Текст книги "Книжный магазинчик прошлого"

Глава 7

Пока меня не было, на место старых посетителей кафе пришли новые. Остался только сценарист Рэй, который честно отрабатывал свой восьмичасовой рабочий день. Остальные авторы, печатавшие что-то на своих компьютерах, тоже ушли. За их столиками теперь сидели подростки, оживленно болтающие за чашечкой мокко, одна порция которого стоила пять с половиной долларов, и я попыталась посчитать, сколько магазин получал дохода за счет школьников и клиентов, стабильно покупающих кофе навынос. Оказалось, что кафе – действительно прибыльное предприятие, но, как и сказал Элайджа, на одних латте и черничных булочках протянуть трудно.

Я села за столик и открыла папку, где в таблицах был представлен финансовый учет магазина. Я совершенно не понимала, что ищу. Наверное, хотела найти лучик надежды, что с бизнесом еще не все потеряно. Но все, что я видела, – это убытки в конце каждой страницы: от двух тысяч долларов в праздничные дни до восьми тысяч долларов в августе. Даже в свои лучшие дни «Книги Просперо» работали в минус.

На телефон пришло уведомление. Сообщение от Джея: фотография осла с фразой «Ну и осел!» Не дождавшись ответа, Джей написал:

«Сможет ли твое сердце когда-нибудь простить меня?»

«Ну, раз ты потрудился найти такую картинку, как я могу сопротивляться?»

Испугавшись, что Джей не слишком хорошо меня знает и не уловит за этим саркастическим тоном мою благосклонность, я тут же добавила:

«Извинения приняты».

За соседним столиком сидел пожилой мужчина, которого я видела на похоронах Билли. Что-то напевая себе под нос, он вытирал платком очки. В веселой мелодии незнакомой мне песенки его голос казался довольно звонким, противоположно тому печальному тембру, с каким он пел на похоронах. Между седой эспаньолкой и очками в позолоченной оправе виднелись лопнувшие капилляры на щеках. В этом мужчине можно было без труда разглядеть стареющего, весьма эксцентричного интеллектуала. Кого-то, кто вполне мог оказаться другом Билли.

Я сказала, что меня зовут Миранда и я племянница Билли. Он представился как доктор Ховард.

– Мне понравился ваш гимн на похоронах.

– Увы, ничего не могу вспомнить. Мой бокал не бывает пуст, если поблизости есть виски.

Доктор Ховард хлопнул себя по лбу и быстро что-то записал.

– Вы дружили с моим дядей?

– Он научил меня искусству естествознания, а я научил его искусству поэзии. Боюсь, я не до конца понимал окружавший его мир, точно так же как и он не понимал мой, но нас объединяла увлеченность определенным делом.

Я закрыла папку с таблицами.

– А вы помните, какие именно книги по естествознанию нравились Билли? Что-нибудь о мышечной системе или мышечных волокнах? Или об анатомии?

– Анатомия – это слишком скучно даже для нашего Билли. Однажды он дал мне биографию Чарльза Рихтера. Я чуть не заснул от скуки.

Биография Чарльза Рихтера. В ней не говорилось ни слова о мускулах, волокнах или выдающемся росте. Она совершенно не сочеталась с «Бурей», «Джейн Эйр» или «Алисой в Стране чудес». То были знаменитые литературные произведения. Классика, знакомая широкому кругу читателей, в отличие от биографии сейсмолога, прославившегося созданием системы измерения масштаба разрушений.

– Вы давно приходите сюда? – спросила я доктора Ховарда.

Он посчитал на пальцах.

– Лет десять точно.

– Выходит, вы не знали первоначального владельца?

– Ли?

– Нет, Эвелин. Жену Билли.

– Я и не знал, что Билли был женат! – Доктор Ховард погладил свою бородку, задумавшись над полученной информацией. – И не светит луна, чтоб, мила и бледна, / Мне не грезилась Аннабель Ли, / И с лазури звезда посылает всегда / Мне приветы от Аннабель Ли[4]4
  Перевод С. А. Андреевского.


[Закрыть].

– Очень красиво, – улыбнулась я. – Это вы написали?

