.

– Сыграй мне что-нибудь из Шопена, – потребовал Сэмюэль.

Я знала наизусть первую часть Ноктюрна до-минор, и мне нравились резкие переходы от высокого к низкому регистру, с которых начиналось произведение. Эта пьеса отличалась частыми переменами настроения. Моменты, когда она вдруг становилась сладкой и мелодичной, полной ностальгии и нежности, особенно трогали мою романтичную душу. Я еще не выучила сложный финальный пассаж, подводивший мелодию к триумфальному завершению, поэтому пришлось немного сымпровизировать.

– Могу понять, чем он тебя обворожил, – поддразнил меня Сэмюэль. Он сидел в расслабленной позе, на губах играла улыбка. – А теперь сыграй что-нибудь свое.

Я замерла.

– Я не композитор, Сэмюэль, – выдавила я.

– То есть ты ни разу ничего не сочиняла? Моцарту было… сколько там? Четыре или пять? Когда он начал придумывать эти… как ты их назвала?

– Менуэты, – подсказала я.

– А ты даже не пробовала сочинять? – продолжил выпытывать он.

– Совсем немного, – смущенно призналась я.

– Так сыграй мне что-нибудь.

Я сидела неподвижно, не поднимая рук.

– Джози… все, что мне известно о музыке, я узнал от тебя. Ты могла бы сыграть что-нибудь из Бетховена и выдать за свое – я бы ни о чем не догадался. Что бы ты ни сыграла, мне все покажется шедевром. Ты же это знаешь? – мягко продолжил уговаривать он.

Я кое над чем работала. Несколько месяцев назад одна мелодия прокралась в мое подсознание, и я никак не могла понять, откуда это. Она досаждала мне, пока я не показала ее Соне, подбирая ноты на фортепиано, украшая их на ходу, дополняя аккордами. Моя учительница выслушала молча, потом попросила сыграть снова. С каждым разом я добавляла что-то новое, усложняя мелодию, пока Соня не остановила меня, тронув за плечо. Когда я подняла взгляд, ее лицо светилось восторгом и почти религиозным благоговением.

– Это твое, Джози, – сказала она.

– О чем вы? – не поняла я.

– Я не знаю эту музыку. Ты нигде не могла ее услышать. Ты сама ее создала, – сияя, объявила Соня.

Сейчас, когда Сэмюэль сидел рядом и ждал, пока я поддамся на его уговоры, я подумала об этой мелодии. Эта музыка пришла ко мне после того, как мы поспорили о Хитклиффе и об истинной любви. Это небольшое сочинение неизменно напоминало мне о Сэмюэле.

Я занесла руки над клавиатурой, медленно выдохнула, впуская музыку в себя, и начала играть. В этой мелодии слышались тоскливые нотки, в которых я узнавала отражение собственного одиночества. Здесь не было мощных пассажей, но эта музыка трогала меня своей простотой и чистотой. Я ласково касалась клавиш, выманивая застенчивую мелодию из дальних уголков души. Мое творение было скромным, не сравнимым с гениальными произведениями юного Моцарта, но в этих звуках воплотились искренние чувства. Когда последняя нота растаяла в воздухе, а Сэмюэль все молчал, я с опаской подняла глаза на него.

– Как это называется? – прошептал он, поймав мой взгляд.

– Песня Сэмюэля, – шепотом ответила я в порыве храбрости.

Сэмюэль резко отвернулся, словно не в силах ничего сказать. Он встал и пошел к выходу, но задержался на пороге, опустив голову и коснувшись дверной ручки.

– Мне пора. – С этими словами он взглянул на меня, и выражение его глаз, его лица выдавало какую-то внутреннюю борьбу. – Твоя песня… это самый прекрасный подарок в моей жизни.

Голос Сэмюэля дрожал от переполнявших его эмоций. Сказав это, он открыл дверь и вышел в морозную тишину.

