Текст книги "Станция Одиннадцать"

«Забудьте».

«Нет, правда, мне интересно. Как вы представляете работу?»

«Работа – это битва».

«То есть вы ненавидите все, чем занимались?»

Дживан пожимает плечами, а потом отвлекается на что-то в телефоне. Яркий экран подсвечивает лицо голубым. Миранда вновь смотрит на дом. Ее охватывает ощущение, что она во сне, который вот-вот закончится, только непонятно, хочет ли она проснуться или же продолжить спать? В плавных изгибах машины Элизабет отражается свет. Миранда размышляет о местах, куда может отправиться, когда покинет Лос-Анджелес. И, к ее удивлению, первым на ум приходит «Нептун логистикс». Она скучает по царящему там порядку, удивительно выполнимой работе, прохладному воздуху, спокойному озеру за окном.

«Эй!» – вдруг восклицает Дживан.

Миранда поворачивается, поднося сигарету к губам, и вспышка застает ее врасплох. Еще пять быстрых снимков, пока она роняет окурок на асфальт и быстро уходит. Вводит код на панели замка и скрывается за воротами, еще ослепленная первой вспышкой. Как она могла потерять бдительность? Как могла так сглупить?

Утром снимок появится на сайте со сплетнями: Не все так гладко в раю? О неверности Артура и так ходят слухи; Миранда блуждает по улицам Голливуда в четыре утра и курит со слезами на глазах. И фотография, фотография Миранды ранним утром, бледной из-за вспышки и взъерошенной, с явно влажными глазами, сигаретой в пальцах и сползшим с плеча платьем, так что видна лямка бюстгальтера.

Но сперва нужно пережить остаток ночи. Миранда долго сидит на каменной скамье у бассейна и дрожит, прижав к себе Лули. Наконец она вытирает глаза и вместе с любимицей возвращается в дом, где до сих пор спит Элизабет. На втором этаже Миранда замирает у спальни, прислушиваясь. Артур храпит.

Она открывает дверь в его кабинет, полную противоположность ее собственного, то есть туда можно входить домработнице. В кабинете Артура все до боли чисто и аккуратно. Четыре стопки сценариев на столе из стекла и стали. Удобное кресло, изящная лампа. Рядом с лампой – плоская кожаная коробка с выдвижным ящичком. Миранда тянет за ленту и выдвигает его. Вот то, что она ищет, – желтый линованный блокнот, в котором Артур не раз что-то писал. Однако сегодня там лишь обрывок недавнего письма к его подруге детства.

Дорогая В., все очень странно. Ощущение, будто жизнь стала напоминать кино. Много думаю о будущем. У меня такое…

И все. Что у тебя такое, Артур? На середине предложения зазвонил телефон?.. Миранда кладет блокнот на место и краем платья вытирает отпечаток пальца со стеклянной столешницы. Взгляд вдруг падает на подарок Кларка, матовое пресс-папье.

Оно лежит в ладони приятной тяжестью. Смотреть на него – словно вглядываться в бурю. Миранда выключает свет, убеждая себя, что возьмет пресс-папье на время, чтобы зарисовать, но уже знает, что заберет его навсегда.

Она возвращается в свой кабинет на рассвете. Доктор Одиннадцать, пейзаж, собака, рамка для внутреннего монолога доктора внизу: После смерти Лонагана все стало чужим. Я стал чужим для самого себя. Предложение хорошее, но не для этого рисунка. До него будет новый, крупный план записки, оставленной на теле капитана Лонагана убийцей из Подморья: «Нам не место в этом мире. Дай нам вернуться домой».

В следующем кадре доктор Одиннадцать держит эту записку, стоя на утесе с собачкой у ног. Его мысли:

Первое предложение в записке убийцы звучало правдиво: нам действительно нет места в этом мире. Я вернулся в свой город, к своей разбитой жизни и разрушенному дому, к одиночеству, пытаясь не думать о счастье жить на Земле.

Слишком длинно и мелодраматично. Миранда стирает текст и мягким карандашом пишет новый: Я стоял, глядя на свой разрушенный дом, и пытался забыть счастье жить на Земле.

Звук сзади. Элизабет Колтон прислоняется к дверному косяку, сжимая стакан воды обеими руками.

