Текст книги "Девушка из письма"

– Интересно, как отец Бенджамин оказался там. И что именно с ним произошло, – сказала Сэм.

– Понятия не имею. Помню только, как внимание Кевина гораздо больше привлек тот факт, что во время следствия была задействована сама Китти Кэннон.

– Кто? – Сэм едва различала теперь его слова на фоне шума громко гудевших пылесосов.

– Ты ее прекрасно знаешь. Китти Кэннон – известная ведущая телевизионного шоу.

– Не может быть! Ты меня разыгрываешь? – Сэм резко выпрямилась.

– Нисколько. Она явно была сильно расстроена. Тихо удалилась перед самым оглашением вердикта.

– Какого черта Китти Кэннон занесло на заседание следственной комиссии по делу о смерти престарелого священника из Престона?

Сэм встала и подошла к окну, где сигнал мобильной связи всегда был лучше. У нее участилось сердцебиение. Если бы ей удалось накопать эксклюзивный материал о такой знаменитости, как Китти Кэннон, этого было бы достаточно, чтобы получить место репортера в одной из лучших национальных газет. Она уже засиделась во второсортном Южном информационном агентстве. После рождения Эммы Сэм больше не могла уделять работе слишком много времени, а потому Маррей явно не собирался повышать ее, предпочитая держать скорее в роли подручной для других журналистов. Сэм продолжала успешно справляться с любым, даже самым трудным заданием, как, например, сегодня одна сумела взять интервью у Джейн Коннорс, но по-прежнему не получала продвижения по карьерной лестнице. Однако ей крайне необходимо было начать наконец зарабатывать гораздо больше. Как ни любила она Нану, им с Эммой требовалось собственное жилье. Она заранее знала, что Маррей уже заготовил для нее на завтра десяток скучнейших поручений, но ее рабочий день начинался только в десять, а значит, подумала Сэм, у нее хватит времени, чтобы самостоятельно покопаться в таинственной связи Китти Кэннон с приютом Святой Маргариты.

– Мне об этом ничего не известно, – ответил на ее последний вопрос Карл. – Кевин обсуждал тему с Марреем. Ему казалось, что это может стать сенсацией. Но вот только фотографии Китти на следствии заполучить не удалось, а пресс-секретарь Кэннон заявил, что они обознались: Китти там даже близко не было. На том все и закончилось.

– То есть Маррей не счел нужным уделить такой интригующей истории должного внимания. Странно. Она была знакома с этим отцом Бенджамином? – Сэм достала из сумки блокнот и принялась делать в нем записи.

– Ничего не знаю об этом. Было решено, что продолжать копаться в этом деле не в интересах общества, Сэм. Китти ведь не совершила ничего противозаконного, здесь нет оснований для проведения настоящего журналистского расследования.

– Да, но… Кстати, Кевин сейчас еще в редакции? Я могу поговорить с ним?

– Нет. Он отработал в первую смену. Извини, но Маррей что-то кричит, глядя на меня. Мне пора идти.

– Хорошо, спасибо, – произнесла Сэм, но на другом конце трубку уже положили.

Она снова всмотрелась в статью на экране ноутбука, затем перевернула страницу блокнота и вывела «Отец Бенджамин» на самой верхней строчке.

После чего взяла письмо и начала перечитывать его.

Глава 4

12 сентября 1956 года, среда

Айви Дженкинс сидела на краю своей кровати, впившись ногтями в колени, а снизу, сквозь доски пола, доносился голос дяди Фрэнка. Она слышала, как пришел доктор Джейкобсон – звонок во входную дверь пронизал страхом все ее тело. Она приоткрыла дверь своей спальни ровно настолько, чтобы увидеть, как ее мать бросилась по выцветшей ковровой дорожке, чтобы приветствовать гостя. Напрягла слух, стараясь уловить смысл их разговора. Мать говорила визгливо и взволнованно, почти сбив дыхание, когда нервно обращалась к доктору:

– Добрый вечер, доктор. Спасибо, что пришли к нам.

Айви не слышала, чтобы мать произнесла хотя бы слово с тех пор, как они вместе побывали у доктора Джейкобсона в начале недели. Она сидела тогда, пристально глядя на врача, наблюдая, как шевелились его губы, а произнесенные им фразы разносились по комнате словно пули, выпущенные из пистолета. Ей больше всего хотелось, чтобы время обернулось вспять, и она не лишилась в свои восемнадцать лет невинности, после чего, как она отчетливо понимала, мир для нее изменился навсегда.

