Текст книги "Цветок Прерий"

– Еще кто-нибудь хочет попробовать? Некоторые парни заерзали на стульях, никто не хотел встречаться с ним взглядом. Но Тони Геррера стукнул кулаком по столу.

– Чем, черт побери, мы тут занимаемся? – крикнул он. – Слава богу, Смит здесь один. Вы хотите вышвырнуть его? Так давайте вместе сделаем это!

Мужчины переглянулись.

– Ну, давайте! Булл! Сэм! Тони злила их нерешительность.

– Быстро! Струсили? Говнюки! Проклятые желто-пузые!

Сэм Кроуфорд повернул голову с обычной презрительной гримасой в сторону Тони.

– Не мечись, как блоха, парень. Пока что он заслужил свое место. Пусть остается.

Тони переводил взгляд с одного ковбоя на другого и видел, что все были согласны.

– Так вы хотите, чтобы здесь правил презренный апач? – прорычал он. – Черт вас возьми!

Когда Тони ударил, Кэл едва держался на ногах.

Маккензи нехотя жевала свой ужин. Кармелита приготовила ее любимое блюдо, но Маккензи не чувствовала его вкуса – тушеная фасоль была словно клейстер, а мясо, как дерево. Хотя Лу и Фрэнки наверняка так не казалось – они уплетали за обе щеки. Но у Маккензи так ныло все внутри, что на еду даже смотреть было противно.

– Мама, что случилось? – спросила Фрэнки, посмотрев в тарелку матери. – Если ты не будешь есть фасоль, можно я возьму ее?

– Ничего не случилось, детка. Со мной все в порядке, – слишком громко сказала Маккензи. – А мою фасоль лучше оставь, ты уже и так съела слишком много, смотри не лопни!

– Нет, я никогда не лопну!

Какое бы плохое настроение не было у Маккензи, оно всегда улучшалось от беззаботного смеха Фрэнки, но сейчас даже это не помогало.

– Если мне нельзя есть фасоль, можно я попробую десерт?

Маккензи. попыталась улыбнуться.

– Да, конечно. Беги в кухню и попроси Кармелиту угостить тебя. Проси вежливо!

– Хорошо, мамочка!

Маккензи посмотрела, как дочка поскакала вприпрыжку из столовой, потом встретилась глазами с осуждающим взглядом Лу и мгновенно вспыхнула:

– А что мне еще остается делать? Пойти и познакомить ее с отцом? А потом сказать, что ее папаша убил ее дедушку?

– Маккензи, Калифорния Смит не убивал твоего отца.

– Сам, может быть, и не убивал. Но он позволил убить его этим дикарям, которых называет друзьями и братьями.

– Ты сама в это не веришь, – с уверенностью сказала Лу.

Шесть лет назад, стоя на коленях возле пробитого пулей тела, Маккензи сразу поверила в это. В то время ее сердце еще не перестало ныть от недавно услышанных слов о том, что Кэл отказывается от нее. Вдобавок, она не забыла той беседы Кэла с индейцем. И Маккензи сделала вывод, что все складывается одно к одному. Тот кошмар, который внезапно обрушился на нее, связался в сознании с поступком Кэла. Теперь же, после стольких лет, Маккензи и сама не знала, что думать. Она закрыла глаза и снова, наверное, в тысячный раз, представила то утро, страстно желая отделить правду от вымысла.

Маккензи прекрасно помнила тот рассвет, когда проснулась в объятиях Кэла. От утренней прохлады они тесно прижимались друг к другу; обнаженные тела были хорошо видны в тусклом свете, проникавшем через окошко хижины управляющего. Маккензи помнила все детали. Она повернулась к нему лицом. Рассыпавшиеся волосы щекотали щеку, когда она положила голову ему на грудь. Рука скользнула по крепким мышцам живота Кэла. Он нежно обнял ее, но больше ничего делать не стал. В его теле чувствовалась какая-то напряженность, и, казалось, он глубоко задумался о чем-то.

Еще тогда, когда они лежали рядом обнаженные, он уже обдумывал свое бегство. Она отдала ему сердце и душу, а ему нужно было только ее тело, да и то лишь на одну ночь. И все же, если бы во время нападения апачей она не увидела, кто он такой на самом деле, могла бы до сих пор любить его той глупой любовью.