– О, вы мне льстите! Полагаю, вы никогда не были влюблены, раз не знаете «Аннабель Ли». Но не стоит волноваться, вы все еще молоды. – Доктор Ховард усмехнулся, заметив, как я смутилась. – Это По, дорогая, – объяснил он. – Эдгар Аллан По. Так он любил свою жену, прекрасную Аннабель Ли.

Прекрасная Аннабель Ли. Прекрасная Эвелин Вестон. Даже если доктор Ховард ничего не слышал об Эвелин, он понимал, что настоящей страстью Билли было вовсе не естествознание. Но в «Книгах Просперо» работал еще один человек, который достаточно близко дружил с Билли, чтобы произнести речь на его похоронах. Кто-то, кто знал, какие стихотворения ему нравились; кто-то, кто мог рассказать мне о женщине, что покоится рядом с Билли в Форест-Лауне.

Малькольм читал книгу, сидя в той же позе, что и утром, когда я видела его в последний раз. Проскрипев стулом, я встала из-за стола и помахала доктору рукой, на что он подмигнул мне и протянул одну из книг в твердом переплете. Схватив папку с финансовым учетом, я направилась к стойке с кассой.

Теперь мне предстояло выяснить, что скрывал от меня Малькольм.

Он подпрыгнул от резкого звука, когда я бросила папку на стол, словно подкрадываясь к нему.

– Если продашь по книге следующим десяти посетителям, я повышу тебе зарплату.

Я улыбнулась. Малькольм так закашлялся, что мне стало смешно от этой неудачной попытки очаровать его. Он бросил на меня сконфуженный, уже знакомый мне взгляд.

– Ты ко всем с таким недоверием относишься или дело во мне?

– Думаю, дело в тебе, – сказал он с не совсем враждебной, но и не совсем дружелюбной интонацией. Он закрыл книгу из предварительного тиража, которую так увлеченно читал, и положил на стойку. Малькольм скрестил руки и прислонился к столу, морально подготавливая себя к дальнейшему разговору.

– Билли когда-нибудь говорил с тобой об Эвелин?

– О какой Эвелин?

Малькольм с каменным выражением лица смотрел мне в глаза. Он мастерски скрывал любые эмоции.

– Эвелин Вестон.

Он пожал плечами. Судя по всему, это имя было ему незнакомо. Возможно, Малькольм никогда и не слышал об Эвелин. Доктор Ховард являлся старожилом этого магазина, но даже он ничего о ней не знал. И все-таки я заметила, как Малькольм напрягся и беспокойно застучал пальцами по столу, а значит, если уж не Эвелин, то было что-то другое, что он от меня скрывал.

– Билли устраивал какие-нибудь игры в магазине? Может, квесты? Или охоту за сокровищами? Игры в формате «вопрос-ответ»? Головоломки?

– Нет, не припомню такого. А что?

Он продолжал опасливо вглядываться в меня своими большими глазами. Радужки его глаз, словно драгоценные камни, мерцали на свету. Какой-то животный инстинкт охватил меня. Я интуитивно почувствовала, что не стоит рассказывать Малькольму о квесте, который устроил мне Билли.

– Ничего.

Я открыла перед ним папку с финансовым учетом. Он просмотрел таблицы с данными магазина, с месячной валовой прибылью, расходами за аренду и с отмеченным красным цветом в конце страницы чистым доходом, точнее, я бы выразилась, с чистым убытком.

– Ты был в курсе, что все настолько плохо?

Малькольм ковырял заусенец на большом пальце.

– Билли никогда не посвящал меня в финансовые дела.

– Разве не ты управляющий?

– Я занимаюсь всякими бытовыми мелочами, заказываю книги, встречаюсь с торговыми представителями, провожу инвентаризацию, слежу, чтобы кафе соответствовало санитарным нормам. А финансовыми делами занимался Билли. – Он оторвал заусенец, и на этом месте выступило несколько капель крови.

– А что насчет покупки книг? Билли не поручал тебе бюджет?

– Мы покупали сразу несколько экземпляров одной книги. Если получалось их продать, то заказывали у оптовиков больше копий.

Он присосался к своему пальцу, пытаясь остановить кровь, а затем заметил мой взгляд и спрятал руку под стол.

