Текст книги "Токио. Долго и счастливо"

8

Небольшой приветственный вечер, говорили они. Праздничный ужин в твою честь. Только семья. Ерунда. Мы же упоминали о прессе и об ансамбле колокольчиков? А про короткий концерт в исполнении императорского придворного оркестра? Нет? Ой, как нехорошо.

Тихий вечер начался не так уж тихо. Другими словами, устроили прием на всю катушку. После спокойной прогулки с отцом я была потрясена. На меня смотрит журналист из императорского пресс-клуба. На его бейдже написано: «Шигесада Инада, Японский вестник». Его вопросы какие-то уж слишком безобидные.

– Какой ваш любимый цвет?

Ни у кого нет ни блокнотов, ни записывающих устройств. Странно. А еще среди них нет ни одной женщины.

Про себя думаю: цвет крови моих врагов – красный. Правда: я немного пьяна. Да и перелет через Тихий океан сказывается.

– Синий, – отвечаю невозмутимо.

Рядом стоит господин Фучигами. Вернее, нависает. Он встревожен сильнее, чем Тамагочи в комнате с множеством работающих пылесосов. Мой ответ его устраивает, и он удовлетворенно мычит, уже пятый по счету раз. Журналист кланяется и, беспричинно поблагодарив, уходит. У стоящего напротив отца тоже берут интервью. По краю зала слоняется Акио, словно готическая картина.

– Скоро конец? – обращаюсь я к господину Фучигами, когда мы остаемся одни. – Я так устала, что, кажется, уже чувствую, как пахнут цвета. Или это все кокаин. – Он выпучивает глаза. – Шутка! Я шучу! – Кроме меня не смеется больше никто. В Маунт-Шасте мои слова произвели бы фурор. Однажды Нура так смеялась над одной моей шуткой, что у нее из ноздрей полилось молоко. Реальная история.

– Скоро прозвучит звонок к столу, – заверяет он. – Обычно после застолья семья остается в гостиной, наслаждаясь напитками, но вам вовсе не обязательно присутствовать там.

В углу замечаю сундучок, декорированный в технике клуазоне[38]38
  Техника создания изделий из эмалированного металла, украшенных сложными узорами.


[Закрыть] с мотивом «рыбья чешуя». Изящный высокий предмет вписывается в обстановку лучше меня. Мы находимся в зале для приемов, стены его – цвета светлого дерева. На лакированном паркете лежит светло-зеленый ковер. Изящное просторное помещение отделено от основной части дворца Тогу несколькими раздвижными седзи. Прессе, ансамблю колокольчиков и оркестру запрещено пересекать эту черту.

Моя комната всего в трех минутах ходьбы. Если буду слишком много думать о кровати, то тут же усну. Надо бы сменить тему.

– Пресса была очень любезна.

Господин Фучигами явно удивлен.

– Еще бы. Они – члены императорского пресс-клуба, которых выбрало Управление Императорского двора.

От смущения вспыхивают щеки. Я оказалась в самом центре лабиринта, и выбраться из него можно, лишь разыскав ключи в пучине императорских протоколов, традиций и правил, о которых у меня нет ни малейшего представления. Проглатываю гигантский комок стресса. Что делать – разберусь позже. Раньше прокрастинация всегда срабатывала. Моя миссия: пережить эту ночь. Звучит зловеще. Ощущается так же.

Раздается звонок на ужин. Общая масса разделяется, и стайка журналистов и звонарей исчезает за дверью.

– Сюда. – Господин Фучигами провожает меня в зал для формальных приемов. Длинный стол накрыт накрахмаленной скатертью и сверкающими серебряными приборами. Придворный в белых перчатках выдвигает для меня стул. Мое сердце замирает, когда понимаю, куда меня посадили. Смотрю на господина Фучигами. – Я сижу не рядом с отцом?

– Нет, – качает он головой. – Ваше место было тщательно продумано. Мы посадили вас с вашими родственниками. Так вы уделите время всем. – Он замолкает, аккуратно подбирая слова. – Как дочь наследного принца, вы должны оказать внимание каждому. Любимцев быть не может. А теперь… Прошу вас, проходите, – жестом приглашает он.

