Текст книги "Обращенные к звездам. Прошлое, настоящее и будущее астрономии"

3
Кто-нибудь видел кондоров?

Бамп!

Этого странного звука было достаточно, чтобы заставить меня скосить глаза влево и отвлечься от попеременного отслеживания скорости ветра на компьютере телескопа и просмотра прикольных котоматриц. Было два часа ночи, я сидела в диспетчерской одного из двух 6,5-метровых Магеллановых телескопов в обсерватории Лас-Кампанас, и, судя по датчикам скорости ветра и количеству вкладок, открытых в моем браузере, мы не открывали телескоп всю ночь. Я уже давно доработала и переработала свой ночной план, тщательно подготовила резервные программы для различных вариантов облачности, просмотрела старые данные, но к полуночи мой мозг превратился в кашу, и я постепенно перешла от «поработаю-ка я над диссертацией» к «буду смотреть в инструкцию к телескопу и делать вид, что читаю», а потом и вовсе к «вдруг в интернете появилась новая котоматрица, которую я еще не видела». Пасмурна жизнь астронома, никуда не деться.

Хотя пасмурно-то как раз не было. Я не так давно выходила на мостик между двумя Магеллановыми телескопами, и небо выглядело великолепно: кристально чистое, с океаном сверкающих булавочных головок. Именно о таком небе мечтает каждый астроном, когда ему предстоит работа на телескопе.

Я надеялась снова наблюдать красные сверхгиганты, в продолжение работы, которую я начала с Филом еще в Китт-Пик, – только на этот раз телескоп был в три раза больше, а сверхгиганты находились значительно дальше, в другой галактике, в 2 миллионах световых лет от нашей. Красные сверхгиганты, родившиеся 10 миллионов лет назад (практически вчера, по крайней мере, в астрономическом масштабе), сохраняли химический состав, сходный с окружающим их газом в их родных галактиках. Я надеялась, что, распространив методы нашей предыдущей работы к другим галактикам, мы сможем увидеть, как химические различия влияют на физические свойства и предсмертную агонию этих звезд. Это был еще один способ задать фундаментальный вопрос, лежащий в основе моей докторской диссертации: как умирают большие звезды и какое отношение к их смерти имеет химический состав?

По сути, я пыталась провести два параллельных эксперимента. Если бы я работала в лаборатории – то есть если бы я могла просто взять с неба красный сверхгигант и повозиться с ним либо собрать такой же из запчастей, – то эксперименты выглядели бы так: один красный сверхгигант имел бы тот же химический состав, что и газ в нашем Млечном Пути, другой имитировал бы состав соседней галактики с чуть большим количеством водорода и гелия, а я создавала бы звезды и ускоряла время, чтобы посмотреть, как они взорвутся и что при этом произойдет.

Но, поскольку я могла всего лишь наблюдать за светом, который покинул поверхность этих звезд во время последнего ледникового периода Земли, я была здесь, на вершине в предгорьях Анд. Я подала заявку и получила время, добралась до обсерватории, тщательно составила список звезд для наблюдения, и телескоп был готов к запуску. Все работало, я была достаточно бодра, насколько это возможно после двадцати шести часов в дороге и резкого перехода на ночной график работы, и мне выпала холодная и свежая зимняя августовская ночь в Чили, с идеальным небом, обещающим отличные астрономические данные.

Все портил кошмарный ветер.

Согласно правилам обсерватории, купол Магелланова телескопа закрывался при скорости ветра выше 35 миль в час (15 метров в секунду). Это защищало зеркала от пыли и другого мусора и не давало ветру разгуляться внутри открытого купола. Даже если скорость падала до 30 миль в час, полагалось выждать хотя бы несколько минут, чтобы убедиться, что ветер не усилится снова, пока телескоп будет открыт. До тех пор пока ветер не утихнет, купол остается плотно закрытым, телескоп бодрствует и гудит, но показывает только стены. Мы с оператором всю ночь отслеживали скорость ветра, каждый на своем компьютере. После захода солнца ветер держался на скорости 40 миль в час и больше, но за последний час мы увидели обнадеживающие признаки. 36 миль в час… 33… 31… 29!

