Текст книги "Путь розы. Внутри цветочного бизнеса. Как выводят и продают цветы, которые не сумела создать природа"

Есть что-то неправильное в том, чтобы называть огромные, герметично закрытые, искусственно вентилируемые комнаты «Солнечной долины» холодильниками. В них можно установить любую температуру, так что в холодный день здесь может быть теплее, чем на улице. Мы с Лейном шли вдоль складских помещений по широкому коридору с дверями по обеим сторонам. За каждой дверью была холодильная установка. Мы не пропустили ни одной, будто бы иначе у меня могло сложиться неполное впечатление. Каждый раз, когда Лейн тянул на себя тяжелую металлическую дверь, чтобы я могла посмотреть внутрь, у меня возникало ощущение, что я подглядываю за чьей-то личной жизнью. За каждой дверью был свой микроклимат, разные цветы, разные методы выращивания. Эта возможность подглядеть дала мне беглое представление о частной жизни цветов, пока они обнажены и скрыты от глаз, до своего появления на публике и начала красочного выступления.

В одной холодильной комнате метровые деревянные ящики с луковицами тюльпанов, взгромоздившись друг на друга, занимали чуть ли не все пространство. По помещению гулял теплый сухой ветер. Эти луковицы, присланные из Голландии, находились в промежуточном периоде – до высадки в землю и охлаждения. Сквозь отверстия в дне ящиков шли сильные потоки теплого воздуха, держа в тепле и оберегая от плесени и гнили тысячи луковиц одновременно. Шум вентиляторов был таким громким, что я едва расслышала слова Лейна. «Потрогайте луковицы», – сказал он. Я дотянулась до верхушки открытого ящика. Отчетливо ощущалось, как от словно бумажных, песочного цвета луковиц поднимается теплый поток.

В следующей холодильной комнате были только что высаженные луковицы тюльпанов, ожидавшие перемещения в теплицы. Они прятались в темноте, втиснутые в наполненные землей пластиковые ящики на время зимнего сна, во время которого им позволялось выпустить только ростки и корни. Температура была около нуля градусов. Я бы с удовольствием пропустила эти темные, студеные помещения, но общение с цветоводами требует постоянного перемещения из жары в холод, чтобы быть рядом, пока они проверяют свой урожай. Я притопывала на бетонном полу, кутаясь в свитер, пока Лейн, не обращая внимания на стужу, обходил ряд за рядом все ящики, проверяя, не выросли ли ростки больше, чем нужно, и нет ли на них признаков болезней.

Бледные стрелки этих тюльпанов, не видевших солнца, были скорее желтыми, чем зелеными. Они выглядели так, будто выросли по ошибке. В самом деле, местная атмосфера чем-то напоминала морг: та же стерильность, холод, равнодушие. Штабеля черных ящиков возвышались над моей головой, оставляя только узкий путь для прохода. Тюльпаны в них казались призрачными, неживыми. Через месяц-другой они должны будут покинуть холодильную комнату, чтобы раскрыться и омыть теплицу розовыми, пурпурными, желтыми и красными волнами. Однако сейчас сотни ростков, бледных и неподвижных, затаились в темноте.

Я достала камеру, чтобы сделать фото, но Лейн, подняв руку, остановил меня. «Не стоит», – произнес он.

«Почему?» – удивилась я. До сих пор у Лейна не было никаких корпоративных секретов. Он никогда не отказывался отвечать на вопросы и не запрещал заглядывать в любые уголки производственных помещений.

«Ну… Я не знаю, – замешкавшись, произнес он. – Они выглядят… неправильно. Мне сложно смотреть на них, когда они такие… Пойдемте отсюда».