Над столом повисла тишина. Все стоят за своими стульями. Их взоры устремлены на меня. Очевидно, моя семья чего-то ждет. Отец улыбается. Рядом с ним сидят близнецы. Без сомнений: это Акико и Норико – две бусины на императорском браслете. Теперь понимаю почему. Они ослепительно красивы: овальные лица, нежно-розовые губы. И совершенно одинаковые. От этого мне немного не по себе. Кажется, их создали из шелкового гобелена.

Их отец – брат моего отца и второй в очередности наследования трона. Он тоже сидит в конце стола. Рядом с ним – его супруга. Хотя и одета она безукоризненно, на ее бледном лице застыло выражение напряженности и отрешенности.

– Прошу прощения, – обращаюсь к господину Фучигами. Я в полной растерянности. – Что происходит?

– Они ждут вашей вступительной речи, – произносит он с таким выражением, будто это объясняет все. Я молчу, и он продолжает: – Расскажите немного о себе. – И с этими словами кланяется и уходит. Уходит.

Смотрю себе под ноги. На полу лежит ковер в кружочек. Стою в самом центре рисунка. Я попала в яблочко – в прямом и переносном смысле.

– Эм. Привет. – Поднимаю глаза. Мое тело словно в огне. Я оттопыриваю мизинец, но тут же вспоминаю, что не видела никого, кто хоть бы раз показал такой жест. Резко опускаю руку. – Коничива. Меня зовут Изуми, как вы уже, скорее всего, знаете. Я живу в Маунт-Шасте, Калифорния, но, видимо, сейчас живу здесь. Я так думаю. – Хватаюсь за мочку уха и ищу глазами балкон, с которого можно спрыгнуть. – Что еще? У меня есть собака по имени Тамагочи. – Близнецы в унисон прищуриваются и что-то шепчут друг другу, прикрыв рот рукой.

Прикрывая рот рукой, никогда не говорят ничего хорошего.

Я как будто распадаюсь на куски.

– Он замечательный пес. В каком-то смысле. Однажды я запеленала его и уложила в клумбу с цветами, чтобы сфотографировать как ребенка. Так он чуть не искусал мне лицо. Наверное, это не очень хорошо… – Я замолкаю. Рядом со мной сидят два юноши и девушка примерно моего возраста. Кажется, они заставляют себя улыбнуться. Заканчивай. Прямо сейчас. – В общем, Изуми. Маунт-Шаста. Очень приятно. – Я кланяюсь. Все не так, все не то. Опускаюсь на стул, желая сжаться в комок.

Повисла неловкая пауза. Все стоят, пока отец не садится на свое место. Разговор возобновляется. Я умираю от стыда. Меня утешает только одно: здесь нет Акио. Наверняка он сейчас рыскает где-нибудь на территории.

– Что ж, ты старалась, – говорит мой юный сосед. На вид он мой ровесник. – Еси. – Он протягивает мне руку. Прежде чем протянуть ему ладонь, незаметно вытираю ее о платье, радуясь знакомому жесту. – Троюродный брат. Полное имя – Есихито, седьмой в очередности наследования трона. Сын Асако и Ясухито.

Он кивает в сторону своих родителей. Они сидят от нас по диагонали – невысокий приветливый мужчина, рядом с ним – женщина в бриллиантовом ожерелье, которое наверняка стоит целое состояние. Они улыбаются тепло, но с опаской. Понятно: не я одна пребываю в замешательстве от всей этой ситуации с внебрачным ребенком наследного принца.

– Пожалуйста, обращайся к нам «тетушка» и «дядя», – произносит Асако, наклоняя голову. Ясухито, вежливо кивая, повторяет мысль супруги. Я высоко ценю мужчин, поддерживающих своих женщин.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. – Еси берет салфетку и кладет себе на колени. Прядь волос падает ему на глаза. В общем, он похож на джей-поп-звезду, которая попала сюда через черный ход. – И ты абсолютно права. В прошлом дальние родственники могли жениться. Вот только теперь это осуждается. – Он выпячивает нижнюю губу.

– Облом, – уныло говорю я, повторяя за ним ход с салфеткой. Другой придворный в белых перчатках наполняет мой бокал из серебряного кувшина.

Надутая губа сменяется улыбкой.

– Ой, все у тебя получится. Ты мне нравишься.

