Текст книги "Малый сборник рассказов"

Малый сборник рассказов
Эмиль Бисеров

© Эмиль Бисеров, 2017

ISBN 978-5-4485-0142-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Племя Огавайо

Забравшись на груду беспорядочно сваленных камней, Авонэко пристально окинул взглядом свою родную долину, которая, казалось, вот-вот расплывется в лучах закатного солнца. Частенько он любил побывать в этом месте: именно здесь, во время осмотра бескрайних просторов, его душа и тело могли расслабиться; сердце наполнялось теплом и уютом, а сам он испытывал состояние истинного умиротворения. В такие моменты он особенно гордился своим крепким и дружным племенем, гордился сам собой за то, что является его частичкой, пусть и небольшой.

Откуда-то сзади совершенно внезапно послышался твёрдый и резкий голос:

– Авонэко!

Это, безусловно, был голос Нуто, его брата, который возглавлял охотничьи вылазки. Он не мог спутать его с кем-то другим.

Лишь краем глаза успел наш герой в последний раз взглянуть на родной пейзаж, после чего развернулся и присоединился к группе охотников, медленно спускавшихся с холма. Здесь царила достаточно дружелюбная и весёлая атмосфера – то и дело слышны были шутки, смех и восторженные возгласы соплеменников. Ещё бы, ведь охота сегодня выдалась славу – удалось добыть четыре крупных и упитанных тушек кабанов. Настроение охотников, в том числе и Авонэко, резко поднялось от предвкушения скорого ужина в кругу своих семей.

Спуск с «Шикаари Хил», как его здесь называли, не выделялся чем-то особенным. В здешних лесах Авонэко часто приходилось скучать от однообразия пейзажей, однако он всё равно всем сердцем любил эти места, ведь провёл в них добрую половину всей своей жизни. Сейчас его взгляд был направлен на лицо Нуто, который, как и подобает настоящему лидеру, шёл впереди всех. Обыкновенно его лицо сохраняло достаточно угрюмое и хмурое выражение, глаза были залиты огнём, а походка напоминала боевые манёвры во время сражения против заклятого врага. Однако, на удивление, в данный момент Нуто выглядел несколько расслаблено, губы его даже иногда поднимались чуть вверх, изображая что-то наподобие улыбки. Наверное, он был действительно обрадован удачной охотой, если смог, наконец, отстраниться от своего привычного образа.

Группа охотников уже покинула лес и устремилась вниз, откуда мельком были заметны крыши племенных сооружений. До Авонэко дошла очередь тащить добычу, поэтому откуда-то сзади ему передали длинное копьё, на которое была нанизана тяжёлая кабанья тушка. Он не отличался выдающимися физическими параметрами, поэтому справляться с таким весом ему было достаточно трудно, но, конечно же, он не показывал своей слабости перед соплеменниками, ибо не мог допустить, чтобы его начали считать слабаком, или, того хуже, перестали ему доверять как опытному охотнику. Взгляд Авонэко был постоянно устремлён куда-то вдаль, за горизонт, благодаря чему он почти не испытывал тяжести переносимого им груза, погружаясь в бесконечный поток своих мыслей.

Наконец, после довольно долгого пути, в нос Авонэко ударил такой знакомый ему запах, который, однако, он совершенно не мог ни с чем сравнить. Запах ли это костра или древесины, хвои или лесных ягод – он так до конца и не понимал.

– Запах дома, – произнёс про себя Авонэко.

Повернув голову в сторону уже показавшихся хижин, он заметил традиционно столпившихся людей, которые, как и всегда, ждали охотников с добытой ими едой. Входили они под оглушительные триумфальные возгласы: их тяжёлый труд, безусловно, был оценён по заслугам.

Охотники отнесли всю добычу к костру, после чего пошли обниматься со своими семьями. Авонэко же окинул взглядом всю толпу в надежде обнаружить свою семью, но смог заметить только своего сынишку Шиая, которого незамедлительно обнял.

– Где мама и Уна? – спрашивает Авонэко.

– На речку ушли. Ягоды собирают.