В холодильных комнатах регулируется не только температура. В каждой из них можно тщательно настроить уровень влажности, вентиляцию, освещенность и даже насыщенность кислородом. Пониженное содержание кислорода в воздухе замедляет транспирацию – процесс испарения воды из растений. Такое замедление продлевает им жизнь. Параметры тщательно подбираются так, чтобы поддерживать цветы живыми, здоровыми, полными сил и готовыми расцвести, но при этом не давать им раскрыться раньше срока. Все подчинено расписанию. Если где-нибудь в ноябре поинтересоваться у Лейна, сколько осталось недель до Дня святого Валентина, он ответит не задумываясь. Цветоводы измеряют весь год в неделях. День святого Валентина выпадает на шестую или седьмую неделю с начала года. День матери[37]37
  День матери (Mother’s Day) отмечается в США во второе воскресенье мая. Это национальный праздник, хотя он и не является выходным днем. По популярности День матери находится на пятом месте после Дня святого Валентина, Дня отца, Пасхи и Рождества. В этот день дети навещают родителей и дарят матерям символические подарки, чаще всего цветы. – Прим. пер.


[Закрыть] – на восемнадцатую. В зимние и весенние праздники, которые следуют один за другим, цветоводам приходится работать как проклятым. Многие из них говорят, что такая череда праздников была бы уместна летом, когда дни длинные и теплые: цветов много и они дешево стоят. «Нам нужен какой-нибудь праздник на 33-й неделе или типа того, – сказал мне один цветовод. – Где-нибудь в августе. Когда мы уже пришли в себя после Дня матери, но еще не начали готовиться ко Дню Благодарения[38]38
  День благодарения (Thanksgiving Day) – американский праздник, в США отмечается в четвертый четверг ноября. С этого дня начинается праздничный сезон, который включает Рождество и продолжается до Нового года. – Прим. пер.


[Закрыть]».

В последней холодильной комнате, куда мы с Лейном заглянули, было пусто. Только две женщины оттирали стены водой с хлоркой. «Раз в неделю из холодильников все выносят и отмывают их сверху донизу, – весело прокомментировал Лейн, будто его радовал сам вид уборки. – Чтобы следить за болезнями, в нашем деле нужно держать руку на пульсе. Только так!» Кивнув женщинам, он произнес с сильным голландским акцентом почти неузнаваемую версию «Buenas tardes»[39]39
  «Добрый вечер» по-испански. – Прим. пер.


[Закрыть]. Они улыбнулись ему и вернулись к уборке.

В теплицах «Солнечной долины» короткая жизнь цветов протекает роскошно. В большинстве случаев им не приходится даже напрягаться, чтобы пустить корни в землю. Тюльпаны и лилии спрятаны в свои ящики, а герберам неплохо живется в пластиковых горшках, где земли нет вообще – только измельченные кокосовые волокна, которые не распространяют заболевания и служат отличным проводником для воды и удобрений. Насекомые не беспокоят эти цветы: проникнуть в теплицу им мешают защитные экраны в системе вентиляции, хищные насекомые, выпускаемые специально для охраны, липкие ловушки и пестициды. О безукоризненном освещении заботится большое количество оборудования и специально обученный персонал. В оранжерее никогда не бывает слишком холодно или слишком жарко: вентиляторы и водные батареи поддерживают оптимальную температуру.

Вода и питательные элементы подходят по крохотным пластиковым трубочкам орошения, похожим на больничные капельницы, и если в подкормке что-то не так, то цветы даже не успевают это заметить. Специальные сотрудники измеряют уровень питательных веществ в воде, которая стекает с противоположного края системы. Если какой-нибудь элемент содержится в избытке, значит, растения получают его слишком много и больше не могут усваивать, а если чего-то, наоборот, мало – значит, растения это недополучают. В любом случае нехватка или избыток устраняется немедленно – еще до того, как растения показывают первые признаки стресса. Внешне цветы тоже выглядят безукоризненно. Мелкие бутоны срезают, чтобы они не мешали крупным. Любой лист, демонстрирующий признаки увядания или заслоняющий солнечный свет остальным, немедленно удаляют. Функция листьев – поддерживать цветок, а не конкурировать с ним за соки. Если листья недостаточно эффективно превращают свет в питательную энергию, значит, они не нужны.