«Прости, – произносит она, – я не хотела мешать. Просто заметила включенный свет».

«Входи».

Миранда с удивлением понимает, что ей любопытно. Воспоминание о первой ночи в отеле «Ле Жермен» в Торонто, лежащий рядом Артур, осознание начала. А теперь в дверях ее кабинета стоит конец всего – на ножках-спичках в узких джинсах, до сих пор нетрезвая, растрепанная, с потеками туши под глазами и блестящим от пота носом, но по-прежнему красивая, по-прежнему одна из лучших представительниц своего класса в Лос-Анджелесе. Миранда знает, что никогда не станет такой, неважно, сколько времени здесь проживет или как сильно будет к этому стремиться. Элизабет делает шаг вперед и вдруг оседает на пол, каким-то чудом не разливая воду.

«Прости, – произносит она. – Меня немного шатает».

«А кого не шатает? – усмехается Миранда; впрочем, как обычно, когда она шутит, собеседники не улавливают юмора. Элизабет и Лули молча пялятся на нее. – Только не плачь, – обращается Миранда к Элизабет, глаза которой начинают блестеть. – Не надо, правда. Это уже чересчур».

«Прости», – в третий раз повторяет та.

Снова этот приводящий в ярость тихий голосочек. Перед камерами она разговаривает совсем иначе.

«Хватит извиняться».

Элизабет моргает.

«Ты ведь работаешь над своим тайным проектом».

Она оглядывается по сторонам, умолкнув, и Миранда, уступая собственному любопытству, садится на пол рядом с Элизабет, чтобы увидеть комнату с того же ракурса. На стенах – картины и скетчи, на массивной доске – записки со структурой и хронологией, на подоконнике – четыре страницы сценария.

«И что дальше?» – спрашивает Миранда. Ей легче говорить с Элизабет, сидя вот так рядом, когда не надо на нее смотреть.

«Не знаю».

«Знаешь».

«Я хотела бы сказать, как мне жаль, – произносит Элизабет, – но ты запретила мне извиняться».

«Так поступать – ужасно».

«Я не считаю себя ужасным человеком».

«Даже самые ужасные так не считают. Это заложено в нас природой, для выживания».

«Я считаю, что все складывается, как должно», – очень тихо говорит Элизабет.

«Предпочитаю не думать, что следую сценарию», – отзывается Миранда, но она устала, в ее словах нет яда, сейчас уже начало пятого и слишком поздно во всех смыслах.

Элизабет молча подтягивает колени к груди и вздыхает.

Через три месяца Миранда и Артур будут сидеть в переговорной с адвокатами и обсуждать последние пункты соглашения о расторжении брака, пока папарацци курят и поджидают их на улице, а Элизабет готовится к переезду в дом с фонарем-полумесяцем у бассейна. Через четыре месяца Миранда переберется в Торонто, разведенная в двадцать семь лет, и будет учиться по специальности «торговое дело», тратить алименты на дорогую одежду и консультации у стилистов, наконец поняв, что внешний вид – это ее броня. Она позвонит Леону Преванту, чтобы спросить о работе, и через неделю вернется в «Нептун логистикс», но уже на более интересную должность в отделе по работе с клиентами. Миранда быстро поднимется по карьерной лестнице, а через четыре или пять лет станет почти постоянно перемещаться между дюжиной стран и жить лишь с одним чемоданом вещей, жить свободно, временами спать с соседями снизу, но отказываться завязывать отношения, шептать «Я ни в чем не раскаиваюсь» отражению в зеркалах сотен отелей от Лондона до Сингапура и надевать по утрам одежду, которая делает ее неуязвимой. Мгновения пустоты и разочарования будут приходить все реже. К тридцати пяти годам Миранда начнет чувствовать себя в этом мире уверенно и наконец более-менее спокойно. Она будет учить иностранные языки в залах ожидания первого класса и перелетать через океаны в удобных креслах, встречаться с клиентами и жить своей работой, дышать ею, будет почти всегда любить свою жизнь, тихими одинокими ночами рисуя истории про Станцию Одиннадцать в номерах отелей.

