Текст книги "Девушка из письма"

Глава 8

5 февраля 2017 года, воскресенье

Было еще совсем раннее утро, когда Сэм остановилась вблизи бывшего приюта Святой Маргариты. Оставив Нану и Эмму спать в своих теплых постелях еще до рассвета, она тихо выбралась на мороз, туда, где был припаркован ее «воксхолл-нова», чтобы узкими и извилистыми переулками Престона доставить ее на покрытую туманом окраину тихого городка в сельском Сассексе.

Заброшенное здание в готическом стиле, популярном в Викторианскую эпоху, высилось перед ней, оно оказалось значительно больше, чем она представляла – ряды узких сводчатых окон под острой крышей с устремленными вверх над ней крестами. Природа уже взяла верх над домом, покрыв все толстым слоем плесени, а плющ разросся так, что стало трудно определить место, где стены упирались в землю. Особняк стоял одиноко посреди обширного пространства, и в глаза бросались явные следы приготовлений к его окончательному сносу. Повсюду была строительная техника, высились груды песка для засыпки фундамента, а стрела крана, высотой не менее ста футов, склонилась над зданием, и массивное стальное ядро на ее конце, казалось, только и ждет момента, чтобы приступить к своей разрушительной работе.

Плотнее закутавшись в пальто, Сэм остановилась перед металлической оградой, окружавшей это место по всему периметру. Она представила, как много лет назад здесь же стояла одна из тех девушек, положив одну руку на живот, в котором уже шевелился младенец, а в другой держа сумку со скудными пожитками. Девушка, брошенная всеми, кого прежде любила, и понятия не имевшая, какое будущее ожидает ее.

Сэм подергала два крупных замка, надежно запиравших вход за ограду, а потом отошла назад, чтобы прочитать все специально установленные вывески и плакаты с предупреждениями:

ЗДАНИЕ ПОДЛЕЖИТ СНОСУ. ВНИМАНИЕ: СТРОИТЕЛЬНАЯ ПЛОЩАДКА. НЕ ВХОДИТЬ! ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН.

Чуть в стороне на стойке виднелся красочный рекламный рисунок, на котором архитектор изобразил семь заманчиво красивых коттеджей.

УДОСТОЕННЫЙ ПРИЗА ПРОЕКТ НОВОГО ЖИЛОГО КВАРТАЛА. ФИРМА «СЛЕЙД ХОУМЗ» ОБЪЕДИНЯЕТ ТРАДИЦИОННУЮ ЭЛЕГАНТНОСТЬ КЛАССИКИ ФАСАДОВ С САМОЙ СОВРЕМЕННОЙ ОТДЕЛКОЙ ИНТЕРЬЕРОВ ПОСРЕДИ ЖИВОПИСНОГО ЛАНДШАФТА, РЯДОМ С УЕДИНЕННЫМ ГОРОДКОМ ПРЕСТОН В САМОМ СЕРДЦЕ САССЕКСА.

Крупными красными буквами на приколоченной поверх рисунка дощечке были выведены слова:

ВСЕ ДОМА УЖЕ ПРОДАНЫ БУДУЩИМ ВЛАДЕЛЬЦАМ.

Сэм повернулась и начала обход площадки, проводя рукой в перчатке по сетке ограждения. Сначала она не видела никаких признаков жизни, только откуда-то издали доносился лай собаки, но затем она набрела на сторожку охранника, внутри которой горел свет. Сэм направилась к ней, дважды споткнувшись о ледяные комья грязи носами туфель на высоких каблуках. Когда она подошла к парадному входу здания, появилась немецкая овчарка, она заливалась лаем, но чуть испуганно пятилась от непрошеной гостьи. Сэм инстинктивно остановилась, и хотя заметила, что пса держат на цепи и ее отделяет от него крепкий забор, у нее все равно учащенно забилось сердце.

– Макс! – выкрикнул мужской голос. – Заткнись!

В сторожке было достаточно светло, чтобы разглядеть внутри силуэт мужчины с волосами, собранными сзади в «конский хвост», который шел открывать дверь.

– В чем дело? Кто там?

