Текст книги "Толпа"

Суд графства Фарли
Декабрь 2019 года

Впереди всегда есть место – для людей с ограниченными возможностями. У двери стоит пристав, он улыбается мне и подает руку, пока я шаркаю к своему месту: шаг, шаг, палка, шаг, шаг, палка. Я замечаю ее, только когда палка задевает коляску: женщина, старше меня, определенно старше, с вязальными спицами и стучащими зубами. Я приглаживаю волосы. Вчера мне сделали укладку. Заботливый молодой человек приподнимает руку, будто взлетающая птица – крыло. Это знак, что я могу отпустить его. Но я все еще крепко держусь за него.

Она сидит на моем месте.

– Вот так, – говорит он, и моя рука в перчатке с некоторым раздражением отпускает его руку, прежде чем он сам ее отдернет.

Пожилая женщина прекращает вязать и улыбается мне снизу вверх. Похоже, она любит поболтать.

– Оставь свою палку здесь, милочка, если хочешь, – говорит она.

Милочка? Я думаю. Киваю, прислоняю палку к ее стулу и, одной рукой держась за деревянные перила, а другой придерживая длинную серую юбку, протискиваюсь мимо нее на соседнее место. Чрезвычайно неудобно.

Она снова принимается за вязание и спрашивает:

– Ты здесь ради кого?

Быстрый взгляд на нее говорит, что она не удосужилась посмотреть на меня, ей невдомек, что я на нее не смотрю.

– Я здесь ради всех. Ради идеи.

– Значит, ты здесь ради чего-то. За или против?

– Если вы имеете в виду, считаю ли я вакцинацию необходимой, то да, безоговорочно да.

Она перестает вязать, поворачивает ко мне одутловатое лицо, смотрит улиточьими глазками, а затем бросает косой взгляд на мою ногу. У старых и молодых много общего – например, явный недостаток такта. Я рефлекторно, как делаю всю жизнь, прикрываю руками высохшую ногу, всегда стыдливо изогнутую в сторону своей соседки.

– У моей сестры тоже был полиомиелит. Она просидела в такой штуке всю свою короткую жизнь, царствие ей небесное, – она похлопывает по своей коляске.

Я приглаживаю волосы. Сегодня редко кто догадывается.

– Конечно, ее коляска была не то, что эта хитрая штуковина – нет, у нее была деревянная, с зеленым кожаным сиденьем. Слишком большая для такой маленькой девочки. Нам сказали, что раньше она принадлежала пожилому викторианскому джентльмену. В те времена в Дели ничего другого было не достать. Мы там жили, в Дели. А ты бывала с семьей за границей?

Я качаю головой, начинаю говорить, откашливаюсь и произношу только:

– Лондон.

– А-а, ты подхватила полиомиелит в Лондоне? – говорит она таким будничным голосом, словно я сообщила ей об автобусном маршруте, о котором она прежде не слышала.

Она снова начинает бренчать спицами:

– Не повезло тебе, милочка.

– Да, похоже, что так.

Странно, когда то, что ты считала главным событием в жизни, сводится к нескольким скупым словам. Мне было семь. Помню, я играла с няней в классики, когда начала болеть голова. Шепот в спальне казался мне громом, свет из окна ошпаривал лицо как кипяток. Я с криком проснулась внутри «железного легкого»[5]5
  «Железное легкое» – аппарат для искусственной вентиляции легких. Был создан специально для людей, больных полиомиелитом.


[Закрыть], парализованная; вокруг меня было еще шестеро детей, их головы торчали из железной коробки. Сказали, что мне еще повезло. Некоторые из тех детей были вынуждены жить в этой пыточной камере до конца дней. От других остались только голова, горло и живот, все остальное высохло как старый плод, слишком долго провисевший на ветке. Но я никогда не чувствовала, что мне повезло. Я слышала, как моя тетя говорила по телефону, через несколько дней после того, как меня привезли домой:

– Какое горе, такая была славная малышка, к тому же единственный ребенок. Бедная, бедная моя сестра.