В жизни под защитным колпаком есть и свои минусы. Например, тепличные цветы лишены общества пчел. Никто не будет их опылять хотя бы потому, что от этих растений не ждут потомства: они выведены, чтобы приносить не семена, а большие цветы. Даже если пчеле удастся проникнуть в теплицу, скорее всего, это ни к чему не приведет: для дополнительной защиты патента селекционеры чаще всего выводят бесплодные сорта. Тепличные цветы никогда не узнают, что такое капли дождя на листьях, потому что душевой полив способствует распространению заболеваний, а оставшиеся на листьях капли могут концентрировать солнечный свет, как линзы, что приводит к появлению пятен. Этих стеблей не коснется даже ветер, не считая, конечно, сильных потоков из воздушной системы, которые охлаждают теплицу, не позволяя скапливаться газам типа этилена. Также воздушные потоки используют для укрепления растений, повышая устойчивость стеблей, чтобы те не никли, оказавшись в вазе. Для этого вентиляторы создают ветер, который проносится над рядами цветов. Комфортная жизнь в теплице тем не менее пролетает удивительно быстро. Тюльпан может раскрыться и зацвести за три недели. Азиатской лилии достаточно всего лишь девяти недель. Ожидается, что куст герберы будет давать каждый месяц один или два прекрасных цветка. Цветы собирает один и тот же человек, который все это время, день за днем, в течение месяцев, отвечает за куст.

Когда приходит время сбора урожая, цветы в «Солнечной долине» срезают или срывают, собирая в плотные охапки. Дойдя с собранными цветами до конца ряда, работник складывает их в пластиковое ведро, наполненное водой с консервантами. Любой поврежденный цветок (или просто недостаточно хороший) тут же выкидывается. Несмотря на то что выбрасывать цветы в целом невыгодно, их дешевле отсортировать сразу, чем в конце производственного процесса. Все-таки за каждый цветок производитель получает всего десять или двадцать центов. За такие деньги никто не будет возиться с некачественным продуктом. Кроме того, поврежденный или больной цветок может навредить здоровым. В теплицах «Солнечной долины» мне часто приходилось подавлять иррациональное желание нырнуть в огромные мусорные баки, заполненные «бракованными» цветами. Из гербер, отправляющихся в компостную кучу, можно было бы составить тысячи букетов.

Ведра с цветами сгружают на тележку, и, как только та заполняется, ее перевозят в производственное помещение. Там цветы или сразу же обрабатывают, или на день-другой помещают в холодильник. Иногда рабочие просто не успевают в течение дня обработать все цветы, а иногда оставляют их специально, потому что пребывание в холодильнике должно пойти им на пользу. Например, если позволить зацветающим гипсофилам полностью раскрыться, то они приобретут розовый цвет. Так что их срывают полураспустившимися и помещают в холодильник. Раскрываясь на холоде, гипсофила становится чисто белой.

Таким образом, цветы могут попасть в обработку как сразу же после сбора, так и на следующий день. Еще одна команда рабочих сортирует цветы, чаще всего при помощи специальной металлической стойки. На ней отмечены размеры стебля и величина цветка. В зависимости от качества цветы отправляются в разные ведра. Такая сортировка особенно важна для роз, чья цена сильно варьирует в зависимости от длины стебля и размера бутона. Те же рабочие выбраковывают поврежденные цветы, которые пропустили на этапе сбора.

Каждый цветок герберы отдельно упаковывают в пластиковый колпачок, чтобы не повредить лепестки. Некоторые цветы (вроде тюльпанов), которые собирают вместе с луковицами, на данном этапе обрезают до нужной длины согласно требованиям заказчика, а луковицы выбрасывают. После этого цветы увязывают в пачки, обертывают бумагой и целлофаном и пакуют в коробки.