Он был высокий, с толстой шеей и широкими плечами, как сразу отметила Сэм. Несмотря на холод, на нем была лишь одна сильно помятая футболка. Его черные сапоги мотоциклиста оставались незашнурованными. На одном из пальцев левой руки красовалось кольцо с украшением в виде золотой монеты, он держал в руке жестяную кружку, от которой поднимался пар. Он осмотрелся сначала с порога и только потом спустился по ступеням, чтобы как следует рассмотреть того, кто потревожил его собаку, продолжавшую грозно рычать на Сэм.

Она заранее продумала все возможные варианты событий, которые могут с ней произойти у здания бывшего приюта имени Святой Маргариты. Лучшим из них было бы обнаружить крупную дыру в ограде, чтобы вокруг никого не оказалось, и найти разбитое стекло в одном из окон, через которое легко забраться внутрь. Встреча со скучающим работником строительной фирмы тоже не оказалась бы проблемой, если бы прямо на месте располагался офис продаж. Тогда она могла бы сделать вид, что заинтересована в приобретении одного из новых домов, напроситься на экскурсию, чтобы потом с извинениями уйти. Даже сторожа она сумела бы очаровать. Но вышедший навстречу человек не был похож на обычного сторожа. Этот крупный мужчина скорее походил на управляющего строительством, поселившегося прямо на месте будущих работ со своим питомцем, походившим на прирученного волка-оборотня.

– Доброе утро! – пропела она и приветливо помахала рукой. – Простите. Я вовсе не хотела беспокоить вас и вашу собаку.

Он повернулся к ней, щурясь от солнца, и стала видна его густая козлиная борода. Глаза у него заслезились от дыма сигареты, которую он держал в другой руке. Сэм сумела прочитать надпись на футболке: «Врежь мне по морде. Сделай подарок ко дню рождения». Она притворилась, будто это насмешило ее. Улыбнулась, но от него реакции не последовало. Он разглядывал ее так долго, что Сэм почувствовала себя крайне неуютно под тяжелым взглядом. Пес снова залаял, и мужчина наконец отвел от нее глаза, чтобы ударить собаку ногой, с такой силой, что она взвыла от боли.

Здоровяк довольно ухмыльнулся и снова уставился на Сэм, удивленную и приведенную в смятение подобной жестокостью.

– Чего ради ты тута шляешься, дорогуша? Что разнюхиваешь? – спросил он с отчетливым акцентом кокни[7]7
  Кокни – просторечный акцент английского языка, традиционно с XIX века свойственный представителям низших слоев общества Северного Лондона, но позже получивший более широкое распространение.


[Закрыть].

– Я вовсе не шляюсь здесь и ничего не разнюхиваю. Просто увидела свет в окне и захотела узнать, можно ли с кем-то поговорить.

– За каким чертом?

Он глубоко затянулся сигаретой и выпустил струю дыма в ее сторону. Их все еще разделяла крепкая металлическая ограда, но Сэм на мгновение почувствовала охватившую ее волну страха. Тем не менее она нашла в себе достаточно смелости, чтобы снова улыбнуться и опереться на сетку забора.

– Я хочу осмотреть этот дом, прежде чем его снесут. Не угостите сигареткой?

– Многих тянет как магнитом в этот дом с тех пор, как здеся нарыли кости старого святого отца. – Он протянул ей сигарету и дал прикурить от своей зажигалки через отверстие в ограде.

– Верно. Я тоже читала об этом в газетах. Потому и приехала.

Как давно поняла Сэм, чтобы быть убедительной, необходимо лгать как можно проще, апеллируя правдивыми подробностями. Она полезла в сумку и достала письмо Айви, затем показала ему старомодный почерк на пожелтевшей бумаге.

– Мой дед умер совсем недавно, и среди его вещей я нашла вот это. Думаю, письмо написала его мать, а сам он родился здесь. Когда же выяснила вчера, что приют собираются сносить, захотела взглянуть на место, где он провел первые недели своей жизни. Если монахини, присматривавшие за ним, еще живы, хорошо было бы поблагодарить их. – Здесь голос ее слегка дрогнул. Она вовсе не собиралась обсуждать с незнакомцем человека, фактически заменившего ей отца.

Мужчина усмехнулся.

– Поблагодарить? Такого я пока не слыхивал. Забавно.