За эти двадцать семь лет, кроме меня да еще изредка врача, никто не видел мою правую ногу – и не увидит.

– Я понимаю тебя, милочка. Молодые никакого представления об этом не имеют. Моя подружка в Дели – милая такая француженка, Люсиль, никогда ее не забуду, – начала кашлять кровью. Несколько недель спустя они с братом умерли от туберкулеза, да и мои дети переболели и свинкой, и корью, и всем остальным. А еще моя двоюродная сестра заболела краснухой, когда была беременна. Бедный малыш родился весь скрюченный и вскоре умер.

Дойдя до конца своего жуткого списка, она спрашивает:

– Мятную конфетку? – и крепким большим пальцем вытаскивает из упаковки леденец.

Я качаю головой. Озираюсь вокруг в поисках другого места с большим расстоянием между рядами, когда раздается голос:

– Всем встать!

Пристав, который помогал мне, открывает дверь для судьи, и мы с моей соседкой единственные не подчиняемся его приказу.

15 июля 2019 года

Эш присоединяется к Брай, сидящей на веранде с кружкой утреннего кофе. Когда он садится за дальним концом стола, она смотрит на него, но ничего не говорит. Брай поворачивает стул к Альбе, которая сидит на траве и смеется, когда несколько божьих коровок расползаются по ее рукам, как сыпь. Они рассыпаны по всей свежескошенной лужайке, словно бусины очень длинного ожерелья.

Альба должна была пойти в дошкольную группу, чтобы готовиться к началу учебного года, но Брай оставила ее дома. В первую ночь после того, как Эш рассказал о том, что он сделал, она вставала, чтобы проверить Альбу, трясущейся рукой потрогать ей лоб и убедиться, что ее дыхание не изменилось. Сейчас она выглядит абсолютно нормально – как обычно, весела и прекрасна.

– Что, если мы с Альбой сходим на пляж, а ты – на йогу? Проведешь время, как захочешь? – заботливо спрашивает Эш.

Брай решительно качает головой, поворачивается, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, и говорит:

– Нет.

Она хочет ранить его, как он ранил ее. Ее лицо не выражает никаких эмоций, когда она тихо, чтобы не слышала Альба, говорит:

– Джесси придет с Коко. Я не хочу, чтобы ты в это время был дома.

Она знает, что так вела себя с ним Линетт – изолировала его от сыновей. Она понимает, что поступает жестоко, но и радуется точному попаданию в цель. Эш кивает, через некоторое время он забирает свою кружку и тихо уходит в дом. Брай чувствует вспышку силы. Единственное, что есть хорошего в этой паршивой ситуации, – это то, что у нее теперь хватает смелости говорить то, что она хочет.

Но на один плюс приходится куча минусов, и самое неожиданное – острое чувство одиночества. Той ночью, глядя на спящую Альбу, Брай поняла, что ей некому рассказать о предательстве Эша. Ей вовсе не хотелось исповедоваться Роу, Эмме или кому-то еще из новых друзей в Фарли, а ее родственники навсегда отвернулись бы от Эша, если бы узнали. Единственный человек, с кем можно было бы поговорить, – это Элизабет, но последствия такого разговора – особенно после ее письма, – будут слишком серьезны, чтобы Брай на это решилась. Жужжит лежащий перед ней телефон, и она смотрит на экран, ожидая увидеть имя Элизабет. Она ведь явно хочет напомнить ей про письмо. Но это сообщение от Розалин.

Доброе утро, Брай. Могу я зайти попозже? Хочу кое-что спросить. Жду ответа.

Розалин.

Тон сообщения живой и прямолинейный. Брай пишет ответ:

Доброе утро! Надеюсь, у вас все хорошо. Будем рады вас видеть, заходите на чай. Около пяти?