В «Солнечной долине» послеуборочный уход за цветами в достаточной степени автоматизирован. Здесь есть машины и инструменты, которые обрезают, очищают от листьев, складывают вместе и упаковывают цветы. Сотрудники используют штрихкоды и подсказки компьютера, помогающие понять, что куда направляется. Но процесс все равно остается трудоемким. Я как-то встретила стажера из Голландии, который сообщил, что по голландским меркам рабочий процесс в «Солнечной долине» протекает весьма примитивно. «В Голландии очень высокая оплата труда, так что мы автоматизируем все, что можем, – сказал он. – Здесь они позволяют себе использовать больше рабочих и меньше машин». Однако, учитывая все растущие минимальные ставки и стоимость медицинской страховки, не говоря уже о ценах на жилье в Аркате, сильно сказывающиеся на заработной плате, сложно сказать, что труд в Калифорнии дешев. Однажды я спросила Лейна, действительно ли Голландия настолько передовая по части автоматизации труда. «Не особо, – ответил он. – Там вечно пытаются что-то внедрять, но сомневаюсь, что это себя оправдывает. Знаете, мы, голландцы, любим гнаться за модой. Кто-то начинает выращивать тюльпаны в воде, и все тут же перенимают. Потом это надоедает, и все опять выращивают тюльпаны в земле. Все время пробуют что-то новое, но я сомневаюсь, что это приносит какую-то пользу».

Хотя оборудование «Солнечной долины» не позволяет положить в него с одной стороны ведерко с цветами, а с другой вытащить уже полностью упакованный букет, оно все равно достаточно сложное. Производственная линия включает как высокотехнологичные, так и низкотехнологичные этапы. Лента конвейера и штрихкоды выглядят впечатляюще, но в любом случае все заканчивается людьми в перчатках и фартуках, стоящими на мокром бетонном полу, заваленном оборванными листьями и увядшими лепестками. Не важно, насколько автоматизирован процесс и насколько он гладко идет, – там, куда свозят урожай, всегда будет беспорядок, грязь и земля.

Очутившись в ящиках, цветы остаются без воды. Они будут вынуждены обходиться без нее до тех пор, пока не прибудут в цветочный магазин или на оптовый рынок. Ящики ставят на поддоны и убирают обратно в холодильник, где хранят в темноте, чтобы бутоны не раскрылись, листья максимально замедлили дыхание и цветы не вяли. Следующим утром ящики покинут цветочное хозяйство, отправившись в очередной пункт назначения.

Цветоводы с болью осознают, что на данном этапе их забота о цветах заканчивается. Продукт начинает свой путь к покупателям, и его судьба больше от них не зависит. Производители могут только надеяться, что о товаре будут заботиться должным образом и, когда цветы достигнут конца своего путешествия, они еще долго простоят в вазе. Если повезет, фуры будут оборудованы холодильными установками. Может быть, цветы полетят самолетом. Когда он взлетит, в багажном отсеке будет холодно, но сколько самолет простоит на взлетной полосе по июльской жаре? Как долго в Лос-Анджелесе или Денвере цветы будут ждать в грузовом отсеке? Когда они приедут в супермаркет, цветочный магазин или на оптовый рынок, сколько они пролежат в ящиках, пока кто-нибудь наконец не вынет их, не подрежет стебель (на что остается только надеяться) и не поставит в воду? К тому моменту, как цветы окажутся перед покупателем, может пройти четыре или пять дней, а настоящее представление еще даже не началось. Цветы отправятся домой с кем-то, кто рассчитывает, что они простоят в вазе как минимум неделю, даже если их поставят в воду, не подрезав стебли, выставят вазу на окно под солнце или (главный кошмар цветовода) на телевизор, где тепловое излучение от кинескопа их быстро угробит. Обо всем этом производителю остается лишь тревожиться, потому что он уже не способен ни на что повлиять. И «Солнечная долина» всего лишь одно из тысяч цветочных хозяйств, пытающихся сделать все правильно.

