Текст книги "Куриный бульон для души. Я решила – я смогу! 101 история о женщинах, для которых нет ничего невозможного"

Закон и порядок

Дискриминация есть дискриминация, даже когда кто-то утверждает, что это традиция.

Дашанна Стоукс

Закончив нездоровые и неблагополучные отношения, я поняла, что, кроме них, в моей жизни не было ничего интересного или значимого. Чтобы хоть с чего-то начать, я подала документы в вечерний колледж и попросила босса отправлять меня на все бесплатные курсы и тренинги, которые предлагала наша компания сотрудникам.

Осознав, что при желании могу успешно учиться, я начала лучше относиться к себе. Но я по-прежнему не знала, какой профессиональный путь мне выбрать. Поэтому я решила участвовать в любых конкурсах на рабочие места, если работа казалась мне особенной, интересной и трудной, и получила приглашение в том числе из департамента полиции Филадельфии.

Письменный экзамен проводили в здании средней школы, и я дала 95 процентов правильных ответов. Во время собеседования успешно прошла тест на детекторе лжи и психологический тест в полицейской академии. Мне оставалось только пройти медкомиссию. Когда я встретилась с врачом, он велел мне выпрямиться, чтобы измерить мой рост. Затем замешкался и сказал:

– О, давайте-ка повторим еще раз!

Снова измерил мой рост и заявил:

– Вы недотягиваете четверть дюйма.

Я не поняла и переспросила:

– Не дотягиваю до чего?

Я и не знала, что существуют какие-то требования в отношении роста. Месяц спустя я получила письмо, в котором мне сообщили, что я не получила эту работу.

Расстроенная и разочарованная, я вернулась на свою должность помощника супервайзера в банке. Три года спустя мне на работу позвонила женщина и сказала, что она из федерального правительства. Она спросила, действительно ли я – Кэтлин Моррис, и попросила назвать мой номер социального страхования.

– Я не даю свой номер социального страхования по телефону, – ответила я.

– Можете ли вы сказать «да» или «нет», если я назову его сама? – тут же спросила она и продиктовала мой номер абсолютно верно. – Я из федерального правительства, – повторила моя собеседница.

– Хорошо, но дело в том, что я сейчас на работе. Вы можете позвонить мне домой?

– В какое время вы будете дома? – спросила она. Я сказала, что буду в половине шестого.

Я приехала домой и стала ждать. Телефон зазвонил ровно в половине шестого. Я подняла трубку и спросила:

– Как вы меня нашли?

– По вашему номеру социального страхования.

Потом она рассказала мне, что подается коллективный иск против полицейского департамента Филадельфии за дискриминацию женщин и мое имя есть в списке. Она хотела получить подтверждение того, что я прошла все тесты, и моего текущего почтового адреса. Затем спросила, желаю ли я принять участие в этом судебном иске. Я ответила утвердительно.

В рамках нашей договоренности женщина спросила:

– Вы можете получить предложение о работе, возмещение ущерба и прибавку к трудовому стажу. Что предпочитаете?

Я сказала:

– Я хочу получить всё.

Прошла еще пара лет, а потом я получила по почте письмо с распоряжением явиться в полицейскую академию не позднее чем через сорок восемь часов. Я была в шоке, потому что успела совершенно забыть обо всей этой истории.

Мне пришлось остричь свои волосы длиной до плеча, чему я сопротивлялась до тех пор, пока мой командир не пригрозил, что я не окончу академию, если не постригусь. Физическая подготовка была суровой. Я была довольно спортивной, потому что еще до поступления пробегала по четыре мили в день, но не знала, что придется карабкаться по лестнице на трехэтажное здание. (Я боюсь высоты!) Инструкторы потратили тридцать минут, то уговаривая меня, то грозясь, прежде чем я добралась до вершины. К тому же я не умела плавать. Когда инструктор столкнул меня в воду в глубоком конце бассейна, я едва не захлебнулась. Кто-то прыгнул в бассейн и вытащил меня на бортик. Кое-как я выучилась плавать по-собачьи.