Брай

Она перечитывает написанное. Качает головой, удаляет и пишет заново:

Здравствуйте, Розалин. Да, мы с Альбой дома. Приходите.

Брай

Она отправляет это более короткое сообщение и тут же начинает жалеть, что не пригласила Розалин на чай. Вот с кем было бы идеально обсудить проблему. Брай не очень хорошо знает Розалин, но уверена, что та ее поймет. А еще, если судить по ее поведению на барбекю, Розалин почти наверняка сама скептически относится к вакцинации. Можно было бы сблизиться с этой милой женщиной, больше узнать о ней, понять, какой должна быть сама Брай. Какой она могла бы быть. Она отправляет еще одно сообщение:

PS Не хотите зайти на чай в пять?

Она делает глоток кофе. Альба обходит сад, собирая божьих коровок в банку из-под варенья.

* * *

– Ты мне не говорила, что я буду так уставать, – говорит Джесси пару часов спустя.

Она опускается на плед, который Брай разложила на траве, и смотрит в небо, положив одну руку на лоб, а другую на живот. Голенькая Альба деловито наполняет ведра водой из шланга, протянутого вдоль дома. «Чтобы купать коловок», – сообщает она им так, будто это совершенно очевидно.

Коко, новорожденная дочка Джесси, крепко спит на руках у Брай, ее маленький ротик открыт и время от времени пытается ухватить невидимый сосок. Брай рукой прикрывает глазки Коко от солнца, пока на них всех не падает тень от пушистого облака.

– Я точно предупреждала, что ты будешь измотана. Ты просто меня не слушала.

Джесси продолжает говорить, не обращая внимания на старшую сестру:

– Серьезно, вчера ночью было просто нечто. Она засыпала, только если кто-то из нас ее укачивал. Джо сидел с ней до полуночи, но потом ее нужно было покормить, так что я ее взяла, и о боже… Я всю ночь боялась ее раздавить, поэтому толком не спала… А как вы съездили на прошлой неделе?

Брай знает, что сестра спрашивает о поездке к Мэтти. Но не отводит взгляда от своей хорошенькой племянницы.

– Все как обычно. Папа выглядел постаревшим и усталым.

– А мама?

– Грустная, но держится молодцом, как обычно.

– Она что-нибудь про нас говорила?

Брай качает Коко и думает: как странно, что Джесси спрашивает обо всех, кроме Мэтти. Но ей не хочется сейчас поднимать эту тему. Ей хочется провести несколько приятных часов с сестрой и Коко и хоть ненадолго забыть о своем страхе. Забыть об Эше, о Мэтти, о письме Элизабет. Забыть, какое все хрупкое.

– Ты же знаешь, что да, говорила, – отвечает она.

– И?

Джесси приподнимается на локте, взъерошивает свои короткие темные волосы и ждет ответа. Брай решает сказать Джесси правду.

– Она волнуется. Просто в ужасе от того, что ты собираешься сделать Коко прививку.

Она снова смотрит на Коко, представляя, как игла грубо вонзается в ее идеально гладкую кожу, как девочка кричит, как неизвестная жидкость бежит у нее по венам – чтобы защитить ее, а может быть, чтобы уничтожить. В воображении Брай игла несет едва ли не бо́льшую опасность, чем призрачная вероятность болезни.

– Ну, ничего удивительного, – говорит Джесси.

Страх Сары перед вакцинами преследовал сестер всю жизнь. Они никогда не прививались – даже перед поездками за границу. Это не было проблемой до тех пор, пока Брай не родила Альбу, и они с Эшем не начали ссориться по этому поводу.

– Я никогда ничем не болела! – кричала она.

Эш возражал:

– Тебе просто повезло.

Брай отвечала, что дело не в везении. Это доказывает, говорила она, что риск заразиться корью или свинкой сильно преувеличен из-за давления могущественных корпораций, у которых тут свой интерес.