– Откуда у вас вообще были деньги на книги?

– За них можно не платить первый месяц или два, а иногда и три. Если не получалось продать, мы возвращали их.

– Но ведь возврат тоже стоит денег?

– Да, это не бесплатно. – Малькольм придвинул к себе папку, чтобы лучше рассмотреть таблицы. – Это адвокат Билли дал их тебе? Он столько лет уговаривал Билли закрыть бизнес. Я бы не доверял ему.

– Он просто пытается дать совет, – не согласилась я.

– Он безграмотный халтурщик. Совсем не ценит то, что написано на бумаге.

– Юриспруденция, как наука, основана на том, что написано на бумаге. Знаешь, кем мечтает стать большинство юристов? Писателями.

– Только не адвокаты по разводам. Этот человек просто высасывает из людей деньги.

– Тогда почему же Билли ему доверял?

– Потому что Билли не умел отказываться от людей. – Лицо Малькольма изменилось, внезапно приняв виноватое выражение. Даже если он не знал об Эвелин, он знал о людях, от которых Билли отказался. Он знал обо мне. – Ему было проще остаться со старым адвокатом, чем найти нового. Лучше уж меньшее из зол, так ведь.

Он пытался загладить вину.

– Конечно, – кивнула я, – меньшее из зол.

Закончив этот разговор, Малькольм ушел к компьютеру и принялся разгребать электронную почту. Я не понимала, зачем он притворялся, что знает о Билли меньше, чем знал на самом деле. Какая ему от этого польза? Я не понимала, зачем оценивала каждое его действие, будто мы боролись за власть. Работа преподавателя учит сотрудничеству, учит играть в команде. А где, если не в книжном магазине, можно почувствовать себя частью некой общности? К тому же мы оба любили этот книжный магазин и оба не хотели видеть его упадок.

Я оставила папку Малькольму, надеясь, что в мое отсутствие он просмотрит все счета и поймет, какой роковой финал нас ждал. Моих знаний о магазине не хватало, чтобы спасти его. Мне нужна была его помощь, но от вида Малькольма, занятого огромным монитором компьютера и не желающего даже краем глаза взглянуть на папку, я сильно засомневалась, что мы сможем работать сообща.

* * *

Дорога на запад оказалась совсем пустая, но мне все равно почудилось, что дом моих родителей находится очень далеко. Переступив порог, я сразу увидела маму: она лежала на диване и смотрела какой-то сериал про полицейских.

– Миранда, – воскликнула она таким тоном, будто не ожидала меня увидеть. Она остановила сериал на кадре с симпатичным сотрудником лаборатории, изучающим что-то под микроскопом, и, вскочив, схватила меня за руку и повела на кухню. – Сейчас что-нибудь приготовлю.

Похоже, она и не собиралась спрашивать, голодная я или нет.

Я сидела на табуретке за кухонным островом и наблюдала, как мама нарезает перец и огурцы.

– Где папа?

– А ты как думаешь?

Мама указала на гараж, точнее на папину столярную мастерскую. За закрытой дверью безостановочно жужжала шлифовальная машинка.

Я не сводила глаз с ее красивого, спокойного лица, а она сосредоточенно следила за лезвием ножа, нарезающим огурец. Образец семейного уюта, такая элегантная и умиротворенная, будто это мой обычный приезд домой, будто я только что вернулась не из книжного магазина ее усопшей подруги.

– Почему ты не сказала, что это Эвелин открыла «Книги Просперо»?

Мама в замешательстве посмотрела на меня.

– Мы уже говорили об этом.

– Да, ты сказала, что магазин назвали в ее честь. Но о том, что она открыла его, речи не шло.

– Я не хотела тебя запутать.

Она разложила ломтики огурца на тарелке и вытащила из холодильника контейнер с йогуртом.

– Добавила туда укроп, как ты любишь.

Она поставила тарелку передо мной. Я пыталась уловить хотя бы тень обмана, но мама выглядела как обычно: все такая же любящая и заботливая, гораздо красивее меня. Я чувствовала себя неоднозначно, как с Малькольмом, разрываясь между инстинктивным ощущением, что что-то идет не так, и желанием просто плыть по течению, не копая слишком глубоко. Я всегда доверяла маме, но опять-таки я не рассказала ей о квесте Билли. Она избегала меня, но ведь я первая начала избегать ее.