Он тоже мне нравится – в чисто платоническом плане, без всяких поцелуев. Не думаю, что это требует пояснений. Он напоминает мне Нуру: оба они живут полной жизнью, к чему стремлюсь и я.

– Ты смущаешь ее, – сидящая напротив меня девушка упрекает Еси. У нее маленькое овальное лицо, темные волосы собраны в «мальвинку». Сверкающий бриллиант на ее руке вспыхивает, когда она поднимает бокал с водой. – Не слушай моего брата. Кстати, я Сачико. – Она представляет сидящего рядом с ней молодого человека: – Рю, мой жених.

– Очень приятно, – кивает он.

– Не переживай, Са-тян[39]39
  Суффикс – тян в японском языке – примерный аналог уменьшительно-ласкательных суффиксов в русском. Указывает на близость и неофициальность отношений. Используется людьми равного социального положения или возраста, старшими по отношению к младшим, с которыми складываются близкие отношения.


[Закрыть], – отвечает Еси и обращается ко мне: – Я решил взять тебя под свою ногу.

У меня уходит не меньше пяти секунд, чтобы понять его слова.

– Наверное, ты хотел сказать под свое крыло.

– Крыло?

Ну наконец-то: хоть что-то я знаю. Радостная, набираю воздух, готовясь объяснить:

– Фраза звучит так: взять под свое крыло.

Он меняется в лице:

– При чем здесь крылья? У меня их нет.

– Господи, да речь не о людях, – с раздражением замечает сидящий рядом со мной парень. Он очень похож на Еси. Должно быть, они братья. Только волосы его короче, он более осанистый, да и выглядит напряженным. Молодой человек поправляет столовое серебро и складывает салфетку ровным треугольником. – Это же очевидно: выражение происходит от птиц, укрывающих крыльями своих птенцов.

– Мой брат, – подтверждает мою догадку Еси. – Четыре года потратил на изучение орнитологии и лингвистики в Шотландии. Если возникнет бессонница, спроси его о дипломной работе про выращивание тетерева в неволе.

Сачико смеется. Брат явно не очень рад. Их вражда мне знакома, я чувствую себя комфортно – так, словно надела старый свитер. Тем не менее сердитый молодой человек кланяется и представляется:

– Масахито.

– Как тебе комнаты, тебя все устраивает? – двигается под усами рот дяди Ясухито.

– Более чем, – отвечаю я. Придворный с помощью щипцов предлагает мне горячее полотенце. Смотрю на Еси: он уже развернул свое и вытирает руки, а затем бросает его в серебряную чашу, которую держит другой придворный. Беру полотенце.

– Дворец был недавно отреставрирован, – говорит тетушка Асако.

– Это как в «Американских строителях мечты» с Нейтом Беркусом. – Поворачиваюсь и кладу использованное полотенце в серебряную чашу. Шепотом благодарю придворного, но он делает вид, что не замечает. Его взгляд направлен на стену.

Лоб дяди Ясухито покрывается морщинами. Я смутила беднягу.

– Нейтом Беркусом?

Расплываюсь в счастливой улыбке.

– Это известный в Штатах дизайнер. И лучший друг Опры.

В глазах тетушки Асако загорается огонек.

– Ах да, как Седзи Мацури. Он создает домики для кошек. – Она подталкивает супруга. – Помнишь, однажды он даже сделал что-то для меня. Если хочешь, могу дать тебе его контакты. – Она переходит на шепот: – Он очень скрытный.

Не совсем понимаю, что она имеет в виду, но порой некоторые детали лучше оставлять нераскрытыми.

– Нет, благодарю вас. Мне больше нравятся собаки.

Мое внимание привлекает Еси.

– В том домике она держит настоящего кота Уорхола[40]40
  В 1954 году Энди Уорхол, который тогда еще не был королем поп-арта, создал своеобразную «книгу художника» под названием «25 котов по имени Сэм и одна голубая кошечка».


[Закрыть]. – И закатывает глаза. – Ирония.

