Текст книги "Цвет дали"

6

Джуна услышала какой-то шорох у двери и посмотрела туда. В комнату вошел Узел, а следом за ним его ученик, которого Джуна называла про себя Птицей – символ его имени напоминал ей птицу. Их сумки для сбора еды лопались от фруктов, зелени и мяса. Туземцы положили сумки на пол и сели возле постели Спирали.

Узел осмотрел Спираль, несколько раз провел рукой по его телу, осторожно пощипывая складки кожи. Джуна наклонилась, высматривая признаки выздоровления Спирали. Затем Узел ненадолго соединился с больным. Когда контакт кончился, Узел окрасился в охряный цвет и сделал знак ученику. Несколько минут они что-то обсуждали, а затем Узел, тоже знаком, отдал Джуне приказ лечь рядом со Спиралью. Кожа больного на ощупь казалась совсем ледяной. Джуна обняла туземца, стараясь согреть его. Сверху Узел навалил на них теплых влажных листьев, после чего снова соединился со своим учеником и Спиралью.

Соединение было на этот раз очень долгим. Спираль несколько раз содрогался, дергал головой, будто о чем-то умолял во сне. Затем жалобно чирикнул и несколько секунд лежал совершенно неподвижно, тяжело дыша; потом он испустил долгий тихий стон, после чего замер, но дыхание его стало тихим и ровным. Узел и ученик разорвали контакт.

– Пищу! – сказал Узел в ответ на попытки Джуны выяснить, как чувствует себя Спираль. – Нужна пища. Разговор потом.

Джуна помогла Птице приготовить и подать еду. Оба туземца ели ужасно много. Когда они уже кончали трапезу, с постели Спирали послышался шорох.

Глаза больного были широко открыты. Джуна наклонилась к нему, ее сердце дрогнуло от внезапно родившейся надежды. Спираль сделал попытку сесть. Джуна обняла его за плечи и помогла приподняться. Затем Узел велел Джуне принести воды и еды.

Джуна принесла миску воды и скатанный в фунтик древесный лист с кашицей. Ей очень хотелось показать Спирали, как она рада, что ему лучше, но все ее усилия вызвали лишь появление на коже бессмысленного набора цветных пятен. Спираль выпил воды и умылся, отдал миску Джуне и поблагодарил ее. Джуна снова попыталась ответить, но у нее опять ничего не вышло. Спираль насторожил уши и дернул головой, явно удивленный.

Потом он повернулся к Узлу и о чем-то спросил его. Джуна узнала знак, которым туземцы пользовались, называя ее, но все остальное было совершенно непонятно. Узел ответил. Уши Спирали полезли еще выше, а сам он сделался темно-пурпурным, что явно выражало удивление. Он окинул Джуну долгим оценивающим взглядом. Она предложила больному лист с кашицей. Спираль схватил его и стал с жадностью есть.

Когда с кашицей было покончено, Джуна помогла Спирали облегчиться и выкупаться. После купания она взяла Спираль на руки и отнесла на свежую подстилку. Туземец был не тяжелее ребенка, несмотря на то, что ростом был вряд ли намного ниже Джуны. Она вспомнила, какой легкой показалась ей ее собственная мать, когда та умерла от голода и холеры. Мать выглядела, как вязанка палочек, замотанная в тонкую кожу. На какое-то мгновение Джуна обозлилась на туземца – он жил, в то время как множество людей, любимых ею, умерли.

Теперь туземец начал выздоравливать быстрее. Спустя три дня после пробуждения Спираль сказал ей, что они уйдут через пару дней, и повел Джуну вниз на склад, где они должны были собрать вещи, нужные для путешествия. Джуна принялась наполнять сумки пакетиками с сушеной едой, но в это время Спираль вытащил из-под груды тыквенных сосудов шлем от скафандра Джуны. Джуна несколько секунд смотрела на него, не в силах поверить собственным глазам. А она-то думала, что шлем гниет где-нибудь в джунглях, там, где она потеряла сознание?