Это была бесконечная борьба: Эш боялся того, что будет, если Альбу не прививать, а Брай боялась последствий прививок. В конце концов победили материнство и Сара, и Эш согласился подождать несколько лет и поговорить – поспорить – об этом снова. Но, как выяснилось, он просто гребаный обманщик.

– А ты? Тебя беспокоит наше решение?

Брай чувствует пристальный взгляд больших карих глаз – сестра ждет ответа. И она продолжает смотреть на племянницу. Брай не отвечает, и тогда Джесси говорит:

– Похоже, что да.

Она снова откидывается на спину и, лежа с разведенными руками в шавасане, говорит, обращаясь к небу:

– Больше всего в этой истории с вакцинацией бесит то, как все недовольны тем, что я не знаю, как поступить. Мамочки в Фонде[6]6
  Имеется в виду отделение Национального фонда по вопросам рождения детей (National Childbirth Trust), британской благотворительной организации, поддерживающей родителей в течение первой тысячи дней – от начала беременности до второго дня рождения ребенка.


[Закрыть] похватали своих малышей и пересели подальше от Коко, когда я сказала, что у меня есть сомнения. Сами они, конечно, прививаются, и хотят, чтобы и я тоже. Ненавижу, когда люди так делают: требуют, чтобы ты выбрала то же, что и они, просто чтобы они могли убедиться в правильности своего решения.

Брай смотрит на сестру – она почти не изменилась с детства. Лежит босая и щурится на солнце, лицо маленькое и смуглое. Сколько Брай себя помнит, она всегда испытывала к сестре смешанные чувства. Она беспокоится о ней, как и положено старшей сестре, но вместе с тем в глубине души она ей завидует. Мэтти перевезли в «Рябины» до того, как о нем узнали забияки из класса Джесси. А вот Брай не повезло. До самого окончания школы, если она запиналась, или кашляла, или делала что-то привлекающее внимание, кто-нибудь обязательно засовывал язык под нижнюю губу, сжимал кулаки и начинал гримасничать и выть в покрасневшее лицо Брай, и все хохотали.

«Ты как твой брат-шизик!»

В школе Брай старалась быть невидимкой, а Джесси была популярной и общительной. И это еще не все, от чего она была избавлена. Она была слишком мала, чтобы лежать и слушать, как от горя и чувства вины рыдает мама; ей не нужно было самой собирать себе в школу ланч, потому что папа был занят на работе, а мама – с Мэтти.

Брай не винит родителей за то, что их не было рядом, но она знает, что Сара чувствует себя виноватой. Иногда, когда Мэтти требовал особенно много внимания, она заходила в комнату Брай с искаженным мукой лицом, сжимала ее в объятиях так, словно хотела выжать из нее все соки, и говорила: «Я люблю тебя, Брай, я очень-очень тебя люблю».

И Брай, обнимая рыдающую маму, хотела, чтобы та любила ее хоть чуточку меньше.

Коко начинает извиваться на руках у Брай, открывает ротик и вытягивает губки в поисках соска, но, ничего не обнаружив, возмущенная до глубины души, разражается громкими воплями. Брай осторожно передает ее Джесси и подкладывает им подушку, чтобы Джесси было удобно кормить. Припав к груди, Коко смотрит вверх на Джесси, словно она солнце, а улыбающаяся Джесси сияет в ответ, будто Коко – целый мир. Брай ощущает очередной приступ ревности. Господи, как ей хочется это повторить.

В дверь звонят. Брай смотрит на часы: еще только половина двенадцатого. Розалин сказала, что зайдет «попозже»; в представлении Брай это где-то в середине дня. Она проверяет телефон: сообщений не было.

– Кто это? – спрашивает Джесси.

Брай пожимает плечами и с трудом отрывает себя от одеяла, а тут еще и Альба выбегает из-за угла, мокрая и грязная, и вопит:

– Звонят, мама, звонят!