Через два месяца обучения мне выдали револьвер «смит-вессон» 45-го калибра. Я никогда прежде не видела настоящего оружия. Пистолет оказался слишком тяжелым для моих рук. Чтобы укрепить их, я начала усердно подтягиваться и отжиматься. После всей этой дополнительной подготовки я наконец сумела сладить со своим оружием. Четыре месяца спустя я вышла на сцену как одна из пяти женщин, принятых на работу в полицию Филадельфии. После церемонии я отправилась ужинать со своей семьей, а когда вернулась домой, сообщение, найденное на автоответчике, велело мне явиться на работу к полуночи того же дня.

Я явилась в участок к 0.00 с пистолетом в кобуре и в полицейской форме, пошитой на мужчину. Я оказалась единственной женщиной на построении личного состава участка. Вплоть до этого момента женщины работали только с несовершеннолетними. Нам с напарником выделили машину, и началась моя карьера полицейского. Теперь я была стражем общества. Я патрулировала улицы Филадельфии двенадцать лет, пока травма, полученная в результате автомобильной аварии, не вынудила меня уйти на пенсию.

Кэти Моррис

Выздоровление

Превратите свои раны в мудрость.

Опра Уинфри

Однажды в июле мой младший брат Терри погиб. Он пытался спилить дерево и мгновенно умер от сильного удара по голове. Так я потеряла брата.

Я очень горевала и решила отдать долг его памяти, став медсестрой. В школе медсестер я хорошо училась. На втором году обучения, экономя на бензине, я начала ездить вместе с Джин, которая работала инструктором отделения реанимации. До школы было семьдесят пять километров, и по дороге мы рассказывали друг другу семейные истории. Я объяснила Джин, что смерть брата подтолкнула меня к выбору профессии, а также что я очень боюсь получить пациента с серьезной травмой головы. Джин слушала и сочувствовала мне.

На последнем курсе во время практики Джин приставила меня к пациенту с мозговой травмой. Узнав об этом, я начала молить Господа о помощи. Мне очень не хотелось, чтобы мой прошлый болезненный опыт повлиял на мою работу.

Когда я пришла в отделение реанимации, мне сообщили, что пациенту делают вторую операцию, чтобы удалить сгусток крови и уменьшить кровяное давление в мозге. Доктора не давали никаких обнадеживающих прогнозов. Однако у Терри вообще не было шансов, а у этого человека они были. Он все еще боролся за жизнь. Я молилась за этого пациента и членов его семьи, которые ждали исхода операции в больнице.

Днем и вечером я внимательно изучила медицинскую карту больного. Ему было девятнадцать лет, его звали Сэм. Он был самым младшим в большой семье, и с ним случился несчастный случай, очень похожий на тот, от которого умер Терри. Сэм работал в компании по стрижке деревьев. Когда его подняли к кроне дерева, ему на голову упала ветка. Потом он почти час провисел вниз головой, пока его не вынули из страховки. У него в черепе была трещина и сгусток крови в мозге. Ему установили устройство, снимающее внутричерепное давление. Он дышал через трубку, мочился через катетер, а в его артерии были вставлены капельницы. К нему уже приходил священник и отпускал ему грехи, причем два раза.

Впервые я увидела Сэма на следующее утро. Голова его быша обмотана бинтами, он лежал без движения и ни на что не реагировал.

Колени у меня подкашивались, но я точно знала, в каком состоянии он находится, какие препараты ему вводят, что показывают датчики и экраны приборов. Я понимала, что и когда надо делать. В отделении реанимации все детали имеют большое значение.

– У меня все получится, – твердила я про себя. Вся моя прошлая жизнь и подготовка как будто вели меня к этому пациенту. Я положила свою руку на руку Сэма.