Она повернулась к Спирали и окрасилась в темно-пурпурный цвет. Указала на шлем, потом обвела рукой весь склад. Туземец смотрел на нее, слегка наклонив голову с настороженными ушами. Наконец, показав цветом, что он понял, принялся расшвыривать вязанки сухой травы. Внизу оказался скафандр Джуны. Та подняла его и убедилась, что он непоправимо испорчен – разрезан на узкие полосы и покрыт грязью. Скафандр был единственной памятью о том, что осталось у Джуны позади. Невероятно жгучие слезы закипели у нее на глазах. Она швырнула скафандр на землю и кулаками протерла глаза, чтобы слезы не попали на щеки. Пальцы рук горели, она сунула их в рот. Эта случайная неприятность напомнила ей о том, каким чужим и незнакомым стало ее тело.

Теперь Спираль держал в руках шлем и скафандр Оливера. Джуна схватила их, сразу вспомнив, как потерял сознание Оливер, с каким трудом работали его легкие, всасывая и выталкивая воздух. Что же случилось с ним? Может, он тоже жив?

Джуна показала на скафандр Оливера и стала темно-пурпурной. Туземец посмотрел на скафандр и покачал головой. На его груди высветились две фигурки в скафандрах. Обе лежали на земле. Появились изображения зеленых туземцев, скафандры стали светлеть. Одна из фигурок была розовая, другая коричневая. Спираль сначала показал на скафандр Оливера, потом на розовую фигуру у себя на груди. Джуна увидела, как розовая фигурка бледнеет и приобретает серебристый оттенок – цвет смерти. Туземцы подняли коричневую фигуру и унесли, оставив Оливера одного. Туземец снова показал на скафандр и покачал головой.

Оливер умер, поняла Джуна. Оливер был крутой эксперт по выживанию, но она все же пережила его. Он был так терпелив с ней, всегда у него находилось словечко, чтобы поддержать ее, когда ситуация становилась особенно тяжелой. Она вспомнила, как тяжело было Оливеру, когда умирал ботаник Хайро – последний из состава их экипажа. Оливер держал его на руках, тихо шептал ему какие-то успокаивающие слова, а дыхание Хайро становилось меж тем все более и более затрудненным. Затем, когда они положили тело на землю и прикрыли его сучьями и листвой, Оливер дал ей выплакать свое горе и страх. Вспомнив об этом, Джуна не могла удержать жгучих слез тоски и одиночества.

Холодная рука коснулась плеча Джуны, и она быстро оглянулась. Это был Спираль, окрасившийся в цвет охры – цвет сожаления.

Джуна ощутила прилив гнева. Не нужно ей сочувствия чужаков. Ей нужно только одно – очутиться дома. В безопасности. Чужак этого не понимает. Он и не может понять. Он же чужак. Туземец.

И тут же вспомнила, как зашипел на нее Спираль на похоронах, когда она захотела выразить ему свое сочувствие. Никто из них не понял другого. В этом они были равны. И она схватила руку туземца.

– Спасибо тебе, – сказала Джуна вслух. Она очень хотела, чтобы кожа отразила ее благодарность, но получились волны каких-то спутанных цветов.

Туземец стал темно-зеленым. Он поднял скафандр Оливера, сложил его и протянул Джуне. Она улыбнулась и приняла его. Она возьмет скафандр с собой, чтобы экспедиция забрала его с собой для семьи Оливера. Теперь Спираль рылся в куче сетей. Оттуда он извлек рюкзаки – Джуны и Оливера. Джуна лихорадочно открыла их и стала доставать из них различные предметы человеческого обихода, ставшие теперь бесценными сокровищами. Там были карты, нож с множеством лезвий и разными инструментами, аптечка первой помощи, радиоприемники, запечатанные пакеты дневных рационов, запасная одежда, фляжки, палатка. На самом дне в овальной коробке – ее экспедиционный компьютер.

Джуна покрутила верньеры рации. Ничего. Даже фона и того нет. С помощью отвертки в ноже она открыла аппарат.

– Farradabenge! – сказала она на амхарском, когда футляр рации открылся. Вся внутренность была забита пузырящейся грязью, чипы почернели и явно никуда не годились. Она попробовала рацию Оливера, она тоже не работала. Спираль взял в руки бесполезный аппарат и стал его рассматривать. Уши широко разошлись – ему было интересно. Джуна нахмурилась – разрешить туземцам знакомиться с радио было нарушением Протокола Контакта, но она никак не могла найти деликатного способа остановить Спираль.