– Что ж, Айви, – сказал он, осмотрев ее и велев сесть в кресло в углу, подальше от своего рабочего стола. – Причина твоего плохого самочувствия заключается в том, что у тебя будет ребенок.

Мать охнула и прижала ладонь, затянутую в перчатку, ко рту. В этот момент нескрываемого шока Айви захотелось взять ее за другую руку, прижать к своему сердцу, но мама резко отдернула ее.

Затем она общалась уже исключительно с доктором Джейкобсоном, спрашивая, что им теперь делать. Соседи начнут судачить, это точно. Знает ли он, что Айви не замужем? Доктор Джейкобсон отвечал рассудительно и невозмутимо. Если отец ребенка Айви не готов жениться на ней, то, по его мнению, существовал лишь один выход из положения. Предупредил, что ему придется обстоятельно побеседовать с ними, для чего он придет к ним домой в среду вечером. После этого, во время долгого возвращения домой на автобусе и в течение следующих трех дней, мать больше не выдавила из себя ни единого слова.

Дядя Фрэнк будто не замечал необычной молчаливости матери. Он продолжал изливать поток своих обычных жалоб о плохо приготовленном ужине, о сквозняке из задней двери, о слишком шумных соседских детях. Но Айви все видела. Плечи матери поникли ниже, чем когда-либо прежде, глаза как будто остекленели, не выражая больше никаких эмоций.

С самого начала, когда она узнала, что беременна от Алистера, Айви отчаянно искала с ним встречи. Она ведь рассказала ему о прекратившихся месячных, и хотя он лишь улыбнулся ей, велев ни о чем не беспокоиться, в его голосе сразу появились холодные ноты.

Он не пришел в субботу, чтобы как обычно прогуляться с ней за город, хотя она ждала этого все утро. Айви просидела в гостиной, одетая в новую светло-синюю трикотажную юбку и в белую блузку, слушая, как дядя Фрэнк крикливо комментирует репортаж о скачках по радио, но скоро поняла, что возлюбленный на этот раз не заедет за ней.

На следующий вечер она в отчаянии, тайком от всех, отправилась в «Престон армз» – паб, где обычно любил пить пиво Алистер. Она прошла через окутанный табачным дымом зал, опасливо кутаясь в плащ, и разыскала подружку игрока из его футбольной команды. Набралась смелости и попросила передать Алистеру, что ей необходимо срочно встретиться с ним. Девушка с улыбкой пообещала ей помочь, но как только Айви отвернулась от них, то услышала смех ее приятеля за спиной.

– Похоже, Эл[6]6
  Эл, несмотря на некоторое расхождение с русским звучанием, – это сокращение от имени Алистер, как Сэм – от имени Саманта.


[Закрыть] подцепил еще одну девчонку, заставил сохнуть по себе, а теперь бросил.

– Не язви, – попыталась одернуть его девушка. – Многие из нас побывали в таком же положении. Знаем, каково это.

Но когда Айви повернулась, то заметила, что оба посмеиваются над ней, и поспешила поскорее выбраться из паба на тихую улочку.

Теперь же голос дяди Фрэнка буквально грохотал внизу, заставив ее вернуться в настоящее.

– Дайте мне только добраться до этой дрянной девчонки!

– Уймись, Фрэнк! – Айви услышала, как мать пытается успокоить его. Затем почти неразборчиво прозвучали слова доктора Джейкобсона, смысл которых она все же сумела уловить.

Не зная, как ей еще отвлечься, как унять страх, она села за свой столик, достала лист бумаги и начала писать.

12 сентября 1956 года

Любовь моя!

Меня пугает отсутствие новостей от тебя. Все мои опасения оказались не напрасными и подтвердились. Я на третьем месяце беременности. Слишком поздно что-либо предпринимать. Значит, на то воля Божья, чтобы наш ребенок появился на свет.

С тех пор как доктор Джейкобсон сказал об этом, я слышу, как мама плачет в своей спальне. Я принесла ей в вазе букет цветов и поставила рядом с кроватью, но она только отвернулась. Как это возможно? Перестать любить плоть от плоти своей всего лишь за один день? Мы неизменно поддерживали друг друга и были неразлучны с того дня, как погиб папа. Дядя Фрэнк считает, что мама любит его, но я-то хорошо знаю: это не так. Я помню родителей танцующими в гостиной, когда они думали, что я уже сплю. Помню, как мама улыбалась отцу, когда он кружил ее по комнате. Так вот – она ни разу не улыбнулась так же дяде Фрэнку. Более того, она вообще никогда не улыбается ему. Только приносит еду на подносе из кухни. А он даже не благодарит ее за это.