Глухой стук, который вывел меня из ступора, издала голова оператора телескопа, когда он рухнул лбом на стол, увидев, что датчик ветра опять скакнул на 42 мили в час. Я не очень хорошо говорю по-испански, но этот жест довольно универсален.

Я была морально измотана и понятия не имела, в какой точке нормального человеческого цикла сна теперь нахожусь. Мне предоставили всего две ночи на телескопе, и вот уже вторая ночь на исходе, а мы ни разу даже не открыли купол. Я начинала свыкаться с мыслью, что если в ближайшее время ситуация не улучшится, то получится, что я пролетела 8000 километров ради того, чтобы в закрытом телескопе посидеть в интернете. Под утро вздремну пару часов и полечу домой, так и не увидев ни одного фотона от звезды.

Эти звезды должны были стать в моей диссертации отдельной главой, но теперь от нее, видимо, нужно было отказаться, и возможно, навсегда, поскольку я рассчитывала закончить диссертацию в этом году. Конечно, если остальных данных будет достаточно, чтобы отчитаться перед комиссией; я знала людей, у которых диссертации, карьерные планы и даже личная жизнь откладывались на целые годы из-за одного не вовремя появившегося облака. Я, аспирантка Гавайского университета, находилась в 10 000 километров от моего родного штата, семьи и парня Дэйва, который учился в аспирантуре Массачусетского технологического института. Мы с Дэйвом в итоге были вместе все четыре года бакалавриата и с тех пор успешно поддерживали отношения на расстоянии через Тихий океан, но мы оба были более чем готовы снова оказаться в одном часовом поясе. Как я ни была рада учиться на одном из лучших в мире факультетов наблюдательной астрономии, я все равно делала все возможное, чтобы пройти аспирантуру за четыре года – большинству людей потребовалось бы шесть или семь, – чтобы мы наконец смогли быть вместе. Казалось абсурдным, что одна ветреная ночь в Андах может свести на нет столько планов и столько тяжелой работы.

«Иди в астрономы, – сказали мне. – Будет весело, – сказали мне», – пробормотала я, в сотый раз проверяя свой быстро сокращающийся список задач на эту ночь. Когда порывы ветра были такими сильными, что здание сотрясалось, я не могла не задаться вопросом, о чем я думала, выбирая вот это в качестве карьеры.

«Как я до этого дошла?»

Вообще-то сюда, в эту высокотехнологичную диспетчерскую в предгорьях Анд, я не дошла, а долетела за день с тремя пересадками – сначала в Ла-Серену, а оттуда еще два часа на машине до самой обсерватории. При «классическом» наблюдении, как у меня, когда астроном физически присутствует в обсерватории и всю ночь не спит, контролируя процесс наблюдения, отправляться в путь часто нужно за несколько дней до того, как телескоп направят в небо. Лучшие современные обсерватории по необходимости находятся у черта на рогах, и добраться туда часто бывает непросто.

Большинство крупных обсерваторий расположены в нескольких часах пути от крупных аэропортов. Если присмотреться, в аэропортах Тусона, Ла-Серены или Большого острова Гавайи можно заметить постоянный поток астрономов, следующих в обсерватории и из обсерваторий. Их выдают одежда и сумки для ноутбуков с логотипами НАСА, обсерваторий или конференций, неуместно теплая одежда или подозрительная бодрость поздно ночью. (На обратном пути мы выделяемся еще больше, особенно на солнечных курортах, таких как Ла-Серена или Гавайи. Среди веселых загорелых туристов, ожидающих свои дневные рейсы, астрономы кажутся белыми воронами: бледные, полусонные, дерганые от беспорядочного потребления кофеина, они сидят сгорбившись в каком-нибудь клочке тени и вообще выглядят как неудачно вылезшие на свет люди-кроты.)