Беседа утихает. Передо мной появляется миска с почти прозрачным супом. Жемчужные овощи плавают вокруг золотого листа с… икрой? Мои пальцы нервно дергаются над множеством разнообразных приборов. Вилки, ножи и ложки издеваются надо мной. Привет, Зум-Зум. Вот и мы. А ты не знаешь, как нами пользоваться, правда? Я как рыба, выдернутая из воды. Вернее, девушка из Маунт-Шасты. Нервы напряжены, в животе все сжимается. Родственники замечают мое колебание, и я ерзаю на сиденье, ощущая себя муравьем под увеличительным стеклом.

Чувствую, как под столом в меня врезается чье-то колено. Еси демонстративно держит ложку поверх остальных предметов.

– Под ногу, – шевелит он губами.

Улыбаюсь и мысленно обещаю назвать своего первенца «Еси». Почему я еще не ем? А ну быстро в живот. Окунаю ложку в суп, и сидящая напротив Сачико подмигивает мне. Встречаюсь взглядом с отцом. Его настороженный взгляд спрашивает: «Все в порядке?». Отвечаю кивком – альтернативный вариант для принцесс показать палец вверх. Все хорошо. Кажется, даже комната облегченно выдохнула.

Так и продолжается.

Мне как будто вместо еды подают математические уравнения, а мои троюродные братья и сестры берут на себя роль терпеливых преподавателей-заговорщиков. С каждым новым блюдом они показывают мне, для чего служит тот или иной прибор и как им пользоваться. Ужин проходит под покровительством изысканной французской кухни – муссы, желе и присыпки. Между вторым и третьим блюдами разговор заходит об императоре и императрице, которые сейчас находятся с визитом на Окинаве.

– Вы нечасто их видите? – обращаюсь к своим троюродным братьям и сестре.

Масахито внимательно рассматривает свой хрустальный стакан и вытирает салфеткой пятно.

– Первейший долг их императорских величеств – служить народу.

– Да, они – мать и отец всей Японии, – произносит Еси и переходит на шепот: – Император еще не бог, но уже и не человек. Мы живем на земле, а вот он – выше облаков.

Подают десерт – фрукт в форме ириса. Он особенный, только для меня. Еще один знак приветствия. Я наслаждаюсь этим моментом, но сразу осознаю его быстротечность. Все прошло хорошо лишь благодаря моим любезным родственникам.

После ужина в гостиной предлагаются напитки. Время пришло, меня зовет песочный человек[41]41
  Фольклорный персонаж Западной Европы, который, согласно легендам, сыплет заигравшимся допоздна детям в глаза волшебный песок, заставляя их засыпать.


[Закрыть]. Всего несколько шагов – и я окунусь в сладкий сон. Встаем из-за стола, и я желаю отцу спокойной ночи. Тети, дяди и кузены молча смотрят мне вслед. Я спиной чувствую всю тяжесть их взглядов, полных опасений и дурных предчувствий. Они задаются тем же вопросом, что и я: возьму ли я императорскую планку?

СПЛЕТНИК ТОКИО

В императорской семье прибавление

23 марта 2021 года

Ее императорское высочество принцесса Изуми (на фотографии) прибыла вчера вечером в Международный аэропорт Нарита. На ней была повседневная одежда – легинсы и толстовка. На месте событий присутствовала императорский блогер Джунко Иногасира. «Ее образ явно не вписывался в нормы протокола. Но хуже, что принцесса даже не поприветствовала толпу. Многие ждали ее прилета в течение нескольких часов, но она тут же исчезла, не обратив на них никакого внимания. Кроме того, персонал аэропорта поделился со мной, что принцесса грубо обходилась с назначенным лично для нее императорским гвардейцем, когда они остановились воспользоваться уборной».

Опьянил ли принцессу ее новый титул? Уборщик Чи Инаро так не считает. Он встретился с принцессой во время вышеупомянутой остановки. В эксклюзивном интервью для «Сплетника Токио» Инаро восторженно отзывался о принцессе. «Невероятно красивая девушка – само воплощение грации. Она вытерла руки моим платочком. – С торжественным видом он продемонстрировал нам белую ткань, хранящуюся теперь под стеклом. – Я бы хотел оставить его себе на память, но мой сын хочет продать его с аукциона. Он говорит, что теперь это полотенце стоит целое состояние». Действительно: на момент публикации стоимость лота составляла ¥2 000 000. Эти деньги Инаро планирует отложить на пенсию.