Маккензи открыла глаза и вернулась в сегодняшний день. Лу печально смотрела на нее через стол. Ее дочь – ее и Кэла Смита – вбежала в дверь, держа в руках тарелку с поджаренными и обсыпанными сахаром маисовыми лепешками.

– Ты будешь есть это, бабушка? А ты, мама? – спрашивала Фрэнки с набитым ртом.

– Франциска София, – начала Лу, – ты испортишь себе зубы, и я не знаю, почему твоя мать…

До их слуха донеслись какие-то крики, и Лу смолкла. Маккензи вскочила и схватила пистолет, висевший на стене в углу комнаты.

– Оставайтесь здесь, – приказала она Лу и Фрэнки. – Я посмотрю, что там случилось.

Крики раздавались со стороны барака, куда Маккензи и поспешила. Ночь была безлунной, но и при свете звезд Маккензи смогла увидеть, как Тони Геррера вылетел из двери барака и, пробороздив землю, остановился у самых ее ног. Вслед за ним выбежал Кэл. Тони встал было на ноги, сделал несколько шагов в сторону Кэла и беспомощно упал на землю.

– Какого черта… Что здесь происходит?! – гневно вскричала Маккензи.

Кэл запустил пальцы в спутавшиеся волосы и усмехнулся.

– Маккензи, я думаю, ты догадываешься, что здесь происходит.

Выглядел он паршиво. Маккензи полагала, что его синяки и подбитый глаз должны были порадовать ее, но, как ни странно, она почувствовала угрызения совести. Похоже, парни действительно хотели его сожрать.

Маккензи подошла к бараку и заглянула внутрь. Джордж Келлер осторожно пытался подняться с пола; Спит Маккалох лежал на спине, из уголка его рта стекала струйка крови. Маккензи сразу же лишилась сочувствия к Кэлу. Ее шумные ребята могли слегка и поцарапать его шкуру, но он, кажется, сделал из них отбивные.

Булл и Сэм лишь пожали плечами, когда Маккензи возмущенно взглянула на них; остальные прикинулись невинными овечками. С досады она круто повернулась и чуть не столкнулась с Кэлом, беззвучно подошедшим сзади. Подавив желание немедленно выскочить вон, Маккензи яростно прошипела:

– Управляющий обязан следить за работой ковбоев, а не убивать их!

Кэл улыбнулся, что еще больше распалило ее гнев.

– Посмотрим, продержится ли на твоем лице эта дурацкая улыбка до конца недели!

Глаза Кэла искрились от сдерживаемого смеха, когда Маккензи гордо зашагала к дому.

– Спокойной Вам ночи, мисс Батлер, – тихо сказал он.

ГЛАВА III

На следующее утро настроение Маккензи было таким же мрачным, как восход солнца в кроваво-красном небе. Она вышла из спальни с бледным лицом и кругами под глазами. Проходя через цветник внутреннего садика, она не стала беседовать, как обычно, с гладиолусами и душистым горошком, а направилась через двойные двери прямо в столовую, где Лу и Фрэнки уже поджидали ее за большим дубовым столом.

– Неужели я должна все это съесть? – спросила Фрэнки вместо приветствия.

Девочка зачерпнула полную ложку густой овсянки и показала ее матери.

– Да, – коротко ответила Маккензи.

– Тошниловка!

– Посыпь ее сахаром и добавь молока, так будет вкуснее.

– Молоко прокисло, – Фрэнки скривила личико.

– В таком случае попроси у Кармелиты свежего.

Из кладовой комнаты появилась Кармелита, ее пухлое смуглое лицо сияло приветливой улыбкой.

– Доброе утро, синьорита!

«Ничего себе, доброе», – с горечью подумала Маккензи.

– Кармелита, у нас есть свежее молоко? В кувшине кислое.

– Si,[2]2
  Si (исп.) – да.


[Закрыть] сеньорита, – она взяла кувшин, понюхала содержимое и сморщилась. – Сейчас принесу другое.

– И еще, – Маккензи вздохнула. – С сегодняшнего дня в бараке появился еще один рот.

– Si, – лицо мексиканки расплылось в улыбке. – Сеньор Калифорния вернулся! – она выразительно округлила глаза. – Он все так же красив! И уже не мальчик! Он стал настоящим мужчиной, правда?

Маккензи отодвинула стул так резко, что он со скрежетом процарапал пол.

– Он пробудет здесь всего несколько дней, так что не стоит поднимать шум из-за этого.