– Почему для вас это смешно? – спросила Сэм, разглядывая его под скудными лучами зимнего солнца.

– Ты, случайно, сама не из газеты будешь? – Он снова глубоко затянулся табачным дымом.

– С чего вы взяли?

– Они тут долго ошивались, но только теперь следствие закончилось. Разрешение на снос наконец получено, слава те господи. Дом развалят через два дня, и точка. Уже никто не сможет помешать.

– Но они все равно заставляют вас спать здесь каждую ночь? Тяжко вам, должно быть. Такие стоят холода.

– Так оно и есть. Но каждый новый дом потянет на миллион, и они не хочут рисковать. А я жду не дождусь, чтобы поскорее убраться отседова.

– Я вас прекрасно понимаю. Между прочим, меня зовут Сэм. Рада познакомиться с вами. – Она смогла протиснуть сквозь ограду руку, и мужчина, немного помявшись, пожал ее.

– Энди. Стало быть, Сэм, ежели я тебе тут все покажу, ты со мной пойдешь куда-нибудь выпить вечером? – Он делал затяжки одну за другой, не сводя глаз с ее лица.

Сэм выдавила из себя улыбку.

– Вы отмечаете свой день рождения?

Энди опустил глаза на надпись на футболке.

– А что? Пожалуй, что и отмечаю. – Он еще недолго колебался, а потом повернулся лицом к зданию. – Ладно, пошли. Большого вреда не будет.

Когда тяжелая дубовая дверь приюта Святой Маргариты закрылась за ними, Сэм задержалась в огромном холле, откуда начиналась закруглявшаяся к верху широкая лестница. У самого ее верха пылинки плясали в скудном свете, проникавшем сквозь грязные витражи в окнах. Она заметила сломанную доску с надписью, валявшуюся на черно-белом кафеле пола. Склонилась и стерла с нее пыль.

«Господь всемогущий! Дозволь всем павшим обрести новый путь к Тебе через молитвы и усердный труд. Приют имени Святой Маргариты. Престон. Сестры милосердия».

Сэм представила себе, как сверкал прежде мрамор лестницы, который постоянно и тщательно полировали беременные девушки, под надзором непрестанно следивших за ними монахинь. Именно монахини создавали мрачную атмосферу подобных приютов, оказывая услуги семьям католиков, не желавших знать, что происходит внутри, давая целым общинам уходить от ответственности и ни о чем не заботиться. Сэм все это виделось картинами из жизни, протекавшей столетия назад, невозможными всего лишь для прошлого поколения.

– Глянь-ка сюда, дорогуша.

Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что почти забыла о своем попутчике. Разбитое стекло хрустнуло у нее под ногами, когда она вошла в дверной проем и посмотрела на огромный зал, залитый светом из двух высоких сводчатых окон. Вдоль стен здесь располагались большие керамические раковины для стирки, а не менее крупных размеров машина для отжима лежала на боку посреди потемневшего пола. Она стояла в дверях и представляла фигуры женщин, годами тонувших здесь в облаках пара, утиравших ладонями пот с лиц, стиравших в раковинах грязные простыни и пропускавших скатерти сквозь валики отжимного катка.

На задней стене высилось распятие, а над раковинами висел сильно изъеденный молью гобелен. Мурашки пробежали у Сэм по спине, когда она прочитала четко вышитый на нем текст.

«О, Благословенный Иисус, владыка всех душ. Молю Тебя во имя агонии, пережитой Твоим Священным Сердцем, и печалей Твоей Непорочной Матери: очисти Твоей Кровью всех грешников мира сего, кому суждено умереть в день нынешний.

И если Тебе угодно будет ниспослать мне сегодня страдания ради обретения милости Твоей, это тоже принесет мне блаженство, и возблагодарю я тебя, Добрейший Иисус, Пастырь и Владыка душ наших. Спасибо Тебе за несказанную радость самой творить благостные дела, путь к которым указал мне Ты своими благодеяниями. Аминь».

– Жуткое место. С ума сойти можно, – сказала Сэм. – Ощущение такое, будто девушки так и остались здесь взаперти.

– Ты все точно уловила, дорогуша. – Энди склонился к ней так близко, что она ощутила запах табачного дыма от его дыхания.