С момента прибытия принцесса не покидает императорских владений. Управление Императорского двора отказалось отвечать на какие-либо вопросы о ней. Нам ничего больше не остается, кроме как гадать, почему принцессу держат взаперти…

9

Прошло уже семьдесят два часа моего пребывания в Японии, а к императорской планке я ближе не стала. На самом деле, в развитии я явно отстаю.

Снизу вверх смотрю на Марико. Марико оценивающе смотрит на меня сверху вниз. В ее медового цвета глазах холод.

– Сосредоточьтесь, Ваше Высочество. – Тон ее голоса как бы намекает: я все делаю не так. А взглядом она сравнивает меня с лейкопластырем, найденным в чьем-то салате. Из присутствующих здесь благодушно улыбающийся господин Фучигами и жутко трудолюбивый и вежливый дворецкий. Он вытянут как струна. Капли дождя разбиваются об оконное стекло.

Передо мной лежат приборы. Делаю глубокий вдох, чувствуя, как натягивается на выдохе ремень. Этим утром Марико разодела меня в твинсет и плиссированную юбку.

Перевожу взгляд на стол. На нем стоит набор хрустальных бокалов, сверкающее столовое серебро и фарфоровые тарелки, украшенные золотой хризантемой. Моя рука тянется ко второй вилке слева. Господин Фучигами сквозь зубы втягивает воздух. Он одет в строгий костюм. Его аккуратно уложенные волосы серебристого цвета разделены пробором.

Моя рука меняет направление. Марико хмурится.

Марико напоминает Мэри из «Аббатства Даунтон» – грубая, немного равнодушная и строгая к ошибкам. Она – движущая сила моих вечерних трехчасовых уроков по этикету. Мы разбираем поклоны и разные способы выражения благодарности, примеряем платья и перчатки. Из ее холодного отношения делаю вывод: я ей не нравлюсь. Примечание: как члену королевской семьи мне запрещено голосовать, иметь при себе наличные и пользоваться социальными сетями.

– Нас не будет с вами на свадьбе, – говорит она.

Свадьба премьер-министра Адачи уже через неделю. И мой первый официальный долг – присутствовать на этом торжестве.

– Именно, – подтверждает ее слова господин Фучигами. Да эти двое явно в сговоре. – Вы будете сидеть с вашим отцом. И этикет вы должны знать.

– Вы не сможете найти поддержку в членах семьи, – добавляет Марико. Должно быть, она подглядывала за мной во время первого ужина, когда Еси «взял меня под свою ногу». Несмотря на монаршую кровь, знания не передаются по наследству. Так, взбодрись, Изуми. Тянусь к тарелке с сэмбэй[42]42
  Десерт, тип японских рисовых крекеров. Сэмбэй часто едят с зеленым чаем как закуску или предлагают гостям дома в рамках вежливости.


[Закрыть], стоящей в центре стола. Рисовые свежеприготовленные крекеры еще не остыли. – Больше никаких крекеров. – Блюдо мгновенно исчезает со стола. У меня отвисает челюсть: Марико взяла его в заложники. – Какой вилкой едят рыбу? – кивает она на стол.

Снова смотрю на столовые приборы. Передо мной: крошечная, маленькая, средняя и большая вилки. Применяю стратегию исключения – отбрасываю неправильные варианты ответов. Крошечная – это вилка для устриц. Чуть больше – для салата. Остаются средняя и большая. Пятьдесят на пятьдесят. Неплохо. Вдруг меня осеняет:

– Вот этой. – И гордо поднимаю прибор.

Брови Марико ползут вверх.

– Вы уверены?

– Я уверена? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Вы правы. – Она выглядит не слишком довольной, зато тарелка с сэмбэй возвращается на стол.

Господин Фучигами делает шаг вперед, откашливаясь.

– Возможно, нам пора позаниматься японским. Огенки дес ка? – сходу начинает он.

Марико скрещивает на груди руки, готовая наслаждаться шоу. Дворецкий уносит приборы.

От столового этикета ко второму языку. Пытаюсь прийти в себя. Кроме экспресс-курса по культуре и манерам поведения за столом я должна брать уроки японского. Мне нужно запоминать хирагану, катакану[43]43
  Хирагана – японская слоговая азбука, одна из составляющих японской письменности наряду с катаканой, кандзи, арабскими цифрами и ромадзи.


