Текст книги "Медленный танец в чистилище"

Эми Хармон
Медленный танец в чистилище

Это выдуманная история. Имена, личности, места, названия фирм и СМИ, события и факты – вымысел или плод воображения автора. Мы признаем, что торговые знаки, упомянутые в этой книге, защищены авторским правом, которое принадлежит их владельцам, и что эти торговые знаки были использованы без разрешения. Упоминание или использование этих торговых знаков никак не связано с их владельцами, не было с ними согласовано и не спонсировалось ими.

Пролог

В коридорах уже давно стих нестройный гул бойких молодых голосов, на смену грохоту металлических шкафчиков и громкому смеху пришли неподвижность и тишина. Наступило время дня, которое он от всей души ненавидел. Он мог забыться, слушая их разговоры, мог смешаться с ними, пока они дурачились, обнимались и танцевали. Мог зайти на любой урок, решить самое сложное уравнение, прочитать наизусть первую главу «Повести о двух городах» и, пока в коридорах кипела жизнь, мог сделать вид, что и сам живет среди них. Но когда они уходили, его ждало полное, абсолютное одиночество. Одиночество, томившее его день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Когда-то он балансировал на грани безумия, но время его излечило. Чего ради сходить с ума, если никто не признает тебя сумасшедшим? Если никто даже не узнает, что ты не в себе? Безумие казалось чем-то утомительным и бессмысленным. Как и боль. Одно время отчаяние, обуревавшее его, было так велико, что он молил о забвении. Но шли годы, а забвение все не наступало. Теперь он попросту мечтал хоть что-то почувствовать. Он жил дальше, ожидая спасения.

1. Драка[1]1
   Здесь и далее названия глав отсылают к музыкальным композициям 1950-х гг., которые складываются в своеобразный саундтрек к роману. «Rumble» – самый знаменитый инструментальный сингл американского гитариста Линка Рэя (1929–2005) и его группы Link Ray and his Raymen, вышедший в 1958 г. и оказавший большое влияние на последующее развитие гитарного рока. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть]
Линк Рэй – 1958

Август 1958 года

Свежий асфальт на недавно разлинованной школьной парковке был таким чистым, что сиял в лунном свете. Строители только что закончили отделывать новехонькую старшую школу. Здание отбрасывало длинную тень на гору строительного мусора, который еще не успели вывезти. Стрекотали сверчки, порой налетал ветерок. Вдалеке слышалось громкое фырканье форсированного автомобильного мотора. Машина все приближалась, а потом вдруг звук словно взорвался, разбудив ночь, многократно усилился, разделился на части, и на длинной дороге, что вела к школе, показались огни целой вереницы авто. Через открытые окна выплескивались наружу крики и громкая музыка. Тяжелые, округлые, блестевшие хромом машины скользили по школьной парковке и резко останавливались – как попало, словно наугад. Из мощных дверец, выкрашенных в головокружительный розовый, пастельный желтый или вишневый цвет, сыпались буйные толпы неистовой молодежи. Автомобили все прибывали, заполняя свежеразлинованную парковку, и постепенно на ней стали вырисовываться линии обороны: каждая машина выбирала одну из сторон, а широкая черная полоса асфальта посередине оставалась пустой. В веселом гуле голосов звенело предчувствие опасности, а воздух полнился голосом Чака Берри, что доносился сразу из десятков автомобильных приемников.

Раскаты хохота лихорадочно взвивались все громче, недоверчивые взгляды держали собравшихся под перекрестным огнем, а потом все вдруг замерло в предвкушении. Парни нервно провели гребенками по набриолиненным, зачесанным назад волосам, девушки в который раз глянули в зеркальца, проверяя, не стерлась ли с губ ярко-красная помада. На середину парковки, как солист на авансцену, вырулил черный «Шевроле Бель-Эр» с низкой посадкой, с рисованными тонкими красными язычками пламени, словно лизавшими его бока. Автомобиль притормозил, а потом свернул влево, на пустое, будто бы ожидавшее его место. Тяжелая блестящая дверца открылась, и асфальта коснулся черный сапог. Джонни Кинросс выбрался наружу, встал у машины, составлявшей предмет его гордости и радости, и закурил с таким видом, словно времени у него было хоть отбавляй и на него сейчас ровным счетом никто не смотрел.