От ближайшего аэропорта до обсерватории нужно еще по меньшей мере пару часов ехать на автомобиле или маршрутном автобусе – иногда это самый бурный и насыщенный событиями этап поездки.

Я могла бы написать целую книгу о том, как астрономы попадают в аварии на пути к обсерваториям. У моих замечательных коллег, блестящих физиков и инженеров, большинство из которых имеют одну, а то и несколько научных степеней, постоянно лопаются шины, автомобили скатываются в кювет или застревают в скалах, а некоторым случалось потерять управление, перевернуться в машине и даже разбить ее всмятку (к счастью, отделавшись переломами и визитами в травматологическое отделение). Честно говоря, это не так уж удивительно, учитывая сочетание невыспавшегося водителя, чужой или арендованной машины и жутких дорог, по которым мы добираемся до телескопов, – обычно это извилистые и каменистые горные тропы, проложенные специально для проезда к обсерваториям. Поскольку световое загрязнение должно быть сведено к минимуму, на этих дорогах никогда не бывает освещения. Вблизи большинства обсерваторий знаки даже предписывают ночью выключать фары, чтобы избежать попадания света в открытые купола телескопов, и водителям приходится осторожно петлять в темноте по крутым горным серпантинам. Сами дороги также оставляют желать лучшего – иногда встречается асфальт, но в основном они гравийные или грунтовые, и хорошо если не просто колея.

Долг астронома-наблюдателя часто заставляет людей, никогда до этого не водивших машину в горах, преодолевать крутые горные дороги. Телескопы обычно расположены еще выше общежитий и вспомогательных зданий, поэтому в некоторых обсерваториях держат несколько автомобилей, чтобы наблюдатели могли передвигаться по всему комплексу. Тем не менее, говоря языком механиков, «проблема между сиденьем и баранкой», то есть проблема водителя, не поддается контролю. Нескольким обсерваториям, особенно расположенным в Южном полушарии, пришлось обновить автопарк, поскольку среди приезжающих наблюдателей все меньше тех, кто умеет водить машину с механической коробкой передач, и очень многие забывают при парковке включать стояночный тормоз, так что припаркованные автомобили не раз скатывались с горы или врезались в здания. (Это привело к безвременной утрате «фольксвагенов-жуков», которые использовались на территории Серро-Тололо в Чили.) Кстати, умение правильно пользоваться тормозом при езде по таким дорогам исключительно важно. Многие водители предпочитают «ехать на тормозе» (то есть не убирая ногу с педали), так что тормоза «горят» на крутых спусках с вершины. Это обычно приводит к тому, что такие водители с перегретыми тормозами влетали на парковки общежитий (или в сами общежития).

Здания тоже иногда не остаются в долгу. Один телескоп в Аризоне имеет необычный дизайн купола: вместо того чтобы внутри здания поворачивался телескоп, а затем, соответственно, верхняя часть купола, в этой обсерватории всякий раз, когда приходит время направить телескоп на новый объект в небе, поворачивается все здание целиком. Поэтому оно снаружи обведено четким белым кругом, у которого стоит знак, призывающий не парковаться за этой линией. Круг отмечает тот путь, который при вращении купола проходит наружная лестница, и на то есть веская причина: очевидно, кто-то однажды припарковался слишком близко, а потом удивил страховую компанию заявлением о том, что в машину врезался телескоп.

Да, многие астрономы попадают в аварии, потому что беспечны или беспомощны за рулем, не имеют опыта вождения в горах или просто неудачно припарковались под телескопом, но я считаю, что мне удалось найти самый дурацкий способ разбить машину в обсерватории.