Но сперва произойдет этот миг в кабинете со включенной лампой: Миранда сидит на полу рядом с Элизабет, от которой несет вином. Она откидывается назад, пока не упирается спиной в дверной косяк. Плачущая Элизабет закусывает губу, тоже разглядывая развешанные по стенам скетчи и картины. Собака настороженно смотрит в окно, где только что у стекла мелькнула мошка. На мгновение все замирает. Их окружает Станция Одиннадцать.

16

Стенограмма интервью, которое провел Франсуа Диалло, библиотекарь города Нью-Петоски, издатель и редактор газеты «Нью-Петоски ньюс», через двадцать шесть лет после последнего званого ужина Миранды и Артура в Лос-Анджелесе и через пятнадцать лет после пандемии грузинского гриппа.

ФРАНСУА ДИАЛЛО: Благодарю за уделенное для нашей сегодняшней беседы время.

КИРСТЕН РЕЙМОНД: Рада помочь. А что ты пишешь?

ДИАЛЛО: Это моя личная система обозначений. Сам изобрел.

РЕЙМОНД: Так быстрее?

ДИАЛЛО: Намного. Я могу зафиксировать интервью в режиме реального времени, а позже переписать. Так вот, благодарю за согласие побеседовать со мной. Как я упоминал вчера, я недавно начал издавать газету и беру интервью у всех, кто проезжает через Нью-Петоски.

РЕЙМОНД: Я вряд ли знаю много новостей.

ДИАЛЛО: Для нас новостями будет и рассказ о городах, где ты бывала. Мир сузился, верно? Да, торговцы делятся историями, но большинство людей не покидают своих городов. Думаю, моим читателям было бы интересно узнать что-нибудь от тех, кто путешествовал в другие места.

РЕЙМОНД: Ладно.

ДИАЛЛО: Конечно, издание газеты – дело интересное. Однако вскоре я задумался: а зачем останавливаться на достигнутом? Почему бы не создать устную историю нашего времени, историю катастрофы? С твоего разрешения я опубликую отрывки в следующем выпуске, а полное интервью сохраню в архиве.

РЕЙМОНД: Хорошо. Интересный проект. Понимаю, что по идее интервью проводишь ты, но могу ли я задать вопрос?

ДИАЛЛО: Конечно.

РЕЙМОНД: Ты уже долго работаешь библиотекарем?..

ДИАЛЛО: С четвертого года.

РЕЙМОНД: Хочу спросить тебя насчет комиксов, которые я только что показала, про космическую станцию. Ты когда-нибудь видел их или другие книги из этой серии?

ДИАЛЛО: Нет, никогда. Они не входят ни в одну серию комиксов, что мне встречались. Ты говорила, это подарок?

РЕЙМОНД: Мне их подарил Артур Линдер. Актер, о котором я рассказывала.

17

За год до грузинского гриппа Артур и Кларк вместе пообедали в Лондоне. Артур был проездом на пути в Париж, а Кларк как раз навещал семью, и они договорились встретиться на каком-то углу города, которого Кларк особо и не знал. Он вышел заранее, но как только поднялся из метро, перед глазами вдруг возник образ телефона, забытого на родительской кухне, с открытой на экране картой. Кларку нравилось думать, что он ориентируется в Лондоне, однако на самом деле большую часть взрослой жизни он провел в Нью-Йорке, в границах ровных, где не потеряется и дурак, улиц Манхэттена, а хитросплетение дорог Лондона именно этим вечером стало и вовсе непостижимым. Нужный переулок никак не хотел появляться в поле зрения, и Кларк вдруг понял, что уже просто блуждает, все больше опаздывая, злой и смущенный, возвращается по своим же следам и пробует сворачивать в другую сторону. Затем начался дождь и Кларк остановил такси.

– Никогда так легко не отрабатывал два фунта, – заметил водитель, когда Кларк назвал адрес.

Машина дважды свернула налево, и они оказались у ресторана в переулке, которого, Кларк готов был поклясться, еще десять минут назад там не было.

Артур уже ждал за дальним столиком в луче света. Раньше Артур не мог повернуться к залу лицом – всегда сидел спиной к остальным, надеясь, что по ссутуленным плечам и дорогой стрижке его не узнают. Сейчас Кларк вдруг понял: Артур хочет быть на виду.

– Доктор Томпсон, – поздоровался он.