С тех пор как здесь поселился дядя Фрэнк, нам настрого запрещено любое упоминание о папе, но я знаю, что мама прячет его фотографию в картонной коробке под лестницей, о чем Фрэнк и не подозревает. Я и сама часто прячусь под лестницей, когда он особенно зол на что-то, стараюсь не попадаться ему на глаза, и всегда беру с собой фонарик, а как только становится тихо, достаю снимок, чтобы взглянуть на него.

Там папа в своем мундире, и он очень красив. Его волосы аккуратно зачесаны назад под фуражкой. Он смотрит куда-то вдаль, словно кто-то, очень важный для него, стоит у самого горизонта.

Перед уходом на войну папа усадил меня к себе на колени, а я умоляла его никуда не уезжать. Он же крепко обнял меня и сказал: «Если станешь слишком сильно скучать по мне, посмотри на небо и найди самую большую, самую яркую звезду, и я тоже буду смотреть на нее каждый вечер». Мы оба будем знать, что смотрим на одну и ту же звезду, и загадываем наше самое заветное желание – чтобы он скорее вернулся домой. Тогда оно непременно сбудется. Но не сбылось, и я чувствовала себя так, словно сама умерла вместе с папой. Но все изменилось, когда я встретила тебя.

О, почему же мне теперь так страшно и так тошно на душе? И где же ты? Разве ты больше не любишь меня?

– Айви! А ну-ка, спускайся сюда сейчас же! – прорычал из гостиной дядя Фрэнк.

Айви медленно убрала листок в ящик стола, положила на место ручку и попыталась унять болезненную тяжесть, возникшую где-то внизу живота. Она вышла из спальни, дрожа всем телом, и спустилась по лестнице в гостиную.

– Ну, где же она? Айви! – заорал дядя Фрэнк как раз в тот момент, когда она показалась в дверном проеме.

– Она уже здесь, – тихо сказала мать, видя, как Айви с трудом заставляет себя войти в комнату, где все собрались и сидели, сверля ее суровыми взглядами. В воздухе густо висел табачный дым. Дядя Фрэнк и доктор Джейкобсон сидели на потертом диване с сигаретами, а мать неловко пристроилась на стуле в углу.

– Вы меня звали, дядя? – спросила Айви.

– Не пытайся подлизываться, ты, маленькая шлюшка!

– Прошу тебя, Фрэнк, не надо! У нас же в доме гость. – Мать Айви, волнуясь, заламывала руки.

– А ты не лезь защищать ее, Мод. Ясно, что ты не сумела приучить дочь к дисциплине. Позволь теперь мне заняться этим самому. Ну, ты можешь что-то сказать в свое оправдание?

Айви стояла молча, опустив голову. Слезы обжигали ей глаза, и она почувствовала удушье, от которого круглые узоры на оранжево-коричневом ковре начинали кружиться, словно она была готова упасть в обморок.

– Отец ребенка собирается жениться на тебе? – резко спросил дядя Фрэнк.

– Я пока не знаю, дядя, – прошептала она.

– Ты хотя бы разговаривала с ним?

Айви заморгала, и слезы ручьем полились по ее щекам. Она подняла ладонь и постаралась утереть их.

– Отвечай как следует, или ощутишь на себе всю тяжесть моих кулаков.

– Я пока не могу разыскать его, – сказала Айви.

В комнате воцарилась тишина, а потом стены сотряс оглушительный хохот дяди Фрэнка.

– Понятное дело, не можешь.

Он встал и подошел к буфету, где налил себе большую порцию виски.

– Не могу взять в толк, почему ты вбила себе в башку, что такой парень заинтересуется тобой всерьез. Ему только и надо было завалить тебя на спину разок-другой. Попомни мои слова: ты больше ничего от него не добьешься.

– Перестань мучить ее, Фрэнк! – снова попробовала вмешаться мать Айви.

Фрэнк приблизился к Айви и встал перед ней. Она не смела пошевелиться под его угрюмым взглядом, видя его багровое от ярости лицо. Напрягла каждую мышцу своего тела, ожидая, что он сейчас ударит ее.

– Видит бог, я старался заменить тебе отца и делал все для твоего воспитания, но, как теперь понимаю, потерпел неудачу. Тебя так и подмывало опозорить не только себя. Ты бросила тень на репутацию всей нашей семьи.

