Текст книги "Мсье Лекок"

Глава XI

Когда через двадцать минут Лекок подбежал к началу дороги Шуази, начальник поста Итальянской заставы неспешно ходил взад и вперед около кордегардии, держа во рту трубку.

По его сосредоточенному виду, беспокойным взглядам, которые он постоянно бросал на маленькое окошко, закрытое решетчатыми ставнями, прохожие догадывались, что в данный момент в клетке сидела важная птица. Едва он узнал молодого полицейского, как морщины на его лбу разгладились. Остановившись, он спросил:

– Ну, какие новости?..

– Я принес приказ доставить заключенных в префектуру.

Начальник поста тут же принялся так энергично потирать руки, что едва не содрал с них кожу.

– Ну и на здоровье!.. – радостно воскликнул он. – Тюремный фургон прибудет через час. Мы их быстренько упакуем, и погоняй, кучер!

Лекоку с трудом удалось остановить излияние радостных чувств.

– Заключенные одни? – спросил он.

– Совершенно одни. Женщины с одной стороны, мужчина с другой… Ночь не принесла другой добычи… А ведь это последняя воскресная ночь перед Великим постом!.. Удивительно. Правда, вашу охоту прервали.

– И все же у вас побывал пьяница.

– Ах да!.. Действительно… Ранним утром… Бедолага, премного обязанный Жевролю.

Эти слова, невольная ирония вновь пробудили в душе Лекока сожаления.

– Да уж, премного обязанный!.. – согласился он.

– Точно говорю, хотя вы и смеетесь. Если бы не Жевроль, он попал бы под колеса какого-нибудь экипажа.

– И что с ним стало, с этим пьяницей?

Начальник поста пожал плечами.

– Ах, черт возьми!.. – ответил он. – Вы слишком многого от меня требуете!.. Это славный человек, который провел всю ночь у своих друзей. Выйдя на воздух, он захмелел. Он сам рассказал нам об этом через полчаса, когда протрезвел. Право, я никогда не видел столь раздосадованного человека. Он даже плакал. И все повторял: «Отец семейства, в моем-то возрасте!.. Какой стыд!.. Что скажет моя жена!.. Что обо мне подумают дети!..»

– Он много говорил о своей жене?..

– Да он о ней только и говорил… Он даже назвал ее имя… Эдоксия, Леокадия… что-то в этом роде… Бедняга думал, что совершил преступление и что его посадят в тюрьму. Он просил послать к нему домой порученца. Когда ему сказали, что он свободен, я думал, он умрет от счастья. Пожав нам руки, он поспешно ушел… Да, не долго думая…

Случай продолжал шутить.

– И вы поместили его с убийцей? – спросил Лекок.

– Разумеется.

– И они разговаривали.

– Разговаривали!.. Скажете тоже… Бедняга был настолько пьяным, повторяю, настолько пьяным, что лыка не вязал… Когда его втащили в каталажку, бум!.. Он упал как подкошенный. А как только он проспался, его выпустили… Нет, они не разговаривали.

Молодой полицейский задумался.

– Совершенно верно, – прошептал он.

– Что вы сказали?

– Ничего.

Лекок не хотел делиться своими размышлениями с начальником поста. И размышления эти были отнюдь не веселыми.

– Я все понял, – думал Лекок. – Этот пьяница и есть сообщник. И он такой же смелый и хладнокровный, как и ловкий. Пока мы шли по его следам, он наблюдал за нами. Когда же мы отошли на значительное расстояние, он осмелился пробраться в кабаре. Затем он появился здесь, и благодаря нехитрому трюку – как все трюки, которые удаются, – он сумел переговорить с убийцей. А как талантливо он сыграл свою роль!.. На его удочку попались все постовые, а ведь они привыкли иметь дело с пьяницами!.. Но я знаю, что он играл роль… И это уже хорошо… Я знаю, что нельзя верить тому, что он говорил… Он рассказывал о своей семье, о жене и детях… Следовательно, у него нет ни детей, ни жены, ни семьи…

Лекок прервал себя. Он забылся, а ведь сейчас был неподходящий момент, чтобы теряться в догадках.

– Кстати, – вслух спросил он, – а как выглядел этот пьяница?

– Такой высокий, плотный детина, рыжий, с седыми бакенбардами. У него широкое лицо, маленькие глаза, приплюснутый нос… Вид у него глупый, но веселый… Словом, простофиля…

– Сколько лет вы бы ему дали?