Посещение цветочного хозяйства похоже на посещение шоколадной фабрики. Во многом это самое заурядное, обычное производство со складскими помещениями, оборудованием и сотрудниками, которые работают, мечтая о перерыве на кофе. Однако здесь производят товар, который можно назвать волшебным, необыкновенным и, вне всякого сомнения, притягивающим взгляд. Может ли человек спокойно работать рядом с чаном, полным жидкого шоколада? Это сравнение уместно и в отношении цветов. Я оказалась не готова к реакции, которую они во мне вызывали. Во время посещения теплиц «Солнечной долины» я с трудом сдерживалась, чтобы не схватить одну из розовых или желтых гербер, которые сотнями проезжали мимо меня на тележке, такие яркие и прекрасные. Мое сердце замерло, когда я увидела конвейерную ленту, заваленную темно-пурпурными гиацинтами. Мне хотелось сгрести все эти цветы в охапку и вынести наружу, где солнечный свет и теплый воздух заставили бы их благоухать еще сильнее. Однажды, увидев сотни – и даже тысячи! – роскошных лилий «Касабланка» и первоклассных французских тюльпанов, ожидающих закупщика, я чуть не повернулась к Лейну, намереваясь спросить, можно ли мне самой забрать эту партию. Я была готова отдать любые деньги. Но цветовод не может себя так вести. Для него цветочное хозяйство – такое же сельскохозяйственное предприятие, как и любое другое. «Солнечная долина» сталкивается с теми же трудностями, с которыми сталкивается любая калифорнийская ферма, – проблемами труда мигрантов, регуляцией пестицидов и заграничной конкуренцией.

Лейн лично наблюдал, как многие из его коллег вышли из дела или переключились с выращивания на закупку импорта и оптовую торговлю. Любому в этой отрасли знакомы их жалобы. Затраты на труд работников чересчур высоки. Земля дорогая. Отказ от регулирования цен на электроэнергию в Калифорнии ни к чему не привел, стоимость электричества астрономическая. Больше всего фермеры жалуются на то, что они скованы правилами и ограничениями по применению химикатов. Это ставит их в невыгодное положение по сравнению с цветоводами из Латинской Америки, которые беспошлинно экспортируют продукцию, выращенную с помощью запрещенных в США веществ. Однако Лейн только отмахнулся от упоминания этих проблем. «Надо найти то, что ты делаешь хорошо, – сказал он. – И делать это лучше всех». Он произнес эту фразу настолько решительно, что ему было невозможно не поверить.

Однако одной уверенности недостаточно: для выдачи на-гора ста миллионов цветов в год нужны рабочие руки. В четырех агрохозяйствах «Солнечной долины» работает пять сотен человек, число которых только возрастает в дни главных «цветочных» праздников вроде Рождества, Дня святого Валентина, Пасхи и Дня матери. Почти все рабочие, ухаживающие за цветами, которых я видела, были латиноамериканскими иммигрантами, и руководители, собирающиеся на еженедельные рабочие совещания, говорили на смеси испанского, английского и голландского.

В «Солнечной долине» царит особая культурная атмосфера, обусловленная странной смесью национальностей работающих там людей. Таким образом компания пытается совместить преимущества разных стран в мировой цветочной торговле. В этой отрасли голландцы держатся с холодной спокойной уверенностью, которая идет от участия в деле на протяжении последних четырехсот лет – почти все время существования цветочной индустрии. Несмотря на то что искусство разведения цветов вот уже сто лет распространяется из Нидерландов по всему миру: сначала в Штаты, потом в экваториальные страны, – голландцы все равно экспортируют новые сорта, разрабатывают новые методы и поставляют тепличные технологии. Кроме того, они продолжают контролировать финансы, так как владеют патентами на сорта, растущие по всему миру, и устанавливают на своих аукционах международные цены. Голландцы до сих пор являются законодателями мод: самый обычный букет в амстердамском супермаркете будет выглядеть более стильным и свежим, чем все, что я видела в Соединенных Штатах.