– Мистер Линдер.

Вид стареющего ровесника сбивает с толку – воспоминания о молодом лице разбиваются о реальность с обвислыми щеками, мешками под глазами и жутким осознанием, что ты, наверное, выглядишь так же. Помнишь, как мы были молодыми и яркими, хотел спросить Кларк. Помнишь, как все казалось безграничным? Как не верилось, что ты станешь знаменитым, а я защищу докторскую?.. Вместо этого Кларк просто поздравил друга с днем рождения.

– Ты не забыл.

– Конечно. Что мне нравится в днях рождения, так это то, что они остаются на месте. Из года в год, на одном и том же листе календаря.

– Зато годы летят все быстрее, заметил?

Они принялись выбирать напитки и закуски, причем Кларку было интересно, заметил ли Артур, что парочка за соседним столиком шепчется, глядя на него. Если и заметил, то остался в высшей степени равнодушен, а вот сам Кларк занервничал.

– Завтра в Париж? – спросил он за первым бокалом мартини и закусками.

– Навестить сына. Элизабет привезла его туда на каникулы. Знаешь, год выдался такой мерзкий.

– Знаю, – отозвался Кларк. – Мне жаль.

Третья жена Артура недавно подала на развод, а ее предшественница увезла их сына в Иерусалим.

– Ну почему Иерусалим? – плаксиво спросил Артур. – Совсем не понимаю. Из всех мест – почему это?

– Она ведь училась на историка? Может, ее и привлекла местная история.

– Наверное, закажу утку, – произнес Артур.

И больше они не заговаривали об Элизабет.

– Мне неприлично повезло, – заявил Артур позже, после четвертого мартини. В последнее время он стал очень часто использовать эту фразу. Кларк не обратил бы внимания, если бы месяц или два назад не увидел ее в интервью Артура для еженедельника «Энтертейнмент уикли».

Он вдруг заметил зеленую точку – кто-то снимал Артура на видео из полутемного угла ресторана. Кларк все сильнее цепенел, слыша шепоток и ощущая на себе взгляды, а Артур, расслабленно жестикулируя, продолжал вещать о спонсорской сделке и мужских наручных часах. Он в лицах пересказывал встречу с руководством компании, как в конференц-зале произошло какое-то забавное недопонимание… Он играл. Кларк думал, что Артур пришел ужинать с давним другом, но понял, что он пришел ради публики. Кларка затошнило от отвращения. После ухода он вдруг поймал себя на том, что снова блуждает по улицам, хотя уже знает дорогу к станции метро. Холодный дождь, блестящий от влаги асфальт, шуршание автомобильных шин. И мысли об огромной пропасти лет между восемнадцатью и пятьюдесятью.

18

ДИАЛЛО: Я расспрошу тебя об Артуре Линдере и комиксах чуть позже. А пока, может, несколько вопросов о твоей жизни?

РЕЙМОНД: Ты же меня знаешь, Франсуа. Мы годами проезжаем через ваш город.

ДИАЛЛО: Да, конечно, но некоторые наши читатели могут не знать о тебе или о «Симфонии». Я передаю экземпляры газеты торговцам, прошу распространять по пути. Ты играешь с детства, верно?

РЕЙМОНД: С самого раннего. Снялась в рекламе, когда мне было три года. Ты помнишь рекламные ролики?

ДИАЛЛО: К сожалению, да. Что ты рекламировала?

РЕЙМОНД: Вообще я не помню сам ролик; по словам брата, он про печенье из арроурута.

ДИАЛЛО: Было такое. А после печенья?

РЕЙМОНД: Тоже не помню, но брат немного рассказывал. Что я снялась и в других роликах, а потом в шесть или семь лет мне дали сквозную роль в телевизионном… телевизионном сериале.

ДИАЛЛО: Не помнишь в каком?

РЕЙМОНД: Нет. Кажется, я уже говорила, что у меня проблемы с памятью. Я мало что помню до катастрофы.

ДИАЛЛО: Такое нередко случается у тех, кто тогда был ребенком. А что насчет «Симфонии»? Ты давно с ними?

РЕЙМОНД: С четырнадцати лет.

ДИАЛЛО: Где тебя нашли?