Только тогда Джуна развернула компьютер. Он включился с вежливым тихим щелчком при первом же повороте верньера. Наконец-то она сможет регистрировать свои наблюдения. Компьютер будет тем мощным орудием, с помощью которого она овладеет языком туземцев. Джуна улыбнулась и тут же нахмурилась – ведь от работающей рации было бы вдвое больше толку, чем от работающего компьютера. Ученая экспедиция уже несколько лет пытается соединить радио с нанокомпасом, но для этого нужны более мощные источники энергии, особенно на таких планетах, как эта, где прием радиоволн проблематичен (и это в лучшем случае!). Но если бы радио и работало, Джуне все равно не удалось бы связаться с базой. А так у нее хоть компьютер есть!

Джуна включила экран и пробежала глазами показания, сообщавшие о состоянии компьютера.

– Perkele! – выругалась она на финском, увидев на экране дату. Прошло гораздо больше времени, чем она думала. Она проверила файл активности, борясь с подступающим к горлу страхом. Часы не заводились с тех пор, как она появилась на борту корабля. В отчаянии она бросилась к рюкзаку Оливера и проверила дату на его компьютере.

Часы работали секунда в секунду. Флайер потерпел крушение в джунглях 64 дня назад. Значит, базовый лагерь будет свернут через неделю. Еще через три дня корабль покинет свою орбиту. Если она не поспешит, то останется навсегда на этой планете.

7

Анито остановилась, чтобы перевести дыхание. Они шли уже пять суток. Нинто была права. Надо было подождать еще несколько дней, а уж потом трогаться в путь. Ее тело все еще продолжало изменяться, опустошая последние скудные запасы энергии. Даже сравнительно низкая скорость передвижения того животного и то измотала Анито. Болело все тело. Ей хотелось одного – забиться куда-нибудь и спать целую неделю.

Во время аллу-а с той тварью, когда они впервые доставили ее в деревню, Илто подавил панические реакции животного и улучшил его рефлексы. Теперь оно уже больше не замирало в ужасе, взглянув вниз с высоты, но все еще не научилось доверять своим новым умениям. Теперь, подгоняемая острой нуждой, возникшей после того, как эта тварь нашла шумливый мертвый-но-живой ящик, она обучалась куда быстрее. С каждым днем она двигалась все легче, карабкалась по деревьям все увереннее. К сожалению, тварь обучалась быстрее, чем Анито выздоравливала.

Усталое тело Анито громко протестовало, когда она перескочила на дерево, где ее уже ожидало животное. Косые золотые лучи пронизывали густые кроны высоких деревьев. Анито ощутила крепкий кислый запах дерева, покрытого спелыми герамбенами. Дерево было недалеко. Анито ужасно хотелось есть. Если остаться тут на ночь, они наелись бы до отвала, а на сбор еды потратили бы совсем мало сил. Завтра же можно было бы запасти столько еды, что ее хватило бы еще на несколько дней пути. А сама Анито получила бы возможность отдохнуть и поднабраться сил.

Анито положила руку на плечо твари, сообщая жестом и речью кожи, что им следует тут остановиться. Она провела животное к дереву герамбен, показала на фрукты, объяснила, какие из них спелые. Она оставила его собирать фрукты, а сама отправилась охотиться. Сумку с вещами она повесила на ветку, а с собой взяла мешки для добычи, духовую трубку и стрелы.

Охотилась Анито удачно. Здесь, в диких зарослях, разделявших территории двух деревень, не существовало ограничений, что убивать можно, а что – нельзя. Скоро в ее мешке уже лежали два жирных оолоо, и она только что начала подкрадываться к гарбану, как вдруг уловила запах тенду. Это был мужчина, и прошел он тут совсем недавно. Она выстрелила в гарбана, промазала и пошла по следу тенду, обнаружив его запах на нескольких кронах. Неожиданно Анито услышала за спиной шорох, и что-то коснулось ее плеча. Испуганная Анито перескочила на другую ветвь и только тогда обернулась. Это был тенду, по следам которого она шла. Ростом он превосходил всех знакомых ей соплеменников. Судя по росту и выступающим вперед челюстям, он был очень стар. По его коже бежала рябь смеха.