– От сорока до пятидесяти.

– Как вы думаете, кто он по профессии?

– Бог мой!.. Этот бедолага в фуражке и коричневой крылатке, вероятно, какой-нибудь мелкий лавочник или служащий.

Получив довольно точное описание мнимого пьяницы, Лекок хотел было пройти в кордегардию, но тут ему в голову пришла одна мысль, и он остановился.

– По крайней мере, – сказал он, – я надеюсь, что пьяница не говорил с вдовой Шюпен!

Начальник поста рассмеялся.

– Э!.. Да как он мог это сделать!.. – ответил он. – Старуха сидит в своей каталажке!.. О, плутовка!.. Послушайте, она только час назад перестала вопить и орать… Нет, за всю свою жизнь я не слышал таких жутких проклятий, которые она выкрикивала. От этих непристойностей камни мостовой едва не покраснели. Даже пьяница был настолько ошарашен, что подошел к окошечку, чтобы поговорить с ней и заставить замолчать…

Молодой полицейский с таким негодованием взмахнул рукой, что начальник поста замолчал.

– Что такое? – пробормотал он. – Вы сердитесь… Но почему?

– Потому что, – ответил разгневанный Лекок, – потому что…

Но Лекок не хотел раскрывать истинную причину своего гнева. Сказав, что он хочет увидеть заключенного, Лекок вошел внутрь.

Оставшись один, начальник поста выругался.

– Эти субчики из Сыскной полиции никогда не меняются, – проворчал он. – Все они одинаковые. Они вас расспрашивают, ты им сообщаешь все, что они хотят знать. А потом, когда ты обращаешься к ним с вопросом, они отвечают «ничего» или «потому что»… Паяцы!.. Им слишком повезло, и они задирают нос. Никаких вахт, никакой формы, свобода… Что он там делает?

Прильнув к окошечку, через которое жандармы наблюдают за заключенными, сидящими в каталажке, Лекок жадно вглядывался в лицо убийцы.

Лекок спрашивал себя, тот ли это человек, которого он несколько часов назад видел в «Ясном перце» стоящим на пороге смежной двери, подальше от полицейских, обуреваемым всеми фуриями ярости, высоко подняв голову. Глаза его сверкали, губы дрожали…

Теперь весь его вид свидетельствовал о покорности судьбе. Он казался отрешенным, испуганным, впавшим в отчаяние. Он сидел напротив окошечка, на грубо сколоченной скамье, упершись локтями о колени, держась рукой за подбородок, с открытым ртом, неподвижно глядя в пространство.

– Нет, – прошептал Лекок. – Нет, этот человек не тот, за кого себя выдает.

Внимательно рассмотрев заключенного, Лекок захотел с ним поговорить. Когда он вошел, заключенный поднял голову, остановил на молодом полицейском равнодушный взгляд, но не сказал ни слова.

– Ну, – спросил молодой полицейский, – как дела?

– Я невиновен, – хриплым голосом ответил мужчина.

– Надеюсь… Но это решит следователь. Я пришел, чтобы узнать, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь…

– Нет!

Убийца тут же спохватился:

– Все же, – добавил он, – я с удовольствием перекусил бы, выпил бы стаканчик вина.

– Вам принесут, – ответил Лекок.

Лекок тут же вышел и побежал в ближайшую лавку, чтобы купить какую-нибудь еду. Он все больше и больше приходил к выводу, что мужчина, попросив вина после отказа, думал лишь о том, чтобы быть похожим на персонажа, роль которого он играл…

Как бы там ни было, но убийца поел с большим аппетитом. Налив вино в большой стакан, он медленно выпил его и сказал:

– Хорошее вино!.. Приятно было его выпить…

Эти слова разочаровали молодого полицейского. Он специально купил одну из этих ужасных голубоватых жидкостей, таких мутных, густых, тошнотворных, которые делают на заставах. Он ожидал, что убийца испытает к ней по крайней мере отвращение.

Но нет!.. Однако у него не было времени делать какие-либо выводы из этого факта. Шум, донесшийся с улицы, известил о прибытии полицейского фургона, мрачного экипажа, который в народе называли «черным воронком».

Вдову Шюпен пришлось тащить силой. Она отчаянно сопротивлялась и кричала во все горло. Потом занять место в фургоне велели убийце.

