Текст книги "Этот жестокий замысел"

Глава 12

Коул спускается по трапу «Комокса» под палящее солнце и, прищурившись, осматривает пустыню. Я следую за ним по потрескавшейся земле. Не знаю, то ли из-за слов Коула о Цзюнь Бэй, то ли из-за моей уверенности в том, что эта правда, но даже одной мысли, что океан воспоминаний хлынет на меня, достаточно, чтобы во мне зародилась паника.

Мне не хочется жить со стеной в голове, но и терять себя тоже не хочется. К тому же я не знаю, кем стану, если воспоминания Цзюнь Бэй вернутся. Я уже грызу ногти, как она, хотя никогда не делала этого в хижине. Видимо, ее прошлое уже давно влияет на меня. Замечу ли я вообще, что изменилась? А может, буду как легендарная лягушка в кипящей воде[7]7
  Речь идет об идиоме «лягушка в кипятке», возникшей после распространившегося в XIX веке научного анекдота. Основой стало предположение о том, что, если лягушку поместить в кипящую воду, она тут же выпрыгнет наружу, а если в холодную, медленно нагреваемую, лягушка проигнорирует опасность и будет медленно умирать, даже не подозревая, что происходит. Этой метафорой стали позднее описывать неспособность человека предпринимать значительные шаги для исправления медленно ухудшающейся ситуации. Иронично, что практический эксперимент показал противоположные результаты: из кипятка лягушке выбраться не удалось, а из нагревающейся воды – вполне.


[Закрыть] – не пойму, что происходит, пока не станет слишком поздно.

– Я никогда раньше не был в пустыне, – говорит Коул. – Потрясающие цвета.

Я оглядываю безжизненный каменистый ландшафт, но вижу лишь разные оттенки коричневого. Я вспоминаю про его блокнот, который все еще спрятан в рюкзаке.

– Ты все еще хочешь когда-нибудь стать художником?

Вопрос, кажется, застает его врасплох.

– Возможно. Но мне хочется для начала убедиться, что у нас будет это «когда-нибудь». – Он замолкает и, потирая рукой повязку на ребрах, смотрит вдаль. – Кто-то приближается.

Я смотрю туда же. К нам направляется машина, вздымая облако пыли.

– Я позову остальных.

– Подожди… – говорит он. – Кажется, это мой джип.

Я прищуриваюсь и всматриваюсь в машину. Она темная и окутана пылью. Но как только подгружаются зрительные модули, я могу разглядеть знакомые линии неповоротливого джипа «Картакса». Он исцарапанный, а солнечные батареи слишком маленькие. Это точно его машина. Мы собирались заменить солнечные батареи, которые украл Маркус, после того как вырезал исцеляющий модуль из моей панели, но Коул не смог найти подходящую замену.

– Может, «Картакс» послал его за нами?

– Нет, – говорит Коул с улыбкой на лице.

Дверь убежища распахивается у нас за спиной, и оттуда выбегает Леобен с винтовкой в руках. Увидев джип, он постепенно останавливается.

– Не верю своим глазам.

– В чем дело? – спрашивает Мато, следуя за ним по пятам.

– У нас подкрепление, – усмехаясь, говорит Леобен.

Джип мчится по пустыне, то и дело подпрыгивая на камнях и кустах под завывание двигателя. Он огибает валуны и останавливается перед нами, поднимая стену пыли. Отшатнувшись, я прикрываю глаза от облака грязи и песка, и в тот же момент водительская дверь распахивается.

Из джипа вылезает высокая девушка моего возраста, в черных военных штанах и майке «Картакса». Ее длинные светлые волосы собраны в высокий хвост. У нее загорелая кожа, веснушки на носу и щеках, а еще пронзительные светло-голубые глаза, как у Коула. Когда она шагает по песку, ее подтянутые мышцы изгибаются под геометрическими узорами, вытатуированными на ее руках, от чего во мне всплывает новая порция воспоминаний.

Анна Синклер. Объект номер два «Проекта Заратустра».