Одет он был так же, как и другие парни: джинсы, сапоги, белая футболка, черная кожанка, – но этот наряд, на других казавшийся маскарадным костюмом, сидел на нем как влитой. Русые волосы были зачесаны назад высокой волной, голубые глаза оценивающе глядели на школьников, которые толпились среди машин или сидели на капотах «студебеккеров», «линкольнов» и других авто, вытянувшихся в две линии. Джонни отметил, что розовый «кадиллак» с откидным верхом, принадлежавший Айрин Ханикатт, занял сразу два парковочных места. И как это Айрин до сих пор не оцарапала ему плавники? Машина у нее такая длинная, что ее можно застать сразу в двух округах. Айрин единственная из всех девушек в Ханивилле владела собственной быстроходной лошадкой. Джонни охотно прокатился бы на этом розовом «кадиллаке». В компании его хозяйки.

Донни поставил новые колеса на свой пикап. Отец Картера, похоже, расщедрился на новый карбюратор для старого «форда». Когда они виделись в последний раз, машина была не на ходу. Он бы помог Картеру с ремонтом, если бы знал. Джонни охотно отвлекся на автомобили. Разглядывая их, про себя оценивая детали и выкраску, он успокоился и на мгновение забыл о том, что явился сюда, чтобы расквасить пару носов, разбить несколько фар и вообще от души побуянить.

Но кто-то позвал девчонок. Кто, черт возьми, приглашает на драку девушек? Джонни со вздохом отшвырнул сигарету. Скоро ему исполнится девятнадцать. Он чувствовал, что уже староват для подобных глупостей. Он глянул на школу и благословил судьбу за то, что ему не придется бывать в только что отстроенном здании, о котором болтали теперь все в городе. Он выпустился в мае, так что в новую Ханивилльскую старшую школу его и силком не затащат. Только если сначала убьют. Он и в прежней-то школе бывал нечасто. Уроки казались ему пыткой: смирно сидеть на месте он не умел. Выпускные экзамены дались нелегко, но с цифрами он всегда справлялся, а читать на математике не заставляли. С механикой и столяркой трудностей не возникало. Парочки поцелуев, сорванных с губ одинокой учительницы английского мисс Баркер, хватило, чтобы получить несколько приличных отметок: так он пусть и со скрипом, но все же окончил школу.

Пассажирская дверца его черной гоночной лошадки щелкнула, и наружу выбрался его четырнадцатилетний братишка Билли Кинросс. Билли никогда не пытался подражать Джонни, а если бы все же решился, то вышло бы нелепо. Билли носил очки в черной оправе с толстыми стеклами и совершенно не умел укладывать волосы на макушке или зачесывать их назад со лба. Он стригся под ежик и куда свободнее чувствовал себя в вязаной безрукавке и галстуке-бабочке, чем в футболке и кожанке. Джонни не хотел его брать, но Билли настоял на своем, зная, что в его присутствии брат скорее сохранит хладнокровие. Джонни требовал, чтобы Билли остался дома, и рассчитывал, что брат ему подчинится, но на этот раз Билли не уступил: он знал, что Джонни решился на драку из-за него.

– Что, Джонни, Роджера ищешь? – крикнул кто-то.

Джонни даже не снизошел до ответа. Это и так было всем известно. Он зашагал между рядами машин и остановился перед розовым «кадиллаком» Айрин Ханикатт. Айрин смущенно заулыбалась, ее подружки захихикали и стали пихать друг друга в бока. Айрин не следовало улыбаться Джонни, ведь Роджер Карлтон числился ее парнем, но Джонни всегда производил неизгладимое впечатление на девчонок. Он мог поманить пальцем любую из щебечущих дев, рассевшихся на капоте машины Айрин, и та бы не раздумывая пошла с ним. Может, позже он так и поступит. Правда, на самом деле подружки Айрин его вовсе не занимали. А еще он подозревал, что темноволосая голубоглазая Айрин не любит Роджера. Но кто он такой, чтобы иметь мнение насчет Айрин и ее чувств? Роджер умен, богат, популярен, и папенька Айрин явно имеет на него далекоидущие планы. Джонни тоже строит на него планы. Он выбьет из Роджера и его дружков всю чертову дурь и пообещает, что в следующий раз, когда кто-то из них решится доставать Билли Кинросса, все закончится куда хуже.