Молодой полицейский рассчитывал увидеть хоть какое-либо проявление отвращения и внимательно следил за убийцей. Но мужчина сел в фургон самым естественным образом, даже с видом бывалого человека, который знает, как удобно расположиться в столь узком пространстве.

– О, да он крепкий орешек!.. – пробормотал разочарованный Лекок. – Но я буду ждать его в префектуре.

Глава XII

Дверцы тюремного фургона закрылись, кучер взмахнул хлыстом, и тюрьма на колесах покатилась. Две крепкие лошади бежали рысью.

Лекок сидел на облучке между кучером и жандармом. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что не слышал, о чем они говорили. А разговор был веселым, хотя и проходил под жуткий голос вдовы Шюпен, которая, сидя в фургоне, то распевала песни, то изрыгала проклятия.

Молодой полицейский нашел способ выведать тайны, которые скрывал убийца, принадлежавший к высшим слоям общества. В этом Лекок был настолько уверен, что мог дать голову на отсечение.

То, что задержанному удалось изобразить отменный аппетит, подавить отвращение к тошнотворному напитку, сесть, не моргнув глазом, в «воронок», не было ничем из ряда вон выходящим, поскольку он был человеком, наделенным сильной волей. А неотвратимая опасность и надежда на спасение лишь удваивали его энергию.

Но сумеет ли он сдержать свои истинные чувства, когда его подвергнут унизительным формальностям при заключении под стражу, формальностям, которые в отдельных случаях могут и даже должны наносить оскорбление личности? Нет, Лекок не мог этого предположить.

Лекок был убежден, что ужас перед бесчестьем, ожесточение и обострение всех униженных чувств, возмущение плоти и разума заставят убийцу потерять над собой контроль и произнести слова, которые выдадут, что он человек образованный.

И только когда тюремный фургон съехал с Нового моста и покатился по набережной Орлож, молодой полицейский, казалось, очнулся от своих мыслей. Вскоре громоздкий экипаж въехал в ворота и остановился посредине узкого холодного двора.

Лекок проворно спрыгнул с облучка. Открыв дверцу ячейки, где сидел убийца, он сказал:

– Мы приехали. Выходите.

Лекок не боялся, что убийца убежит. Решетка уже закрылась. К тому же к фургону подошло человек десять надзирателей и полицейских, которые хотели посмотреть на «ночной урожай» мошенников.

Убийца ловко соскочил на землю. Выражение его лица снова изменилось. Теперь на нем можно было прочитать полнейшее равнодушие, свойственное человеку, не раз рисковавшему своей жизнью.

Анатом, изучающий работу мышц, и тот не следил бы так пристально, как Лекок, за поведением, лицом и взглядом убийцы.

Когда нога убийцы коснулась зеленоватых булыжников двора, он, казалось, испытал истинное блаженство. Сделав глубокий вдох, он потянулся и энергично встряхнулся, чтобы размыть все свои члены, затекшие из-за долгого сидения в тесной ячейке. Потом он огляделся вокруг, и на его губах появилась едва заметная улыбка.

Можно было поклясться, что это место было хорошо ему знакомо, что он уже видел высокие почерневшие стены, толстые двери, засовы, всю эту зловещую обстановку.

«Боже мой!.. – думал взволнованный Лекок. – Да он прекрасно ориентируется!..»

Волнение молодого полицейского усилилось, когда он увидел, что убийца без всяких указаний, без единого слова или жеста сам направился к одной из пяти-шести дверей, выходивших во двор. Он шел именно к той, к которой и должен был пойти. Шел прямо, решительно. Неужели случайно?

Удивительно, но убийца, войдя в темный коридор, пошел прямо, свернул налево, прошел мимо караульной, не обратил внимания на «обезьянник» и вошел в канцелярию. Преступник, уже подвергавшийся наказанию, стреляный воробей, как говорили в Сыскной полиции, не мог бы проделать этот путь более уверенно.

Лекок почувствовал, как его спина покрылась холодным потом.

«Этот человек, – думал он, – уже был здесь. Он знает расположение мест».

Канцелярия представляла собой довольно большое, плохо освещенное помещение, куда свет проникал через слишком маленькие окна, к тому же покрытые толстым слоем пыли. От чугунной печки исходил сильный жар.