– Привет, засранцы, – говорит она.

Коул устремляется к ней, а она, смеясь, бежит к нему навстречу и обнимает за шею. Он, зажмурившись, крепко сжимает ее в объятиях.

– Коул, что с твоими волосами? – оттолкнув его, спрашивает она и зарывается в его взъерошенные кудри. – У тебя такой забавный вид.

– Обожаю татуировки, – подбегая к ним, говорит Леобен.

Анна обнимает его, и они втроем раскачиваются в крепких объятиях.

Какой-то части меня хочется присоединиться к ним, но я не могу заставить себя сделать и шаг. Я застыла и просто смотрю на них. Они выглядят так естественно, так правильно. Как семья.

И я тоже часть этой семьи. Но мне кажется, что я стою за пределами их прошлого и не понимаю, как изменить это.

Анна проводит рукой по «ежику» на голове Леобена.

– А ты стал блондином? Кто позволил вам принимать такие решения?

Она поворачивается, и ее глаза сужаются при виде Мато.

Но когда она наконец переводит взгляд на меня, улыбка сползает с ее лица.

– Черт побери, – выдыхает она.

Как только ее светло-голубые глаза встречаются с моими, меня пронзают воспоминания. Вот она, маленькая и напуганная, сидит на корточках в лаборатории с белыми стенами, удерживая на руках бесшерстного котенка. Вот смеется с Коулом, сидя на серой двухъярусной кровати. А вот лежит на полу в луже крови, которая вытекает из пореза на шее.

С воспоминаниями на меня накатывает странное сочетание шока, привязанности и ярости. При виде Анны я не чувствую того, что ощущала, когда впервые вспомнила свое прошлое с Коулом или Леобеном. Не чувствую запертых воспоминаний или внезапного всплеска любви. Цзюнь Бэй любила Анну, но между ними происходило и что-то еще. Пролегала пропасть – необъятная, холодная и жестокая, – и я чувствую, как она разрастается между нами.

– Ты очень на него похожа, – подходя ближе, говорит она.

При ее приближении мои плечи сковывает напряжение. Она стройная и длинноногая, выше меня сантиметров на тридцать, и шагает с той же смертоносной грацией, как Коул и Леобен. Она тоже тайный агент. Мне об этом рассказывал Коул, и я вижу это в ее позе и движениях. И хотя у нее нет лей-линий, но ее так же окружает опасная энергия. Даже во время спаррингов с Леобеном я не чувствовала себя такой маленькой и слабой, как сейчас, стоя перед ней.

– Анна… – начинает Коул.

– Я знаю, кто она, – говорит Анна, не отрывая от меня взгляда. – Это информация вчера поступила по каналу спецназа от Центрального штаба. И я не знала, верить в это или нет.

Она наклоняется ко мне, но не для того, чтобы обнять, как было с Леобеном, когда мы впервые увиделись после того, как я узнала правду. В ее глазах нет ни капли теплоты, лишь затаенное любопытство.

Любопытство и почти не сдерживаемая угроза.

– У тебя его нос, – говорит она. – И подбородок. Но ты действительно Цзюнь Бэй.

Мое горло сжимается.

– Это… сложно. Мы до сих пор не поняли, что сделал Лаклан, но моя ДНК…

– Да, – перебивает Анна и, выпрямившись, поворачивается к Коулу: – Это точно Цзюнь Бэй.

– Меня зовут Катарина.

Она тут же оборачивается ко мне с широко раскрытыми глазами:

– Ты оставила имя, которое тебе дал он?

Ее голос звучит строго, и во мне тут же зарождается ярость. После того как я вспомнила прошлое, желание обнять Ли или упасть в объятия Коула было естественным, но с Анной все по-другому. Между нами что-то стоит, то, чего я не понимаю. Поэтому сейчас мне кажется естественным скрестить руки на груди и отзеркалить ее взгляд.

– Я буду использовать то имя, которое захочу. Я уже не та, что была раньше.

Она поднимает бровь:

– А говоришь, как она.