– Доброе утро, Сэм. Я твоя медсестра, и зовут меня Нэнси, – произнесла я. Потом я сообщила ему, какой сейчас день недели, число, время, и в двух словах рассказала о погоде. Делая все необходимое, я постоянно говорила с ним. Он не реагировал.

В зале для посетителей я подошла к матери Сэма и представилась. Она стала рассказывать мне о сыне и своей семье. Я попросила ее принести проигрыватель, чтобы Сэму можно было включить его любимую музыку, и семейные фотографии, которые я повешу там, где их видно с кровати. Я хотела таким образом стимулировать Сэма, чтобы он вышел из комы.

На следующий день я поставила любимую музыку Сэма. Я делала все, что должна делать медсестра, и при этом рассказывала ему, как листья желтеют, а у дорог продают яблоки и сидр. Он не реагировал. Странно было наблюдать, как этот высокий и сильный человек лежит совершенно неподвижно.

Однажды, пытаясь надеть на него пижамные штаны, я произнесла: «Сэм, можешь мне помочь? Подними ногу». И вдруг его нога поднялась над кроватью сантиметров на пятнадцать. Я постаралась не показывать свою радость и сказала: «Спасибо. А вторую можешь поднять?» И он сделал так, как я его просила! Но эти движения были не осознанными, а рефлекторными, потому что он не пришел в сознание и не открыл глаз.

На следующее утро мне сказали, что ночью он начал дышать сам. Я вошла в палату, вложила свою руку в его и сказала, что буду с ним целый день. И представьте себе, он сжал мою ладонь! Я попросила его сжать ладонь другой руки, и он это сделал! Весь день я с ним разговаривала. Однако он не открывал глаз.

На следующий день Сэм начал поворачивать голову в ту сторону, откуда звучал мой голос. Я привела в палату его мать.

– Сэм, – сказала я, и он повернул ко мне голову, – пришла твоя мама.

По его щеке поползла слеза.

– Сэм, – повторила я, стоя за спиной его матери, – здесь твоя мама. Пожалуйста, открой глаза.

Я наблюдала, как его веки задрожали и он открыл глаза.

– Посмотри на свою мать, – повторила я.

Его взгляд сфокусировался, и он заплакал. Я немного опустила бортик кровати, чтобы матери было легче обнять сына.

Состояние Сэма стало быстро улучшаться, и вскоре его перевели в отделение реабилитации.

Через несколько недель я зашла в это отделение и услышала, как кто-то окликнул меня по имени. Я повернулась и увидела мать Сэма. Мы обнялись. Старая женщина улыбалась. Рядом с ней стоял высокий и красивый молодой человек. Его голова обросла коротким ежиком волос, закрывавших многочисленные шрамы.

– Привет, Сэм, как у тебя дела? – спросила я.

Он наклонил голову набок и, немного запинаясь, произнес:

– У тебя очень знакомый голос.

Я почувствовала в горле комок.

– Я была твоей медсестрой, когда ты лежал в реанимации, – объяснила я.

– Тебя зовут Нэнси, – произнес Сэм запинаясь. – Мне о тебе мама рассказывала.

Я смотрела на него, словно передо мной было чудо. На две недели наши жизни переплелись воедино, после чего выздоровел не только он, но я сама.

Потом, когда мы с Джин вместе ехали в школу, я набралась храбрости и спросила ее, зачем она назначила меня работать с пациентом с травмой головы. Ведь она прекрасно знала историю смерти моего брата. Джин ответила, что была уверена не только в моих профессиональных качествах, но и в силе моего характера. Джин хотела, чтобы я поборола свой страх. Она добавила, что была рядом и внимательно следила за происходящим, чтобы в случае необходимости прийти мне на помощь. Меня очень тронули ее доброта и забота.

Через несколько месяцев я получила от семьи Сэма букет цветов с открыткой, на которой было написано: «Нашему ангелу!» Действительно, мне кажется, что во время нашего с Сэмом выздоровления за нами следил ангел-хранитель.