– Так вам известно, жив ли еще кто-то из здешних монахинь? – Она отвернулась от него в сторону.

– Ты так и не ответила на мой вопрос.

– На какой вопрос? – Она пока не понимала, чем был вызван приступ внезапно накатившей тошноты – присутствием Энди или гнетущей атмосферой бывшей прачечной.

– Выпьем вместе сегодня или как?

Она улыбнулась и всмотрелась в дальний конец коридора.

– А там что?

– Столовая. Только в ней ничего не осталось. – Он посмотрел на часы. – Оттуда все вывезли перед сносом. Сомневаюсь, что ты там хоть что-то найдешь.

– А там? – Сэм кивком головы указала на темную деревянную дверь.

Энди промолчал, и тогда она сама пересекла холл, чтобы открыть ее, проскользнув мимо него, в то время как он даже не пошевелился, чтобы пропустить ее. В контрасте с огромным залом прачечной небольшая комната вызывала приступ клаустрофобии, и почерневшие от времени деревянные панели стен почти полностью поглощали скудный свет, попадавший сюда через маленькое окно. Письменный стол из красного дерева был задвинут в самый угол, а на нем стоял большой портрет в позолоченной раме, изображавший монахиню в полном парадном облачении. Вытянутое лицо женщины казалось лишенным всяких эмоций, губы были поджаты, а когда Сэм поставила портрет вертикально, стало казаться, что холодные глаза монахини непрерывно наблюдают за ее передвижениями по комнате. На табличке внизу была надпись: «Мать Карлин, настоятельница с 1945 по 1965 год».

– Вам не известно, она еще жива? – Сэм указала на портрет. – Мать Карлин?

– Знаю только, что пара бывших монахинь отсюдова живут в доме престарелых, он находится дальше вдоль дороги. Но имен не назову. Послушай, дорогуша, нам нельзя долго здесь торчать. В девять заявится шеф строительной фирмы.

– Конечно, простите. Пойдемте. – Она в последний раз окинула комнату взглядом и повернулась к двери.

При этом один из ее каблуков зацепился за нечто вроде ручки, чуть заметно торчавшей из пола. Она резко остановилась.

– А это еще что такое?

Энди пожал плечами, достал из кармана еще одну сигарету и прикурил ее. Сэм присела на корточки, пропустила сквозь ручку пальцы, начав тянуть. Ей пришлось приложить немалые усилия, но после нескольких попыток крышка люка стала постепенно подниматься, издавая громкий скрип, эхом разносившийся по почти пустой комнате. Она сделала шаг назад, чтобы получше рассмотреть открывшейся внизу ров.

– Как вы думаете, для чего использовалась эта яма? – Она бросила взгляд на Энди.

– А сама-то не догадываешься? – Он выпустил табачный дым из ноздрей в сырой воздух комнаты.

Сэм ощутила прилив тошноты, когда поняла, что яма у нее под ногами имела такие размеры, чтобы в ней мог разместиться только один человек – скорее всего, молодая женщина: пять футов высотой и три шириной, оно напоминало вертикально поставленный гроб. Ее внезапно словно парализовало, когда она представила себя запертой на много часов в полной темноте. Ров в полу едва ли позволял шевелиться вообще. У нее было бы достаточно времени на то, чтобы все обдумать и хорошенько усвоить преподанный ей урок. Когда Энди жестом поторопил ее к выходу, она услышала тонкий плач девушки. Она не сразу поняла, что это был ее плач.

У нее возникла острая боль в груди, перехватило дыхание, пока он за руку тащил ее вдоль коридора, затем вновь через помещение прачечной, где ей мерещились неподвижные фигуры девушек, склонившихся над раковинами, и непрерывно наблюдавших за ней. Когда они добрались до выхода, она с трудом преодолела высокий порог и выбралась наружу, отчаянно хватая ртом свежий воздух.

– Ты в порядке, дорогуша? – Энди отпустил ее руку.

– Простите, мне нужна минута, чтобы прийти в себя. Это место действует слишком угнетающе. Вынести такое зрелище трудно. – Она отмахнулась от предложенной им сигареты.

– Об чем я тебе и толковал. Ты понятия не имела, куда суешься. Чем скорее этот дом сровняют с землей, тем лучше. А тебе сейчас нужно поскорее уносить отседа ноги.