РЕЙМОНД: В Огайо. Мой брат и я оказались там после того, как покинули Торонто. А когда брат умер, я осталась одна.

ДИАЛЛО: Не знал, что «Симфония» забиралась так далеко на юг.

РЕЙМОНД: Лишь однажды. Но эксперимент не удался. Они хотели расширить свою территорию, поэтому той весной прошли вниз по течению реки Моми, миновали руины Толидо, а потом по реке Оглейз добрались до Огайо и, наконец, до города, где жила я.

ДИАЛЛО: А почему ты говоришь, что эксперимент не удался?

РЕЙМОНД: Я всегда буду благодарна, что «Симфония» заехала в мой город, но для них эта экспедиция обернулась трагедией. К тому времени, как они оказались в Огайо, один из актеров умер от похожей на малярию болезни, и в трех разных местах попадали под обстрел. Одна из флейтисток получила огнестрельную рану и чуть не погибла. Они… мы… «Симфония» больше не покидала привычные земли.

ДИАЛЛО: Похоже, жизнь у вас опасная.

РЕЙМОНД: Это было много лет назад. Сейчас куда спокойнее.

ДИАЛЛО: А другие города, в которых вы бываете, очень отличаются от нашего?

РЕЙМОНД: Те, куда мы не раз возвращаемся, похожи. В некоторых мы были единожды и больше не заезжаем, ведь с первого взгляда понятно, что там дело нечисто. Все запуганы, или кто-то ест досыта, пока другие голодают, или встречаются беременные девочки одиннадцати лет, и сразу ясно, что там либо царит беззаконие, либо над городом властвует какая-нибудь секта. В некоторых местах полностью разумное, логичное управление, а когда возвращаешься в них через два года, все погружено в хаос. Везде свои традиции. Есть города, похожие на этот, где люди интересуются прошлым, где есть библиотека…

ДИАЛЛО: Чем больше мы знаем о старом мире, тем скорее поймем, что случилось во время его краха.

РЕЙМОНД: Все и так знают, что случилось. Новый штамм свиного гриппа, самолеты из Москвы, полные нулевых пациентов…

ДИАЛЛО: И все же я уверен, что историю нужно понять.

РЕЙМОНД: Справедливо. Некоторые города, как я уже сказала, похожи на этот, где люди хотят обсуждать случившееся, говорить о прошлом. В других это не поощряется. Мы заезжали в место, где дети даже не подозревают, что мир изменился. Хотя, казалось бы, телефонные аппараты и заржавевшие автомобили должны были натолкнуть их на эту мысль. Какие-то города посетить проще. Где-то выбирают мэров или специальные комитеты. Иногда власть захватывают секты; подобные города становятся самыми опасными.

ДИАЛЛО: В каком смысле?

РЕЙМОНД: Сектанты непредсказуемы. Им невозможно что-либо доказать, ведь они живут согласно своей, совершенно иной логике. Вот, например, ты попадаешь в поселение, где все одеты в белое. Я имею в виду город, где мы однажды побывали, слегка выйдя за привычную территорию, севернее Кинкардина. Местные жители говорят, что были спасены от грузинского гриппа и пережили катастрофу, потому что они высшие люди, свободные от греха. И что ты ответишь? Им ничего не докажешь. Ты просто вспомнишь семью, которую потерял, и захочешь расплакаться или кого-нибудь убить.

Часть четвертая
Звездолет

19

Иногда участники «Дорожной симфонии» думали, что поступают благородно. Были мгновения, когда у костра кто-нибудь воодушевленно говорил о значении искусства, и остальные той ночью спали спокойнее. А в другое время такой образ жизни казался слишком опасным и вряд ли стоящим таких усилий. Особенно когда приходилось разбивать лагерь между городами; когда враждебно настроенные жители прогоняли их, угрожая застрелить; когда актеры и музыканты шли по опасным местам сквозь снег и дождь, с ружьями и арбалетами в руках, а лошади выдыхали клубы пара; когда они дрожали от страха и холода в насквозь мокрой обуви. Или, как сейчас, в невыносимую июльскую жару, когда они двигались по дороге, обрамленной стеной леса с обеих сторон, и гадали, не станет ли этот безумный пророк и его люди их преследовать, и спорили друг с другом, чтобы отвлечься от страха.