Нэнси Панко

Что ж я делаю?!

Поворачивайся к солнцу лицом – и тени останутся позади.

Уолт Уитмен

Я вся запыхалась к тому моменту, когда наконец добралась до своего места почти в самом хвосте самолета. Я бежала всю дорогу, как только высадилась из такси, волоча за собой тяжелую сумку, а муж мчался так далеко впереди, что я не могла разглядеть его в толпе. Мне было не угнаться за его длинными ногами и решимостью протаранить любое препятствие, одушевленное или нет. Необходимость говорить «извините его, он воспитывался семейством диких гиен» всем, кому не повезло оказаться на этом пути разрушения, еще сильнее тормозила меня.

Но тем вечером моя одышка была не просто реакцией тела на непривычные физические нагрузки и непрестанные извинения. То, что сделали мы с Полом утром того дня – подписали бумаги на покупку дома в Орегоне, находясь там в отпуске, – было достаточной причиной, чтобы вышибить воздух из легких у любого человека.

Уже сидя в кресле возле окна, я заметила, что мои руки трясутся. Купить дом, когда твой муж не задерживается ни на одной работе больше чем на полгода, а ты уже точно решила в этом году уволиться и кардинально сменить сферу деятельности, а именно сделать карьеру комика – как вам кажется, это похоже на взрослое решение?

Видите ли, мне было тридцать пять лет, а Полу – всего двадцать шесть. И идея купить дом площадью в 1100 квадратных футов с тотемным столбом во дворе исходила от меня. Я по уши влюбилась в тихую местность и питаемый родниками ручей, который бежал по заднему двору огромного участка. Дружелюбные утки вперевалку переходили улицу, пока мы дожидались завершения сделки агентом по недвижимости. А еще я очень не хотела жить рядом с его мамой в Индиане, где Пол и был склонен свить наше гнездо. Мой вам совет: если подумываете выйти замуж за мужчину, который намного вас моложе, убедитесь сперва, что вы по возрасту ближе к нему, а не к его матери. В противном случае будьте готовы делить своего суженого со свекровью, как и случилось в нашем с Полом браке.

Что касалось моего второго безумного решения… почти двенадцать лет я ходила на работу без всякого удовольствия. А потом я почти случайно записалась на курсы сочинения юмористических произведений и тогда же осознала, что все в жизни можно рассматривать сквозь призму юмора. С тех пор мне больше не захотелось иметь ничего общего с окружающими, которые, казалось, страдали неизлечимой серьезностью. Не такое уж легкое или логичное решение для тридцатипятилетней женщины, которую в школе отнюдь не считали классным клоуном. Я скорее победила бы в конкурсе на звание «главная умелица вгонять людей в депрессию». Моими примерами для подражания были Эдгар Аллан По и Сильвия Плат; ни того ни другую не назовешь ходячей уморой.

Когда я рассказывала о своих планах близким людям, они смотрели на меня так, будто я планировала открыть реабилитационный центр для дикобразов-алкоголиков. У них на лбу читалось: ну-ну, рано или поздно ты на карачках приползешь обратно в «реальный мир», поджав сплошь утыканный дикобразьими иглами хвост.

Представьте себе, как приезжаете на новое место и, никого не зная, пытаетесь прорваться в чисто мужскую сферу деятельности. Что еще хуже, большинство людей даже не считают настоящей работой занятие, в котором уровень неудач (я теперь это знаю) составляет примерно девяносто процентов. А теперь представьте, что делаете все это до изобретения Интернета! Так что я не только не могла искать работу онлайн – я не могла даже посмотреть видео про козликов в пижамках, чтобы снять стресс под конец дня.