7. Диссонанс

В ПОСЛЕДНЮЮ НЕДЕЛЮ ФЕВРАЛЯ Сэмюэль не пришел в школу. В понедельник я решила, что он, наверное, приболел, но через несколько дней начала всерьез беспокоиться. К четвергу я совсем извелась, поэтому придумала план, как увидеться с ним. Во время консервирования овощей прошлым летом Нетти Йейтс поделилась со мной рецептом кабачкового кекса с шоколадной крошкой. Она измельчила несколько кабачков, уложила в герметичные пакеты и примотала к ним рецепт скотчем, приговаривая, что я в любой момент смогу «замесить тесто на скорую руку». Но я пока не добралась до таких кулинарных изысков, с трудом представляя себе сочетание кабачков и шоколада.

Теперь я была рада поводу увидеться с Нетти, надеясь, что смогу узнать что-нибудь про Сэмюэля. Я распаковала кабачки, изготовила пару кексов и нырнула в холодный февральский вечер, завернув горячее угощение в полотенце и прижимая его к себе.

Я постучала, и через несколько секунд дверь открыла сама миссис Йейтс. Она, похоже, была мне рада.

– Джози! – воскликнула Нетти. – Как здорово, что ты зашла! Ох, ну и холод на улице. Ты пешком?

– Тут же совсем близко, миссис Йейтс, – ответила я, стараясь не стучать зубами. – Я приготовила кабачковые кексы по вашему рецепту и подумала, что вы захотите попробовать. Может, что-нибудь посоветуете? – ловко соврала я.

– Какой подходящий день для теплого кабачкового кекса! С удовольствием попробую кусочек! Проходи на кухню. Куртку и ботинки можешь оставить в прихожей возле задней двери.

Я вручила ей кекс, закутанный в полотенце, будто младенец в одеяло, сняла пальто и разулась. Никаких признаков присутствия Сэмюэля я не обнаружила. Оставшись в чулках, я пошла на кухню, пытаясь не подать виду, что ищу кого-то. Снова выглянув в прихожую, я заметила, что на крючках нет куртки Сэмюэля. На заднем крыльце раздались шаги, и я повернулась, чтобы вернуться в теплую кухню. Дверь распахнулась, и в дом ввалился Дон Йейтс, раскрасневшийся с мороза, в натянутой низко на лоб ковбойской шляпе. Я шмыгнула обратно в кухню, не желая стоять и высматривать, идет ли следом Сэмюэль.

– Ух, холодина! Как у ведьмы за пазухой!

Дон захлопнул за собой дверь. Я услышала, как он снимает ботинки и расстегивает куртку. Сэмюэля с ним не было.

– Пришла Джози Дженсен, Дон! – крикнула Нетти. – Принесла кабачковый кекс. Заходи скорее, я отрежу тебе кусочек и налью кофе!

Дон, все еще закутанный в слои термоодежды и фланели, вошел в кухню, потирая ладони.

– Здравствуй, мисс Джози, – поприветствовал он, после чего направился к раковине, чтобы вымыть руки и лицо.

Нетти тем временем нарезала кекс и намазала его толстым слоем масла. Я села за стол, не зная, как бы мне выманить у стариков нужные сведения. Сэмюэля явно не было дома… если только он не лежал больной в своей комнате.

– Джози, кекс – просто загляденье! – воскликнула Нетти.

Я откусила кусочек и принялась медленно жевать, пытаясь выиграть время. И правда, вкусно получилось. Кто бы мог подумать, что кабачки отлично сочетаются с шоколадной крошкой? Они вообще не чувствовались, просто бисквит получился более сочным. На вкус кекс был как пирог со специями. На срезе виднелась шоколадная крошка. Я испытала прилив гордости за свое кулинарное искусство.

– Сегодня подморозит до минус десяти[12]12
  В США температуру измеряют по шкале Фаренгейта. В переводе на шкалу Цельсия это примерно –23 градуса.


[Закрыть], – пробормотал Дон. – Я загнал лошадей в стойло, но все равно холодно им будет, беднягам. Ненавижу февраль… Самый мерзкий месяц в году, – едва слышно проворчал он.