Сэм глубоко вздохнула, кивая в ответ. Она до сих пор не могла понять, почему судьба Айви вызвала в ней столько бурных эмоций, а в тягостной атмосфере приюта она прониклась еще и страданиями, пережитыми другими девушками, когда-то ставшими здесь своего рода заключенными. Если же принять во внимание смерть отца Бенджамина и вероятную связь с ним Китти Кэннон, все ее журналистское нутро просто взывало к ней, принуждая расследовать эту историю до конца, докопаться до истины.

Если мать-настоятельница Карлин еще жива, Сэм обязана разыскать ее. Но сначала ей необходимо выяснить точную причину, по которой Китти Кэннон присутствовала при расследовании обстоятельств смерти отца Бенджамина. Она позвонит в пресс-службу Кэннон, чтобы прощупать почву. И если упоминание о Святой Маргарите вызовет хоть какую-то ответную реакцию, станет ясно: она напала на верный след. Затем останется только заставить одну из выживших монахинь пролить свет на связь Кэннон с приютом, и Сэм получит необходимую информацию для более детального изучения вопроса.

Она посмотрела на свои часы: 7:30 утра. Еще два с половиной часа до того момента, когда ей положено уже сидеть за рабочим столом в редакции. Если поторопиться, ей, возможно, удастся выяснить местонахождение матери Карлин прямо сейчас. Она посмотрела на Энди.

– Я буду рада угостить вас выпивкой сегодня вечером в благодарность за причиненное беспокойство. А если вы еще вспомните адрес и название упомянутого дома престарелых, с меня еще две большие порции виски.

Глава 9

5 февраля 2017 года, воскресенье

Ричард бросил взгляд на настенные часы и отметил про себя, что они потратили только половину времени, отведенного на прием, а затем снова обратил все свое внимание на Китти. Его ладони стали липкими от пота, и он сцепил их вокруг ноги, лежавшей поверх другой.

– Что же произошло, когда вы покинули церковь после завершения службы?

– Я недолго постояла совершенно одна, пока взрослые вокруг общались между собой. Затем уже собралась направиться к автобусной остановке. Как вдруг увидела ее.

Голос Китти дрогнул, и она замолчала.

Ричард глубоко вдохнул.

– Не волнуйтесь, Китти. Вас никто не торопит с рассказом.

Она откашлялась и прикусила губу.

– Сестра пряталась позади одного из надгробий, подавая мне знаки.

Китти поднялась и поставила снежный шар на то же место, откуда прежде взяла его.

– Вы сразу же поняли, что это ваша сестра?

Он говорил, не глядя на нее, устремив неподвижный взгляд в пустое кресло, словно пребывая в шоке.

– Нет. Я заметила только то, что она была примерно моя ровесница, но я понятия не имела, кто она такая. В любой другой день я бы приняла ее сигналы за приглашение поиграть с ней, но тогда я была слишком расстроена из-за мамы, и потому все это тут же насторожило меня. Я почему-то мгновенно почувствовала: здесь происходит что-то крайне необычное, глубоко неправильное. – Она снова сделала паузу. – Я огляделась по сторонам, проверяя, мне ли она машет или кому-то еще. Даже мелькнула мысль, что она мне померещилась, как призрак. Но затем она приложила палец к губам, чтобы я молчала, и позвала к себе.

– И вы пошли на зов? – чуть слышно спросил Ричард.

– Да. На меня никто не обращал внимания. В те годы взрослые уделяли чужим детям значительно меньше внимания, чем сейчас, а моих родителей вообще там не было. – Китти вернулась к балконной двери и обернулась, посмотрев на Ричарда. Он сидел сгорбившись, и его поза показалась неудобной для него самого. Она снова стала разглядывать сад.

– Что же она сказала, когда вы к ней подошли? – задал очередной вопрос Ричард.

Китти до сих пор живо помнила внешность сестры в тот момент, когда она подошла к ней вплотную. Хотя лицо сестры было испачкано грязью, волосы спутались, а коричневый балахон, который был велик ей на два размера, висел мешком, все равно Китти показалось, что она смотрится в зеркало. Увидев на ногах девочки совершенно открытые сандалии, ее обнаженные по плечи руки, она инстинктивно скинула свое пальто и накинула на нее. Сестра, дрожа всем телом, протянула ей ладонь, и Китти ухватилась за нее.