– Его здесь нет, Джонни! – выкрикнула пухлая рыжеволосая Пола.

Айрин смерила ее взглядом, который Джонни не сумел разгадать. Получив хороший тычок в ребра от одной из подружек, Пола нервно заерзала и потупилась.

Не сводя глаз со смущенной рыжей девчонки, Джонни приблизился к ней, длинным пальцем приподнял ей подбородок и проговорил тихо и внятно:

– А где же он, птичка?

Пола запнулась, и щеки у нее запылали еще ярче, чем волосы.

– Н-не знаю… он просто просил сказать тебе, что у него есть дела поважнее… или что-то такое… кажется. М-м… так ведь, Айрин?

– Тогда чего ради вы здесь собрались? – И Джонни мотнул головой, указывая на толпу, а потом посмотрел на Айрин. Он не отводил взгляд, ожидая ответа.

Она ничего не сказала, но он заметил, как расширились ее голубые глаза, и сразу заподозрил недоброе. Толпа зашевелилась, кто-то откашлялся. Друзья Джонни принялись окликать, задавать вопросы, в ответ им вразнобой послышались выкрики:

– Мы его не видели, Джонни…

– Говорили, что он собирался приехать!

– Томми клянется, что с час назад видел здесь его тачку!

– Езжай домой, Джонни! – крикнул кто-то. – Никто не хочет иметь дел с такой мразью, как ты и твой братец!

Голос донесся откуда-то сзади, из-за толпы, и Картер с Джимбо сразу бросились туда. Прежде чем Джонни успел разобрать, кто кричал, завязалась потасовка. В тот же миг, как по команде, из машин и багажников пикапов выскочили и кинулись врассыпную дружки Роджера Карлтона. Замелькали кулаки, послышались оскорбления, и орава дерущихся вмиг поглотила Картера с Джимбо. Донни и Люк тоже были где-то там, в толпе. Еще мгновение Джонни видел Люка – тот выделялся на общем фоне благодаря светлым волосам и высокому росту, – но потом кто-то сбил его с ног.

– Эй! Эй! – заорал Джонни, услышав, как завизжали девчонки и не в лад засигналили гудки автомобилей, увидев, как одни школьники прыгают по машинам, а другие лезут из них наружу, чтобы принять участие в потасовке.

Джонни повернулся к Билли, ухватил его за рубашку и подтащил ближе к себе:

– Сиди в машине, братишка. Эти парни играют нечестно и грязно. Я не хочу переживать, что ты попадешься им под руку. Мне сейчас надо добраться до Карлтона.

– Брось все это, Джонни! – взмолился Билли. – Не надо было нам вообще приезжать. Мне здесь не по себе, прямо мурашки по спине бегают.

– Просто не лезь, Билли! – снова велел ему Джонни, выпустил его и подтолкнул обратно к машине. – Садись за руль и езжай отсюда. Встретимся в «Солоде» через час.

«Солодом» называлось кафе-мороженое, где любили встречаться и приударять за девчонками местные школьники. Джонни такие места обходил стороной, но знал, что Билли будет там в безопасности.

– А если меня поймают? У меня же прав нет! – Билли терпеть не мог попадать в истории, а езда без прав грозила серьезными неприятностями, если его вдруг остановят полицейские. – Или я разобью тебе машину? – Голос Билли взвился вверх, в нем послышался ужас от одной мысли, что он может хоть чуточку поцарапать машину Джонни. Уж лучше попасть в лапы к копам.

– Все будет в порядке! Просто езжай отсюда!

Крики и вопли отвлекли Джонни от младшего брата. Он стряхнул с плеч свою кожанку, швырнул ее Билли и, рванув с места, едва успел перехватить деревянный брус, который кто-то вытащил из груды строительного мусора и теперь собирался обрушить Картеру на макушку.

В голове у Джонни словно взревела сирена: он видел, что эти парни дерутся всерьез. Краем глаза он заметил отъезжавшие от школы машины – девчонки сообразили, что ловить им тут нечего. Отлично. Одной заботой меньше. А забот у него было хоть отбавляй: численный перевес явно был не на стороне парней Джонни. Потасовка на равных переросла в побоище, где на одного своего приходилось трое, а то и четверо недругов. Джонни понял, что дело плохо, и принялся еще яростнее лупить кулаками по сторонам. Где чертов Карлтон?!