– Я – Укатонен, – сказал он. – Но что заставило тебя покинуть Нармолом так скоро после веррана! Тебе следовало бы быть дома и отдыхать.

Анито от удивления дернула головой. У этого тенду четырехслоговое имя – признак энкара. Энкары ходят от деревни к деревне, улаживая споры. Возраст их исчисляется сотнями лет, и говорят, что они обладают невероятными способностями. По лесу они передвигаются тише ветра. Подошел же он к ней совершенно неслышно, хотя такого с Анито не случалось с тех пор, когда она была глупой тинкой. Он даже знал, из какой она деревни. Ей было интересно и немножко страшно.

– Как твое имя? – спросил Укатонен.

– А ты разве не знаешь?

Снова рябь улыбки.

– Если б знал, то знал бы и то, почему ты находишься тут, в диких зарослях, да еще так скоро после веррана. Твоему учителю должно быть стыдно.

– Нинто пыталась заставить меня остаться, – запротестовала Анито.

– Почему же ты не послушалась ее?

– Мне надо было выполнить свое обещание. Оно связано с моей атвой.

– И даже несколько дней переждать было нельзя?

– Нет, – ответила Анито. – Но я собиралась провести завтрашний день, отдыхая и занимаясь заготовкой припасов на дальнейший путь.

– Останься со мной сегодня, – предложил Укатонен. – Я уже построил гнездо, и легче будет его расширить, чем строить еще одно. А завтра я помогу тебе запасти еду. Куда ты направляешься?

– К берегу, возле Лайнана.

– В этом случае мы можем идти и дальше вместе. Я тоже иду туда.

Анито помолчала. Предложение очень соблазнительное. Та тварь очень боится, что ее народ покинет ее здесь. Если такое произойдет, то Анито окажется накрепко связанной со своей атвой. Энкар же поможет им добраться до Лайнана куда быстрее. А сама Анито может, путешествуя с энкаром, узнать так много нового. Кроме того, предложение энкара вообще не полагается отвергать, иначе Анито навлечет позор на всю свою деревню.

– Благодарю тебя, эк, – сказала она, употребляя самую вежливую форму обращения, – но я путешествую не одна. Мой спутник… несколько необычен. Он может случайно оскорбить тебя. Пожалуй, было бы лучше, если б ты сначала взглянул на него, а уж потом бы решал, даровать ли нам твое драгоценное присутствие.

Уши Укатонена насторожились.

– Звучит завлекательно. Пожалуйста, проводи меня к своему спутнику.

Уже темнело, когда они подошли к дереву герамбен. Тварь наблюдала за парой птиц хананар, которые вились в своем брачном танце. Золотые перышки самки ярко горели в лучах заходящего солнца. Вспугнутые приходом тенду птицы улетели, издавая тонкие крики – предупреждение об опасности. Тварь обернулась к пришедшим, дав Укатонену возможность хорошенько рассмотреть свое плоское лицо с маленьким ртом и смехотворно маленькими ушами.

Голова Укатонена дернулась назад, и он засветился взволнованным розовым цветом.

– Что это за животное? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Анито. – Мы нашли его умирающим в лесу. Спасение его стоило жизни двум старейшинам. Один из них был моим ситиком.

– А зачем ты ведешь его к берегу?

– Его народ живет около Лайнана. Я веду его к ним.

Животное приблизилось. Пурпурное от любопытства, оно было испещрено охряными пятнами тревоги. Анито покрылась успокаивающим синим цветом, и животное тоже успокоилось.

– Оно говорит! – воскликнул Укатонен тонами яркого фуксина на розовом фоне.

– Не по-настоящему, – ответила Анито. – Но оно может общаться с нами и понимает кое-что из того, что мы говорим. – Она все сильнее ощущала гнет усталости. Ей нужно было сытно поесть и отдохнуть. – Я боюсь показаться невежливой, эй, но я страшно устала, а это существо плохо ходит в темноте. Нельзя ли нам отправиться к твоему гнезду? Я смогу рассказать тебе о нем больше, когда мы туда доберемся.