Секретарь читал газету, положив ее на тюремную книгу, этот мрачный реестр, где записаны фамилии и характерные приметы тех, кого беспутный образ жизни, нищета, преступления, сумасбродства или какая-нибудь оплошность привели к этой низкой двери тюрьмы предварительного заключения при префектуре полиции.

Три-четыре надзирателя, ожидавшие окончания дежурства, дремали на деревянных скамьях. Эти скамьи, два стола да несколько сломанных стульев – вот и вся обстановка канцелярии.

В углу виднелся антропометр, под который должны были становиться все задержанные, поскольку их рост измеряли, чтобы описание внешности было полным. При виде убийцы и Лекока секретарь поднял голову.

– А!.. – произнес он. – Фургон прибыл?

– Да, – ответил молодой полицейский.

Протянув один из ордеров, подписанных господином д’Эскорвалем, он добавил:

– Вот документы на этого парня.

Секретарь взял ордер. Прочитав, он содрогнулся:

– О!.. – воскликнул он. – Тройное убийство! О!.. О!..

Определенно он посмотрел на задержанного с большим уважением. Тот не был обычным узником, заурядным бродягой, банальным мошенником.

– Следователь велел поместить его в одиночную камеру, – добавил Лекок. – И надо дать ему одежду, поскольку его одежда послужит уликами… А еще предупредить господина директора, чтобы он дождался других седоков фургона… Я оформлю этого парня по всем правилам.

Директор скоро пришел. Секретарь раскрыл тюремную книгу.

– Ваша фамилия? – спросил он у задержанного.

– Май.

– Ваши имена?

– У меня их нет.

– Как это так? У вас нет имен?

Убийца на мгновение задумался, потом, насупившись, ответил:

– Не утруждайте себя. Ни к чему задавать мне вопросы. Я буду отвечать только следователю. Вы хотите, чтобы я проговорился, не так ли?.. Хитро придумано!.. Только я знаю эту уловку…

– Заметьте, – вмешался директор тюрьмы, – вы осложняете свое положение…

– Вовсе нет!.. Я невиновен, вы хотите потопить меня, я защищаюсь. А теперь выдергивайте из меня слова клещами, если у вас, конечно, получится!.. Но будет лучше, если вы вернете мне деньги, которые у меня отобрали на посту. Сто тридцать шесть франков и восемь су!.. Они мне понадобятся, когда я отсюда выйду. Я хочу, чтобы это записали в книгу… Где мои деньги?..

Начальник поста отдал деньги Лекоку со всем тем, что нашли у убийцы, когда того обыскивали в первый раз. Молодой полицейский выложил все на стол.

– Вот ваши сто тридцать шесть франков и восемь су, – сказал он. – А также нож, носовой платок и четыре сигары…

По лицу задержанного было ясно, что он доволен.

– А теперь, – продолжил секретарь, – вы будете отвечать?

Однако директор понял, что настаивать бесполезно. Сделав знак секретарю, он обратился к задержанному:

– Снимите обувь! – велел он.

Лекок заметил, что взгляд убийцы заметался. Или ему показалось?

– Зачем? – спросил задержанный.

– Чтобы измерить вас, – объяснил секретарь. – Я должен записать ваш рост.

Не проронив ни слова, задержанный сел и снял ботинки из грубой кожи. Каблук правого ботинка был полностью стоптан внутрь. На ногах задержанного носков не оказалось.

– Вы надеваете башмаки только по воскресеньям?.. – спросил Лекок.

– Почему вы так решили?

– Черт возьми!.. Да ваши ноги грязные по самую щиколотку.

– Ну и что?.. – вызывающим тоном ответил мужчина. – Разве это преступление, что мои ноги не похожи на ножки маркизы?..

– Конечно, это не преступление, – неторопливо ответил молодой полицейский. – Но неужели вы думаете, я не вижу, несмотря на грязь, что ваши ноги белые и чистые? Да и ногти ухоженные, обработанные пилочкой…

Лекок замолчал. Его внезапно озарила гениальная мысль. Он быстро подошел к стулу, накрыл его газетой и сказал:

– Встаньте сюда!

Мужчина заупрямился.

– О!.. Не стоит сопротивляться, – настойчиво посоветовал ему директор тюрьмы. – Мы можем заставить вас силой.

Заключенный смирился. Он встал на стул, как ему велели. Лекок, вооружившись перочинным ножом, принялся ловко соскребать кусочки грязи, прилипшие к коже.