И в тот же миг, словно какая-то неведомая сила услышала его вопрос и решила ответить, Джонни его увидел. Роджер Карлтон бежал со всех ног по ярко освещенной дорожке, что вела к входу в здание новой школы. Джонни ринулся к нему сквозь сплетение дерущихся тел, на ходу раздавая тумаки и получая в ответ оплеухи. Когда он уже решил было, что высвободился, кто-то налетел на него, сбил с ног и кинул прямо в гущу дерущихся. Пока Джонни выпутывался, Карлтон уже исчез.

Джонни бросился к входу в школу, шныряя глазами влево, вправо, потом снова вправо, и резко замер на месте. Его крошка по-прежнему стояла на том самом месте, где он ее оставил, но водительская дверца была распахнута, словно Билли вдруг передумал, решил не уезжать и в спешке выскочил из машины. Передние фары были разбиты. Похоже, кто-то прошелся бейсбольной битой и по ним, и по окнам. В висках у Джонни яростно застучало. Он ни на миг не усомнился в том, чьих рук это дело.

Обернувшись к дерущимся, он не обнаружил среди них никаких следов Билли. Правда, в этой суматохе вообще нельзя было разобрать, что к чему. Билли вряд ли сумел бы долго сопротивляться этим молодчикам: мозги у него работают куда лучше, чем кулаки. Джонни отметил, что парни, рьяно мутузившие друг друга, знали, что делают. Кстати, подметил он, Картер, Джимбо и остальные сумели переманить удачу на свою сторону и уже не просто защищали свои позиции. Джонни почувствовал, что еще секунд через тридцать головорезы Карлтона обратятся в бегство или станут молить о пощаде. Но где же Карлтон? А главное, куда подевался Билли?

Джонни услышал вдали завывание сирен. Копы. Нужно разыскать Билли и сматываться. Он рванул наугад к входной двери школы. Этого-то он и боялся: дверь стояла открытой. То ли у кого-то был ключ, то ли строители забыли запереть здание. Он должен найти Билли, проучить Карлтона и смотать удочки прежде, чем копы догадаются сунуться в школу. Раз дверь не заперта, вряд ли у него много времени. С другой стороны, копы могут решить, что в школе никого нет, а все дерущиеся собрались на парковке.

За дверью открывалось широкое и высокое, до самой крыши, пространство парадного вестибюля, с блестящим плиточным полом и широкой лестницей, что вела вверх, к одинаковым балконам, выступавшим над бездной на уровне второго и третьего этажей.

– Билли! – крикнул Джонни, понимая, что не знает, куда бежать.

Школа казалась тихой, нетронутой, и он вдруг подумал, что зря вообще сюда сунулся. Если копы поймают его здесь, внутри, ему придется ответить не только за пару синяков и подбитых глаз. Может, ему впаяют еще и незаконное проникновение в здание – хотя дверь в школу не была заперта.

Но тут грянул выстрел, и все сомнения, роившиеся в голове у Джонни, вмиг испарились. Он ринулся вверх по лестнице, перескакивая через три ступеньки зараз, не помня себя. «О господи, нет, прошу, нет… нет… нет…» – стучало у него в голове, когда он наконец взлетел по лестнице и, застыв на площадке третьего этажа, окинул взглядом просторный холл за балконом, от которого в обе стороны уходили вдаль, к классам, длинные коридоры. Он вдруг увидел, как к нему мчится Билли в выбившейся из-под ремня рубашке, без очков, с выражением ужаса на лице. И с пистолетом в руке.

– Джонни! Беги! Беги, Джонни! Наверное, он где-то сзади. Беги! – истерически вопил Билли, не сбавляя хода и размахивая пистолетом в направлении лестницы, словно пытался подтолкнуть к ней Джонни.