* * *

На Розалин синие рабочие брюки, перетянутые черным ремнем, и белая мужская рубашка. Ее кожа выглядит матовой, будто она возилась с мукой; белая пыль осела даже на ресницах.

– Здравствуйте, Брай, – говорит она, улыбаясь и разводя руки в стороны. – Прекрасный день.

– Розалин, добрый день, – отвечает Брай, пропуская ее внутрь.

Проходя мимо Брай в прихожую, Розалин задевает рубашкой ее руку. Хотя Розалин впервые в их доме, она шагает впереди, а Брай плетется сзади. На кухне Розалин оглядывается по сторонам, но ничего не говорит ни о мраморной столешнице, ни о застекленной веранде, ни о настоящих имсовских[7]7
  Популярная модель стульев, созданная американским дизайнером Чарльзом Имсом.


[Закрыть] стульях. Она подходит к маленькому голубоватому рисунку с Ганешей, дугой разбрасывающим золотые листья над своей слоновьей головой. Эш купил его для Брай во время медового месяца в Керале.

Розалин присматривается к рисунку и замечает:

– Как красиво выписаны листья – при такой сдержанной манере впечатление создается гораздо более сильное.

Брай немного разочарована, что Розалин не спрашивает, откуда рисунок; она хочет, чтобы Розалин знала, что и она тоже путешествовала, что и у нее тоже были приключения. Но она лишь интересуется:

– Чай? Кофе?

Розалин протягивает тонкую посеребренную руку вперед, ладонью вниз. Рука едва заметно дрожит.

– Пожалуй, остановлюсь на чае. Сегодня я уже выпила три чашки кофе, Рэйф мне сварил.

Элизабет закатывала глаза, когда упоминала о нем в разговоре с Брай: «Мне это кажется каким-то, не знаю, непристойным, словно она учительница, которая спит с учеником, или что-то такое, понимаешь, о чем я?» Брай посмеялась над Элизабет, но ничего не ответила. Ей это не казалось непристойным, совсем нет.

– Я просто хотела зайти убедиться, что шум от моей работы вас не раздражает.

Брай пытается скрыть разочарование – она надеялась, что Розалин хочет поговорить о чем-то более личном или даже пригласить к себе.

– Вы имеете в виду, от занятий скульптурой?

– Да, Рэйф намекнул, что это может быть громковато. Должна признать, ему со стороны виднее.

– О, нет, никаких проблем, серьезно. Обычный летний шум, как газонокосилка или что-то такое. Вам не о чем беспокоиться.

Сквозь стекло Брай видит, что Альба положила голову Джесси на плечо и смотрит, как Коко сосет бледную разбухшую грудь матери. Альба заворожена и немного напугана. Она оставила на пледе грязные отпечатки ног. Брай чувствует, что Розалин тоже смотрит.

– Да, простите, это моя сестра Джесси, а с Альбой вы уже знакомы…

Именно в этот момент телефон Брай начинает вибрировать – с тех пор как Альба и Эш поставили ей на звонок рингтон Crazy Frog, она обычно держит его на беззвучном режиме. Она понятия не имеет, как поменять мелодию звонка. Альбе это показалось настолько смешным, что она описалась. Сегодня утром Брай включила звук, чтобы не пропустить сообщение от Розалин. Розалин, кажется, развеселилась, она говорит:

– Ответьте, а я пойду поздороваюсь.

Она выходит в сад к Джесси, Альбе и Коко. Брай колеблется, когда видит, кто звонит: на экране высветилось «Роу», – но она уже дважды скинула ее звонки утром и не хочет, чтобы Роу заявилась сюда сама, так что берет трубку.

– Привет, Роу. Извини, сейчас не лучшее время – моя сестра…

– Все нормально. У меня тоже дела. Я просто хотела сказать – какого хрена? Два письма, а теперь еще и сообщение?