– Что? – спросил Укатонен. Он рассматривал неизвестное животное с таким пристальным интересом, что стал светиться, как раскаленный. – О, конечно! Извини меня. Ну-ка, позволь мне понести кое-что из вашего груза.

Темно-зеленая рябь улыбки пробежала по спине Анито. Ей нравился этот энкар. В его увлеченности она увидела сходство с Илто.

Укатонен построил себе уютное и чистое гнездо на вершине дерева квинджара. Он повесил на ветку кусок светящегося гриба, чтобы было посветлее, и начал достраивать гнездо, которому предстояло принять еще двоих гостей. Когда Анито захотела ему помочь, он велел ей отдыхать. Обрадованная Анито поудобнее устроила на ветке свое измученное тело.

Животное тихонько толкнуло ее и протянуло плод герамбер. Анито отказалась. Есть раньше энкара было невежливо. Животное настойчиво совало ей фрукт. Анито понимала, что оно заботится о ней. Должно быть, она выглядела так же плохо, как и чувствовала себя.

– Ешь, Анито, – сказал Укатонен. – Тебе надо есть много. Оставь соблюдение приличий для торжественных пиршеств.

Анито взяла плод, сняла с него кожуру и стала есть с жадностью. Она окрасилась в яркий бирюзовый цвет и закрыла глаза, наслаждаясь сладостью плода. Какой-то новый, совершенно исключительный сорт. Надо обязательно сохранить семена. Она открыла глаза и увидела, что ее животное тоже ест. Анито с тревогой посмотрела на Укатонена, но он ничего не видел – переплетал ветки в дальнем конце гнезда. Поэтому Анито ничего не стала говорить твари – слишком была слаба, чтобы что-то запрещать.

Укатонен кончил вить гнездо и пригласил их внутрь. Анито устроилась возле кучи листьев; на коже – рябь привычной усталости. Наверняка могла бы проспать целый месяц. Укатонен сел рядом; шпоры подняты вверх, просит аллу-а.

С огромным усилием Анито стряхнула с себя дремоту. Руки казались тяжелее валунов. С трудом собрала она силы, чтобы взяться за руки и соединиться с энкаром. Ощущение присутствия Укатонена ворвалось в ее естество подобно течению быстрой реки. Оно подхватило Анито и понесло ее на своей стремнине. Даже Илто, ощущение присутствия которого было теплым, как солнце, и упорным, как дождь, не мог сравниться по силе с Укатоненом. Илто обучил ее читать внутри других живых существ, но никогда еще ей не удавалось с такой ясностью прочесть самое себя. Каждую клетку своего тела она видела с предельной четкостью. Анито не знала – следствие ли эта четкость изменений в ее организме, произведенных верраном, или искусства Укатонена?

Она расслабилась и позволила Укатонену удалить из ее крови усталость. После пяти дней одиноких блужданий в дебрях контакт с другим тенду был наслаждением. Анито даже не понимала, какой одинокой она была до тех пор, пока не ощутила в себе присутствия Укатонена. Но даже и сейчас ей было странно, что она находилась в аллу-а с тенду, который даже к ее деревне не имел отношения. Она соединялась с чужими бейми всего лишь несколько раз, когда деревня мигрировала. Но ей казалось, что все получалось не так, как надо – все равно что увидеть плод тумби на лиане яминей. Как и все непривычное, это пугало ее. С Укатоненом же все было совсем иначе – Анито была как бы заворожена, она даже не успела испугаться. У нее отсутствовал выбор, она просто подчинилась его могуществу.

Наконец Укатонен разорвал контакт. Потрясенная и опьяненная непреодолимой силой его духа, Анито несколько секунд была совершенно неподвижна и с трудом собирала разбежавшиеся мысли.

– Анито, с тобой все в порядке? – спросил Укатонен, кладя ей руку на плечо. В его словах был виден отсвет заботы. Анито дотронулась до руки энкара, чтобы успокоить его. От легкого смущения она полыхнула коричневым цветом.

– Сколь огромна сила твоего духа, эн, – сказала она.