– Билли, стой! Брось пистолет, парень! Ты меня до смерти напугал! Где ты его…

И тут он все понял. Он, Джонни, стащил этот самый пистолет из багажника драндулета, который чинил в мастерской «У Джина». Он увидел пистолет и решил, что матери не помешало бы такой заиметь. Он знал, что она делала, чтобы заработать те лишние деньги, которые вдруг появились в доме. Как он ни кричал и ни угрожал, как ни пытался ее уберечь, она не бросила это дело. Увидев пистолет, он словно понял, что вот он, ответ на все те молитвы, которые он возносил небесам с тех пор, как она явилась домой среди ночи вся в синяках. Он не дал себе времени обдумать последствия такого поступка. Пистолет был легким и совсем маленьким, и он решил, что научит мать им пользоваться. Так что он его взял. Вопреки широко распространенному мнению, он никогда в жизни не крал. Он понимал, что потеряет работу, если только Джин, его босс, узнает, что он натворил. Но владелец того драндулета так и не вернулся к ним в мастерскую, по крайней мере пока. Может, забыл про свой пистолет. Джонни возил пистолет у себя в машине уже несколько дней, обдумывая, как бы убедить мать. Но теперь его нашел Билли.

– Билли! Я слышал выстрел. Ты кого-то подстрелил? Ты подстрелил Карлтона? – Джонни не знал, как выгородить брата, если тот уложил Карлтона где-то в здании школы.

– Нет! Я просто хотел его испугать! Я сидел в машине. Он не знал, что я там. Он вдруг подбежал и стал бить окна и фары бейсбольной битой. Я сполз на пол и заметил у тебя под сиденьем пистолет. Я его взял. Решил, что если Карлтон увидит оружие, то прекратит. И он прекратил! Он побежал к школе, а я побежал за ним. – Билли с огромной скоростью выпаливал слова, пересказывая произошедшее.

Джонни обхватил его за плечи, желая успокоить.

– Я велел ему оставить меня в покое, оставить в покое маму, но потом пистолет выстрелил сам по себе, и от выстрела разбилось окно, там, в конце коридора. – Лицо Билли скривилось в тревоге. – Я не знаю, сколько стоит стекло. Надеюсь, того, что я накопил, хватит, чтобы за него заплатить.

– Билли! Ты никому не расскажешь ни про окно, ни про пистолет. И мы сейчас же уйдем отсюда.

– Джонни! Берегись! – крикнул вдруг Билли и отшатнулся к самой балюстраде балкона.

В этот же миг на них из тени кинулся Карлтон. Он успел обойти здание и теперь вынырнул с другой стороны просторного вестибюля. Все это время Джонни стоял к нему спиной, а Билли так волновался, что не заметил, как он крался по темному коридору. Роджер Карлтон налетел на Джонни сзади и мигом выбил весь воздух из его легких. Билли снова вскрикнул, снова раздался выстрел. Джонни почувствовал, как у него в груди что-то разорвалось, и повалился на Билли, не сумев удержаться на ногах, не сумев даже на миг замедлить падение. Он обхватил брата, пытаясь смягчить удар, и, сам того не понимая, прижал руки Билли к его телу, а его самого потянул за собой. Они перевалились через перила и, не встретив на своем пути никаких препятствий, ухнули вниз, прямо на беспощадные плиты пола двумя этажами ниже.

* * *

Джонни попробовал открыть глаза, попробовал устоять перед силой, которая словно вынимала его из тела. Казалось, что прибой тащит его за собой, и на мгновение Джонни решил, что спит и видит сон. Ему снилось, что ему снова десять, и он сидит на пляже у самой воды и чувствует, как волна вымывает песок у него из-под пальцев, и где-то сзади на покрывале сидят мама с Билли, и в небе светит яркое солнце. Вот только теперь прибой, тянувший его за собой, был гораздо мощнее, и Джонни стал судорожно искать, за что уцепиться. Руки отказывались работать, ноги уснули и не желали проснуться. В груди жгло так, словно он слишком долго нырял. Поджав пальцы ног в сапогах, он как мог боролся с прибоем. Почему на нем сапоги? Он ведь на пляже.

Он вдруг с ужасом понял, что такое этот прибой, и заставил себя открыть глаза и отыскать брата. Билли лежал рядом с ним.

– Билли! – Он пытался сложить звуки в слова, но ничего не получалось. – Билли! – Он попробовал снова, но сумел выдавить из себя лишь шепот, не громче дыхания.

Билли не боролся с прибоем, как Джонни. Он лежал на спине, глаза его были открыты. Под головой у него виднелась лужица крови, он не двигался. Не двигался и не дышал.