– Да… миссис Йейтс… я заметила, что Сэмюэля не было в автобусе… Он заболел?

Что поделать, хитрость никогда не была моей сильной стороной.

– Ох, нет, здоров, слава богу! – объявила Нетти, прикрывая набитый рот. – Сэмюэль вернулся в резервацию.

Время остановилось. Я в ужасе уставилась на нее.

– Насовсем? – Мой голос надломился на высокой ноте. Я ошеломленно уставилась на свой недоеденный кусок кекса, теряясь в водовороте мыслей. – Он не вернется? – добавила я, немного справившись с собой, хотя мое сердце мучительно сжалось.

– Ну, мы не знаем наверняка, – осторожно произнесла Нетти, переглянувшись с Доном.

– Как это – не знаете? – Страх придал мне настойчивости.

– Ну… – Нетти всегда начинала с «ну», когда речь заходила о деликатных вопросах.

– Мама Сэмюэля вызвала его к себе, – без обиняков заявил Дон и вытер губы тыльной стороной руки, проверяя, не осталось ли крошек в усах.

– Но… – Я постаралась говорить бодро, чтобы не выдать свои чувства. – Разве у него не будет проблем с окончанием школы, если он сейчас уедет?

– Его мать говорит: ни к чему ему аттестат, если он просто будет пасти овец. Говорит, он нужен ей там. – Дон явно был недоволен таким развитием событий. – Сэмюэлю уже восемнадцать. По закону он взрослый. Никто не может принудить его ходить в школу.

– Но я думала, она сама хотела, чтобы он переехал сюда! – Мое лицо, наверное, выдавало охватившие меня злость и недоумение.

– Так и было! – Похоже, для Дона это тоже была больная тема, поэтому он повысил голос. – Но на прошлой неделе она поговорила с ним по телефону. Ей понравился его тон. Сказала, что он «излечился». – Дон поднял руки и согнул пальцы, изображая кавычки вокруг цитаты.

– Но… как же морская пехота? – Я уже с трудом держала себя в руках. Нельзя было показывать, насколько я расстроена. – Он столько сил потратил! Даже начал учиться плавать!

Нетти удивленно отложила кусок кекса.

– А ты откуда знаешь про морскую пехоту?

– Мы с Сэмюэлем сидим вместе в автобусе, миссис Йейтс, – призналась я. – Я иногда с ним разговаривала. Он так старался хорошо учиться! Не могу поверить, что он просто взял и бросил школу.

– Сэмюэля тянет в разные стороны, Джози. – Дон покачал головой и потер шею ладонью. – Думается мне, выбора ему никто не оставляет.

Нужно было уходить. Я готова была разрыдаться, но этого ни в коем случае нельзя было делать при Доне и Нетти. Я закусила щеку, чтобы боль отогнала накатившие чувства.

– Ладно, мне, пожалуй, пора. Папа скоро придет, с мороза нужно сразу накормить его чем-нибудь горячим.

Я попятилась в прихожую и схватила свои вещи, не позволяя себе как следует вдохнуть и не разжимая зубы. Затем натянула ботинки и торопливо застегнула пальто, пряча лохматые кудри под капюшоном. Дон привстал, судя по всему, готовясь проводить меня.

– Вы не беспокойтесь, мистер Йейтс, отсюда даже наше крыльцо видно. До дома два шага, я сама дойду.

– Ну, спасибо, что зашла, Джози.

Мое непоследовательное поведение явно озадачило Нетти. Думаю, ее удивил мой интерес к судьбе ее внука. Я забрала полотенце и повернулась к двери. Потом остановилась, разрываясь между опасениями насчет Сэмюэля и желанием сбежать, пока не разрыдалась.

– Если вам удастся поговорить с Сэмюэлем в ближайшее время, вы не могли бы передать, что я о нем спрашивала? И напомните ему про пуповину.

Нетти и Дон уставились на меня как на сумасшедшую.