В эти первые шесть месяцев я рассылала шутки и хохмы в компании, которые печатают и продают поздравительные открытки (их контакты я нашла в телефонном справочнике). Я отсылала около ста шуток в месяц (в конвертах), и если они покупали какие-то из них, я получала за каждую по три доллара. Я бесплатно вела колонку юмора для бюллетеня о здоровом образе жизни. Выступила как ведущая на конференции по здоровому образу жизни – опять-таки бесплатно. Зато я писала и разговаривала по телефону, сидя в своем кабинете в новом доме с раздвижной стеклянной дверью и видом на тот замечательный ручей.

К пятому месяцу дела наши выглядели неважно. Я получила за свои труды копейки, у Пола была почти безденежная работа с частичной занятостью: он продавал ленту с надписью: «Место преступления: не переступать!» – и наши сбережения быстро таяли. Но потом ситуация начала понемногу меняться. Одна из компаний, производящих поздравительные открытки, перевела меня на постоянные заказы на 30 шуток в месяц. Один из гостей конференции предложил неплохой гонорар, если я соглашусь вести корпоративы для сотрудников его фирмы. Придуманную мной забавную фразу («Мой предыдущий фартук сгорел при пожаре») напечатали на фартуках. И я убедила местный колледж взять меня на работу – вести курсы по юмористическому творческому письму и стендапу, предмету, о котором сама имела в лучшем случае приблизительное представление. К тому времени я уже отрастила себе неслабую хуцпу[8]8
  Ху́цпа – присущее евреям свойство характера, приблизительно описываемое как дерзость или наглость, выходящая за пределы того, что другие считают возможным и в состоянии вообразить.


[Закрыть].

И вот она я, двадцать три года спустя. Пол давным-давно вернулся к мамочке в Индиану. Я по-прежнему любуюсь ручьем из своего кабинета. В 2003 году я завоевала премию Эрмы Бомбек как писатель-юморист (за правдивую историю о том, как сгорела при пожаре моя первая маммограмма) и опубликовала двадцать пять юмористических книг. Девять лет я вела академические курсы по темам типа «Комедия: герой или грубиян» и «Комедия и медиа» в крупном университете. В этом году голливудский продюсер попросил меня написать сценарий. Я преподаю импровизацию и стендап, и все мои друзья кажутся мне до ужаса смешными.

У них на лбу читалось: ну-ну, скоро ты приползешь обратно в «реальный мир».

Я до сих пор страдаю одышкой – но теперь в основном от смеха.

Ли Энн Джешуэй

Спасибо, но я все равно попробую

«Не могу» – два слова, которых никогда не было в моем словаре. Я верю в себя больше, чем во что бы то ни было в этом мире.

Вильма Рудольф

С самого рождения у мира были в отношении меня определенные ожидания: я – чернокожая. Я родилась в большой шумной семье, балансировавшей на грани между жизнью на пособие и мизерными непостоянными заработками. В Бушвике, районе Бруклина, где я выросла, было много таких семей.

Мои родители старались сделать все, чтобы я и мои братья хорошо учились. Несмотря на то что мы часто донашивали старую одежду друг за другом и ходили в обуви, которая была нам не по размеру, у нас всегда были необходимые учебники и школьные принадлежности. Родители умудрялись пораньше уходить с работы, чтобы присутствовать на родительском собрании или встрече с учителем и, несмотря на усталость и обилие домашних дел, сидели с нами до полуночи, не ложась спать, пока мы писали очередное сочинение по прочитанной книге.

Люди видели во мне девчонку, которая продает наркотики и забеременеет, так и не окончив школу.

Несмотря на особенности нашего социоэкономического статуса и внешности, многие ребята из нашего квартала, с которыми я вместе росла, сумели добиться успеха. Кто-то работал в банке, школе, газете, кто-то профессионально занимался музыкой, спортом, политикой… Кто-то даже стал предпринимателем. Но были и те, кто после учебы вернулся домой, устроился работать туда же, где работали родители, и завел семью.

И пусть наши родители в финансовом плане не могли обеспечить нас ничем, кроме самого необходимого, им удалось вселить в нас уверенность, что мы можем реализовать даже очень смелые мечты и стать прекрасными людьми, которые со временем смогут изменить мир.