– Дела магазина плохи. Финансы совсем запущены. Даже не знаю, что делать.

Она удивленно вскинула брови.

– Разве ты не собираешься продать магазин?

– Как я могу его продать? Билли оставил его мне.

– Солнышко, нет. Это нечестно по отношению к тебе.

– Мам, я не собираюсь уходить с работы или что-то в этом роде, но я не позволю магазинчику обанкротиться.

Она накрыла йогурт крышкой.

– Не стоит убирать бардак за Билли, поверь мне, – пробубнила она, пропав за дверцей холодильника.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. – Мама закрыла холодильник и вновь повернулась ко мне. – У меня был очень долгий день. Мой ассистент назначил уйму встреч разным людям в одно и то же время, и мне пришлось разбираться с этой суматохой. – Она взяла пульт и включила сериал. – Хочу немного отдохнуть, ладно?

Ладно, вот только завтрашний день окажется таким же долгим и тяжелым. Послезавтра она скажет, что у нее болит голова, а потом – очередной трудный вечер.

Уже на четвертые сутки после своего приезда, смотря на маму, вот так просиживающую у телевизора, я осознала, что с меня хватит.

Достаточно ее скрытности. Да и моей тоже.

Достаточно равнодушия.

* * *

– Ты уверена, что не хочешь остаться у нас? У тебя тут своя комната, – сказала мама, узнав, что я переезжаю к Джоани.

– Я не могу каждый день тратить столько времени на дорогу. Проще обосноваться поближе к магазину.

– Но Джоани разве живет не со своим парнем? Не очень ли это навязчиво?

– Сьюзан, – вмешался папа. – Она так решила.

– Я приеду в воскресенье на барбекю, – пообещала я.

– Так на сколько ты решила остаться? – спросила мама.

– Пока точно не знаю. На неделю или две. Я хочу вернуться к себе к Четвертому июля.

Некоторые парочки ждали свой первый совместный День святого Валентина. Другие – Новый год. Кто-то – Рождество. Я же ждала Четвертое июля. Я представляла, как буду любоваться фейерверком, держась за руки с Джеем в сквере у художественного музея. А поздним вечером, наполненным душистыми запахами, мы вернемся в нашу квартиру, веселые и пьяные после пива и хот-догов. И хотя четвертое июля – всего лишь произвольно выбранная дата дня рождения нашей страны, когда Конгресс одобрил, но ни подписал, ни привел в действие Декларацию независимости, я все равно любила этот праздник, особенно в Филадельфии.

– Что ж, – мама натянуто улыбнулась, – мы рады побыть с тобой столько, сколько получится.

Пока я собирала чемодан, мама стояла на пороге моей детской спальни и смотрела, как я складываю вещи.

– Не забывай, что всегда можешь вернуться. Если устанешь спать на кушетке Джоани, у нас найдется свободная комната.

– Если устану, скорее всего, останусь в книжном магазине, – сказала я, аккуратно положив сарафан в чемодан поверх остальных вещей. – На втором этаже есть квартира. Билли там жил.

– Билли жил над магазином? И ты хочешь остановиться там?

– Это удобно.

Я не призналась ей, что меня атаковал рой мурашек, едва я переступила порог комнатки. Все-таки Билли жил там вплоть до самой смерти. Правда, основная причина моего смятения заключалась в фотографии Эвелин, в ее зловещей красоте, сталкивающей меня с той гранью Билли, о которой я ничего не знала.

– Ты все так же не собираешься продавать магазин? – спросила мама.

– Ну да. По крайней мере, до тех пор, пока я не найду кого-то, кому смогла бы доверять.

– Ты только помни, что у тебя есть жизнь вне этого места. Я бы не хотела, чтобы ты рисковала всем, чего добилась, ради убыточного книжного магазина.

Она постучала по дверной раме и сделала шаг назад в коридор.

– Мы увидимся в воскресенье вечером? – Она улыбнулась, будто не заметила угрозы в своих словах.