Шесть лет назад Кармелита тоже бурно восторгалась Калифорнией Смитом. В то время Маккензи ревновала ее к Кэлу, теперь это восхищение раздражало. А от него Маккензи хотела только одного – чтобы он поскорее уехал.

Лицо Кармелиты стало серьезным, и она снова удалилась в кладовку. Лу сразу повернулась к Маккензи и удивленно спросила:

– Почему несколько дней?

– Будет странно, если он сможет выдержать и этот срок. Он не понравился ребятам.

– Им не нравятся все, кого они не могут поколотить, застрелить или кто не станет с ними пить. Конечно, – она сделала паузу, – ты не считаешь нужным помочь ему, подтвердив его полномочия.

Маккензи молча смотрела на порцию овсянки в своей тарелке.

– Так ты не даешь ему ни малейшего шанса, Маккензи.

– А я не особенно хочу давать ему шанс. Я вообще не знаю, зачем позволила уговорить себя.

Маккензи снова почувствовала приступ гнева. В ее памяти возникло лицо отца. За что его убили? Как мог Кэл способствовать, возможно, даже подстрекать дикарей, которые сделали это?!

– Никогда не защищай его при мне!

– Маккензи, мы в нем нуждаемся. Неужели ты сможешь пожертвовать ранчо из-за ссоры шестилетней давности – ссоры, которая произошла из-за страшной ошибки?

– Я видела, как он беседовал с апачем перед тем, как индеец выскочил из конюшни с кровожадной улыбкой на лице.

– И ты поняла, о чем они говорили? Смышленные глазки Фрэнки бегали туда-сюда. Она смотрела то на Лу, то на мать.

– Кто такой Калифорния Смит? – спросила она наконец.

– Он…

– Тебе незачем это знать, – Маккензи взглядом не дала Лу договорить. – Он новый работник.

– И Кармелита его знает? Он должен быть красивым, раз Кармелита становится веселой и хихикает, когда говорит о нем, – сказав это, Фрэнки чихнула и улыбнулась.

– Вытирай нос носовым платком, а не салфеткой, – проворчала Лу.

– У меня нет носового платка.

– Тогда сходи за ним, – приказала Маккензи. Фрэнки соскочила со стула и выбежала во двор.

– Мне бы не хотелось говорить о Кэле при девочке. Не стоит разжигать ее любопытство.

– Но он ее отец, – напомнила Лу.

– Я хочу забыть об этом, а ей нет необходимости знать. Пусть продолжает думать, что ее папа умер.

Маккензи со злостью воткнула ложку в кашу.

– И ты думаешь, что Кэл ни о чем не догадается, когда увидит ее? Они же похожи, как две капли воды!

– Он не увидит девочку. Лу негодующе фыркнула.

Фрэнки ворвалась в комнату, размахивая платочком.

– Не маши им, это не флажок, – стала выговаривать Маккензи, – лучше вытри им нос.

– А я уже вытерла нос салфеткой!

Маккензи вздохнула, и Фрэнки услужливо чихнула еще раз и вытерла нос платком.

– Ты что, простудилась? – задумчиво спросила Маккензи.

– У меня что-то щекочет в носу.

– Значит, ты простудилась. Придется несколько дней посидеть дома.

– Нет! – завопила Фрэнки и сердито шлепнула ложкой по тарелке с кашей. – Я не простудилась!

– Но я не хочу, чтобы ты заболела. Побудь пока дома.

– Нет!

– Юные леди так не разговаривают!

– Ты несправедлива!

– Несправедлива, как и все в жизни, – огрызнулась Маккензи. Сначала Лу, теперь Фрэнки.

– Ты должна простить маму – она сегодня нездорова.

– А я здорова! – настаивала Фрэнки.

– Мама желает тебе только добра. Она права – побудь несколько дней дома, и твой насморк исчезнет.

Насморк-то исчезнет, но Маккензи хотелось, чтобы и Калифорния Смит тоже исчез. Она покончила со своей порцией каши, выпила кофе с поджаренным хлебом и, как обычно, пошла смотреть, как Тони объезжает дикую кобылицу.

Кроваво-красный цвет неба постепенно превратился в бледно-голубой, лишь настроение Маккензи никак не хотело меняться.