– Да знаю, знаю…

Снаружи Альба машет Розалин, а затем показывает на грудь Джесси и смеется.

– Это неправильно, что она навешивает на наших детей ярлыки. Ну, то есть я бы поняла, если бы они болели, но ведь они здоровые, с крепким естественным иммунитетом. Стив просто в ярости. Говорит, что уже не хочет, чтобы Лил шла на праздник.

– Может быть, лучше и не идти?

Розалин склоняется над Коко, и Джесси улыбается, наслаждаясь моментом, а Альба в это время роется в сумочке своей тети.

– Мы не можем просто взять и не пойти, – отвечает Роу. – Лил и Клемми все-таки лучшие подружки, они обе жутко расстроятся. Да и не хочу я, чтобы Лил пропускала праздник просто потому, что Элизабет психованная.

– А вообще, разве у Лил нет большинства прививок? – спрашивает Брай.

– Я приврала, чтобы Элизабет отвязалась. Лил не делали вторую КПК и все остальное, слава богу, – Роу замолкает, а затем продолжает: – Думаю, я просто не буду отвечать на это письмо.

– Ну что ж, удачи.

– А ты что ответишь?

Роу одна из немногих в Фарли, кто знает о Мэтти и в курсе, что Альба не привита, – не была привита, думает Брай, чувствуя вспышку гнева. Она не хочет рассказывать Роу об Эше, по крайней мере сейчас, так что просто говорит:

– Не знаю. Наверное, просто поговорю с Элизабет. Мы разберемся. Слушай, Роу, мне действительно пора идти. Сестра будет беспокоиться, куда я подевалась.

– Отлично. Расскажешь потом, как все прошло.

– Ага.

Брай быстро кладет трубку.

* * *

Через несколько минут Брай выходит во двор с чайником, кружками, печеньем и перекинутым через руку полотенцем для Альбы. Джесси кормит уже другой грудью, а Розалин сидит на траве, откинувшись назад, опираясь на руки и скрестив ноги. По ее коричневой кожаной сандалии ползет божья коровка. Альба умчалась и снова возится с ведрами и водой. Полупустая упаковка жвачки предательски торчит из сумочки Джесси. Она оживленно разговаривает, подергивая себя за волосы. Эту привычку она завела в школе, когда готовилась к экзаменам: говорит, что так ей легче сосредоточиться.

– Ага, но знаете, все думали, что сигареты безвредны! Считалось даже, что они полезны, пока люди не начали в сорок лет умирать от эмфиземы и разных видов рака.

Брай ставит поднос на плед, кружки слегка дребезжат. Ей кажется, что тема вакцинации заразила всю ее жизнь, она мечтает, чтобы ее гостьи обсуждали что-нибудь другое, но у Джесси что на уме, то и на языке. Брай мельком смотрит на Розалин, но та слушает Джесси с отрешенным видом, так что нельзя понять, о чем она думает.

– О, чай! Спасибо, Брай, – Джесси аккуратно вытирает Коко рот, убирает свою огромную грудь обратно в лифчик и задумчиво добавляет: – Что вообще творится с этими божьими коровками?

И тут же салфеткой смахивает парочку с Коко.

– Мой друг смотрел в интернете, – говорит Розалин. – Это как-то связано с изменениями климата, или еще с чем-то в этом роде…

Джесси не ждет ответа, но вежливо выслушивает Розалин, а затем спрашивает ее:

– Как насчет обнимашек? – и с усмешкой добавляет: – Я имею в виду Коко.

Розалин расплывается в улыбке:

– О, я с большим удовольствием!

Пока Брай разливает чай, маленькую Коко передают с рук на руки, и Розалин тихонько ее качает. Коко хмуро смотрит на нее, а Розалин улыбается и продолжает разговор:

– В общем, возвращаясь к теме вакцинации, я думаю, вы правы, Джесси, что относитесь к этому скептически.