– Эй, – окликает нас Леобен, а затем подходит к нам и обнимает меня за плечи. – Можешь называть ее кальмаром. Ей это нравится.

– Черт возьми, Ли, – возмущаюсь я, но он лишь улыбается в ответ, и это слегка уменьшает повисшее в воздухе напряжение.

– Это правда, Анна, – говорит Леобен. – Она уже не та, что была раньше. Да и мы уже не те, какими были тогда, верно?

Анна переводит взгляд от нас к Коулу и обратно, а потом пожимает плечами:

– Отлично, поверю на слово. Давайте лучше обсудим миссию.

– Да, давайте, – соглашается Мато, присоединяясь к разговору. Все это время он молча смотрел на нас с недовольным видом. – Зачем ты приехала, Анна?

Она взмахивает рукой в сторону джипа:

– Эта махина вернулась на базу прошлой ночью. Я посмотрела детали вашей миссии и решила присоединиться, чтобы спасти ваши задницы. Я сказала своему командиру, что, какой бы план ты ни придумал, он будет дерьмовым, поэтому вам понадобится любая возможная помощь.

– Вы знакомы? – спрашивает Леобен, глядя то на Анну, то на Мато. – Анна обычно не разговаривает так с незнакомцами.

– Мы провели вместе пять месяцев на Аляске, – отвечает Мато, и его голос звучит сурово. – Маленькая база, крошечные кварталы.

Леобен кивает:

– Тогда понятно.

– Мы многое узнали друг о друге, – скрестив руки на груди, говорит Анна. – В том числе и то, что за голову Мато объявлена награда в Энтропии. Так что вся эта миссия обречена на провал.

Я поворачиваюсь к Мато:

– Это правда?

Сверля взглядом Анну, он проводит рукой по темным волосам, но не отвечает.

– Просто великолепно, – вздыхает Леобен. – Какого черта они охотятся за тобой?

Мато вглядывается в горизонт и вздыхает:

– Потому что я возглавлял группу сопротивления. Мы пытались свергнуть Регину, но облажались.

Я рассматриваю лицо Мато. Ему явно не больше девятнадцати, но похоже, это происходило несколько лет назад.

– Сколько тебе было лет?

– Шестнадцать, – говорит он. – Но в Энтропии по-другому относятся к возрасту. Несколько своих выдающихся алгоритмов Регина написала еще подростком. Вы должны понять… в Энтропии в ходу лишь одна валюта – код. А состояние Регины такое значительное, что позволило ей удерживать власть в руках десятилетиями. Но она не отслеживала последние достижения в гентехе, и люди стали задавать ей вопросы. Поэтому мне удалось убедить некоторых из них, что у меня достаточно потенциала, чтобы занять ее место.

Анна фыркает:

– Видимо, все-таки недостаточно. Тебе пришлось бежать в «Картакс».

– К счастью, да, – отрезает Мато. – Иначе бы у вас не было и шанса отыскать Лаклана. На поиски в этом городе у вас могут уйти недели. Вам понадобится помощь, и я единственный, кто может вам ее оказать.

Коул качает головой:

– Я согласен поговорить с Региной, но не хочу, чтобы ты рисковал своей головой.

– У меня есть план, поверьте, – отчаявшись, уверяет Мато. – Я знаю, как себя вести здесь.

Анна закатывает глаза:

– Ты знаешь, как себя вести? Да ты и святого выведешь из себя. Эта миссия – дерьмо собачье. Тебя бросят в камеру…

– В Энтропии нет тюрьмы, – говорит Мато. – Ты не понимаешь, о чем говоришь, Анна. Если нас поймают, то меня отведут к Регине, и это единственный способ связаться с ней. И именно тогда я с ней и поговорю. Или мы можем продолжать стоять за границей города и спорить еще три дня, пока Бринк не убьет всех нас.

Анна хмурится:

– Ты хочешь, чтобы тебя схватили? Это и есть твой план?