Сэм Кроуфорд и Спит Маккалох, все лицо которого было в кровоподтеках, тоже пришли посмотреть на работу Тони и стали возле забора. Даже Джефф Морган притащился на костыле, его сломанная нога не доставала до земли. Маккензи приветливо поздоровалась с ним, они виделись в первый раз после того, как Эймос принялся за лечение.

– Как Вы себя чувствуете? – спросила она. Джефф скорчил гримасу; похоже, его настроение мало чем отличалось от настроения Маккензи.

– Что с лицом Спита?

– Подрался в бараке.

– Не пора ли мне приступить к работе? Маккензи не стала напоминать ему о том, что даже когда его нога была в порядке, Джефф был не в состоянии справляться с этими людьми.

В разговор вступил Сэм Кроуфорд:

– Булл и Джордж чинят изгородь. Мы со Спитом и остальными ребятами собираемся отправиться на южное пастбище и отобрать двухлеток для того контракта с армией. Но сначала хочется посмотреть, как Тони свернет свою глупую башку с этой кобылой.

– Если уж Тони не сумеет с ней справиться, не думаю, что это вообще кому-нибудь удастся.

Тони всегда доставлял множество неприятностей из-за своей горячности, но объезжать лошадей он умел. Однако, эта лошадь была не такой, как все. Когда Тони гнал ее вокруг площадки для выгула, она не давала приблизиться к себе. Каждый раз, когда он поднимал кнут, она раздувала ноздри и прижимала уши к голове, делая сердитое предупреждение. Она уже несколько раз набрасывалась на Тони и тот едва успевал увернуться от ее копыт.

Сегодня такая же бесполезная игра длилась минут десять, затем Тони отошел в сторону, досадливо хлопнув себя по ноге кнутом. В тот момент, когда он отвернулся, лошадь удовлетворенно заржала и победно вскинула голову. Маккензи сухо улыбнулась – Лу, споря с сыном, часто вела себя таким же образом.

– С меня достаточно, – крикнул Тони Маккензи через забор. – Я знаю, что ты хотела, чтобы я мягко обращался с этой бестией, но из этого ничего не вышло. Пусть Сэм и Спит притащат сюда пару веревок, и мы привяжем ее к столбу. Тогда она поймет, что нужно делать. Привет, Джефф!

Маккензи вздохнула – Тони был прав. Кобыла не откликалась на доброе отношение и была слишком хороша и ценна, чтобы просто так отпустить ее.

– Будьте осторожны, – предупредила Маккензи, – я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

– Ты беспокоишься обо мне или о кобыле? – спросил Тони.

– Похоже, что кто-то успел потрудиться над твоим лицом, – заметил с усмешкой Джефф.

Тони кисло взглянул на него и отвернулся.

– Еще одна драка? – поинтересовался Джефф.

– Всегда одно и то же, – ответила Маккензи.

– Спит и Тони?

– И Джордж Келлер и… новый работник.

– Здорово, должно быть, они его встретили! Лицо Маккензи ничего не выражало.

– Наверное, да.

Тем временем Тони, Спит и Сэм набросились на лошадь с трех сторон так же, как они это делали, когда нужно было отправить «гостью» обратно на пастбище. Но эту лошадку ожидал не отдых – ее собирались приручать. Кобыла вскинула голову и захрапела, завертелась, но ее окружили со всех сторон. Тони первым бросил лассо, сделав петлю вокруг ее шеи, и туго затянул ее. Затем Сэм и Спит сделали то же самое со своих сторон.

– Вот что бывает с теми, кто упрямится, – злорадно сказал Тони, когда они втроем оттащили лошадь к столбу в дальнем конце площадки для выгула. Кобыла пронзительно заржала и попыталась встать на дыбы, стуча передними ногами, но мужчины проворно увернулись от ее страшных копыт и прижали пленницу к столбу, привязав так крепко, что она могла двигать только задними ногами. Лошадь тщетно пыталась высвободиться и отчаянно храпела.

– Что, попалась? – засмеялся Тони. – Вонючка! Принесите мне то седло, что лежит на перилах.

– Сейчас что-то будет, – ухмыльнулся Сэм Кроуфорд.

Тони набросил седло на спину лошади, и она громко негодующе заржала.

– Пора тебе кое-что усвоить, – шепнул он с довольной улыбкой.

Надевая уздечку, Тони засунул в рот лошади стальную пластинку и резко дернул вниз.

Маккензи было неприятно смотреть на все это.