В любом другом месте над занятием Лекока – таким таинственным, странным и одновременно гротескным – посмеялись бы. Но только не в канцелярии тюрьмы. В этой передней Суда присяжных самые незначительные действия приобретают зловещий характер. Смех мгновенно застывает на губах, и никто ничему не удивляется.

Все присутствующие, от директора тюрьмы до последнего из надзирателей, видали и не такое. И никому из них не пришла в голову мысль спросить молодого полицейского, по какому наитию он действовал.

Но было очевидно, что задержанный будет скрывать от правосудия свою личность, что нужно во что бы то ни стало ее установить, что, вероятно, Лекок придумал способ, как это сделать.

Лекок быстро закончил, собрав на газету полную пригоршню черноватой пыли. Эту пыль он разделил на две кучки. Одну кучку он завернул в бумагу и положил в карман. Показав на другую кучку, он сказал директору тюрьмы:

– Прошу вас, господин директор, взять эту пыль на хранение и опечатать ее на глазах задержанного. Нельзя, чтобы потом он стал бы утверждать, что эту пыль заменили другой.

Директор тюрьмы сделал, как его просил Лекок. Пока он завязывал веревкой и опечатывал небольшой мешочек с пылью, это «вещественное доказательство», убийца пожимал плечами и усмехался.

Но под столь циничной веселостью Лекок угадывал мучительную тревогу. В качестве компенсации случай наградил молодого полицейского этим маленьким триумфом, но дальнейшие события опровергли все предположения Лекока.

Убийца не высказал ни единого возражения, когда ему велели раздеться и сменить одежду, запачканную кровью, на костюм, предоставленный администрацией тюрьмы. Ни один мускул на лице убийцы не выдал тайны его души, когда его подвергали унизительному обыску, который заставлял краснеть до корней волос самых отъявленных мерзавцев.

С полнейшим равнодушием убийца позволил надзирателям причесать ему волосы и бороду, осмотреть рот, дабы убедиться, что он не прячет ни одну из часовых пружин, способных перерезать самые прочные прутья решеток, ни один из микроскопических кусочков графита, которыми пользуются преступники, чтобы писать записочки, так называемые малявы, которыми они обмениваются, спрятав в мякиш хлеба.

Когда формальности были закончены, директор тюрьмы вызвал жандарма.

– Отведите этого человека, – сказал он, – в одиночную камеру номер три.

Задержанного не надо было тащить силком. Он в сопровождении жандарма вышел, как и вошел, словно завсегдатай, который знает, куда идти.

– Ну и бандит!.. – воскликнул секретарь.

– Это вы так думаете!.. – возразил Лекок, немного озадаченный, но по-прежнему преисполненный решимости.

– О!.. В этом нет сомнений, – заявил директор. – Этот парень – опасный преступник, рецидивист, это совершенно ясно… Мне даже кажется, что он уже был нашим клиентом… Я готов в этом поклясться…

Таким образом, умудренные опытом люди разделяли мнение Жевроля. И лишь у одного Лекока была собственная точка зрения.

Но молодой полицейский не стал спорить… Зачем? К тому же в канцелярию привели вдову Шюпен.

Поездка успокоила ее нервы, вдова стала покладистой как овечка. Медоточивым голосом, с глазами, полными слез, она призывала славных господ в свидетели, что по отношению к ней, порядочной женщине, хорошо известной в префектуре полиции, было допущено вопиющее беззаконие. Несомненно, кто-то имел зуб на ее семью, поскольку ее сын Полит, столь уважаемый подданный Империи, сидел в тюрьме по ложному обвинению в краже. И что теперь будет с ее снохой и внуком Тото, если ее, их единственную опору, тоже арестуют!

Но когда вдову Шюпен вывели в коридор, после того как она сообщила свою фамилию и имя, природа взяла свое. Было слышно, как вдова Шюпен ругалась с жандармом.

– Напрасно ты такой неучтивый, – говорила старуха. – Ведь ты лишаешь себя звонкой монеты. Не говоря уже о том, что я, выйдя на свободу, пригласила бы тебя выпить за мой счет в свое заведение.

Все формальности остались позади. Лекок был свободен до приезда следователя. Сначала он бродил по коридорам и помещениям, но поскольку его всюду донимали расспросами, он вышел на улицу, решив постоять на набережной перед воротами. Он не изменил своего мнения, только отправная точка рассуждений переместилась.