* * *

Джоани и ее молодой человек недавно переехали в бунгало, которое находилось в миле от «Книг Просперо», на небольшой возвышенности рядом с водохранилищем. От дома арендодателя их постройку отделяла рощица фиговых деревьев. Джоани сказала, что я могу остаться у них настолько, насколько потребуется, и, если бы она жила одна в этом старом убежище в Западном Голливуде, я бы остановилась у нее на всю поездку, но их спальня, увы, была тесновата для двух и уж тем более трех людей. К тому же они пребывали в том конфетно-букетном периоде, когда целуешься каждый раз, как входишь в комнату или выходишь из нее, и когда мытье посуды или слишком громкий звук телевизора не становятся поводом для ссоры.

Мне тоже хотелось насладиться конфетно-букетным периодом. Но вместо этого я находилась на другом конце страны, в сотнях километров от Джея, старалась выкрасть у него свободную минутку и заваливала его тонной сообщений. Когда нам все-таки удалось созвониться, Джей клевал носом, а я тряслась от ночного холода на крыльце Джоани и Криса. Мы обсуждали предстоящий пикник на лужайке Индепенденс-Холл, боулинг в Харбор-парке, музыкантов на бесплатном концерте в честь Дня независимости и наше первое совместное лето с его душными вечерами, светлячками и общими воспоминаниями. Джей не спрашивал меня о «Книгах Просперо». Не спрашивал он и о Билли. А я, в свою очередь, не спрашивала его мнения о волокнах и мускулах из загадки и ничего не рассказала ему о финансовых делах магазина, хотя могла воспользоваться его специализацией в экономике. Впрочем, прошли годы с тех пор, как он изучал микроэкономику, и, несмотря на его нынешнюю работу, он никогда не отличался прилежностью в учебе. Вместо всех этих вопросов Джей сказал, что хотел бы меня согреть. Я действительно так замерзла, что уже стучала зубами. Я ответила, что скоро ему выпадет такая возможность, хотя ночью в Филадельфии стояла такая жара, что потребности в дополнительном источнике тепла не было.

Утром Джоани готовилась к прослушиванию для постановки «Трех сестер». Она нанесла толстый слой черной подводки на верхнее веко и надела свободное бежевое платье из натуральных волокон.

– Уверена, что не хочешь надеть что-нибудь поярче? – спросила я, пока она разглядывала свой образ в зеркале.

– Чувственность естественна. Не нужно одеваться так, словно ты очень стараешься покрасоваться.

Джоани собрала свои сумки – она ежедневно брала с собой столько вещей, будто улетает в отпуск, – и пошла к машине. Я последовала за ней. Утренняя свежесть сопровождалась туманом, сквозь который проблескивало солнце, отчего фиговые деревья отбрасывали круглые тени. По утрам в Лос-Анджелесе всегда пахло тонким букетом цветов и пряностей. Я и забыла, как прекрасен этот запах.

– Может, сходим сегодня поужинать? За мой счет, как благодарность за гостеприимство, – предложила я.

Я все еще не рассказала ей о загадках Билли.

– Мне нужно помочь Дженни. Она продала какую-то картину или что-то вроде того.

Третью сестру Джоани звали Джеки. Джоани, Дженни и Джеки. Никакого особого замысла в схожести их имен не было. Просто их мама витала в облаках и не горела желанием думать над тремя разными именами.

– Тогда завтра?

– У Криса вечером отгул, мы собрались на свидание. – Она сжала мою руку. – Не волнуйся, у нас еще куча времени, успеем потусить.

По дороге к машине она играла в классики, прыгая через корни деревьев. Внезапно она остановилась.

– Я забыла. То есть я помню, как мы вместе искали маршрут автобуса, но я забыла, что этот магазин в Силвер-Лейке.

– Ты когда-нибудь была в «Книгах Просперо»?

Она медленно покачала головой.

– Если бы я еще помнила это название…

– Ты в этом не виновата, Джоани.

Она кивнула, и ее тонкая фигура скрылась за фиговыми деревьями. Джоана не обязана была помнить «Книги Просперо». Она и Билли не должна была помнить.