Мне удалось сделать это по дороге (если ее можно так назвать) в обсерваторию Мауна-Кеа на Гавайях; я тогда училась в аспирантуре и ехала проводить серию наблюдений. Я прилетела на Большой остров с Оаху, где находился факультет астрономии, взяла напрокат маленький красный автомобиль и предложила знакомой аспирантке по имени Тянтянь поехать со мной. Обсерватория Мауна-Кеа находится всего в часе езды от Хило и восточного побережья Большого острова Гавайи, но за этот час у вас волосы встают дыбом. Извилистая Седловая дорога, пересекающая центр острова, представляет собой настоящие американские горки с подъемами и крутыми поворотами. Она медленно, но верно поднимается от уровня моря почти на два километра, при этом пышную тропическую растительность постепенно сменяет пейзаж из редких замысловато изогнутых деревьев и полос черной лавы под низкими облаками.

Мне было двадцать четыре года, и я очень хорошо помнила, что аренду автомобиля и страховку я, как «молодой водитель», оплатила по повышенной ставке. Поэтому я предельно осторожно петляла по этому причудливому ландшафту, затем свернула направо на подъездную дорогу к обсерватории и начала подниматься к облакам, памятуя о том, что на нижних склонах Мауна-Кеа часто пасется скот. Печально известный тамошним астрономам знак «Осторожно, невидимые коровы» поставили на горе именно затем, чтобы предупреждать водителей о животных, которые в любой момент могли выйти из тумана, обычно покрывающего гору на этих высотах.

По крайней мере, нам сегодня не нужно было ехать до самой вершины; мы направлялись к информационному центру для посетителей и общежитиям обсерватории, находящимся на высоте 2700 метров, на полпути к вершине. Мы с Тянтянь должны были переночевать в общежитии, чтобы акклиматизироваться перед тем, как отправляться дальше, в обсерваторию на высоте 4000 метров, где нам предстояло работать несколько ночей. На вершину нас везли бы уже сотрудники обсерватории: последний отрезок пути славится своей труднопроходимостью. Сразу за общежитиями дорога превращается в узкую и тряскую стиральную доску, покрытую пылью и гравием; туда официально запрещается въезжать на машинах без полного привода. Но каждый год непременно находятся туристы, нарушающие запрет, и каждый год таким выпендрежникам выставляют огромные счета за вызов эвакуатора из Хило, который вытаскивает из кювета их арендованные «форды-фиесты».

Когда центр для посетителей и здание общежития наконец показались из тумана, я приободрилась. Наша красная малютка вполне тянула (хотя и сильно стонала, когда ее игрушечный двигатель боролся с разреженным воздухом), а мы с Тянтянь радостно болтали и пролистывали музыку на MP3-плеере, который я подключила к стереосистеме автомобиля. В этой поездке мы должны были вести наблюдение без нашего консультанта, но пока все, казалось, шло по плану. В конце концов, это была моя четвертая поездка на Мауна-Кеа, и я, успешно преодолев густой туман с невидимыми коровами, считала себя уже довольно-таки опытной.

Я скосила глаза вниз, чтобы выключить MP3-плеер, когда сворачивала на стоянку, и, отвлекшись, наехала прямо на высокий бордюр. Послышался изрядный хруст.

Ну все, приехали!

Никто не пострадал, хотя Тянтянь несомненно, задавалась вопросом, как это у меня вышло. Тем не менее, когда я заглушила двигатель, включила аварийку и осторожно выползла из автомобиля, я сразу смогла оценить масштабы проблемы. Мне удалось посадить машину на брюхо на единственный бордюр на многие мили вокруг, причем одно колесо фактически зависло в воздухе. Я достаточно разбиралась в автомобилях, чтобы понять, что лучше даже не пытаться сдать назад.