– Когда я первый раз подошла к ней, она не сказала ничего. Мы побежали к пристройке во дворе и оставались там всю ночь, – она боялась куда-либо выйти оттуда. Она назвала мне свое имя. Эльвира. Объяснила, что сбежала из монашеского приюта Святой Маргариты. Ей пришлось простоять на снегу несколько часов, дожидаясь на погосте моего прихода на утреннюю службу. Я знала, насколько будет обеспокоен отец моим отсутствием, но она не хотела, чтобы я ушла и привела кого-нибудь на помощь. Все время твердила: «Они меня убьют, если поймают. Они убьют меня». – Голос Китти опять сорвался. Она скрестила руки, обхватив себя и глядя в окно. – Она была измученной и голодной. Мне отчаянно хотелось помочь ей, но она не отпускала меня от себя.

– Но потом вы все же отправились за помощью? – спросил Ричард, наконец осмелившись поднять глаза.

– Да. В какой-то момент она разрешила мне уйти, но при одном условии. Я не должна была поднимать шума, сделать все тихо. В противном случае нас бы точно нашли. Показала мне ключ, который использовала для побега. Затем вынула расшатавшийся кирпич из стены пристройки и спрятала ключ за ним. Сказала, что, если я вернусь и не застану ее на прежнем месте, нам с отцом следует воспользоваться ключом, чтобы открыть люк на кладбище, что там мы ее и найдем.

– И вы воспользовались ключом? – все так же тихо спросил Ричард.

Китти повернулась и посмотрела на него. Он в очередной раз не выдержал ее прямого взгляда, отвел глаза в сторону, а его дрожащая рука потянулась за стаканом с водой.

– Отец Бенджамин заявил, что она умерла. Но, быть может, она была еще жива, а священник нам солгал? Я обязана была вернуться, я могла спасти ее.

– С тех пор вы когда-нибудь возвращались в приют Святой Маргариты, Китти? – Плечи Ричарда поникли еще ниже, а слова давались ему с трудом.

Она же медленно помотала головой.

– Вы думаете, ключ по-прежнему спрятан там же? Наверное, считаете, что именно это внушает вам ваш сон?

Китти до сих пор помнила пугающую темноту ночи, посреди которой она тогда оказалась. Черную дыру, поглотившую ее, наполненную криками филинов на деревьях, шуршанием таинственных тварей в траве. Пока она бежала, спотыкаясь и падая во мраке, холод начал представляться ей в образе человека, пытавшегося тащить ее назад, замедляя ее бег, стремясь сделать своей пленницей. Она почти перестала ощущать свое лицо и руки. Она вспомнила отца. Это он закутал ее в пальто, оставшееся теперь на Эльвире, застегнул пуговицы, улыбался, помогая надеть на голову шляпку.

– Мне казалось, я хорошо помнила путь обратно к церкви и к дороге. Надеялась, что отец уже разыскивает меня. Но было так темно. Я почти ничего не могла разглядеть. Мною завладел безумный страх. Мне пришлось долго искать выход к дороге. Голова кружилась. Я то и дело падала. Промерзла, насквозь промокла и испытывала непередаваемый ужас. Мне ведь было всего восемь лет. Я попыталась вернуться к Эльвире, но сбилась с пути. И тогда я сделала то, чего она умоляла меня не делать ни в коем случае. Я стала кричать и звать хоть кого-то на помощь.

Китти посмотрела на свою руку, на палец, где из крошечного заусенца показалась капелька крови. Обводя кончик пальца красным кровавым кружком, она снова слышала звяканье вилок по тарелкам, видела своего отца, стоявшего у окна кухни их маленького и неотапливаемого дома. Она пристально наблюдала за ним, замечая, как он то и дело отдергивает тюль, чтобы посмотреть на заросшую сорняками дорожку, которая вела к входной двери. Она снова ощущала во рту вкус дешевого и слишком жирного мяса. Сердобольная соседка приготовила для них двоих жаркое, чтобы покормить, пока мама все еще лежала в больнице. Китти и саму всего несколько дней назад выписали из клиники после того, как ее полумертвой нашли в придорожной канаве, куда она свалилась в попытке позвать помощь для сестры. Сестры-близняшки, о чьем существовании она даже не подозревала всего двумя неделями раньше.