– Спасибо, Розалин, – отвечает Джесси и, расплескивая чай, берет кружку у присевшей на плед Брай.

Брай вспоминает, какой непроницаемой была Розалин на барбекю, когда они обсуждали прививки. Ее молчание говорило само за себя. Розалин продолжает:

– И да, вы правы, когда говорите, что улучшение образа жизни, гигиена, хорошее питание и все прочее предотвращают эти ужасные штуки, но…

– Вы думали об этом из-за собственных детей? – спрашивает Джесси, макает печенье в чай и подтягивает колени к груди.

Она всегда без смущения перебивает других.

Розалин качает головой:

– Нет, у меня нет детей, но у меня много крестников и крестниц, а еще племянница и племянник, так что я помню, как мои друзья и сестра вели подобные разговоры. Они присылали мне статьи о переизбытке токсинов, о социальной ответственности и тому подобном.

– И?

– Ну, я помню, что тогда людей особенно тревожило наличие в вакцинах алюминия. Но в одной статье я прочла, что мы каждый день поглощаем алюминия больше, чем содержится в одной дозе вакцины.

– Ага, но при этом мы не вводим алюминий и все остальное прямо в кровь. А что еще? Продолжайте.

Брай, нахмурившись, смотрит на сестру: «Ради бога, Джесси, дай Розалин высказаться!»

– Помню, мне показался интересным еще один момент: воспринимаете ли вы тело вашего ребенка или свое собственное как нечто опасное, потенциально заразное для других, или считаете его очень уязвимым и требующим защиты.

– Ага-ага, у меня есть такое ощущение, – вставляет Джесси, кивает и с восхищением смотрит на Розалин. – В общем, я в целом согласна с идеей вакцинации, но просто не знаю, насколько это уместно сегодня. Я о том, что в западном полушарии вирус полиомиелита с 1991 года не распространяется – однажды нам придется признать, что некоторые болезни больше не представляют угрозы.

– В Америке прививаются даже от ветрянки, – не удержалась Брай: Джесси досталось уже достаточно внимания Розалин.

Розалин задумчиво кивает.

– Полагаю, мы здесь воспринимаем ветрянку как нечто неизбежное, через что дети просто вынуждены пройти, и точно так же наши родители думали о кори. Но ведь достаточно одной жуткой истории о ребенке, испытавшем на себе последствия кори, чтобы убедиться в необходимости вакцины, не так ли?

– Если допустить, что вакцина безвредна, – возражает Джесси, подняв руку, – потому что не все с этим согласны.

«Вот и началось, – у Брай холодеет в животе, – сейчас пойдут откровения о Мэтти».

– Наш брат Мэтти из-за вакцин живет в интернате, а Клемми, дочку вашей соседки Элизабет, вакцинировать нельзя. Верно, Брай?

Брай кивает и чувствует приступ паники, как бывает всегда, когда ее семью и лучшую подругу упоминают в одном предложении. Она ждет реакции Розалин на историю Мэтти. Ждет жалости и скорбно-заинтригованного выражения лица, говорящего: «Мне так жаль, но расскажите еще, еще, еще!»

Однако Розалин просто кивает и говорит:

– Это очень печально.

И возвращается к Коко, которая извивается у нее на руках и громко пукает.

– Ого! – Розалин улыбается малышке. – Думаю, это намек, чтобы я вернула тебя маме.

* * *

Позже вечером, когда Джесси и Розалин ушли, а Альба уже в кровати, на кухне остаются только Эш и Брай. С тех пор, как они не разговаривают, обычные звуки – стук приборов о тарелки, хлопок пробки, покашливание – кажутся непривычно громкими. Когда Эш наклоняется, чтобы загрузить посудомоечную машину, Брай говорит, что идет спать. Еще только половина девятого, но у нее есть хорошая книга и ей принадлежит вся постель. Эш по-прежнему спит в комнате для гостей, кроме того, она хочет находиться там, где его нет.