Звук привлек внимание двух смотрителей парка Мауна-Кеа, следивших за повседневной работой обсерватории на вершине горы. Едва взглянув на машину, они согласились, что мне придется вызвать тот самый дорогущий эвакуатор из Хило, если я хочу убрать машину с бордюра, не причинив ей еще большего ущерба. Я застонала, бросила последний безнадежный взгляд на застрявшую машину и начала набирать номер. Я с ужасом думала о том, что мне предстоит объясняться с компанией по прокату автомобилей, с астрономическим факультетом, который забронировал для меня телескопное время, а еще наверняка с обсерваторией и что эвакуация безбожно дорого мне обойдется, к тому же все это наверняка сорвет нам наблюдение, и пусть я не первая и не последняя, кто разбил тут машину, но аспирантуру я теперь точно не закончу…

К моему изумлению, не успела я услышать первый гудок в трубке, как из тумана вынырнул эвакуатор и свернул на парковку, заметив нелепо торчащую красную машину. По счастливой случайности водитель эвакуатора уже был на горе – спасал бестолкового туриста, который потащился на вершину по закрытой дороге, а тут в придачу получил еще и тупоголовую астрономшу. Тянтянь бросила взгляд на неожиданно появившегося водителя эвакуатора и, услышав его предложение стащить нашу машину с бордюра, тут же окрестила его Суперменом, потому что только Супермен мог появиться из ниоткуда к нам на выручку и без натуги поднять нашу машину.

Не осмеливаясь спросить, сколько это может стоить (как будто у меня была возможность поискать вариант подешевле), я позволила Супермену приступить к работе, поскольку туман продолжал сгущаться, а солнце садилось. В конце концов наша красная малютка благополучно встала на все четыре колеса, и я, Тянтянь, смотрители парка и Супермен с любопытством заглянули под нее, чтобы оценить повреждения. Невероятно, но масляный поддон и двигатель были целы, и вообще машина отделалась лишь небольшой царапиной на раме и нижней части бампера. Тем не менее я беспокоилась о том, что сказать в компании по прокату автомобилей, и обратилась сразу ко всем с вопросом: надо ли мне писать какой-нибудь отчет о происшествии или что-то подобное?

Я явно забыла, что нахожусь на Гавайях, где живут люди невозмутимые и не любящие лишних проблем. Супермен, к его чести, на мгновение задумался над моим вопросом, а затем медленно ответил: «Ну… вообще-то ты только передний бампер чутка поцарапала. Если спросят, ты просто… скажи, что бордюр малость задела».

Я оглянулась на смотрителей, те серьезно покивали, соглашаясь с его мудрым советом. В общем-то, я ведь действительно задела бордюр. Прежде, чем на него наехать. И я тоже покивала, а Супермен продолжил: «На самом деле почти у всех прокатных машин бампер поцарапан, так что они, скорее всего, ничего не скажут. А если скажут – так это ты о бордюр».

А то!

Супермен любезно взял с меня всего 65 долларов за буксировку – выезд мне оплачивать не пришлось, так как он все равно уже был на горе, – и снова исчез в тумане. Я выполнила самую тщательную парковку в своей жизни, чтобы поставить нашу красную малютку на отдых, подальше от бордюров, и мы с Тянтянь отправились на ужин. Следующие пару ночей мне пришлось отвечать на вопросы коллег-астрономов, которые были свидетелями нашего происшествия (в основном это были вариации на тему: «Как это у вас получилось?!»), и я знала, что история, вероятно, последует за мной на факультет, но в конечном счете больше всего пострадала в этой передряге моя гордость. В то же время меня даже позабавило, что я попала в длинный и славный список астрономов, которые попадали в аварии по пути на вершину обсерватории, и что я легко отделалась: вместо печальной истории на тему: «Я разбила машину о единственный бордюр на всей Мауна-Кеа и потратила месячную зарплату аспиранта на то, чтобы решить проблему» получился краткий рассказ «Это все бордюр. Я поцарапала об него машину».