– Я просто говорю, – произнес Дитер уже в двенадцати часах пути от Сент-Деборы, – что та цитата на первой повозке была бы куда более глубокой, если бы мы взяли ее не из «Стартрека».

«Потому что выживания недостаточно». В пятнадцать лет Кирстен сделала такую татуировку и с тех самых пор ругалась по поводу нее с Дитером. Он был настроен категорически против татуировок и утверждал, что однажды видел, как человек так заработал заражение и умер. На коже Кирстен был еще один рисунок – два черных ножичка на тыльной стороне запястья, но они волновали Дитера куда меньше за счет размера и связи с определенными событиями.

– Да, – отозвалась Кирстен, – я уже слышала твое мнение, но это все равно моя самая любимая цитата из всех текстов мира.

Она считала Дитера близким другом. Споры о татуировке давным-давно утратили накал и стали привычны.

Солнце еще не выглянуло из-за верхушек деревьев. «Симфония» двигалась вперед почти всю ночь. У Кирстен болели ноги, и она буквально бредила от усталости. Странно, думала она, что собаку пророка зовут точно так же, как собаку в комиксе. Имя редкое.

– Вот тут и проявляется проблема, – сказал Дитер. – Лучшая шекспировская актриса в округе, а ее любимая цитата – из «Стартрека».

– Какая проблема?

Кирстен казалось, что она и правда видит сон. Отчаянно хотелось опуститься в ванну с прохладной водой.

– Это точно одна из лучших цитат из телесериалов, – сказал Август. – Ты видел эту серию?

– Не припоминаю, – ответил Дитер. – Никогда особо не любил «Стартрек».

– А ты, Кирстен?

Она пожала плечами. То ли она сама что-то видела, то ли просто ей так много рассказывал Август…

– Только не говори, что не смотрела «Стартрек: Вояджер»! Серию, где Борг и Седьмая-из-девяти…

– Напомнишь? – попросила Кирстен, и Август заметно оживился.

Пока он рассказывал, она позволила себе представить, что действительно помнит все это. Телевизор в гостиной, корабль, плывущий сквозь темное безмолвие космоса, брат сидит рядом, и где-то неподалеку родители.

В начале дня устроили привал. Пророк все же устроит погоню или им было позволено покинуть город? Дирижер выслала разведчиков. Кирстен вскарабкалась на козлы третьей повозки. Из леса доносилось гудение насекомых, усталые лошади щипали траву у дороги. Сверху полевые цветы казались лишь точками на траве – розовыми, фиолетовыми, голубыми.

Кирстен закрыла глаза, и нахлынули воспоминания из раннего детства: она сидит с подругой на лужайке, и они играют в игру, где надо закрыть глаза и хорошенько сосредоточиться, чтобы прочитать мысли друг друга. Кирстен так и не избавилась от ощущения, что если мысленно потянуться, то можно кого-нибудь обнаружить. Если два человека будут одновременно стремиться друг к другу, то встретятся на середине пути. Чарли, где ты?.. Кирстен знала, что глупо пытаться. Она открыла глаза. Дорога по-прежнему пустовала. Оливия собирала цветы.

– Дальше, – раздался голос дирижера, и лошадей вновь впрягли.

Повозки со скрипом сдвинулись с места, и изможденная «Симфония» поползла вперед под палящим солнцем. Прошло много часов, прежде чем труппа разбила лагерь у обочины. Те, кто помнил утраченный мир, с тоской мечтали о кондиционерах.

– Вот так просто, из отверстий? – спросила Александра.

– Вроде бы да, – отозвалась Кирстен. – Я слишком устала, чтобы думать.

Они вышли из Сент-Деборы восемнадцать часов назад и провели на ногах всю ночь, утро и большую часть дня – хотели убраться от пророка как можно дальше. Некоторые по очереди спали в движущихся повозках, другие все шли, пока мысли не выжгло из головы одну за другой, как умершие звезды, шли, пока не впали в ступор, в котором единственное значение имели лишь деревья, дорога, перестук подков и шагов. Лунный свет постепенно угас, и началось летнее утро.