«Ешь поскорее, Китти, уже поздно». – Отец почти сразу забрал у нее тарелку и вывалил остатки пищи в мусорное ведро. Китти взглянула на часы: без десяти семь. Больше часа до того времени, когда ей обычно положено было ложиться спать.

«Что такое, папа?» – почти испуганным шепотом спросила она.

«Хватит лишних вопросов, Китти, – резко сказал отец. – Тебе пора в постель».

Он почти силком заставил ее подняться в спальню, переодеться в ночную рубашку, затем выключил свет и ушел, даже не поинтересовавшись, не нужно ли ей сначала посетить туалет, расположенный во дворе. Она слышала, как он наводит порядок, звяканье тарелок друг о друга, звон ножей, вилок и ложек, укладываемых в ящик кухонного стола. Внезапно донесся стук во входную дверь дома.

Она сначала села в кровати, затем спустила ноги на холодный дощатый пол и прокралась к скрипучей двери своей спальни. Очень осторожно она приоткрыла дверь так широко, насколько осмелилась, чтобы ей стал виден отец Бенджамин, топтавшийся на выцветшем синем коврике в их прихожей.

«Заходите, святой отец».

Китти успела лишь заметить, как двое мужчин направились в гостиную и скрылись в ней.

– Вы знаете, каким образом ваша сестра угодила в приют Святой Маргариты? – спросил Ричард, возвращая мысли Китти из прошлого в настоящее.

– Моя мама проболела почти всю жизнь, страдая от почечной недостаточности, и, как я предполагаю, отец находил утешение в объятиях другой женщины. Насколько я могу догадываться, мы обе родились в стенах Святой Маргариты, а наша биологическая мать умерла во время родов. – Китти закрыла глаза и сильно потерла веки. – А потом, по неведомой причине, отец забрал из приюта домой только меня одну.

Ричард откашлялся, прочищая горло.

– Вас не злило то, что он предпочел бросить Эльвиру в приюте?

Китти посмотрела на него.

– Сомневаюсь, чтобы мама дала ему возможность поступить иначе, и потому поставила перед жестоким выбором.

Ричард сделал паузу, прежде чем продолжить.

– Возможно, так и было, но мне хочется убедиться, что вы сами сумели разобраться в своих чувствах к своему отцу после того, что произошло. Вы рассказали о его романе на стороне и о том, что та женщина – ваша биологическая мать – вероятно, умерла при родах. Ваш отец забрал домой только вас, но вы при этом, насколько я понимаю, не испытываете к нему неприязни и не склонны винить его в том, как сложилась судьба Эльвиры.

Китти уставилась на него с некоторым недоумением.

– Моя мама была очень больна и слаба. И отец никак не справился бы один с воспитанием близнецов. Он рассчитывал, что Эльвиру удочерят и ее жизнь сложится счастливо.

– Но почему, как вы думаете, он выбрал вас? – спросил Ричард. – Ведь очевидно, что это решение стало трагическим для жизни Эльвиры, хотя и для вас, спустя какое-то время, оно стало во многих отношениях крайне тяжелым. Какое бремя выпало вам нести на протяжении всей жизни! Но ведь это не ваша вина, Китти.

– Потому что во всем виноват мой отец. Это вы подразумеваете.

Она посмотрела в зеркало на свое отражение и протянула руку, чтобы кончиками пальцев мягко прикоснуться к нему. Она по-прежнему могла слышать голос отца, доносившийся сквозь дверь гостиной тогда, много лет назад.

«Но ведь это мой ребенок, святой отец. Я имел право знать, что ее вернули в приют Святой Маргариты».

Рука Китти сильно дрожала, скользя по перилам, пока она на цыпочках спускалась вниз, стараясь не скрипеть старыми досками лестницы, вызвав нежелательный шум. Когда она оказалась в прихожей, ее сердце до боли колотилось в груди. Зато теперь голоса мужчин звучали для нее отчетливо, словно она находилась в одной комнате с ними.