Эш прекращает расставлять тарелки и выпрямляется:

– Я надеялся, что сегодня мы сможем поговорить.

Брай останавливается в дверях и поворачивается к нему.

– Сегодня уже пять дней, – добавляет Эш.

Он умоляюще смотрит на нее. Брай внезапно осознает, что происходящее между ними кажется ему кошмаром. Распадается еще один брак, еще один ребенок вырастет у родителей, которые не любят друг друга. Но она не смягчится от взгляда его грустных карих глаз. Он это сделал, он вакцинировал их ребенка и превратил кошмар Брай в реальность, вот пусть он и расплачивается. Он, а не она.

– Что ты хочешь? – ее голос звучит устало, холодно.

– Я хочу извиниться. Я не должен был скрывать этого от тебя, – его голос звучит устало и печально.

– Тогда почему, Эш?

– Потому что я боялся. Боялся, что с Альбой что-нибудь случится, и боялся потерять наших друзей.

– С чего бы мы потеряли… – Брай не заканчивает, потому что есть более важная вещь. – Впрочем, ты был готов потерять меня.

– Нет, Брай, пожалуйста, присядь. Всего несколько минут.

Она вздыхает; выходит слишком театрально – как у Альбы, когда ей говорят, что нужно одеваться. Эш указывает на кушетку в гостиной, но Брай направляется к кухонному столу. Она не должна расслабляться; иначе рискует растерять свою решимость.

Эш садится напротив, Брай делает жест рукой, означающий, что он может говорить.

– Я уже рассказывал тебе о своем бывшем коллеге Марке, его дочь умерла от менингита. А потом еще все эти письма от врача, – он перебирает ногами под столом. – Последней каплей стал вопрос Джека на пробежке. Он спросил меня о письме насчет праздника Клемми. Я должен был или соврать одному из самых близких друзей, или перестать с ним общаться. Я чувствовал, что у меня нет выбора, и это очень бесило. Так что я позвонил врачу (у него было время в понедельник днем, после операции) и, поддавшись порыву, отвез туда Альбу после занятий.

Брай представила, как медсестры в приемной дают друг другу «пять», радуясь тому, что наконец заполучили Альбу. Она чувствует прилив злости.

– Всю жизнь, всю свою жизнь я живу с последствиями прививки, а ты решил подвергнуть такому риску нашу дочь, мою Альбу, поддавшись порыву, черт тебя подери?!

Последние слова она выкрикивает что есть мочи, ей уже все равно. Очень хочется что-нибудь сломать или разбить, но она подавляет это желание и отходит от стола:

– Я не готова к этому, не готова.

Она бежит наверх в их спальню, в свою спальню. Жаль, что на двери нет замка.

Оставшись в одиночестве, Брай не знает, что делать со своей злостью, она до такой степени на взводе, что не может даже кричать. Она набирает горячую ванну, чтобы вместо нее заорала ее кожа. Брай так делала еще подростком, когда травля в школе становилась невыносимой. Это не то же самое, что резать себя, но боль помогает, растворяет мысли. Брай устала думать. Она может просидеть в ванной лишь несколько минут, после чего вылезает, мокрая, с красной пульсирующей кожей. Не вытираясь, падает на спину в постель и наслаждается бесчувственностью своего тела; но телефон на тумбочке у кровати звонит. Она не двигается, просто смотрит на сообщение, которое появилось на экране. Оно от Элизабет.

Брай, я знаю, ты занята, но твое молчание начинает меня беспокоить. Альба ведь привита?

Ха. Элизабет, как всегда, абсолютно вовремя. Что ж, по крайней мере, Брай теперь точно знает, что ответить. Она берет телефон и набирает:

Ох, прости, я думала, что уже ответила. Да, Альба привита.

Она убирает телефон, сворачивается в позу эмбриона и ждет, когда потекут слезы.