Облака наконец рассеялись. День становился теплее. Я собрала свои вещи и направилась в книжный магазин. У подножия холма я засмотрелась на мерцающую поверхность водохранилища. Рядом с водохранилищем находился парк для собак, где мужчины с разнообразными татуировками курили сигареты, пока их питомцы носились по открытой местности. От бульвара Силвер-Лейк тропинку вдоль водохранилища отделяло ограждение. Я прислонилась к нему, наблюдая за проезжающими мимо машинами и наслаждаясь ветром в волосах.

Я достала из кармана записку с загадкой.

«Наука – основа любой жизни, особенно моей. Я состою из волокон, мускулов и мозгов, мой рост доходит до двух с половиной метров, у меня блестящие черные волосы и белоснежная улыбка, но как бы привлекательно это ни звучало, я тебе не понравлюсь».

Я постаралась отбросить все свои предыдущие идеи и взглянуть на эти слова впервые. Волокна, мускулы и мозги. Данная строчка явно к чему-то вела. Я загуглила знаменитых анатомов, на что поисковик выдал одно имя: да Винчи. Была ли это отсылка к «Коду да Винчи»? Конечно, «Код да Винчи» – знаменитая книга, но вряд ли ее можно поставить в ряд с классическими произведениями.

Один из мужчин в парке громко рассмеялся и потушил сигарету, наступив на нее подошвой ботинка, чем прервал мои размышления.

Да, я слишком много думала над загадкой Билли, но я понятия не имела, как мне над ней не ломать голову и не усложнять задачу!

Я спрятала листок в кошелек и продолжила путь в магазин.

* * *

Дни в «Книгах Просперо» переросли в неделю, и я привыкла к ритму работы этого местечка. Впрочем, это не привело меня к следующей улике. Жизнь магазина напоминала мне солнечный цикл: ленивые часы пасмурного июньского утра, суета послеобеденной жары и прощание с посетителями, едва сумерки превращались в темную ночь. На следующее утро цикл повторялся снова. Стабильный круговорот жизнедеятельности магазинчика, что так не сочеталось с тем Билли, которого я знала.

Малькольм обращался со мной как с бродячим котом – диким, но в то же время безобидным животным, которое никак не хочет уходить, и поэтому его приходится поить молоком, надеясь не заразиться бешенством. Он махал мне рукой, здороваясь, но в целом держался отстраненно и ограничивался короткими фразами, вроде: «Увидимся», «Спасибо», «Скоро вернусь» в ответ на мою инициативу подменить его на кассе в обеденный перерыв или встретиться с торговыми представителями различных издательств. Пока Малькольм отсутствовал, я изучала Буклог, местный терминал для продаж, разбиралась в поисковой системе товаров, мечтая научиться самостоятельно находить незнакомые мне автобиографии и романы. После нескольких промахов с системой терминала я, наконец, выучилась обслуживать покупателей. К концу недели я принимала плату как наличными, так и в электронном виде, но денег все еще не хватало. Мы с Малькольмом не обсуждали финансовые трудности магазина, и мне казалось, ему комфортнее оставаться в стадии отрицания. Правда, чем дольше мы избегали этого разговора, чем дольше двери магазина принимали клиентов, чем дольше горел свет и выплачивались зарплаты, тем стремительнее рос долг, который накапливался изо дня в день, и я знала, что наступит момент, когда проблемы уже нельзя будет игнорировать.

До конца сентября оставалось три с половиной месяца, а мне все чудилось, что до этого момента куда больше времени. Я ведь прекрасно понимала, что оно пролетит очень быстро, и финальная точка нагрянет внезапно, как затаившийся убийца.

По ночам я лежала на мягкой кушетке Джоани, не в силах сомкнуть глаз, и слушала жужжание вертолетов и шум проезжающих машин, и непрерывно раздумывала над сложной загадкой. По вечерам Джоани пропадала в закрытых клубах, где запрещали пользоваться мобильными телефонами из-за знаменитых посетителей. Она постоянно звала меня с собой, но я никогда не являлась любителем тусовок, где можно обзавестись нужными связями или потешить свое эго. На таких вечеринках я чувствовала себя не в своей тарелке. Иногда я слышала, как Крис на цыпочках возвращается после смены в баре и ужинает в темной кухне, потому что гостиная временно превратилась в мою спальню. Я злоупотребляла их гостеприимством, но и поехать обратно к родителям не могла: мне не хотелось столкнуться со старыми секретами и избегать многих тем для разговоров. Я также не могла остаться в квартире Билли с привидениями женщины, которую я никогда не видела, и дяди, который оказался для меня настолько далек, что у меня не получалось разрешить загадку, придуманную специально для меня.