Сейчас Лекок еще сильнее, чем прежде, был уверен, что убийца скрывал свое подлинное социальное положение. Однако, с другой стороны, факты неопровержимо свидетельствовали о том, что этот мужчина хорошо знает тюрьму и установленные в ней порядки.

Задержанный оказался намного, в тысячу раз сильнее, чем предполагал Лекок. Какое самообладание!.. Какая безукоризненная игра!.. Он и бровью не повел во время жутких испытаний, обманул лучшие глаза Парижа…

Молодой полицейский находился на набережной вот уже три часа, такой же неподвижный, как и каменная тумба, на которой он сидел, не замечая ни холода, ни времени, когда перед воротами остановилась двухместная карета. Из нее вышли господин д’Эскорваль и его секретарь. Лекок вскочил и бросился к ним. От возбуждения он задыхался, в глазах стоял немой вопрос.

– Осмотр места преступления, – сказал Лекоку следователь, – убедил меня в том, что вы были правы. Есть новости?

– Да, господин следователь. С виду ничтожный, но очень важный факт, который…

– Прекрасно!.. – прервал его господин д’Эскорваль. – Вы потом об этом мне расскажете. Но прежде я хочу вкратце допросить задержанных… На сегодня это простая формальность. Подождите меня здесь…

И хотя следователь пообещал быстро вернуться, Лекок рассчитывал, что ждать ему придется не менее часа. Однако он ошибся. Не прошло и двадцати минут, как появился господин д’Эскорваль. Он был один, без своего секретаря. Он шел очень быстро и издалека обратился к молодому полицейскому:

– Я должен вернуться домой… – сказал он. – Немедленно. Не могу вас выслушать…

– Но, господин следователь…

– Никаких «но»!.. В морг привезли тела жертв… Поезжайте туда, взгляните на них… Потом вечером сделайте… А! Делайте все, что сочтете необходимым.

– Но, господин следователь, мне надо было бы…

– Завтра!.. Завтра!.. В девять часов, в моем кабинете во Дворце правосудия.

Лекок хотел еще что-то сказать, но господин д’Эскорваль уже сел, вернее, вскочил в карету, а кучер хлестнул лошадей.

– Ну и следователь!.. – прошептал изумленный молодой полицейский, стоя на набережной. – Да он с ума сошел!..

Но тут в голове Лекока мелькнула нехорошая мысль.

– Или, – добавил он, – он получил ключ к разгадке?.. Не хочет ли он обойтись без моих услуг?..

Возникшее подозрение было таким жестоким, что Лекок быстро вернулся в тюрьму, надеясь что-нибудь понять по поведению заключенных. И он припал к окошечку, сделанному в толстой двери одиночной камеры.

Убийца лежал на нарах, стоящих напротив двери, повернувшись лицом к стене, закутавшись с головой в одеяло.

Спал ли он?.. Нет, поскольку молодой полицейский заметил необычное движение. Это движение, которое он не мог объяснить, заинтриговало его. Он приставил к окошечку ухо и расслышал нечто похожее на приглушенный стон. Теперь не оставалось сомнений!.. Убийца хрипел.

– Ко мне!.. – закричал испугавшийся Лекок. – На помощь!..

Прибежали десять жандармов.

– Что случилось?

– Задержанный… Там… Он пытается покончить с собой…

Дверь вовремя открыли. Несчастный разорвал свою одежду на полоски, одной из которых обвязал шею. Используя оловянную ложку, которую ему принесли вместе с едой, в качестве вертлюга, он душил себя…

Послали за тюремным доктором. Пустив убийце кровь, доктор заявил, что еще десять минут, и все было бы кончено. Задержанный непременно задохнулся бы.

Убийца, придя в себя, обвел безумным взглядом камеру. Можно было подумать, что он удивился, почувствовав себя живым. Потом крупная слеза блеснула на его опухших веках, скатилась по щеке и затерялась в бороде. Его засыпали вопросами… Но он не произнес ни слова.

– Поскольку, – произнес доктор, – он помещен в одиночную камеру и к нему никого нельзя подсадить, на него необходимо надеть смирительную рубашку.

Лекок помог связать задержанного. Потом он ушел, взволнованный, полностью погрузившись в невеселые мысли. Он чувствовал, что под таинственной завесой разыгрывается жуткая драма.

– Что же произошло? – шептал он. – Молчал ли он?.. Или во всем признался следователю?.. Почему он пошел на столь отчаянный поступок?..