Тем не менее в Латинской Америке выращивается все больше цветов (для Европы их растят в Африке). Успех «Солнечной долины» зависит от того, насколько удачно Лейн сможет совместить голландскую изобретательность с выгодами южного расположения: теплым климатом и квалифицированной, но низкооплачиваемой рабочей силой.

Сельское хозяйство в Калифорнии держится на труде иммигрантов: только 5 % людей, работающих в этой отрасли, родились в США. «Солнечная долина» не исключение. Тем не менее компания, похоже, поощряет сотрудников перебираться в округ Гумбольдт вместе с семьями, предлагая стабильную работу, круглогодичную (а не сезонную) занятость, курсы английского языка и даже медицинскую страховку и пенсию для тех, кто проработает больше года. Последнее – совсем не мелочи. Исследования Министерства труда показали, что только 5 % сельскохозяйственных работников получают от работодателя медицинскую страховку. Сбор цветов в теплице сложно назвать работой мечты. Это тяжелый труд, включающий риски взаимодействия с химикатами и необходимость на протяжении целого дня заходить и выходить из холодильных комнат. Однако, учитывая особенности сельскохозяйственных работ в целом, возможно, это не самый ужасный вариант. Поскольку Лейн сам вырос на ферме, он верит, что люди, день за днем работающие с его цветами, являются экспертами в своем деле.

Как-то утром Лейн пригласил меня принять участие в еженедельном совещании руководства. Туда собирается по одному представителю от каждой артели (группы людей, на которых возложена ответственность за урожай определенного вида цветов). Есть артели тюльпанов и ирисов, лилий и дельфиниумов. Каждый член артели отвечает за несколько рядов посадок, знает о них все и заботится о растениях от первого ростка до сбора урожая. Каждый стебель, бутон и даже поврежденный или выкинутый цветок тщательно записывается. Цветы должны приносить прибыль, поэтому все подсчитывается до последнего цента.

Руководство собралось в обычном конференц-зале, где из оборудования были проектор и ноутбук. Пара десятков кресел сгрудились вокруг стола, примерно столько же или чуть больше были составлены в ряды в конце зала. Примостившись в углу, я наблюдала, как сотрудники заполняют помещение и занимают свои места. Без лишнего шума Лейн включил проектор и запустил презентацию со слайдами PowerPoint. На слайдах были диаграммы для каждого вида цветов, выращиваемых в цветочном хозяйстве: состояние перед урожаем, во время урожая, расходы на упаковку (обычно несколько центов за стебель), количество использованного газа, сведения об ущербе и нормы возврата – процент проданных от всех луковиц, что дали цветы. Один из секретарей переводил речь Лейна, так как большинство присутствующих говорили по-испански. Схожим образом Лейн представил каждый из продуктов: азиатские лилии, восточные лилии, герберы, мини-герберы, астры, дельфиниум. Некоторые артели получили премии за успешную работу. Всем было сказано, что важен каждый цветок.

Я пыталась оценить реакцию руководства на происходящее. В основном это были мужчины средних лет, скорее всего эмигрировавшие в Штаты в юности и прошедшие весь путь от простого работника до руководства артелью. Они мало говорили и не делали никаких пометок, так что совещание шло быстро. В основном говорил Лейн. Мне стало любопытно, придает ли кто-нибудь еще значение этим цифрам и диаграммам. В конце концов, речь шла о цветах. Можно сколько угодно относиться к цветоводству как к науке, но вряд ли удастся полностью загнать его в какие-то рамки. Столбцы графиков и цена за стебель выглядят весьма абстрактно рядом с теплицей, полной живых, дышащих растений. Если бы я была главой артели, ответственной за лилии, во время этого совещания я бы думала только о том, как снова к ним вернуться.