Повозки словно подрагивали, окутанные маревом. Еле живые участники «Симфонии» разбрелись по обочине, ожидая, когда будет готов ужин. Половина отправилась охотиться на кроликов, разбившись по парам. От костра в небо поднимался белый дымок, похожий на сигнальный знак.

– Воздух действительно дул из отверстий, – подтвердил Август. – Нажимаешь кнопку, и фш-ш-ш! Холодный воздух. У меня в комнате был такой кондиционер.

Кирстен и Август устанавливали палатки, а Александра, которая уже управилась со своей, лежала на спине и глядела в небо.

– Ого, – выдохнула она. – Так там было электричество? Или газ?

Август посмотрел на тубиста – тот сидел неподалеку с дремлющей дочкой на руках. Оливия объявила, что слишком устала и не будет ждать ужин, поэтому тубист рассказывал ей сказку о русалочке, пока Лин готовила ночлег.

– Электричество, – ответил тубист. – Кондиционеры работали от электричества. – Он вытянул шею, пытаясь заглянуть дочке в лицо. – Заснула?

– Кажется, – сказала Кирстен.

Со стороны третьей повозки вдруг раздался возглас.

– Что там?!

Кирстен поднялась и тут же увидела, как первый виолончелист вытягивает из повозки девочку. Оливия села, удивленно моргая.

– Безбилетница, – рассмеялся Август. Он однажды и сам был таким. – Давно у нас не было «зайцев»!

«Зайцем» оказалась девочка, которая преследовала Кирстен в Сент-Деборе. Мокрая от пота и в пропитанной мочой юбке, она плакала. Первый виолончелист поставил девочку на землю.

– Пряталась под костюмами. А я полез за палаткой.

– Дайте ей воды, – произнес Гил.

Дирижер выругалась вполголоса и глянула на дорогу. Остальные подобрались ближе. Первая флейтистка протянула девочке одну из своих бутылок с водой.

– Простите, – взмолилась беглянка. – Простите, пожалуйста, я не хочу обратно…

– Мы не можем брать детей, – проговорила дирижер. – Мы вам не цирк, куда можно сбежать из дома.

Девочка ничего не поняла. Она не знала, что такое цирк.

– Между прочим, – обратилась дирижер к труппе, – именно поэтому перед отбытием надо проверять повозки.

– Мы очень спешили, – пробормотал кто-то.

– Я должна была выбраться, – произнесла девочка. – Простите, простите, пожалуйста, я все сделаю, только…

– Почему ты должна была выбраться?

– Я обещана пророку, – ответила она.

– Ты что?!

Девочка снова расплакалась:

– Я должна была стать его очередной женой.

– Господи, – поразился Дитер. – Треклятый мир…

Оливия подошла к отцу, потирая глаза. Тот поднял ее на руки.

– У него не одна жена? – спросила Александра. К счастью, она ничего не подозревала.

– Их четыре, – всхлипнула девочка. – Живут на заправке.

Дирижер протянула ей чистый платок из своего кармана.

– Как тебя зовут?

– Элинор.

– Сколько тебе лет, Элинор?

– Двенадцать.

– Зачем ему жениться на двенадцатилетней?

– Он увидел сон, в котором Бог сказал, что он должен заново населить Землю.

– Ну конечно, – фыркнула кларнетистка. – У них у всех такие сны.

– Ага, для пророков это обязательно, – сказал Саид. – Черт, вот был бы пророком я…

– И твои родители не против? – уточнила дирижер, взмахнув рукой в сторону Саида и кларнетистки, чтобы те стихли.

– Они умерли.

– Мне очень жаль.

– Ты за мной шпионила? – спросила Кирстен.

Девочка покачала головой.

– Тебе никто не приказывал за нами следить?

– Нет.

– Ты знала Чарли и шестого гитариста?

Элинор нахмурилась:

– Чарли и Джереми?

– Да. Так куда они отправились?

– Они отправились в… в Музей Цивилизации.

Элинор произнесла слово «музей» так осторожно, как неуверенно выговаривают незнакомые иностранные слова.

– Куда?

Август тихо присвистнул.

– Они сказали тебе, что направляются туда?

– Чарли говорила, что если когда-нибудь я смогу выбраться, то найду их там.

– А я думал, что Музей Цивилизации – всего лишь слухи, – сказал Август.