Моя поездка в обсерваторию Лас-Кампанас, чтобы провести наблюдения в ту ветреную ночь, была значительно менее насыщена событиями. В аэропорту Ла-Серена меня забрал автобус обсерватории, и я два часа ехала по чилийской пустыне, глядя в одно окно на Тихий океан, а в другое – на редкие участки пустыни, усеянные маленькими кактусами. Вершина Лас-Кампанас была довольно компактной по сравнению с другими, а телескопы находились всего в пятнадцати минутах ходьбы вверх по горе от общежитий. Поскольку я еще не научилась водить машину с механической коробкой передач, я с удовольствием топала от простых, но удобных общежитий до телескопа и обратно.

По приезде мне предстояло за один вечер переключиться на «наблюдательский» график сна. Для этого нужно было проснуться около полудня (всегда самое трудное для меня как для неисправимого жаворонка), плотно позавтракать в столовой главной обсерватории и заказать ночной ланч, чтобы забрать его за ужином и потом поесть на телескопе, в диспетчерской. В течение дня у астрономов мало занятий, кроме подготовки планов на ночь и отдыха. Днем обсерватории находятся на попечении техников и инженеров из дневной команды, которые деловито суетятся с утра и до обеда, чтобы проверить телескопы и инструменты и сделать необходимые изменения: переставить камеры, охладить детекторы или отладить барахлящее оборудование.

Хотя в Лас-Кампанас всего четыре телескопа – два Магеллановых 6,5-метровых телескопа, один 2,5-метровый и один метровый, – на горе хватало астрономов, операторов телескопов и сотрудников обсерватории, чтобы ужин был веселым и шумным, хотя «монастырская» традиция рассадки по иерархии и перемены блюд по звонку давно ушла в прошлое. Еда, как и в большинстве столовых в обсерваториях, была простой, но сытной: мясо, крупы или картофель, суп, иногда макароны или овощи для тех, кто по той или иной причине не ест мяса. Исключением в Лас-Кампанас были знаменитые дни пирожков эмпанадас – по воскресеньям кухня готовила восхитительные золотисто-коричневые эмпанадас и даже подкладывала несколько штук в ночные ланчи тем, кто догадался об этом попросить.

Вид из столовой и ее интерьер составляли забавный контраст: солонки, кетчуп и салфетки выстроились на столах из темного дерева на фоне широких пустынных предгорий, которые простирались во все стороны в обрамлении тяжелых складок штор. Из северного окна на вершине горы были видны Магеллановы телескопы – шестиугольные металлические купола, сверкающие в лучах заходящего солнца. На востоке предгорья становились выше, и вдалеке белели несколько заснеженных вершин. На западе предгорья были ниже, уступая в конце концов место далекому Тихому океану. Дальше к югу, среди пустых холмов, возвышалась обсерватория Ла-Силья, аванпост исследовательской организации ESO (Европейская южная обсерватория) с тринадцатью белыми куполами телескопов, протянувшимися вдоль хребта маленькой жемчужной ниткой. Чили, бесспорно, является мировой столицей телескопов: по западным предгорьям Анд разбросано так много обсерваторий, что многие из них можно увидеть с вершины другой обсерватории.

Все мы, собравшиеся за столом, были рады поесть горячего и обменяться историями о наших исследованиях, об общих коллегах или однокурсниках, а заодно и байками о происшествиях во время наблюдений. Но чем ниже опускалось солнце и чем больше смеркалось, тем больше нарастало за столом скрытое волнение – люди начинали собирать рюкзаки и ночные ланчи и по одному и по двое расходиться по телескопам. Телескопы «Дюпон» и «Своуп» расположены дальше внизу по склону горы, но наблюдатели на двух Магеллановых телескопах обычно вместе выходили на мостик между двумя куполами, чтобы полюбоваться, как солнце над пурпурно-красными предгорьями опускается в Тихий океан, пока за спиной вращаются и гудят телескопы. Обычно во время заката наступал приятный момент тишины – с такого отдаленного аванпоста вся пустыня казалась неподвижной, – но фоном слышался глухой гул. Для всех, кто работал у телескопов, в этот час по-настоящему начинался новый день, и чем темнее становилось небо, тем яснее мы понимали, что впереди нас ждет напряженная ночь.