Однако после совещания, отправившись за Лейном и его людьми в привычный обход агрокомплекса, я поняла, что они не просто следили за докладом и презентацией. Они запомнили все цифры, относящиеся к их продукту, чтобы обсудить все на месте. «Вот здесь у нас снижение по дельфиниуму, – начал Лейн, глядя на поле кружевной зеленой листвы. – Я думал, они уже раскрылись. Но на прошлой неделе было слишком холодно, да?» Ответственный за дельфиниум кивнул, однако отметил, что в соседнем хозяйстве, всего лишь в нескольких милях отсюда, дельфиниум уже распустился. Лейн отступил на шаг в искреннем изумлении. «Что? Неужели? Дельфиниум у них раньше зацвел? Интересно почему?»

Дальше, в теплице, несколько рядов гербер вообще не расцвели. «Вот вам и ответ», – отметил Лейн, имея в виду еще один показатель, который его не обрадовал. Ответственный за герберы наклонился и потрогал черную трубу, которая шла понизу, вдоль ряда цветов. «Холодная, – сказал он, – вышла из строя несколько дней назад». Он пояснил, что, скорее всего, отсутствие тепла не позволило цветам набрать достаточно питательных веществ, что привело к уменьшению урожая и увеличению стоимости каждого стебля. «Ничего себе разница», – отозвался Лейн. Трубу починят на следующий же день. Я знала, что через неделю Лейн будет стоять на этом же месте, проверяя, выправились ли герберы, и пытаясь понять, насколько их вид соответствует данным, которые он показывал на утреннем совещании со своего ноутбука.

Обычно на еженедельном обходе Лейна сопровождают пять или шесть сотрудников, которые присоединяются и покидают группу по мере того, как он продвигается по их зонам ответственности. Иногда я настолько увлекалась, наблюдая за ним, что приходилось специально напоминать себе, что я пишу о цветах. Его манера вести дела и количество деталей, которые он умудрялся держать в голове, приковывали внимание. Похожих на Лейна людей обычно ставят в пример бизнес-тренеры. Вряд ли, впрочем, кто-нибудь из них мог бы рассказать что-нибудь личное, потому что Лейн точно не из любителей подобного внимания. Когда бы я ни спросила, кто принимает решение, что сажать, как выращивать и где продавать, он пожимал плечами и отвечал: «Решение было коллективным. Мы работаем в команде». Было ясно, что ему становится неприятно, когда кто-то пытается придавать слишком много значения его поступкам. Однако, учитывая, что Лейн – владелец самого большого цветочного хозяйства в стране, невозможно не обращать внимания на то, что он старается проводить как можно меньше времени за столом в своем кабинете. Лейн руководит процессом с места событий, и это захватывающее зрелище.

На агрохозяйстве «Солнечной долины» в Окснарде Лейн остановился перед свежевспаханным полем, предназначенным под посадку дельфиниума. «Мы собираемся ставить здесь арочные теплицы, верно?» – спросил он управляющего. Тот кивнул в ответ. Арочная теплица – это самая простая разновидность теплиц. Ее собирают из полукруглых пластиковых труб, на которые натягивают полиэтиленовую пленку – по сути, гигантский зонтик. «Мы будем собирать их сами?»

«У нас нет трубогибочного станка, – отозвался управляющий. – Его надо купить, но проблема в том, что нам нужен нестандартный размер». – «Подождите», – ответил Лейн, выуживая из кармана телефон. Он набрал хозяйство в Аркате. Я услышала, как он спрашивает: «Вы можете прислать трубогибочный станок? Да, на грузовике. Нет, когда сможете. Хорошо, давайте завтра». Он повернулся к управляющему: «Считайте, что у вас есть станок».

Следующая арочная теплица была заполнена цветущими астрами. В конце каждого ряда стояла стопка белых пластиковых ведер, у которых рабочие собирали букеты. «На поле столько розовых астр, почему вы добавляете в каждый букет только одну?» – поинтересовался Лейн. Ответственный за астры объяснил, что это распоряжение офиса, имея в виду людей, которые занимались анализом посевного распорядка, приводя его в соответствие с запросами покупателей, чтобы в каждом букете была только одна розовая астра. «Но розовые расцвели быстрее, чем ожидалось, – сказал Лейн. – Не обращайте на офис слишком много внимания. Точно знать, что происходит, можно только на поле. Пока число не выровняется, добавляйте по две».