– Не хотел бы я быть на месте этой кобылицы, – сказал Джефф. – Тони – парень с характером.

– Эта лошадь тоже с характером, – буркнула Маккензи.

Тони вскочил на лошадь, прочно уселся в седле и дал знак Спиту и Сэму снять веревки с головы лошади. Как только кобыла почувствовала свободу, она сразу же перешла к активным действиям – высоко подпрыгнула, изогнулась в воздухе и приземлилась на все четыре ноги.

– Вот это да! – крикнул Сэм.

Лошадь громко ржала, становилась на дыбы, прыгала и извивалась и так, и этак. Тони все еще был в седле, хотя лицо его было мрачно. Сэм и Спит быстро отскочили, чтобы не попасть под копыта.

– Тони! Да не пришпоривай же ты ее? – крикнула Маккензи. – Черт его возьми! Как он рассчитывает успокоить лошадь, царапая ей бока!

– Я же говорил, – напомнил Джефф, – у парня крутой нрав.

– Но нельзя же так обращаться с животным!

Не думая об опасности, Маккензи пролезла между планками изгороди, чтобы прекратить это дурацкое состязание. Ничего страшного не случится, если эта лошадь не будет работать у нее.

В это время кобыла, заржав, встала на дыбы и замахала в воздухе передними ногами.

– Она сейчас опрокинется! – закричал Сэм Кроуфорд. – Тони, прыгай!

Геррера выругался и успел выпрыгнуть из седла за секунду до того, как лошадь потеряла равновесие и опрокинулась на спину. Упав на землю, Тони откатился в сторону – это спасло ему жизнь, потому что кобыла свалилась на то самое место, где только что был он. Но все-таки одно из дергающихся копыт задело его по спине.

– Проклятая злобная тварь! Чуть не убила меня! Пристрелить ее! Черт возьми, дайте мне ружье!

Маккензи взглядом велела Сэму и Спиту подойти к Тони, а сама протянула ему руку, чтобы помочь подняться, но он так отчаянно ругался, что даже не заметил этого.

– Тебе очень больно? – спросила она.

– Чтобы ее черти съели, конечно, больно! Сейчас я возьму ружье и…

Маккензи с облегчением подумала, что если бы он действительно серьезно пострадал, Тони было бы не до ругательств. Маккензи повернулась к лошади, которая уже вставала на ноги. Кобыла вся судорожно подергивалась, на шее и боках выступила пена, которая местами порозовела от ран, нанесенных шпорами Тони; седло отстегнулось и съехало под вздувшийся живот, а переднее копыто как-то странно висело. Сердце Маккензи дрогнуло, она пожалела о том, что позволила Тони сделать это.

Спит с веревкой в руках подошел к кобылице. Она резко подняла голову с расширенными от ужаса глазами. Прихрамывая на одну ногу, шарахнулась в сторону и ударилась крупом об забор. Испуганно заржав, кобылица бросилась вперед, разогнав всех предполагаемых врагов.

Сэм посмотрел на свой пистолет.

– У нее сломана нога. Остается только пристрелить ее.

Маккензи схватила его за руку.

– Не смей, Кроуфорд. Возможно, она только ушиблась или растянула связки.

– Она хотела убить меня! – взревел Тони. – Пойди и пристрели ее!

Маккензи была в смятении, но грозно взглянула на Тони и твердо сказала:

– Я здесь приказываю!

И вдруг раздался еще один голос:

– Что здесь происходит?

У Маккензи сильно забилось сердце. Она ни у кого не спрашивала о Кэле, как будто он мог исчезнуть, если не упоминать его имени. Она надеялась, что благодаря какому-нибудь счастливому стечению обстоятельств он сам уберется подальше отсюда. Но, видимо, этим надеждам не суждено было сбыться. Пытаясь взять себя в руки, она повернулась к Кэлу.

Высокий и стройный, он стоял в своих проклятых индейских мокасинах и с тряпкой на голове; его волосы так же отливали золотом на солнце, как и тогда, когда она впервые увидела его на этой же площадке шесть лет назад. Маккензи отметила про себя, что на его лице тоже видны следы ночного побоища.

Сэм и Спит осторожно покосились на Кэла, а Тони глянул на него с явной враждебностью. Джефф напряженно всматривался в появившуюся фигуру. У Маккензи не было никакого желания объяснять Джеффу ситуацию, когда он узнает Кэла, а он, конечно, сразу узнает его, когда Кэл подойдет ближе. Эти золотистые длинные волосы и ясные голубые глаза не спутаешь ни с чьими другими.