К огромному удивлению Анито, энкар тоже побурел от смущения.

– Я слишком долго был одинок.

Не зная, что сказать, Анито покрылась темно-синей рябью, что имело целью успокоить энкара.

Укатонен протянул ей плод герамбена.

– Надо есть больше. Силы, которую я дал тебе, надолго не хватит. Тебе нужны еда и сон, чтобы восстановить здоровье.

Энкар принялся разделывать дичь, которую они застрелили. Он протягивал самые сочные куски Анито и ее животному все время, пока готовил трапезу. Анито ела до тех пор, пока живот не разболелся, но все равно беспокойство не исчезало, а чувство голода не покидало ее.

– Вот, – сказал он, порывшись в своем мешке и доставая оттуда большой лист йаррама. – Пожуй-ка это, тебе сразу станет лучше.

Анито отрицательно тряхнула головой, пораженная тем, какой деликатес он предлагает ей.

– Нет, мне и так хорошо, правда, совсем хорошо! – Невзирая на отказ, ноздри Анито трепетали, впитывая запах сухих водорослей; во рту копилась слюна.

– Ешь, ешь. Тебе это необходимо, а мы идем к берегу, где йаррам не такая уж редкость. Твой учитель должен был бы скормить тебе кучу йаррама и бибби. После веррана это просто необходимо.

Вся коричневая от смущения, Анито взяла лакомство. Нинто ведь положила ей в мешок пакетик йаррама в ночь перед их уходом в путь, но Анито спрятала его под грудой охотничьего снаряжения – ей было стыдно брать так много этого драгоценного продукта. Сейчас же она отломила кусок высушенной, похожей на кожу водоросли и принялась жевать его. Ее неутолимый голод исчез, и она сразу почувствовала себя, гораздо лучше, чем в последние дни.

– Расскажи мне о Нармоломе. Там главным старейшиной все еще Илто?

Кожа Анито стала каменно-серой.

– Он был моим ситиком. Умер, спасая жизнь вон той твари, – ответила она, показав на животное. Ее прежняя недоброжелательность вспыхнула, как молния, и Анито сама удивилась ее силе.

Укатонен дотронулся до ее руки костяшками пальцев.

– Мне горько слышать это. Илто был мудр. Из него вышел бы хороший энкар.

На коже Анито проступили символы отрицания.

– Он слишком сильно любил Нармолом и не мог его покинуть.

– Ты знаешь, кто заменит его?

– Нет, – ответила Анито. – Никто не знает, эй. Все полагали, что его преемником станет Кирито, но она умерла раньше Илто. – Анито стало стыдно – только теперь она поняла, что была слишком потрясена смертью Илто, и даже не подумала, каким испытанием эта смерть является для всей деревни.

– Когда я покончу с Лайнаном, то отправлюсь в Нармолом, – сказал Укатонен.

– Благодарю тебя, эй, – отозвалась Анито. В разговоре она использовала сложные формальные обороты так называемой «высокой речи». Хоть она и испытала верран совсем недавно, но сейчас, перед этим энкаром, она представляла всех старейшин деревни. – Мы были бы осчастливлены твоим присутствием. Пусть оно возвратит нам гармонию.

Укатонен распрямился, и внезапно, несмотря на налипшие на пальцы перья птиц, которых он ощипывал и потрошил, перед ней во весь рост предстал таинственный и могучий энкар.

– Да воцарится гармония, – произнес он, используя такой сложный оборот высокой речи, что Анито не сразу смогла понять его слова.

Теперь, когда она стала старейшиной, Анито собиралась посвятить больше времени изучению таких тонкостей, как, например, язык официального общения. Облачко сожаления пробежало по ее коже, когда она подумала, сколько разных протокольных правил и связанных с ними норм поведения ей предстоит заучить наизусть. Такие вещи ее никогда не интересовали. Илто пытался заставить ее зазубрить те особенности поведения, которые она была обязана знать как будущая старейшина, но заученное стекало с нее, как грязь, смываемая дождем.

– Расскажи-ка мне об этом существе, – попросил Укатонен.