Каждая из этих встреч вызывала у сотрудников застенчивые улыбки. Нет ничего лучше, когда каждую неделю мимо проходит тот, кто способен заметить проблему и решить ее прямо на месте. Но в Лейне меня удивляло не только это. Создавалось впечатление, что он помнит каждую мелочь, если она касается дела, даже самую незначительную.

Мы остановились рядом с полем, которое казалось пустым. Лейн наклонился, покопался в земле и вытащил только что посаженную луковицу ириса. Сотрудники собрались вокруг, послушать, зачем он это сделал. «Я хочу взглянуть, нет ли пятен на мягких тканях вокруг донца, – объяснил Лейн. – Это признаки фузариоза» (грибковой инфекции). Он вынул складной нож и разрезал луковицу пополам, чтобы посмотреть на развитие зародыша. «Все в порядке», – резюмировал он и, выбросив половинки через плечо, отправился дальше.

Лейн остановился на выходе из теплицы напротив тестового участка с желтыми нильскими лилиями – неземными цветами из семейства амариллисов, с длинными тонкими лепестками, похожими на паучьи ножки. «Не знаю, как насчет этих, – с сомнением проговорил он. – Они занимают слишком много места и расцветают не все сразу». Нагнувшись, он попытался сорвать один из цветов. Однако стоило ему потянуть за стебель, из земли начал подниматься весь корневой ком. Разочарованно крякнув, Лейн прижал основание ногой, чтобы корень остался в земле. «Еще и срезать их придется. Так просто не сорвать». Использование ножей замедляет работу и способствует распространению заболеваний. Есть способ срывать цветы, прижимая ногой стебель у корня. Это существенно облегчает жизнь и растениям, и рабочим. Мне встречались голландские цветоводы, которые утверждали, что у рожденных в Голландии есть к этому особый талант, с которым больше ничто не сравнится. Однако я никогда не слышала, чтобы Лейн хвастался чем-то подобным. Выпрямившись, он поглядел на всклокоченные головки лилий. «Хм… – сказал он. – Ну, посмотрим». Цветок он взял с собой и таскал его весь день. Вечером, сидя в чартере, направлявшемся обратно в Аркату, Лейн вытащил его из-под сиденья, увядший и запыленный. С нами летела флористка «Солнечной долины», отвечающая за составление букетов. «Посмотрите, что с этим можно сделать», – сказал Лейн, уронив цветок ей на колени.

«Сколько вы хотите за него выручить? – спросила флористка, подняв цветок и медленно поворачивая его перед собой. – И когда планируется урожай?» Чтобы ответить ей, Лейн открыл ноутбук и начал проглядывать сведения о товаре, график посадок и цену за стебель. Он погрузился в таблицы и электронную почту до конца полета. Мы были на ногах с пяти утра, время ужина уже прошло. Однако Лейн не выказывал ни малейших признаков усталости.

Мы приземлились, когда уже стемнело. Весь день я таскалась по полям, пытаясь поспеть за длинноногим Лейном, снимая и записывая одновременно. Я мечтала о том, чтобы добраться домой и рухнуть в постель. Пока Лейн забирался в свой грузовик, я стояла на парковке, разговаривая с водительницей. «Завтра он будет в офисе раньше всех, – сказала та. – Мы однажды видели, как он объезжает поля в два часа ночи. Он просто никогда не останавливается. Я не встречала более целеустремленного человека». От другого сотрудника я как-то услышала: «Есть скорость света, есть скорость звука, а есть скорость Лейна». Машина Лейна тронулась с парковки, и он помахал мне рукой. Глядя, как Лейн уезжает, я поняла, что, скорее всего, он поедет не домой, а обратно в аркатское хозяйство, где в темноте за стеклом ждут лилии и тюльпаны, готовые расцвести.