– Просто скажите, ладно? Он поймет.

Я поспешила выскочить из дома Йейтсов на февральский мороз.

* * *

Прошла еще неделя. Наступил март, но Сэмюэль все не возвращался. Я больше не ходила к Дону и Нетти за новостями, опасаясь вызвать еще большие подозрения. Я начала записывать для Сэмюэля кассеты со всей музыкой, которую мы слушали, и собрала целую коллекцию величайших произведений моих любимых композиторов. Получилось целых десять кассет, на которых было все от Бетховена до Гершвина. Самые любимые композиции я собрала на одной кассете, которую подписала «Топ-10 от Джози». Среди них была и Прелюдия Рахманинова до-диез минор, которая так понравилась Сэмюэлю. Раньше она не входила в число моих любимых пьес, но теперь прочно заняла место среди них. На каждой кассете была наклейка, где перечислялись композиторы и названия произведений. Только я не знала, как теперь передать этот подарок.

Однажды утром, примерно через две недели после его отъезда, я зашла в автобус и увидела, что Сэмюэль как ни в чем не бывало сидит на нашем месте. Я промчалась по проходу и села рядом, схватив его за руку и крепко сжав ее.

– Ты вернулся! – прошептала я, стараясь не привлекать к себе внимания.

На самом деле мне хотелось смеяться и приплясывать от радости. Он повернулся ко мне, и я увидела, что по его левой щеке от глаза до подбородка тянется огромный синяк. Судя по желто-зеленой расцветке, появился он уже несколько дней назад.

– Ой, Сэмюэль, твое лицо! Что случилось?

Он позволил мне немного подержать его за руку, сжав мою в ответ, а потом осторожно высвободил пальцы и сложил руки на коленях, словно избегая искушения.

– Я буду жить здесь, пока не закончу школу. Кстати, теперь это будет сложнее, чем две недели назад. Придется просить помощи у учителей. Я пропустил контрольные и важные проекты по всем предметам. Придется прочитать «Отелло». – Сэмюэль поморщился и взглянул на меня. – Боюсь, мне опять потребуется твоя помощь. – Я закивала, выражая готовность, а он продолжил: – Когда я закончу школу, дедушка с бабушкой отвезут меня в Сан-Диего, в учебный лагерь морской пехоты. Думаю, в резервацию я в ближайшее время не вернусь. – Уголки его губ печально опустились.

Я протянула правую руку и мягко коснулась его разбитой скулы.

– Что случилось? – повторила я, надеясь, что он не отстранится.

– Подарочек от маминого мужа.

– Он тебя ударил? – ошеломленно прошептала я.

– Да. И я его. Не беспокойся, я ему без труда дал сдачи. Мне даже сдерживаться пришлось. Драться с пьяным в полную силу не очень честно.

Сэмюэль говорил спокойно, его лицо ничего не выдавало. Но я не поверила.

– Твоя мама разрешает ему бить тебя?

– Она его уже давно не контролирует. Мама тоже слишком много пьет, а отчима она боится. Но гораздо больше ее пугает мысль о том, что он уйдет. Особенно ей не хочется, чтобы это произошло из-за меня. Поэтому всем будет лучше, если я больше не вернусь.

– Но… я думала, твоя мама хотела, чтобы ты вернулся. Твои бабушка с дедушкой так сказали.

– Мама не хочет, чтобы я стал морпехом и погиб в какой-нибудь войне, которую развяжут белые люди. Она не понимает, почему я хочу уехать. Говорит, что зря вышла за моего отца, что я бросаю ее, потому что стыжусь своих корней. Так странно: мама хочет, чтобы я уехал, но в то же время не хочет меня отпускать.

Я почувствовала его беспомощность, но не знала, как утешить. Я не могла понять его отношений с матерью, как и всех сложностей, связанных со смешанным происхождением, вызывавшим у него непростые чувства.

– Почему ты решил вернуться? – Я была уверена, что мне бы не хватило смелости оставить родных.