Джонни завопил. Беззвучный крик забился у него в голове. Он вопил, и боролся с приливом, и рвался навстречу той силе, что пыталась вынуть его из тела.

– Я никуда не пойду! – ярился он снова и снова, снова и снова, пока давление изнутри не стало нестерпимым и не взорвалось миллионами белых огней, снопом ярких искр, как металл под сварочным аппаратом. Джонни почувствовал, как что-то хлопнуло, как его словно разорвало в клочки. Но боли не было, было только давление, а потом громкий треск, словно разом лопнули миллионы воздушных шаров. А потом… ничего.

2. Без звука[2]2
   Песня «Sound Off» американского баритона, лидера биг-бенда и актера Вона Монро (1911–1973).


[Закрыть]
Вон Монро – 1951

Ноябрь 2010 года

Мэгги вытянула ногу назад и качнула ею, разведя руки в стороны, словно огромная птица, что отрывается от воды и взлетает. Приподнявшись на полупальцы, она сполна ощутила всю красоту этого движения и улыбнулась сама себе. Больше всего на свете ей нравилось танцевать так, как сейчас: вокруг никого, весь зал принадлежит ей одной, нет ни критиков, ни аплодисментов, есть лишь музыка. Напевая себе под нос, Мэгги закружилась по сцене, поймала свое отражение в зеркале. Большие голубые глаза встретили взгляд своих двойников, а в следующий миг уже скрылись за темным облаком длинных волос. Привычным жестом откинув назад волосы, Мэгги вскрикнула от неожиданности: в зеркале рядом с ней выросло еще одно отражение.

– Простите, мисс Маргарет. – Гас Джаспер явно смутился. – Я не хотел вас напугать. Но мне нужна ваша помощь.

Старый Гас уже давным-давно заведовал школьным хозяйством, а значит, считался ее начальником. Добродушный и мягкий Гас отличался завидным терпением, что было на руку Мэгги, ведь ему уже не в первый раз приходилось после уроков искать ее по всей школе. Но, судя по всему, его это совсем не расстраивало.

Мэгги уныло глянула на часы. Так и есть, пора. Последние три месяца Мэгги почти ежедневно оставалась в школе после уроков и занималась уборкой. Работа была тяжелой, но приносила Мэгги деньги, которые шли на взнос за участие в танцевальной команде. К тому же добряк Гас оставлял ей ключ от танцевального зала, так что она успевала позаниматься по вечерам, после работы, и рано утром, перед уроками. Она редко когда забывала о времени. Обычно она не позволяла себе надолго задерживаться, когда заканчивались репетиции танцевальной команды. Но сегодня ей захотелось немного потанцевать в одиночестве, а потом она увлеклась и сама не заметила, как прошло целых полчаса.

– Простите, Гас, что вам пришлось за мной заходить. – И Мэгги улыбнулась в знак искреннего раскаяния.

Она подхватила свою спортивную сумку, натянула поверх балетного трико толстовку, сунула ноги в заношенные кеды. Широкие удобные штаны, в которых она танцевала, вполне сгодятся и для работы. Переодеваться на глазах у Гаса она точно не станет: ей не хотелось смущать милого старикана. И потом, она знала наверняка, что тетя Айрин, узнав о чем-нибудь в этом духе, непременно скажет ей, что леди так себя не ведут. При этой мысли губы Мэгги тронула легкая улыбка. Тетя Айрин всегда ведет себя как настоящая леди.

Красавица Айрин Ханикатт была дочерью зажиточного дельца Джексона Ханикатта. Ханивилль основал родной дедушка Айрин, подаривший городку свое имя, а своей семье – право считаться местной аристократией. Айрин рано вышла замуж за подававшего большие надежды уроженца Ханивилля и всю жизнь прожила в своем родном уголке Техаса. Но ее подававший большие надежды муж так никем и не стал. Он промотал наследство жены, довел ханивилльские заводы ее семьи до разорения и до последнего вздоха держал саму Айрин в ежовых рукавицах. Когда он умер, Айрин наконец смогла забрать к себе Мэгги. А еще смогла наконец сблизиться с Гасом. Тетя Айрин все отрицала, но Мэгги была уверена, что та души не чает в кротком темнокожем школьном уборщике.