«При всем уважении к вам, Джордж, должен напомнить, что вы отказались от всех прав на Эльвиру сразу после ее рождения».

Отец Бенджамин говорил спокойно и рассудительно, словно читал очередную проповедь в церкви.

«Я полагал, что ее удочерили, что она попала в семью, где ее окружили заботой и любовью».

Отец, напротив, говорил с напряжением, постоянно глубоко вздыхая. Китти представляла, как он расхаживает по комнате, а священник сидит и наблюдает за ним.

«Так все и было на протяжении первых шести лет ее жизни», – подтвердил отец Бенджамин.

«А что же произошло потом?» – Джордж, уже немного сердито, перешел на повышенный тон.

«Подробности мне не известны, но приемной семье пришлось с ней нелегко. Они отзывались о ней как о неуравновешенном и трудно поддающемся воспитанию ребенке».

До Китти донесся кашель отца Бенджамина. Но она все равно представляла его сидевшим в непринужденной позе, забросив ногу на ногу и прихлебывая предложенный хозяином напиток.

«Пусть так, но ведь нельзя вернуть ребенка, как возвращают подарки, которые вам не подошли или не понравились».

Джордж снова принялся мерить комнату шагами. Китти поняла это по изменившемуся тембру его голоса, и доски пола стали чуть заметно подрагивать.

«Сплошь и рядом случается, что супружеские пары, считавшие себя прежде бесплодными, рожают собственного ребенка уже после усыновления. Эльвире оказалось очень сложно привыкнуть к появлению в доме младенца. По словам родителей, они несколько раз ловили ее на попытке причинить малышу вред».

В гостиной воцарилась тишина. Китти испугалась, что они в любой момент могут выйти в прихожую, и бросилась вверх по лестнице.

«Но вы же наверняка попытались найти для Эльвиры новую приемную семью?» – спросил Джордж уже гораздо более спокойно.

«Верно, попытались. Но вот только супружеским парам оказалась не нужна шестилетняя девочка со сложным характером. Для них всегда предпочтительнее младенцы», – объяснил ему отец Бенджамин.

«Но вы могли, по крайней мере, поставить в известность меня. Почему же не сделали этого?»

Китти отчетливо расслышала в голосе отца безнадежную отрешенность.

«Хелена серьезно болела, Джордж, и вы с трудом справлялись с одной только Китти. Я не хотел возлагать на вас еще и это бремя. Должен заметить, что нахожу ваши упреки несправедливыми и даже обидными. Позвольте напомнить: вы сами обратились к нам, с мольбой просили помочь устранить вашу проблему».

Тон священника стал при этом значительно более жестким.

«Я помню об этом, святой отец, и благодарен от всей души. Просто Китти пережила настоящий шок, и мне тоже трудно. Я ищу теперь способ внятно объяснить ей случившееся, назвать причину, почему мы никогда не рассказывали ей о сестре. Доктор Джейкобсон сказал, что мне нужно дать ей время оправиться, но ее каждую ночь преследуют кошмары. Она сама не своя после внезапной и пугающей встречи у церкви. А только что я узнал от вас о смерти бедной девочки. Поневоле я чувствую свою вину. Где ее похоронили?»

Китти затаила дыхание.

«На погосте рядом с приютом Святой Маргариты. Мы достойно проводили ее в последний путь, уверяю вас».

Голос отца Бенджамина снова заметно смягчился.

«Но почему ее не положили в больницу? Вы не можете просто так похоронить ребенка, без общепринятых формальностей», – с надрывом сказал Джордж.

«Доктор Джейкобсон выписал свидетельство о смерти. Все было сделано по правилам, Джордж. Да, случилось большое несчастье, но ведь она сама предпочла сбежать в одну из самых холодных ночей года. Ну-ну, не надо больше терзать себя дурными мыслями. Вам необходимо сосредоточиться на выздоровлении Хелены и помочь Китти благополучно пережить это тяжкое время. Думаю, мне пора идти. Не надо провожать меня».

Китти успела укрыться на верхней площадке лестницы до появления отца Бенджамина в прихожей. Она всю ночь прорыдала в подушку, размышляя о судьбе сестры, которую так и не узнала ближе, сестры столь для нее желанной, но лежавшей теперь в холодной могиле.