Анито пустилась в рассказ о том, что случилось с тех пор, как они нашли это животное умирающим в лесу. Укатонен не отрываясь следил глазами за повествованием Анито, его глаза горели, уши были широко расставлены. Он впитывал ее слова, как лист впитывает в себя солнечные лучи. Когда Анито закончила, он подсел к животному поближе. Оно свернулось в клубок, прижавшись к стенке гнезда, одна рука прикрывает лицо, другая отброшена на пол шпорой вверх. И прежде чем Анито успела его остановить, энкар соединился с неизвестным существом. Он тут же окрасился в розовый цвет и разорвал контакт. Животное продолжало спать, видимо, контакт не потревожил его.

– Этого не надо было делать, – раздраженно сказала Анито. Ее слова были окрашены в красные тона. – Я пообещала этой твари, что никто не будет с ней соединяться. Если б она сейчас проснулась, мне уже никогда не удалось бы вернуть ее доверие. Эта тварь – моя атва до тех пор, пока я не доставлю ее к ее народу. Мне вовсе не хотелось бы вязать ее по рукам и ногам и тащить на своем горбу в Лайнан! – И тут до Анито дошло, как резко она говорит с энкаром, и она побурела от стыда.

К ее удивлению, розовый цвет кожи Укатонена сменился грязно-синим, что свидетельствовало отчасти о желании успокоить ее, отчасти о сожалении и раскаянии.

– Извини, кене. Я хотел взглянуть на его клетки. Не думаю, что я его потревожил.

Анито в удивлении подняла на него глаза. Укатонен разговаривал с ней, обращаясь как к старейшине. С ней впервые кто-то разговаривал столь официально.

– Я тоже иду в Лайнан, – продолжал он. – Один энкар что-то слышал о группе каких-то странных существ, уничтожающих лес. Твоя тварь похожа на тех, которых видели на берегу. Возможно, она сумеет помочь мне узнать, что происходит в Лайнане. Если эта тварь – твоя атва, ты будешь обязана оказать содействие и возместить ущерб, который они нанесли лесу.

– Я не знаю ни о каких существах на берегу, – возразила Анито. – Никакой власти над тварями в Лайнане у меня нет. Мне известна лишь вот эта тварь, и я не подготовлена к такой ответственности, эн. Я даже еще хорошенько не понимаю, что значит быть старейшиной.

Укатонен положил руку на грудь Анито. Весь темно-синий от желания успокоить ее.

– Ты об этих существах знаешь куда больше любого тенду. Я, например, ничего подобного даже не видел, пока не встретился с вами. Знаю, что прошу у тебя слишком многого, но кто-то же должен взять на себя ответственность и привести в равновесие все то, что было нарушено. Это и есть главный смысл жизни старейшины, Анито.

– Да и сумею ли я восстановить природное равновесие? Я ведь только-только прошла верран, а к тому же в тех краях буду чужаком. Никто не станет меня слушаться.

– Мы не сможем найти путей достижения равновесия, пока не узнаем, что там произошло. А тот народ к тебе обязательно прислушается. Придется. В конце-то концов они твоя атва. Ты о них знаешь куда больше нас, вместе взятых. Ты уже и меня обучила многому, чего я раньше не знал, кене. И я теперь у тебя в долгу.

Серое облачко сожаления пробежало по коже Анито. Паучья сеть долга и обязательств, опутывающая каждого старейшину, уже опустилась и на нее. Это навсегда, понимала она. Вся оставшаяся жизнь уйдет у нее на накопление долгов и на расплату с ними.

– Тебе вовсе не обязательно делать все самой, – уверял ее Укатонен. – У тебя будут неплохие союзники. Я тебе помогу, потом там будет еще один энкар. И деревенские тоже тебя послушают.

Анито высветила слова благодарности, стараясь не думать о том, какие долги наделает она в процессе включения этих новых животных в равновесную природную систему.

– Это будет трудный и долгий путь. Твое тело нуждается в отдыхе. Тебе надо хорошенько выспаться, кене, – сказал Укатонен. Он снял с ветки светящийся гриб, спрыснул его питательным раствором и убрал в короб с крышечкой.

Анито устроилась между своей атвой и Укатоненом и тут же крепко заснула.