Гас приехал в Техас еще в молодости, чтобы играть в баскетбол за команду колледжа для афроамериканцев. После серьезной травмы колена он со своей молодой женой обосновался в Ханивилле и стал уборщиком в старшей школе. Там он и проработал всю жизнь. Гас и Айрин познакомились, когда жена Гаса, Мона, стала работать экономкой в семействе Ханикатт. Айрин тогда училась в выпускном классе. Когда Айрин вышла замуж и обзавелась собственным домом, Мона Джаспер последовала за ней. Этих женщин связывали узы куда более тесные, чем обычно связывают хозяйку с прислугой. Моне тяжело давались беременности: только после сорока она сумела наконец родить двоих здоровых детей. Айрин переживала выкидыш за выкидышем, но ребенком так и не обзавелась. Их с Моной сблизили боль, страдания, общее горе. Они привыкли вместе смеяться и помогать друг другу. Когда Мона несколько лет назад умерла, Айрин горевала не меньше Гаса. Она пообещала Моне присматривать за ее мужем и их младшим внуком и держала свое обещание.

– Вы с Шадом сегодня придете на ужин? – спросила Мэгги, когда они с Гасом начали обход школы и принялись вытряхивать мусор и менять пакеты в урнах, стоявших в классах. Шад, четырнадцатилетний внук Гаса, жил вместе с дедом. Мать его вечно где-то пропадала, отца вообще никто не знал, и потому о благополучии Шадраха Джаспера обычно заботился Гас. Хотя его внук был тем еще сорванцом. – Тетя Айрин готовит лимонный пирог с безе. Она говорила, что это ваш любимый десерт. – Мэгги вскинула брови и вопросительно оглянулась на Гаса. Тот робко улыбнулся в ответ.

– Мы придем, мисс Маргарет. – И Гас в знак согласия кивнул головой. – Но нам сегодня нужно вымыть полы наверху, а я пока не закончил в спортзале. Шадрах сейчас моет вестибюль и коридоры второго этажа. Так что мы с ним закончим здесь, внизу, а вам придется поработать в коридорах на третьем.

Мэгги подавила стон и весело кивнула: жаловаться она не собиралась. И все же она терпеть не могла работать наверху в одиночестве. Ей все время казалось, что кто-то вот-вот выглянет из-за угла или подкрадется к ней сзади и утащит с собой. Спортзал был ужасно далеко, на первом этаже, и она знала, Гас в жизни не услышит ее криков, если что-то случится. Собственно, он вряд ли услышит ее, даже если она станет кричать в коридоре прямо за дверью спортзала. Оставшись один, старик всегда выключал свой слуховой аппарат: тот громко шипел и свистел, и эти звуки сводили Гаса с ума. Так что старый уборщик ничего бы не заподозрил, даже если бы все школьные коридоры заполонили вопящие привидения. Мэгги подумала было, что могла бы сегодня поработать в компании Шада, но потом решила, что Гасу виднее. Шад вечно болтал и заигрывал с ней, Мэгги в ответ на его старания хохотала, и в результате уборка оказывалась забытой.

Мэгги поднялась на третий этаж, вытащила из подсобки ведро и швабру, наполнила ведро горячей водой, подлила моющего раствора и двинулась в конец длинного коридора, что тянулся через все здание. По сторонам коридора блестели ровные ряды шкафчиков, принадлежавших ученикам выпускного класса; их дверцы были выкрашены поочередно то в черный, то в белый цвет. Если прищуриться и склонить голову набок, дверцы начинали походить на клавиши фортепьяно. Мэгги подметила, что ей для этого вовсе не нужно щуриться, и тут же вспомнила, что оставила свои очки в танцевальном зале, на усилителе. Ну уж нет, сейчас она туда не пойдет. Придется работать без очков. Мэгги понадеялась, что справится и без них.

Когда она проработала с полчаса, из динамика на стене послышалась музыка. Мэгги улыбнулась выбору Гаса. Всякий раз, когда она работала здесь, наверху, его, казалось, одолевала ностальгия по песням времен его молодости. Музыка отвлекала Мэгги, и она частенько бросала швабру и принималась танцевать посреди коридора. Вообще-то это случалось почти каждый вечер. Песни, которые выбирал Гас, звучали так, словно их ставили на школьной дискотеке пятидесятых.