– Это не касается нашего нового управляющего. Спит подкрепил высказывание, сплюнув табачную жвачку. Этой привычке он и был обязан моим именем.[3]3
  Spit (англ.) – плевок.


[Закрыть]

Пока Спит и Кэл обменивались взглядами, в голову Маккензи пришла шальная мысль.

– Мистер Смит, может быть Вам удастся с ней справиться, – она кивнула в сторону лошади, – бедняжка повредила ногу.

– И чуть было не убила меня, – вставил Тони.

– И мы никак не можем помочь ей, потому что она испугана, – закончила Маккензи, вызывающе глядя на Кэла.

Кэл смотрел то на лошадь, то на Маккензи. Выражение его невозмутимого лица не менялось.

– Что вы с ней сделали? – спросил он.

– Попытались сделать то, что делают с любой лошадью, когда ее объезжают, – зло ответил Тони. – Маккензи, дай мне ружье, и мы покончим с этой проблемой.

Маккензи не совсем поняла, какую проблему Тони хотел решить: избавиться от кобылицы или от нового управляющего. Разумеется, она не собиралась допускать, чтобы лошадь пострадала.

– Тони, пойди попроси у Лу мазь для ран.

– Чушь собачья!

Кэл не обратил внимания на этот выпад, он медленно приближался к лошади.

Спит, Сэм и Маккензи следили за ним, прислонившись к забору. Тони угрюмо перелез через изгородь и стал в стороне.

В душе Маккензи боролись противоречивые чувства. Одна ее половинка желала, чтобы Кэл потерпел поражение, и кобыла выпотрошила все его внутренности. Другая – наоборот, переживала за него и за лошадь и хотела, чтобы все кончилось хорошо.

Возмущенный Джефф захромал к Маккензи.

– Неужели это он? Я не верю своим глазам! А если это действительно он, какого черта его принесло на ранчо? Он находится рядом с нами, и никто до сих пор его не прихлопнул? Маккензи, Вы…

– Я все сейчас объясню, – сказала Маккензи, не отрывая глаз от Кэла и лошади.

– Я слышал, что Спит назвал его управляющим. Вы что…

– Джефф, прекрати. Потом.

Когда Кэлу оставалось пройти шагов пять, лошадь внезапно шарахнулась в сторону.

– Что-то ты оплошал, – крикнул Спит, – говорят, что вы – апачи – в родстве с лошадьми.

Глаза Кэла не отрывались от кобылицы. Еще секунду назад ничего не выражающее лицо озарилось мягкой улыбкой.

Как хорошо Маккензи помнила эту улыбку! Так же он улыбался и ей, когда она спорила или упрямилась.

– Они должны быть наполовину лошадьми, – вступил в разговор Сэм, – или ослами, потому что часто едят их мясо.

– Черт побери! – продолжал Спит. – Эти индейцы еще и трахаются с ними. Немудрено – эта лошаденка куда симпатичнее их баб.

Джефф нахмурился.

– Что вы себе позволяете, ребята?

– Ерунда! Мисс Батлер слышала и не такое.

– Я сказал…

– Ты хочешь со мной о чем-то побеседовать, Морган? – у Спита всегда чесались кулаки.

– Твою физиономию еще недостаточно разукрасили? – огрызнулся Джефф.

Маккензи подала голос:

– Прекратите. Сэм и Спит, возьмите с собой несколько человек и отправляйтесь за теми двухлетками прямо сейчас.

Ковбои ушли, Джефф угрюмо молчал, и Маккензи снова сосредоточила внимание на том, что происходило на площадке.

Кэл разговаривал с лошадью на каком-то странном языке. Речь его текла спокойно плавно и действовала успокаивающе, хотя Маккензи не понимала в ней ни слова. Зато кобылица, кажется, понимала. Она прядала ушами и тихонько пофыркивала.

На мгновение Маккензи показалось, что она вернулась в прошлое. Ведь это было то самое место, где она впервые увидела Кэла, работавшего с лошадью. Она прекрасно помнила, как он прямо-таки очаровал норовистую кобылку. То же самое он пытается проделать и теперь с этой насмерть перепуганной кобылицей. Тогда Маккензи показалась, что ничего более замечательного она никогда не видела и не слышала. Кэл так нежно обращался с лошадкой, так необыкновенно ласково уговаривал ее! И все это с целью завоевать доверие животного. Какой же наивной и доверчивой она была!