Если только погода не подведет.

Вся жизнь астронома-наблюдателя подчинена прогнозу погоды. Из-за конкуренции и плотного расписания телескопного времени у вас нет возможности ждать следующей ночи, если не повезло с погодой; вы получаете только ту ночь, которая вам назначена, и все. И в заявке нельзя на телескоп подстраховаться на случай непогоды – никаких «мне бы три ночи, – на самом деле нужна только одна, но погода в это время года всегда паршивая»; издавна так повелось, что при подаче заявки предполагается, что ночь будет ясной, а условия – хорошими. Далеко не всегда у вас есть выбор, когда проводить наблюдение. Разные части неба видны в разное время года, поэтому время, когда вам нужно быть у телескопа, зависит от объектов, которые вы изучаете. Если ваши объекты видны летом, вас ждут короткие ночи, риск муссонов и возможное снижение качества изображений (из-за тепла, которое летом поднимается от прогретой земли с наступлением ночи), а если интересующий вас объект появляется зимой – готовьтесь к прекрасным долгим и холодным ночам, но не забывайте о снежных бурях и ледяных дождях.

Фазы луны также имеют значение. Полнолуние – это не только красиво, но и ярко, луна заливает ночное небо бледно-голубым светом, который отражается от ее поверхности. И если вы хотите понаблюдать за тусклым голубым объектом, полная луна – ваш злейший враг, потому что она затмит то, что вы хотите изучить. Однако, если вы изучаете сравнительно яркие или красные объекты, луна вам не сильно помешает, а в инфракрасном диапазоне луна вообще не излучает много света. Поэтому время для наблюдений подразделяется еще и в зависимости от луны, на светлые, серые и темные ночи. Светлое время, когда луна полная и яркая, почти всегда предоставляется людям, наблюдающим объекты, видимые в инфракрасном излучении, или особенно яркие объекты; темное же отводится астрономам, которые изучают тусклые объекты или объекты, испускающие синий свет, – им особенно нужно безлунное небо.

У каждого наблюдателя также есть свой личный график, который ограничивает его время наблюдений и который необходимо учитывать: обязанности преподавателя, поездки на конференции, отпуск или семейные обязательства. Планирование с учетом всех этих требований – огромная задача для людей, руководящих обсерваториями, и пытаться вдобавок учесть еще и погоду совершенно невозможно. В итоге все, что вы можете сделать, – это подать заявку, получить назначенную ночь, если повезет, и отправиться к телескопу, отчаянно надеясь, что ночь будет хорошей. А это предполагает нечто большее, чем просто ясное небо. Условия должны быть достаточно хорошими, чтобы телескоп можно было безопасно открыть. Ветер, который может нанести в купол пыль, песок, снег и тому подобное, – это лишь одна из проблем. Не менее опасны влажный воздух или туман: никто не осмелится открыть телескоп, если есть хоть какой-то риск конденсации воды на зеркале. Плотные низкие облака могут полностью закрыть обзор ночного неба, но даже переменная облачность или высокие перистые облака могут создавать проблемы: то и дело заслонять звезды или искажать их свет, делая их тусклее.

Хорошая ночь называется волшебным словом «фотометрическая»: никаких видимых облаков, минимальные колебания прозрачности атмосферы, так что свет звезд доходит до нас без искажений и у наблюдателей есть возможность получать изображения, которые дают точное представление о том, что находится за пределами нашей атмосферы. Также для наблюдений важна резкость изображения: небольшие турбуленции и завихрения в нашей атмосфере, благодаря которым звезды так красиво мерцают, на самом деле представляют серьезную проблему для наблюдателей, поскольку из-за них звезды на изображениях кажутся размытыми. Так что астрономы старательно отслеживают степень размытости звезд на снимках и надеются, что она будет минимальной.