В «Книгах Просперо» решение загадки тоже не продвигалось. Я гуляла между стеллажей, скользя пальцами по корешкам книг, но не доставала ни одну из них. Однажды я увидела, как Малькольм уговаривал двух девочек купить «Прерванную жизнь» и «И побрели в Вифлеем». Я остановилась, чтобы подслушать их разговор, будто в нем закрались ответы на мучающие меня вопросы. Девочки лопали пузыри из жвачки и смотрели на него так, словно он говорил на древнегреческом.

– А чего-нибудь интересного у вас нет? – спросила одна из них.

Малькольм попытался прорекламировать Джоан Дидион, и я вдруг подумала: «Интересно, в каком-нибудь ее эссе упоминаются зубы?» Затем он заговорил о Сюзанне Кейсен, и я задалась вопросом: «А в ее книгах были девушки с черными волосами и белоснежными улыбками?»

Девушки продолжали все так же недоуменно пялиться на Малькольма, пока он не протянул им «Голодные игры».

– О боже, я обожаю этот фильм! – восторженно воскликнула вторая девочка.

– Книга понравится еще больше, – пообещал Малькольм.

– Полегче с ними, – посоветовала я после того, как юные покупательницы ушли. – Ты относишься к ним как к взрослым людям, но они все еще подростки.

Когда доставщик привез несколько коробок с книгами, Малькольм позвал меня к стойке.

– Как раз поможешь мне.

Он открыл одну из посылок. Внутри лежали книги в твердом переплете – уже не новые, но в хорошем состоянии.

– Билли заказал их до… Мы не вносим старые книги в систему. Просто храним их у себя.

Малькольм поставил коробку у стойки и жестом пригласил меня в сторону отдела искусства.

– У Билли был глаз наметан на ценные вещи. – Он пролистал книгу по ар-деко в Лос-Анджелесе. – Эту он купил за три доллара.

Теперь книга стоила двадцать пять долларов.

Мне внезапно показалось, что Малькольм впервые доверился мне, ведь не просто так он поделился со мной историей о Билли.

Он взял перекупленный экземпляр «Нагих и мертвых».

– Зачастую он покупал книгу, если ему нравилось название или сам продавец. Конечно, мы стараемся брать только книги в идеальном состоянии, но все равно не покупаем очевидно новые, будто украденные из другого книжного. Некоторые магазины так делают. Но только не мы.

Я просмотрела роман Нормана Мейлера, надеясь найти персонажа ростом в два с половиной метра. Стоимость книги была указана в верхнем углу на странице с авторским правом.

– Десять долларов за перекупленную книгу?

– С налогом одиннадцать долларов и десять центов. В точности как день, когда умер Миллер – десятое ноября. Если книга касалась религии, Билли назначал цену в 6,66 доллара. Если политики – 9,11 доллара. Если покупатель догадывался, в чем дело, то мог забрать книгу бесплатно.

Мы вернулись к стойке с кассой. Малькольм вытащил из коробки пять книг и подвинул ее ко мне.

– Большая часть перекупленных книг хранится наверху. Если нечем заняться, можешь подняться и поискать экземпляры, чьи новые издания мы уже продали, и принести их вниз.

– Это же займет целую вечность.

– Так и есть.

Он улыбнулся, и я вдруг подумала, что, возможно, его предложение бесплатно поработать в магазинчике – первый шаг на пути нашего с ним сотрудничества. Хотя, скорее всего, он просто хотел нагрузить меня чем-нибудь.

– Больше никаких бесплатных книг, – нахмурилась я.

Я отнесла коробку в кладовку и положила ее рядом с другими дубликатами, которые даже спустя целую неделю так и не оказались на прилавках. Разумеется, для такого количества книг не хватит и десятка стеллажей.