Айви посмотрела на мать, которая разразилась рыданиями.

Фрэнк продолжал:

– Если бы не доктор Джейкобсон, который благосклонно согласился поговорить с отцом Бенджамином о месте для тебя и младенца в приюте Святой Маргариты, ты оказалась бы просто выброшенной на улицу. У меня ты вызываешь только отвращение, Айви. Никогда в жизни я не испытывал такого разочарования и отвращения. Остается надеяться, что тебя заберут отсюда быстро, пока беременность не стала заметна посторонним.

– Боюсь, вам придется еще и заплатить им, Фрэнк, – заявил доктор Джейкобсон. – Они не примут ее бесплатно.

– Сколько? – спросил Фрэнк.

– Узнаю точно у отца Бенджамина в воскресенье, но примерно сто фунтов.

– Но у нас нет таких денег! – снова завопил Фрэнк.

– В таком случае ей придется задержаться там после того, как для ребенка найдут приемных родителей, и отработать долг.

– Надолго? – Айви умоляюще посмотрела на мать, побелевшую как полотно.

– Насколько мне известно, на три года, – равнодушно ответил доктор Джейкобсон, словно обсуждал погоду за окном, а не описывал то, что было равносильно тюремному заключению.

Айви ахнула и бросилась к матери, хватая ее за руки, которыми она мяла мокрый носовой платок.

– Мамочка, умоляю, не отправляй меня туда.

Дядя Фрэнк сразу же подошел, ухватил Айви сзади и оттащил дочь от матери.

– Не вмешивай в это дело свою мать. Тебе не кажется, что она уже пережила достаточно горя?

– А вы только рады случившемуся. Теперь у вас появился предлог избавиться от меня. – Айви высвободилась из крепких рук дяди Фрэнка.

– Не городи чепухи, Айви.

Мать отстранилась и отвела в сторону опухшие и покрасневшие от слез глаза.

Айви стояла, низко склонив голову, глядя, как плещется виски в стакане дяди Фрэнка, который с силой сжимал его в пальцах. Внезапно он швырнул стакан в стену, разбив его вдребезги.

– Иди прочь с глаз моих! – заорал он. – Твой отец сейчас, должно быть, вертится в своем гробу от стыда.

Айви выбежала из комнаты, поднялась к себе в спальню, на ходу лихорадочно вытирая слезы, достала из стола листок и снова принялась писать.

Дядя Фрэнк утверждает, что единственный способ избежать позора для семьи, виновницей которого я стала, – это поскорее отправить меня отсюда подальше, чтобы беременность не стала видна всем и соседи ни о чем не узнали. Место, куда меня отправят, называется монашеским приютом Святой Маргариты в Престоне, там рожают детишек такие девушки, как я.

Я знаю, мама не хочет отпускать меня, но она говорит, что мы живем в доме дяди Фрэнка и нам вообще повезло иметь крышу над головой, потому что папа не оставил нам ни гроша. Я ненавижу, когда она говорит так о моем любимом папе. Ведь не его вина в том, что его отправили на войну и он погиб.

По словам доктора Джейкобсона, мне придется пробыть в приюте достаточно долго – быть может, целых три года, – чтобы отработать мое содержание там, поскольку у нас нет ста фунтов на покрытие расходов. Судя по тем роскошным ужинам, что ты устраивал для меня, и по дорогим подаркам, которые ты, по доброте своей, покупал мне, – сто фунтов не окажутся для тебя чрезмерной суммой. Я, конечно, понимаю, почему ты не хотел бы допустить скандальных публикаций в газетах в начале твоего первого сезона в Брайтоне. Но если бы ты заплатил эти сто фунтов и пообещал дяде Фрэнку скоро жениться на мне, я смогла бы выдержать любые страдания и боль, зная, что мы вновь будем вместе после того, как ребенок – наш с тобой ребенок – появится на свет.

Последние несколько месяцев и та блаженная ночь, которую мы провели вместе в отеле «Роуз», стали самыми счастливыми в моей жизни. Я очень скучаю по тебе. Не могу ни есть, ни спать. Мне страшно от того, что может произойти со мной и с младенцем, растущим сейчас в моем животе. По ночам я лежу в постели, поглаживая его и надеясь, что вынашиваю мальчика, такого же сильного и красивого, как его отец.