Кэл медленно шагнул к лошади. Та отошла. Но он не торопился. Идя так же медленно с протянутой рукой, Кэл постепенно загнал кобылицу в угол, но остановился до того, как она уперлась в забор. Теперь отступать ей было некуда, оставалось только идти вперед.

Слова Кэла на языке апачей трогали душу Маккензи. Эти необычные интонации имели такую волшебную силу, что вызвали воспоминания о той давней ночи, когда он был несказанно терпелив, а она – ужасно застенчива. Он превосходно владел собой и был потрясающе нежен. А когда страсть охватила обоих, как прекрасна была их любовь! Откуда было ей знать, что под маской нежности и благородства скрывалось ледяное сердце!

Внезапно Маккензи поняла, что воспоминания завели ее слишком далеко. Она не должна забывать, что этот роман был глупой фантазией, и ее наивность довела до беды.

Лошадь жалобно заржала и принюхалась. Кэл осторожно взялся за уздечку и, продолжая что-то нашептывать, бережно ощупал покрытую пеной шею, дрожащие бока и, наконец, поврежденную ногу.

– Она не сломана, – крикнул он Маккензи.

Все еще держа в руке уздечку, Кэл обследовал раны, нанесенные шпорами Тони. Кобылица лишь повела ушами и задергала хвостом.

– По-моему, она жеребая.

«Неудивительно, что она так боролась за свободу», – подумала Маккензи с симпатией.

– Я отведу ее в стойло и обработаю копыто, – сказал Кэл. – Через несколько дней оно заживет.

Маккензи следила за тем, как Кэл неторопливо снимал с лошади седло, и чувствовала на себе гневный взгляд Джеффа Моргана.

– Он приехал только для того, чтобы помочь, пока Вы не можете работать, – попробовала она объяснить, не глядя на Джеффа.

– Неужели Вы позволили ему вернуться? Не могу в это поверить!

– Я и не позволяла. Это Эймос Гилберт послал его сюда, и Лу хочет, чтобы я дала ему шанс.

– После того, что он сделал? Господи, Маккензи! Да его надобно повесить на первом попавшемся дереве! Мы же оба видели, как он разговаривал с тем апачем.

– Никто не может сказать с уверенностью, что он замешан в той истории с нападением апачей или имеет отношение к смерти отца!

Сейчас Маккензи говорила словами Лу и, хотя сама в них не верила, на этот раз ей показалось, что в них есть какой-то смысл.

– Но мы же с тобой знаем! – настаивал Джефф. – Я бы пристрелил этого светловолосого дикаря при первой возможности.

Маккензи не могла сказать Джеффу, что это его не касается. Морган слишком давно работал на «Лейзи Би»: он работал у ее отца еще тогда, когда Маккензи здесь не было. А когда отец уволил Кэла, Джефф был назначен управляющим. К тому же, он всегда хорошо относился к Маккензи, и ему было из-за чего злиться.

– Джефф, послушай. Мне вся эта затея не нравится точно так же, как и тебе, но Лу хочет, чтобы он был тут. Это ранчо принадлежит не только мне, но и ей, и, возможно, у Лу даже больше прав распоряжаться здесь. Ты же сам понимаешь, что кто-то должен смотреть за этими людьми, потому что я не в состоянии, да и от тебя с твоим костылем толку маловато.

– Ты могла нанять кого-то другого!

– Вряд ли. Кроссби не допустит этого. Ты ведь лучше других знаешь, как он разогнал всех хороших работников. И теперь ни один нормальный человек сюда не сунется, а те, что приходят, не стоят и гроша.

– А как ты думаешь, зачем Смит вернулся? – спросил Джефф с кислой миной.

– Может, ему доставило удовольствие то, что я вынуждена снова принять его на работу.

– Или у него есть какие-то другие причины… Ты же здорово нравилась ему. Может, в этом все дело?

Маккензи не стала объяснять Джеффу, что об этом не может быть и речи. Шесть лет назад она уже предлагала ему себя на серебряном блюдечке, и он отверг ее предложение.

– Если он только попытается подойти к тебе, я убью его!