К сожалению, я не заметила ни одной книги об ученых. Ничего, что заставило бы меня крикнуть: «Эврика!»

Я ведь уже должна была найти следующую улику. Должна была догадаться, о чем говорилось в горе-загадке. Ответ поджидал меня в «Книгах Просперо», но, черт возьми, это же книжный магазин, и значит, тут слишком много книг, слишком много названий, за которыми могла стоять разгадка.

* * *

К концу недели я поняла, что пора переезжать из бунгало Джоани. Хотя Джоани никогда бы меня не выгнала, я чувствовала напряжение между ними с Крисом, слышала их перешептывания за закрытой дверью спальни.

Мне все еще чудилось, что в квартире Билли за мной следят. Я все ждала, когда кто-то или что-то выпрыгнет из тени. Я пыталась убедить себя, что мне нужно лишь немного пожить в апартаментах дяди, и тогда меня перестанет так ужасать его прошлое. Возможно, именно там я найду ответ на загадку. По крайней мере, я на это надеялась.

Больше аргументов у меня не было.

Джоани помогла мне поднять чемодан по скрипучей лестнице в квартиру. Мы остановились у двери, тяжело дыша.

– Готова? – спросила подруга.

Я открыла дверь. Жужжание светильника разлетелось эхом по просторной гостиной.

– Невероятное место. – Глаза Джоани изучали кожаный диван и стол из красного дерева. – А ты ведь рассказывала про какой-то склеп.

– Останешься со мной на ночь? Это очень глупо, но мне правда нужна твоя поддержка.

Я прикусила нижнюю губу, надеясь на положительный ответ.

Джоани схватила меня за руку.

– Веришь, у меня в багажнике как раз сумка с вещами!

Она кинулась вниз и вскоре вернулась с шерстяным пледом, связанным ее бабушкой, спортивной сумкой и банкой маски с вулканической глиной, которую мы в школьные годы воровали у ее мамы.

Я обняла ее.

– Я уже говорила, что ты стопроцентно, абсолютно точно мой самый любимый человек на свете?

– Всего лишь миллион раз.

Джоани расстелила плед на кожаном диване. Зеленый цвет покрывала добавлял комнате уюта. Квартира все еще не особо мне нравилась, но уже не так сильно напоминала о Билли.

Мы уселись на диван в пижамах и принялись уплетать тайскую еду из контейнеров, как в старые добрые времена, до того, как она переехала к Крису, а я к – Джею. Как в те дни, когда мы болтали всю ночь о маленьких неурядицах на работе, о том, как наш организм время от времени нас предает, о бывших одноклассниках, ставших внезапно успешными, о далеких уголках мира, куда бы мы хотели отправиться вместе. Все эти воспоминания почти отвлекли меня от мыслей о комнате за соседней дверью и о фотографии на комоде. Почти.

Джоани напевала какую-то песенку, вытаскивая контейнер с курицей.

– Тебе совсем не жутко? – удивилась я.

– От чего? От дорогой мебели? Мне было бы куда комфортнее, если бы тут наблюдались хотя бы какие-то признаки жизни, но привидений здесь нет, я это чувствую.

– Так, значит, ты теперь Джоани-медиум?

– Скорее, Джоани-инженю.

Подруга широко улыбнулась, а я вдруг подумала, что уже давно я не видела ее такой счастливой.

– Я получила роль. Я Ирина.

Джоани светилась от счастья, рассказывая о двух известных актрисах, которым достались роли Ольги и Маши, старших сестер в пьесе «Три сестры», и о режиссере, которого она называла провидцем.

– Это будет большой успех!

– Джоани, это потрясающе.

Мой комментарий прозвучал недостаточно воодушевленно, поэтому я повторила еще раз:

– Я так за тебя рада!

И все равно получилось сухо. Каждый раз, когда Джоани делилась со мной хорошими новостями, я невольно испытывала это идиотское чувство, распознанное мной лишь спустя годы. Вот она поступила в актерскую школу, вот познакомилась с Крисом, вот они съехались, вот она начала проводить больше времени со своими сестрами, и я ощущала ревность оттого, что ее жизнь двигалась без меня.