Дядя Фрэнк считает наивностью с моей стороны верить, что ты мог по-настоящему полюбить меня. После того как ты добился от меня чего хотел, утверждает он, ты больше не пожелаешь даже встретиться со мной.

Пожалуйста, любимый мой, докажи, что он ошибается. Это письмо я сама опущу в твой почтовый ящик, чтобы оно наверняка дошло до тебя.

В воскресенье, во время встречи в церкви, доктор Джейкобсон собирается обсудить с отцом Бенджамином мой скорый отъезд отсюда. Думаю, решение будет ими принято в считаные дни. Даже не знаю, что мне думать, как поступить. Умоляю, дорогой мой. Я могу сделать тебя счастливым, и мы создадим хорошую семью. Только приезжай за мной как можно скорее. Будущее невероятно страшит меня.

С вечной любовью к тебе,

твоя Айви хх.

Она тщательно сложила письмо, сунула в конверт и заклеила. Она дождется, когда мама и дядя Фрэнк заснут, а потом тихо выберется из дома, чтобы лично доставить его.

Она знала то место, куда они собирались отправить ее, – приют Святой Маргариты в Престоне. Мрачное здание всегда производило на нее гнетущее впечатление, когда каждое воскресенье они проходили мимо него по пути в церковь. Издали оно походило на сожженный хозяйкой имбирный пирог – высокое, удлиненной формы с маленькими башенками, с колоннами, напоминавшими шоколадные палочки, с витражами в окнах. Огромные кресты по углам высились на фоне неба, а по стенам к шиферной крыше взбирался дикий плющ, постепенно все больше разрастаясь.

Разнообразные слухи ходили по школе о двух девочках, отправленных туда рожать незапланированных детей. Одна из них через несколько месяцев вернулась, но напоминала бледную тень себя прежней. А вот другую девочку больше никто и никогда не видел. Айви обязательно уговорит Алистера жениться на ней. Сделает все, что только в ее силах, чтобы не попасть в этот страшный приют. Стоит ей переступить порог Святой Маргариты, понимала она, и все старания сохранить своего ребенка окажутся напрасными.

Глава 5

4 февраля 2017 года, суббота

Двухчасовое чтение жутких статей о том, как в прошлом младенцев насильно забирали у матерей, от чего несчастные женщины зачастую уже никогда не могли оправиться и вернуться к нормальной жизни, окончательно извело Сэм. Девушек заставляли работать в прачечных, управляться с громоздкими стиральными машинами, заниматься самым тяжелым трудом вплоть до последних дней перед родами. Младенцев же отбирали у них сразу после появления на свет, заставляя матерей подписывать заявления с отказом от любых попыток разыскать своих детей.

Мысли об этом заставили Сэм заплакать, она легла рядом с Эммой в белоснежную постель и прижала крошечное мягкое тельце девочки к себе. Ведь это очень мощный женский инстинкт – стремление защитить ребенка. Как же монахиням удалось настолько подчинить себе бедных девушек? Убедить их не только бросить своих детей, но и подписать обязательство, благодаря которому поиск ребенка в будущем становился незаконным. Варварство какое-то. Настоящая дикость.

Она посмотрела на письмо и обвела написанные строки пальцем. Айви не повезло родиться всего лишь на одно поколение раньше. Сама Сэм, ставшая с недавних пор матерью-одиночкой, не могла не испытывать глубокого шока от того факта, что в приюте имени Святой Маргариты, располагавшемся совсем рядом с ее домом, у матерей отбирали младенцев вплоть до середины семидесятых годов.

Она почувствовала острую тягу пойти туда и посмотреть, как жили девушки, где спали младенцы, что за труд выпадал на долю матерей для оплаты своего содержания. Потенциальная связь Китти Кэннон с этим страшным местом интриговала ее, но теперь она представила себя на месте Айви, а потому хотела увидеть все ее глазами.

Из публикаций в интернете Сэм выяснила, что руины старого ветхого приюта планировали окончательно снести во вторник, и у нее оставалось всего два дня, чтобы побывать там, пока его полностью не уничтожат. Сейчас уже начало пятидневной рабочей недели. А значит, времени на посещение того, что еще оставалось от здания, было действительно совсем мало. Если она хочет попасть туда, ей придется завтра подняться до рассвета, все осмотреть и успеть в редакцию к десяти.

Проваливаясь в долгожданный сон, она вновь мысленно вернулась к лежавшему на прикроватном столике письму, непостижимым образом попавшему в архив ее деда, и к той смертельно испуганной молодой женщине, написавшей его.