Он взял сына за руку и пошёл в свою хижину. Надо отметить, что была она совсем непримечательна, впрочем, как и все остальные: тёмные стены, потолок из тонких прутьев и соломы, которые, кстати, порой не спасают и от обычного дождя, благо бывает он в этих краях редко. В самом краю стояла одна большая кровать, которая весьма незамысловато была сконструирована руками Авонэко из всё той же соломы и нескольких звериных шкурок. В противоположном же углу находились всевозможные предметы быта: старые деревянные вёдра, металлический чан, а в нём и спрятанный мешочек с пряностями. На стенках висело несколько орудий труда и войны: копьё, старый отцовский клинок, различные палки и лук со стрелами. Разве что медвежья шкура, лежащая на полу, могла придать этой хижине какую-никакую уникальность, ибо медведей в долине встретить можно было не так часто.

Отдых Авонэко не занял так много времени: вернулась его жена, Кира, и двенадцатилетняя дочурка Уна, в руках у которых были полные корзины с ягодами. Он обнял сначала Уну, а потом и свою жену. Весь этот ритуал стал настолько обыденным, что никто и слова не проронил, разве что Авонэко, почуяв запах волос Киры, как будто сделал у себя в голове заметку: «Пахнет орехом».

Порой именно в таких моментах он и видит настоящее счастье: вся семья, весёлая и радостная, находится дома, в хижине тепло и уютно, а вечером будет плотный и сытный ужин. Сейчас же Авонэко желал только поскорее заснуть и проснуться тогда, когда всех будут созывать к костру. Так он и поступил, в очередной раз осмотрев потолок своей хижины перед сном.

Стоит сказать, что спит он в последнее время очень неспокойно – его тревожат кошмары, которым, до некоторой поры, он не придавал какого-либо особого значения, пока не поговорил с местным шаманом. В этот же раз ему виделось, будто получеловек-полумедведь настиг его семью и его самого в хижине, не оставляя никаких шансов на спасение. Авонэко отчаянно пытался защитить свою семью, но в итоге сам был растерзан в лапах загадочного зверя, после чего уже открыл глаза, начав жадно глотать воздух.

Он, совершенно не задумываясь о значении кошмара, поднялся с кровати и заметил Киру, которая готовила что-то наподобие салата, смешав несколько ягод, трав и овощей с ближайшей грядки. Нельзя не отметить, что Кира очень хороша собой: тёмные волосы, голубые и широкие глаза, красивое вытянутое лицо. Она неразговорчива, скромна, но искренне любит свою семью, поэтому, если это будет необходимо, превратится в мужественного воина, который способен дать отпор любому неприятелю.

– Пошли к костру, пора ужинать. Дети уже там, – произнесла она своим милым и мягким голосом.

Авонэко, конечно же, был очень голоден и вместе с женой поспешил к выходу из хижины.

Всё племя собралось у костра, некоторые уже успели отведать сочное кабанье мясо и спокойно отдыхали, общаясь с семьями, друзьями и просто соплеменниками. В самом центре сидел вождь Арэнк со своей семьёй, который находился в очень здравом расположении духа, не смотря даже на то, что большую часть времени он имел грозный и могущественный вид. Рядом с ними расположился племенной шаман Кваху, который, похоже, один из всей толпы сохранял весьма спокойное, местами даже тревожное выражение лица. Дети Авонэко уже поели и пошли играть во что-то, что по сути своей напоминало догонялки, а сам он предсказуемо сел рядом с Нуто и его семьёй. Жены принялись разговаривать, хотя больше этот разговор походил на монолог со стороны Виави, собственно жены Нуто, поскольку, как было сказано раннее, Кира была не очень-то разговорчивой девушкой.

Авонэко как следует распробовал долгожданный ужин, после чего, расположившись поудобней, приступил к уже привычным для него размышлениям, во время которых и вспомнил о своём недавнем злополучном сне. Лёгкая его расслабленность резко сменилась беспокойством и тревогой, что очень ярко отразилось на сильно побледневшем лице. Глаза же забегали в разные стороны, будто бы в поиске какого-нибудь приятного и знакомого для них предмета, несущего успокоение и утешение.

Этому было суждено случиться: беспокойное поведение Авонэко умудрился заметить шаман Кваху, после чего их взгляды одновременно поймали друг друга. Как же смотрел Кваху! Он будто бы читал его, как открытую книгу, заглядывая в душу своим абсолютно сверлящим взором, который и вовсе, казалось, направлен был куда-то за человека, насквозь. В эти мгновения Авонэко становилось не по себе.

Наконец, шаман отвёл-таки свои глаза куда-то в сторону, а затем поднялся на ноги и скрылся за углом ближайшей хижины, будто бы мысленно позвав за собой нашего героя, который, кстати, понял этот намёк и незамедлительно пошёл следом. Авонэко увидел, как захлопнулась дверь в доме шамана, после чего подошёл к ней и постучался.