[Закрыть] и самые распространенные фразы вроде «генки дес» – «все хорошо». Прекрасный ответ на его вопрос «Как ваши дела?». По правде говоря, это какая-то смесь из спряжения глаголов и попыток правильно произнести небный звук «д». В придачу японский язык иерархичен, и обращение к человеку зависит от того, в каких вы с ним отношениях.

Господин Фучигами одобрительно кивает.

– Оджозу дес. – Он кивает в сторону стола. Рядом с сэмбэй стоит блюдо с сухофруктами и орехами. – Нани ка мешиагаримасу ка?

Опускаю голову, извилины работают на всю.

– Ано… – Это гениальное слово – заполнитель пауз в японском, значит примерно то же, что «э-э-э». Часто пользуюсь им.

– Нани ка мешиагаримасу ка? Хотите что-нибудь поесть? – сжалился надо мной господин Фучигами.

– Хаи, – воспрянула я духом. – Ринго га суки дес. Оппаи табетаи! Перевод: Мне нравятся яблоки. Я хочу съесть много яблок. Вот только… Лицо господина Фучигами становится красным, как помидор. Он отводит взгляд в сторону. Марико чуть не подавилась. Дворецкий роняет хрустальный стакан. Он не разбивается, но падает на тарелку, и от бесценного фарфора отлетает осколок. – Что-то не так? – взволнованная, спрашиваю я. Господин Фучигами до сих пор прячет глаза.

Марико потирает бровь:

– Вы неправильно произнесли слово «много».

– «Много»? Это же оппаи, разве нет? – И еще несколько раз повторяю «оппаи», чтобы разобраться.

У Марико глаза на лоб лезут.

– Прекратите. Повторять. Это. Слово.

– Ваше Высочество, – тихо, медленно, осторожно поправляет меня господин Фучигами. – Правильно «иппаи». А слово, которое вы только что произнесли, означает… – Он молча переводит взгляд на Марико.

Марико также предпочитает не называть перевод вслух. Ее рука поднимается до уровня груди и указывает на…

– Ой. – Мои глаза округляются. Я только что горланила «сиськи, сиськи, сиськи» перед императорским камергером и моей фрейлиной. – Ой! – В животе все сжимается. – Простите, – шепчу я. Дворецкий испарился.

Господин Фучигами смотрит на часы.

– Мне нужно… у меня сейчас встреча. – Смотрю на старинные настенные часы. Вместо чисел время показывают зодиакальные животные. Мы планировали заниматься еще час, вплоть до обеда с отцом.

– Простите! – чуть не кричу я. Господин Фучигами поспешно кланяется и уходит. Было бы чересчур просить о зрительном контакте.

– Мы закончили, – резко заявляет Марико и спешит за ним.

В полном одиночестве отхожу от стола. Бреду из столовой в гостиную. В черном с позолотой зеркале ловлю свое отражение. Я до сих пор выгляжу здорово – макияж прекрасно держится, волосы все так же уложены. Но так обычно и бывает: снаружи хорошо, а внутри – плохо.

Подхожу к передней. Переобувшись в туфли, выхожу за дверь и сажусь на бетонную ступень. Обхватываю руками колени. На душе мрачно, я растеряна. Дует прохладный ветер, моросит. Но меня защищает навес. Мое внимание приковывает какое-то движение – это Акио. Он, как всегда, привлекателен. Ветер слегка треплет его влажные волосы. На нем черное пальто. В общем, он годится для обложки Vogue. Да без разницы. Все равно бесит.

Заметив меня, он хмурится, взгляд становится сердитым. Вчера я проспала, и экскурсию в заповедник с дикими утками и рыбную вечеринку пришлось перенести. Позже по просьбе Акио мне в комнату принесли… часы. Скрещиваю руки и так же хмуро смотрю на него. Теперь его взгляд еще мрачнее. Уверена: это он призывает против меня темные силы. Взаимно, приятель. Взаимно.

Я отворачиваюсь от него и тайком вытаскиваю из бюстгальтера телефон. Патологическая привычка – делиться своими провалами с Нурой – берет надо мной верх. Набираю ей сообщение:

Я: Сегодня я неправильно произнесла одно слово и по ошибке сказала камергеру, что хочу есть сиськи.