Итак, после того как вам назначили ночь (если повезет) с учетом фазы луны, ваших планов и времени года, когда ваши объекты видны, остается надеяться, что именно в отведенную вам ночь не будет ни ветра, ни дождя, ни тумана, ни низких или высоких облаков, и совсем здорово, если бы атмосфера планеты могла оставаться как можно более неподвижной над вашей обсерваторией.

Учитывая все эти требования, можно было бы подумать, что большинство астрономов становятся метеорологами-любителями. Некоторые действительно увлекаются прогнозами погоды, но многие, как и я, придерживаются фаталистического подхода и практически не пытаются предугадать погоду, хотя бы потому, что мы никак не можем на это повлиять. Иногда астрономы специально готовят запасные планы на облачную ночь – например наблюдение объектов (иногда для совершенно другого исследовательского проекта), достаточно ярких, чтобы их можно было успешно наблюдать даже в неоптимальных условиях. Но все-таки чаще всего вы просто надеетесь, что погода будет достаточно хорошей для получения именно тех данных, которые вам нужны. Методы прогнозирования, которые иногда используют астрономы, также не всегда являются строго научными. Я знаю пару наблюдателей в обсерватории Серро-Тололо в Чили, которые твердо верили, что погоду можно предсказать по присутствию или отсутствию андских кондоров – огромных птиц, которые регулярно парят практически на уровне глаз над вершинами большинства чилийских обсерваторий. По словам этих наблюдателей, если кондоры появляются днем, то ночью будет плохая видимость, причем эти истории всегда сопровождаются обильной жестикуляцией и подробными разъяснениями о тепловых потоках, на которых парят птицы, но, насколько я знаю, никто никогда не пытался подвести под этих кондоров какую-нибудь научную основу.

Беспомощная зависимость астрономов от погоды породила дурацкий коктейль из суеверий, довольно неуместный среди ученых умов. У одной коллеги есть «счастливые» носки, которые она надевает на каждый сеанс наблюдений. Другая клятвенно уверяет, что ежедневное употребление банана примерно в одно и то же время предотвращает появление облаков. У астрономов бывает «счастливое» печенье, «счастливые» закуски, даже «счастливые» столики в столовой, за которые они садятся перед наблюдением. У меня выработалась четкая привычка не проверять погоду до самого дня наблюдения. Я говорю себе, что это заставляет меня всегда планировать ясную и продуктивную ночь, но в глубине души понимаю, что это такая же попытка не сглазить, как у всех остальных. Есть также астрономы, которым, по-видимому, фатально не везет с наблюдениями. Иногда дело доходило до того, что астрономы начинали стонать, если видели в расписании кого-то из «проклятых» коллег, убежденные, что одно их присутствие вызовет облака, дождь или сильный ветер и распространит их невезение на каждый телескоп, которому не повезло оказаться поблизости.

Имея в запасе всего одну или две ночи у телескопа, вы не можете бросить работу, если вам с вечера не везет с погодой. Бывает, что первая половина ночи выдается облачная, а к полуночи облака рассеиваются и открывается чистое небо. Исходя из принципа, что преступно тратить впустую даже минуту хорошего времени для наблюдений, астрономы иногда часами сидят в закрытых куполах, грызя «счастливые» крендельки и периодически высовываясь на улицу, чтобы посмотреть, не улучшилась ли погода. Бич наблюдателей – «дыра» в облачном покрове, небольшой кусочек чистого неба между облаками, которого как раз достаточно, чтобы побудить наблюдателя открыть телескоп. Проблема здесь в том, что открыть телескоп немного сложнее, чем снять крышку с объектива фотоаппарата. Пока вы влетите в помещение, откроете купол, запустите, подготовите и сфокусируете телескоп и повернете его в нужном направлении, дыра в облаках может исчезнуть и оставить вас ни с чем. Нередко облачными и дождливыми ночами астрономы укрываются в куполах по всей горе и терпеливо ждут, зная, что даже один час за открытым телескопом способен превратить неудачную ночь в клад бесценных данных.