Мэгги не знала точно, когда появилась песня «Большие огненные шары»[3]3
   «Great Balls of Fire» – песня 1957 г. в исполнении американского музыканта Джерри Ли Льюиса (1935–2022).


[Закрыть], но с тех пор явно минуло много десятков лет. Правда, танцевать под нее было здорово. Мэгги прошлась туда и обратно по коридору со шваброй наперевес – ни дать ни взять Том Круз в «Рискованном бизнесе». Может, она сумеет уговорить девиц из танцевальной команды поставить ностальгический номер? Нет, вряд ли. Чаще всего танцовщицы из команды делали вид, что ее не существует. Они явно считали, что работать уборщицей неприлично, и потому верхом неприличия для них было то, что Мэгги танцевала с ними в одной команде. Мэгги испустила тяжелый вздох и приняла позу, достойную самого Элвиса. Послышалось финальное «Боже, господи, огненные шары!», и музыка стихла.

Мэгги привыкла быть паршивой овцой. Ее родители умерли, когда ей было всего десять лет, и с тех пор она кочевала по приемным семьям, нигде не задерживаясь больше чем на год. Единственной ее родственницей была двоюродная бабка, тетушка Айрин. Она очень хотела забрать к себе Мэгги. Зато Роджер Карлтон, муж тети Айрин, этого не хотел. Он запретил Айрин брать в дом осиротевшую десятилетнюю внучку. Семь долгих лет Мэгги скиталась по чужим семьям, обзаводилась друзьями и прощалась с ними, едва ее отправляли на новое место.

Мэгги научилась не привязываться к людям и довольствоваться собой. Она не озлобилась, но успела стать черствой. Она еще помнила, что значит любить и быть любимой, но за семь лет одиночества поняла, что такое жаждать любви, мечтать о ласке и никогда их не получать. Она узнала, каково это – быть для кого-то обузой или источником пропитания. Среди приемных родителей встречались прекрасные люди, но были и подлецы, которые брали детей, чтобы получить деньги, которые государство платило за их содержание… а порой и ради чего-нибудь похуже.

С тех пор как Мэгги перебралась к тетушке Айрин, жизнь ее наладилась. Айрин окружила ее любовью и была искренне счастлива, что внучатая племянница наконец-то живет с ней под одной крышей. Мэгги не сомневалась в ее привязанности. Дженис, мать Мэгги, в юности была очень близка со своей тетушкой Айрин. Мать Дженис, младшая сестра Айрин и бабушка Мэгги, прожила по соседству с Айрин всю жизнь. Она умерла от рака через пару лет после того, как мать Мэгги уехала учиться на восточное побережье. Тетя Айрин ужасно горевала по сестре и молила Дженис вернуться домой. Но к тому времени мама Мэгги уже повстречала Микки О’Бэннона, и молодой ирландец совершенно вскружил ей голову. Она не захотела его покинуть даже ради тетушки Айрин.

При мысли о родителях Мэгги печально улыбнулась. Они были замечательные. Ее отец мог танцевать бесконечно – казалось, он никогда не устает. Он хватал ее и кружил под свои любимые мелодии, так что ноги летали в воздухе. Ее мать, Дженис, танцовщицей не была, но энергии у нее тоже было хоть отбавляй. Они втроем обожали танцевать вместе. Мэгги задумалась над тем, что навело ее на эти воспоминания, и решила, что все дело в музыке. После «Больших огненных шаров» послышалась песня «Дым застилает глаза»[4]4
   «Smoke Gets in Your Eyes» – песня из бродвейского мюзикла «Роберта» (1933), которую в 1958 г. перепела американская группа The Platters.


[Закрыть]. Мэгги отбросила швабру и вся отдалась во власть чудесных звуков.

Танцам Мэгги не училась. У приемных семей нет денег на подобные развлечения. Но она всю жизнь смотрела, запоминала и повторяла, и теперь никто не поверил бы, что она никогда не занималась с преподавателем. Танцевать она любила больше всего на свете. Только бы Гас не вывернул сейчас из-за угла и не обнаружил, что она вовсе не моет полы в коридорах, а танцует, забыв обо всем. А если ее увидит Шад, то будет припоминать ей это до скончания века.