– Не будь дураком, – сказала она резко. – Он приехал сюда не за этим. Даже если он и попробует заигрывать, я сама с ним справлюсь. Мне не нужен охранник, я сумею постоять за себя.

– Маккензи, не верь ему, а то горько пожалеешь!

Чувствовалось, что Джефф не только презирает, но и боится Кэла, как все остальные.

– Отдыхай, Джефф, береги ногу, – сказала Маккензи примирительным тоном. – Ты мне нужен здоровым, тогда я смогу быстрее отделаться от Калифорнии Смита.

Джефф недовольно поджал губы, неуклюже повернулся и заковылял к своему дому. Маккензи оглянулась на Кэла и обнаружила, что он смотрит не на лошадь, а на нее. Интересно, уловил ли он своими чуткими, натренированными апачами ушами, о чем шел их негромкий спор?

– Я пойду приготовлю ей отдельное стойло. Она спокойно может подождать здесь несколько минут.

Маккензи не ответила. Она наблюдала, как Кэл перебросил упряжь через плечо и направился к большим двойным дверям конюшни. Кобылица тоже следила за ним до самых дверей, затем перевела тревожный взгляд на Маккензи. Женщина хмуро встретилась с ее влажными глазами.

– Он тебе понравился, да? – с издевкой спросила она у лошади. – Если это так, то ты дурочка.

Остальные дни этой недели были для Маккензи такими же трудными. Она была сама с собой не в ладу. С одной стороны хотелось, чтобы Кэл уехал, с другой – она понимала, что без него на ранчо не обойтись.

Присутствие Кэл а пробудило воспоминания, которые Маккензи считала давно похороненными. Теперь все напоминало о тех днях, когда она была счастлива: площадка для выгула лошадей – о том, как он упорно обучал ее верховой езде; конюшня – о том, как она заманила его туда, и они впервые поцеловались; хижина управляющего – о том, как она потеряла невинность, и как они лежали на рассвете следующего дня, а его друзья индейцы готовились к нападению на ранчо. Отец был убит, а Кэл отвечал на все обвинения Джеффа Моргана гордым холодным молчанием. Эти воспоминания были очень тяжелы, Как же глупа она была тогда! Ожидала счастливого будущего, которое на самом деле принесло лишь кровь и слезы. Слишком беззаботна была та девочка, внезапно ставшая женщиной.

Эти мысли мучили Маккензи днем и не давали уснуть ночью. Каждое утро она просыпалась с чувством вины перед отцом – ведь убийца снова вернулся на ранчо, и до сих пор никто не отомстил за смерть Фрэнка Батлера. С какой стати Кэл вернулся? Маккензи постоянно изводила себя этим вопросом. И почему он не уезжает не смотря ни на что? Как-то раз, когда отец предупреждал ее, что судьба Кэла быть вечным изгнанником, что общество никогда не примет его, Маккензи похвасталась, что понимает мысли Кэла. К сожалению, она ошибалась. Кэл остался для нее загадкой, ожившим каменным изваянием, сердце которого было холодным. Он вырос среди людей, которых Маккензи всегда боялась, их образ жизни и привычки были странны и непонятны.

Но одна возможная причина приезда Кэла пугала Маккензи больше всего. Она боялась, что из благородных побуждений доктор Гилберт мог рассказать Кэлу о дочери. Как такой человек, как Калифорния Смит, отнесется к факту, что он стал отцом? Как отнесется к ребенку? При мысли об этом Маккензи становилось жутко. Нужно было сделать все возможное, чтобы он убрался отсюда до того, как столкнется лицом к лицу с зачатым им ребенком.

Маккензи постаралась сделать все, что могла, чтобы эта неделя стала для Кэла сплошным испытанием терпения.

В среду работники начали возмущаться тем, что их заставляют работать по много часов, и что работа слишком тяжелая. Большая часть людей – Сэм Кроуфорд, Билл Дарнелл, Скиллет Махоуни, Булл Фергюсон, Гид Смолл и Джордж Келлер – три дня подряд вставала на рассвете и до темноты объезжала все пастбища, проверяли соляные глыбы и источники воды, чтобы не дать Натану Кроссби возможности портить скот. Остальные – Спит Маккалох, Харви Кенделл, Чарли Блэк и Тони Геррера – занимались тяжелой работой по приручению молоденьких двухлетних лошадок, которых через три недели предстояло отправить в форт Бьюкенен. Кэл носился взад и вперед, подгоняя то одних, то других.