– Входи, – сказал грубый и величавый голос.

За всю свою жизнь он бывал в этом доме раза три: во время своего младенчества, свадьбы и несколько дней тому назад, когда ему, подобно сегодняшнему дню, приснился похожий кошмар. Удивительно, что за всё это время внутри хижины почти ничего не изменилось: шаман всё так и сидит в центре комнаты, скрестив ноги, на стенах так и висят различные обереги, талисманы, амулеты и ожерелья, а котёл с какой-то жидкостью всё так и стоит в дальнем углу помещения, периодически издавая кипящие и бурлящие звуки.

– Тебя снова беспокоят сны. Садись рядом.

Авонэко молча послушался шамана и присел рядом с ним, аналогично скрестив ноги. В эти мгновения он не отрывал глаз от его лица: оно сохраняло привычную невозмутимость, железное спокойствие, какое появляется у людей, которые больше не могут испытывать никаких эмоций ввиду того, что истратили их за всю свою долгую жизнь. Его скупая на какие-либо интересные детали гримаса, тем не менее, внушала полное доверие; ты смотришь на его лицо и понимаешь, что оно принадлежит очень мудрому и знающему человеку, с которым ты можешь чувствовать себя в полной безопасности.

– Слушаю тебя, – внезапно произнёс Кваху, оторвав Авонэко от его размышлений. Тот же, в свою очередь, во всех подробностях поведал ему детали своего сна.

Наш герой впервые, наверное, увидел какую-то эмоцию на лице шамана: его глаза тревожно выкатились, изображая удивление, и больше не могли гарантировать каждому смотрящему в них спокойствие и безопасность. Некоторое время сохранялось молчание, после чего Кваху, наконец, заговорил:

– Сон твой предвещает что-то плохое и ужасное. Я боюсь, что он может оказаться вещим, Авонэко. Может быть тебе, а может и всему племени Огавайо грозит появление неприятеля. Грядёт беда…

Сказать, что Авонэко испугался – это значит не сказать ничего. Если бы он не был по своей натуре очень сдержанным человеком, то, наверное, уже бы выбежал из хижины, охваченный паническим страхом. Он боялся за свою семью, за семью Нуто, за каждого своего соплеменника. Тяжело было поверить, что какая-то беда может случиться именно с его племенем, с таким процветающим во всех смыслах народом. Наконец, Авонэко взял себя в руки и произнёс:

– Что же нам теперь делать?

– Мы абсолютно бессильны перед ходом судьбы. Если вдруг я ошибся в значении твоего сна, то не стоит беспокоить вождя и остальных людей. Нам остаётся только ждать. Ждать и надеяться, что сон твой не вещий, в чём я сильно сомневаюсь, – не без доли волнения сказал Кваху.

Авонэко, конечно, хотел возразить ему, но беспрекословный авторитет каждого слова или действия шамана не позволили планам свершиться. Он молча покинул хижину и поскорее поспешил домой.

На улице уже успело стемнеть. В костре медленно догорал тусклый огонёк, а лучи солнца и вовсе скрылись за холмами. Весь люд давно разбежался по своим хижинам и сейчас уже готовился ко сну. Авонэко, тем не менее, больше не мог смотреть на жизнь с присущими ему беззаботностью или отстранённым спокойствием, ибо в эти мгновения для него изменилось всё: долина, вождь и шаман больше не могли гарантировать ему безопасное существование, да и он сам не был теперь способен наверняка защитить свою семью. Опасность можно было ждать откуда угодно, поэтому страх им постепенно овладевал, однако чувства он пытался как-нибудь замаскировать, чтобы не тревожить свою семью.

Уна и Шиай уже наслаждались сладким и крепким сном в то время, когда он пришёл домой. Одна лишь Кира не ложилась спать, беспокойно дожидаясь своего мужа.

– Что ты делал у шамана? – вполголоса спросила она.

Сказать ей или нет? Авонэко сначала растерялся, но потом всё-таки решил, что молчание в данном случае будет самым приемлемым вариантом. Он, не проронив не единого слова, крепко обнял Киру, а потом медленно, будто бы ожидая ответной реакции, начал двигаться в сторону кровати.

– Ты не хочешь говорить?

– Не сейчас, Кира, – отвечал Авонэко, ловко увиливая от разговора на эту тему. Как ни странно, но вопросы прекратились, и они вместе пошли спать.