– Что это? – спросила Кирстен.

– Слышал, что это музей, устроенный в аэропорту. – Гил разворачивал карту, близоруко моргая. – Помню, как торговец рассказывал много лет назад.

– Мы все равно идем в ту сторону, верно? По идее, этот музей рядом с Северн-Сити.

Дирижер заглянула Гилу через плечо и коснулась точки далеко на юге карты, на берегу озера.

– Что мы о нем знаем? – спросил тубист. – Там по-прежнему живут люди?

– Понятия не имею.

– А может, это ловушка, – пробормотал тубист. – И девчонка нас туда заманивает.

– Знаю, – отозвалась дирижер.

Что делать с Элинор?.. Избегая обвинений в похищении, они давно придерживались строгой политики невмешательства в дела городов, через которые проезжали. В то же время никто не мог представить, как можно вернуть в руки пророка невесту, которая еще совсем ребенок. На кладбище уже появилось надгробие с ее именем? Выкопают ли саму могилу, если она вернется? Оставалось одно: забрать девочку и поднажать в пути к неизведанному югу вниз по восточному берегу озера Мичиган, дальше, чем они когда-либо добирались.

За ужином Элинор попытались разговорить, однако испуганная девочка впала в безмолвие, какое случается с осторожничающими сиротами. Ее усадили в первую повозку, чтобы она не сразу попалась на глаза, если кто-то подойдет к «Симфонии» с тыла. Элинор держалась вежливо, но хмуро.

– Что ты знаешь о Музее Цивилизации? – спрашивали ее.

– Немногое. Просто слышала, как о нем иногда говорят.

– Значит, Чарли и Джереми узнали о нем от торговцев?

– А еще пророк оттуда.

– У него там семья?

– Я не знаю.

– Расскажи нам о пророке, – попросила дирижер.

Он появился в Сент-Деборе вскоре после того, как «Симфония» оставила там Чарли и Джереми. Он был главой секты религиозных странников. Сперва они обустроились в «Волмарте», разбив в бывшем садово-огородном отделе общинный лагерь. Местным жителям они сказали, что пришли с миром. Некоторые отнеслись к ним с подозрением. Новоприбывшие рассказывали мутные истории о путешествиях по югу, по местности, в прошлом известной как Виргиния, и не только. Ходили слухи, что юг наиболее опасен и кишит оружием, как же сектанты там выжили?.. Однако новоприбывшие были дружелюбны и самодостаточны. Они охотились и делились добытым мясом, помогали с ежедневной работой. Их было девятнадцать, и держались они в основном замкнуто. Только спустя какое-то время местные жители заметили, что к высокому светловолосому мужчине, их лидеру, обращаются не иначе, как «пророк», и у него три жены. Никто не знал его настоящее имя. Он утверждал, что ему являются видения и знаки, пророческие сны. Его последователи рассказывали, что он родом из места под названием Музей Цивилизации, однако с детства путешествует и несет людям свет. У них была целая история о том, как они выдвинулись ранним утром, но уже через несколько часов пророк потребовал остановиться, так как узрел впереди, над самой дорогой, трех воронов. Больше никто их не видел, однако пророк настаивал, что необходимо переждать. Следующим утром они наткнулись на обломки моста. У берега реки проходили похороны – женщины пели над тремя белыми саванами. Трое мужчин погибли, когда мост обрушился в реку. «Понимаете? – говорили последователи пророка. – Если бы не видение, на их месте были бы мы».

Когда зимой в Сент-Дебору пришла болезнь, когда умер мэр, пророк добавил в свою «коллекцию» его жену и вместе с последователями перебрался на заправку в центре города. Никто не подозревал, сколько у них оружия. Истории о путешествиях по югу обрели смысл. Через неделю стало ясно, что город теперь принадлежит пророку. Почему его собаку зовут Лули, Элинор не знала.

20

В двух днях пути от Сент-Деборы «Симфония» наткнулась на сгоревший курортный городок. Пожар случился несколько лет назад, и теперь город превратился в луг с черными руинами. Между обломками зданий цвело море розовых цветов. По берегу озера тянулись скелеты гостиниц. В центре сохранилась башня с часами; стрелки навеки замерли в восемь пятнадцать.