Дожидаясь ответа, кручу телефон в руках, гадая, как там поживает БАД. Как жалко, что я не могу следить за ними в социальных сетях: у них закрытые аккаунты, а господин Фучигами заставил меня удалить все мои страницы. Таков протокол. А еще на территории императорских владений запрещены масс-медиа. Никаких таблоидов. Никаких газет. Никакого телевидения.

Наконец на экране высвечивается имя «Нура».

Нура: Пф. С каждым может случиться.

Я: Я не уверена, что справлюсь.

Нура: Не согласна.

Нура: Помнишь, как однажды в «Сытом медведе» Глори сказала, что ты не съешь весь пирог? Я поспорила с ней, и ты взяла и съела.

Я: Ты хочешь сказать?..

Нура: Я хочу сказать, что верю в тебя.

Я: То-о-очно. Ведь быть принцессой – то же самое, что есть пирог.

Нура: Нет. Но ты по-прежнему потрясающая. Мужчины плачут у твоих ног. Женщины мечтают быть тобой. Птицы падают с небес, ослепленные твоей красотой.

Нура: Так лучше?

Я: Немного.

Нура: Вот и хорошо.

Нура поддерживает меня. Она еще ни разу меня не подводила. Ну ладно, разве что однажды, когда сказала мне сбрить брови, а потом нарисовать их. Гудит телефон.

Нура: Все еще жду фотографию того телохранителя.

Глори: И я.

Хансани: Уж будьте любезны.

Она добавила девчонок в общий чат. Я незаметно оборачиваюсь. Акио смотрит куда-то вдаль, держа руки в замке. Держу в руках телефон – щелк – и фото отправлено. Вдруг он поворачивает голову.

– Нани о шите имасу ка? Вы только что сфотографировали меня?

Я поднимаюсь, отряхивая юбку.

– Конечно, нет. – В моем голосе звучит: «Да никогда в жизни».

На экране высвечиваются сообщения:

Нура: О БОЖЕ. Замути уже с ним.

Хансани: На этом корабле я бы пошла на дно.

Глори: Готова поспорить, что пахнет от него потрясающе, но необычно. Как будто в состав его парфюма входят слезы пантеры. #sexpanther

Выключаю оповещения. Акио ворчит. Ну прямо лирический герой.

Отходит. Не так быстро. При воспоминании о часах на моем ночном столике в жилах закипает кровь. Украдкой подхожу к нему. Он притворяется, что занят осмотром территории и не видит меня.

– Акио?

– Ваше Высочество. – Как чопорно. Как формально.

– Я тут задумалась. А как вступают в ряды императорских гвардейцев?

Он хмурится так, словно это худшее время в его жизни. Что ж, остается только надеяться.

– Я бы предпочел «Офицер личной охраны». Полагаю, господин Фучигами рассказал вам о моих квалификациях.

– Да, рассказал, но там в основном все связано с полицией. – Сквозь тонкую подошву темно-синих туфель на каблуках ощущаю бетон. – Вы учились в школе для императорской… то есть в школе для офицеров личной охраны? – Широко раскрываю глаза и прикрываю рот рукой. – Вы когда-нибудь убивали? И если да, то вам понравилось? Уверена, что да. – Сильные молчаливые типы всегда что-нибудь скрывают. – Скажите, у вас есть комната под замком, куда никому не дозволено заглядывать?

– Не смешите меня. – Его руки сцеплены спереди в замок. Спина идеально ровная. – Я предпочитаю подвал. Там легче поддерживать нужную температуру. Ну, вы понимаете – для тел.

Мои глаза превращаются в щелки.

– Я не знаю, шутите вы или нет, и меня это пугает.

Он глубоко, нетерпеливо вздыхает.

– Думаю, нам надо установить, кто кому отдает приказания. Получается, я ваш босс? – Пожалуйста, скажи да. Скажи да.

Мускул на его челюсти дергается. Возможно, он сломал зуб. Если так, то я знаю прекрасного придворного стоматолога. Вчера по плану господина Фучигами я прошла полный медицинский осмотр, в том числе и у стоматолога. Я еще пластырь не сняла после анализа крови. Криминальные шоу правдивы. ДНК не врет. Я – дочь принца.

– Ваша безопасность превыше всего, – говорит он. – Она на первом месте.