А, впрочем, по-настоящему уснула только Кира, потому как Авонэко, совершенно обеспокоенный, не мог сомкнуть глаз. Что-то точно изменилось, что-то должно было произойти, и он это понимал, чувствовал, ощущал на собственной шкуре. Наконец, ему пришлось подняться с постели: непреодолимое желание выйти на улицу им овладело. Хоть что-то ему и подсказывало, что выходить из хижины нельзя, он всё равно не мог оставаться дома, ведь в противном случае просто бы сошёл с ума. Он поцеловал жену и детей, после чего всё-таки покинул своё жилище, захватив с собой только что подожжённый факел. Ноги понесли его к «Шикаари Хил»: Авонэко думал найти там, наконец, какое-нибудь успокоение для своей души, ведь в эти минуты опасность он видел почти во всём, что его окружало: в этом некогда самом спокойном лесу, в этих безобидных кустах, в этом тёмно-синем небе, уже давно потерявшем свои яркие краски.

Путь его занял не так много времени, и вскоре он уже стоял на каменном выступе в своём излюбленном месте. Долина больше не казалась ему такой заманчивой и красивой, но рассвет он, всё же, решил встречать именно здесь. «Что-то должно произойти», – сказал про себя Авонэко, после чего совершенно случайно бросил свой взгляд на морской берег неподалёку, на котором, к его удивлению, образовалось целое скопление каких-то железных громадин, похожих на корабли. Ещё сильнее забеспокоиться его заставил тот факт, что чуть ниже он заметил такое же скопление огоньков, медленно перемещавшихся в сторону деревни.

В эти мгновения весь мир как будто замер в ожидании одной большой и очень существенной перемены. Наконец, случилось то, чего наш герой боялся больше всего: в их племя пришла беда. Раздался оглушительный грохот со стороны поселения, после чего рухнула вся привычная жизнь Авонэко, который с молниеносной скоростью уже мчался вниз по холму. Разгоревшийся огонь в деревне, замеченный им, вызвал у него достаточно двоякие чувства: его переполняли гнев и ярость, но в то же время страх и беспокойство за свою семью.

Время для него тянулось неумолимо долго, однако, всё же, он прибежал в деревню. До ужаса поразила его картина, развернувшаяся перед глазами: оставшиеся в живых соплеменники сражались с точно такими же людьми; на земле лежали кучки умерших и раненных, а тлеющие хижины делали эту картину всё более удручающей. Удивительно, что Авонэко не тронулся умом после увиденного.

Он забежал в свою хижину и наткнулся на бездыханное тело, лежащее на полу. Это была Кира. Авонэко больше не мог сдерживать слёз: он встал на колени, крепко прижав к себе жену, и начал плакать. Он плакал не переставая, виня себя, виня тех жестоких людей, виня всё свое существование, которое в этот день потеряло для него всякий смысл. Детей рядом не было: может быть, им удалось сбежать.

Авонэко заметил, что его враги вооружены каким-то загадочным и неизвестным оружием, но это его абсолютно не пугало: ему казалось, что теперь его предназначение – отдать жизнь в борьбе против этих людей. Он вылетел из хижины и увидел перед собой неприятеля, который, кажется, даже его не заметил. Камень, лежащий рядом, отлично подошёл в качестве оружия, однако схватить он его не сумел: это был не камень, а отрубленная голова Кваху.

– Что же вы натворили!? – жалобно и беспомощно выкрикнул Авонэко, после чего всем своим весом рухнул на землю. Враг продырявил его тело метким выстрелом из «загадочного» оружия, при этом ни одна мышца на его лице так и не дёрнулась.

Племени Огавайо больше нет.

Утопленник

До той поры, пока мои друзья, задыхаясь, не вбежали ко мне в дом, буквально выломав хлипкую деревянную дверь, я спокойно сидел за столом на кухне, попивая только что заваренный чёрный чай. Вначале, конечно, хотелось их отругать как следует, однако неразборчивые и отрывистые крики о том, что какой-то парень вот-вот утонет в местном озере, заставили отказаться меня от этих позывов. Секунд пять, наверное, потребовалось мне, чтобы ногами влететь в тапочки и вместе с толпой мигом вылететь на улицу.