Я часто удивляла людей просто потому, что они не видели дальше моего цвета кожи. Например, когда, будучи подростком, я уезжала куда-то за пределы своего района, люди видели во мне девчонку, которая, возможно, продает наркотики и забеременеет, так и не окончив школу. Никто не ожидал, что я могу оказаться умной и начитанной.

Никто не ожидал, что в старших классах по вечерам и в выходные я буду заниматься теорией музыки и сольфеджио и брать уроки вокала у преподавателя с международным именем, чтобы в итоге стать классической певицей. И уж конечно, глядя на меня, вы вряд ли подумаете, что я обладаю литературным талантом и не раз получала премии за свои стихи.

Люди часто смеялись над моими намерениями и пытались отговорить меня от затей, которые, как они были убеждены, я просто не смогу осуществить.

– Никто никогда не сдает этот экзамен, знаешь ли, – сказал мне однажды Морис Портер, самоуверенный вокалист с выпускного курса, когда я пыталась просочиться мимо него в узком коридоре «Робертсона», корпуса, в котором размещалось большинство крохотных душных репетиционных классов Оберлинской музыкальной консерватории.

– Спасибо за информацию. Я все равно попробую, – ответила я, – просто чтобы узнать, что это за экзамен, потому что все подряд советуют мне его не сдавать. Должно быть, он действительно трудный.

Он по-прежнему преграждал мне дорогу, и это меня раздражало. В аудитории 206 мне предстоит целый час сидеть и раскидывать мозгами над творчеством мертвых европейцев, к чьим произведениям я испытывала особенную склонность, и я не хотела опаздывать.

– Ну, так ты зря тратишь время. Почему бы тебе просто не пойти заниматься? Боже мой, ты же первокурсница, да еще специализируешься на вокале. Вокалисты никогда не сдают этот тест по истории музыки. Черт, да они даже не пытаются его сдавать! Шла бы ты в репетиционную, – сказал он, качая головой с сочувственной улыбкой и уходя прочь. Напоследок бросил через плечо предостережение: – Этот тест всегда сдают только скрипачи и пианисты, причем европейцы. Это же их музыка.

Морис слыл легендой Оберлина. Его невероятный природный певческий талант и не менее естественное умение играть на клавишных инструментах были поразительны настолько, что люди терялись, даже просто оказавшись в его присутствии. К нему прислушивались и следовали его советам. Даже маститые профессора и профессиональные музыканты уделяли внимание этому парню всего-то двадцати с небольшим лет.

На экзамене проверялось знание разных периодов западной классической музыки. Мы должны были определить каждый музыкальный отрывок: назвать исторический период, композитора, жанр и исторический контекст. Монтеверди, Скарлатти, Бах, Гендель, Моцарт, Бетховен, Шуберт, Брамс, Штраус – это был экзамен, который я готовилась сдавать четыре года… Штокхаузен. Штокхаузен? Кто такой, черт побери, Штокхаузен? Эту часть страницы я оставила незаполненной.

К счастью, существование Штокхаузена и его вклад в современную классическую музыку не оказали того катастрофического воздействия на результат моего экзамена, которого я опасалась. В тот же вечер на двери аудитории 206 повесили список, в котором оказалось мое имя и имена еще двух первокурсников-пианистов, венгра и русского.

Что было дальше?

– Ни один из студентов Оберлина не дотягивает до обязательных критериев литературного конкурса, – внушал мне мой добрый друг Джон Фитц, редактор Oberlin Review. – Нечего и пытаться. В смысле, у тебя хорошие материалы и все такое, но не трать зря время.

– Ладно, э-э, спасибо, – пробормотала я, закатывая глаза и отходя от него с листом в руках, на котором была написана тема конкурсной работы.

Вы уже догадываетесь, что было дальше…

Мирна Валерио