– То есть…

Теперь все его внимание приковано ко мне.

– Чисто технически, это я ваш босс.

Какой же он высокомерный.

Поджимаю губы. Мне вообще все равно.

– Вам когда-нибудь говорили, что очарование – не ваш конек?

Его терпение заканчивается.

– Очарование не спасет императорскую семью.

Туше́.

– Кажется, мы не с того начали. – Я опоздала. Ты попросил доставить в мою комнату часы. Давай-ка прекратим. – Какой ваш любимый фильм?

– Почему вы спрашиваете? – Он остро, с подозрением смотрит на меня. Снова начинается дождь. На тротуар падают громоздкие капли.

– Я просто подумала, что нам нужно познакомиться поближе. Вы расскажете мне что-нибудь о себе, и я в долгу не останусь. Знаете, это как заводить друзей. Налаживать контакт. – А когда мне станут известны твои тайны и уязвимые места, я использую их против тебя и уничтожу. Шучу. Наверное.

Его губы подрагивают. Он молча осматривает территорию. Наконец с легким огорчением Акио произносит:

– Мне нравится «Крепкий орешек».

Дважды хлопаю глазами.

– «Крепкий орешек»? Это где Брюс Уиллис: «Йо-хо-хо, ублюдок!»? – По-моему, он больше похож на поклонника «Американского психопата»: костюмы, визитки, пристрастие к порядку, тела в шкафу.

Он вздыхает.

– Мои родители много работали. А этот фильм показывали по телевизору, когда я был маленьким. – Мой живот скручивает от сожаления. Он кивает. – У вас все, Ваше Высочество?

Акио жестом указывает на вход. Из его наушника доносится шум, а вокруг губ собираются морщинки.

– Все в порядке?

– У ворот какая-то суматоха, – фыркает он.

– Суматоха?

– Журналисты чего-то хотят от вас. – Шум в наушнике увеличивается. – Вы зайдете во дворец? Мне нужно спешить к воротам.

Пожимаю плечами. Наверное, это лишнее, ведь отсюда я даже ворот не вижу, но соглашаюсь. Легко сказать да, когда нет другого выбора. К тому же, судя по всему, он и правда здесь босс.

Коснувшись двумя пальцами моего локтя, он направляет меня во дворец. Пробегает искорка. А что, если Акио – это выросший в японской глуши ребенок «Скалы»[44]44
  Имеется в виду американский актер и продюсер Дуэйн «Скала» Джонсон.


[Закрыть] и Дэниела Дэ Кима? Уверена: это влечение безответно. Я слишком часто испытывала неразделенные чувства, чтобы снова тратить свое время впустую. Потому я фокусируюсь на ненависти к нему. Хорошо, что ненавидеть его так просто.

– Послушайте, – обращаюсь я к Акио. – Я кое о чем подумала.

– Опасное занятие, – шепчет он.

Игнорирую его ответ. Как говорят в Маунт-Шасте, «не подкармливай медведей».

– У меня будет кодовое имя? Наверняка да. Мне бы хотелось выбрать его.

Его пальцы отпускают мой локоть. Какая жалость.

– Да, – говорит он. – На самом деле, у вас уже есть кодовое имя.

– Я так и знала! – У меня внутри все ликует. – И как же вы меня называете? «Рогатый гремучник»? «Молния»? Или, может, «Пегас»?

– Мы называли вас «Бабочка».

Хм-м.

– Наверное, неплохо. – Мягковато, но сойдет.

– Но затем таблоиды прозвали вас «Потерянная бабочка», и я предложил другое кодовое имя.

Я оживляюсь.

– Что? Какое имя вы предложили? – Смотрю на Акио не глазами – звездами. Вариантов море: «Солнечный свет», «Лунный цветок», «Цветущая вишня». Мысли проносятся в голове скорым поездом. Быть может, я нравлюсь ему. Быть может, он не такой уж и злой, как кажется. Быть может, я его недооценила и это просто тернистое начало нашей дружбы, которая перерастет в любовь и будет длиться вечно. Про наш роман будут петь баллады у костра.

Впервые вижу улыбку на лице Акио. В ней и злость, и удовлетворение, как будто он только что выиграл пари сам с собой.

– «Редиска».