«До озера, если прикинуть, метров сто. Должны успеть», – подумал я. Волнение, выброс адреналина в кровь, местами даже страх в сочетании с достаточно молчаливой обстановкой способствовали непроизвольному возникновению разного рода дурных мыслей в моей голове: «Почему я?», «Почему мы не позовём взрослых?», «Я не смогу», «Что мне делать?», однако я знал, что могу всё это объяснить, но в тот момент об этом задумываться не приходилось. Моё альтруистическое эго очень ловко отбрасывало лишние мысли, позволив мне успокоиться и утешиться, сконцентрировав всего меня на сложившейся ситуации. Казалось, я мог навечно утонуть в размышлениях, однако к озеру мы уже подошли.

Жертва водяных объятий находилась недалеко от пирса, с которого, как правило, местная детвора совершала «головокружительные» трюки с прыжками в воду, что значительно облегчало мою задачу. Удивительно, что утопающий до сих пор находился так близко к поверхности, хотя прошло уже достаточно большое количество времени. Вначале я попытался схватить парня прямо с пирса – весьма глупое и безнадёжное решение. Мне удалось сквозь воду разглядеть очертания его тела: человек постепенно уходил всё глубже, поэтому медлить было нельзя. Один миг – и я уже под водой, пытаясь раздвинуть свои веки от её режущего глаза воздействия в надежде хоть что-нибудь разглядеть.

Бледное бездыханное тело уже достаточно далеко удалилось от меня, в связи с чем пришлось передвигаться рывками, которые значительно отнимали и без того потерянную силу. Моя рука потянулась к человеку (как я успел заметить, к юноше чуть старше меня, может быть, лет семнадцати, с тёмными кудрявыми волосами), но совершенно внезапно его голова резко повернулась в мою сторону, после чего я увидел… его лицо.

Он улыбался. Да, и улыбка его была очень неестественная, какая-то одичалая, сумасшедшая, дьявольская. Она внушала ужас, понимаете? Человек, который может вот-вот погибнуть, навсегда исчезнуть из этой жизни, да который просто не имеет доступа к кислороду, из-за чего должен испытывать сильные страдания – просто берёт и улыбается. Улыбается своей смерти в лицо. Данное явление меня поразило, сковало мои движения и ввело в настоящий ступор. Я растерялся, а тело, на лице которого ещё сохранялось дикое и ужасающее выражение, тем временем, погрузилось в тёмную бездну. Как бы досадно мне не было, но нехватка кислорода и инстинкты самосохранения заставили меня вынырнуть на поверхность, после чего я забрался на пирс.

Всё моё тело будто абстрагировалось от внешнего мира: уши заложило, глаза ослепли, я не мог пошевелиться, хоть и услышал всё же, как кто-то, увидев, что я вынырнул один, залился сильными слезами отчаяния. Всё никак не выходила из головы его проклятая улыбка, ужасная улыбка ненормального человека. Чуть позже пришло осознание того, что прямо сейчас, прямо на моих глазах погиб человек. Я винил себя за то, что не преодолел страх и не вытянул парня из воды. Я винил своих друзей за то, что они потеряли огромное количество времени, бегая за мной, хотя сами могли помочь этому человеку. Наконец, я винил утопленника, который будто бы и не хотел, чтобы его спасали и был рад такому раскладу вещей.

Вначале я был очень зол, в первую очередь на себя, но потом меня охватила внезапная грусть, а за ней досада, разочарование, тоска. Вот уж не думал, что именно сегодня моя жизнь пойдет под откос и больше никогда не будет прежней. Уже не помню, каким образом я оказался дома: в воспоминаниях лишь плач, сирены скорой помощи и полиции, раздражающие разговоры друзей. Конечно же, родители, недавно пришедшие с работы, находились в шоке после услышанной от меня истории, а их «мы гордимся тобой, сынок!» только усугубляло моё и без того паршивое душевное состояние. Мне помнится, тогда я всю ночь провёл запертым в своей комнате, ни разу не сомкнув глаз. Как после такого можно спать?

Мой разум не покидали картины голубого озера, которое было окружено самой красивой растительностью в деревне, при том самой зелёной и неповторимой. Не покидала картина той самой улыбки утопленника, которая впоследствии стала моим ночным кошмаром. «Он самоубийца?», «Почему он улыбался?», «Он был счастлив?» – подобные вопросы терзали меня постоянно, терзали очень долго, постепенно разрушая меня как личность. Моя жизнь потеряла всякий смысл, потеряла всё своё обилие красок, сменив их серыми, тусклыми, меланхоличными цветами. Я обрёл равнодушие, даже отвращение ко всему окружающему миру.