– На кону миллионы жизней, – говорит Мато. – Знаю, ты не слишком высокого обо мне мнения, Анна, но я не просто так занимаю должность в Центральном штабе, а ты вступила в ряды военных и поклялась выполнять все наши приказы. Вы втроем можете обсуждать тактику сколько угодно, но миссия продолжается. Пойду поищу кое-какие припасы. Выдвигаемся, как только закончу.

Он поворачивается и направляется к убежищу. Анна провожает его взглядом, сжимая руку в кулак, а когда за ним захлопывается дверь, издает стон.

– Ненавижу этого парня, – говорит она. – Он все еще крутит ручку?

– Ага, – подтверждает Леобен. – И у него это хорошо получается.

Глаза Коула устремлены вдаль.

– Мато прав, – говорит он. – Это, наверное, лучший способ найти Лаклана. Он, конечно, рискованный, но не уверен, что есть более безопасные варианты. Нужно разобрать вещи в джипе.

– Да, – соглашается Леобен, продолжая обнимать меня за плечи. – Мы пока поищем припасы.

– Хорошо, – говорит Коул. – А нам с Анной нужно наверстать упущенное.

Леобен переводит взгляд с Коула на Анну и кивает:

– Конечно. Пошли, кальмар. Давай достанем немного еды.

Я позволяю Леобену провести меня через входную дверь в грязный коридор, куда налетел мусор и песок. Внутри все выглядит так же ужасно, как и снаружи, но, видимо, так и задумывалось. Любой, кто заглянет сюда, увидит всего лишь помойку и сразу свалит отсюда.

Леобен направляется к потайному люку в полу в задней части дома, за которым прячется лестница, ведущая в тускло освещенный подвал. Я бреду за ним по бетонному коридору и сворачиваю на огромный склад, который заставлен полками с одеждой, одеялами и туалетными принадлежностями. Я оглядываюсь в поисках Мато, но его нигде не видно.

– Ты голодна? – спрашивает Леобен.

Я смотрю на повязку на пострадавшей руке. Мне нужно поесть, чтобы запастись энергией, которая требуется панели для работы, но от одной мысли о еде мой желудок сжимается.

– Нет, – говорю я. – Давай лучше поищем какую-нибудь одежду.

– Отличная идея. – Он идет в глубь гигантского склада. – Не верится, что Анна здесь.

– Да, – следуя за ним, соглашаюсь я. – Но, кажется, я ей не нравлюсь.

Мы пробираемся мимо различной экипировки для выживания, шин и запасных частей для «Комокса». У дальней стены стоит стол, заваленный одеждой.

– О, Анна никого не любит, кроме Коула, – подходя к нему, говорит Леобен.

На столе возвышаются стопки сложенных брюк и футболок, большинство из которых черного и серого цвета в стиле «Картакса». Но некоторые очень странных цветов, и на них напечатаны различные узоры и животные.

– Они брат и сестра. Ты ведь помнишь?

Я перевожу взгляд на него:

– Серьезно? Ну, генетически?

– Да, – говорит Леобен, доставая футболки и бросая их на пол за спиной. – У них общий донор. Лаклан говорил, что это случайность – они создали тысячи эмбрионов из множества доноров, но выжили только мы.

– Кажется, я что-то такое припоминаю.

– Ну, именно ты это поняла. Ты собрала генкит из запчастей, хранившихся в подвале, и проводила на нас тесты. Думаю, ты жалела, что сказала им, потому что… ревновала к тому, насколько они близки. Коул всегда вставал на сторону Анны, и вы с ней очень сильно ругались.

– Видимо, с тех пор мало что изменилось, – бормочу я.

Леобен поднимает зеленую футболку с динозавром и натягивает ее поверх майки.

– Ей просто нужно время, чтобы прийти в себя.

– А остальные знают, кто их родители? – спрашиваю я. – Ну, биологические.

Леобен снимает футболку и примеряет… розовую с моржом.

– Вообще-то, я знаю. Я клон какого-то французского парня, у которого был иммунитет к куче вирусов. Он давно умер, и, думаю, в «Картаксе» не удержались и сделали его копию. Может, даже несколько.

– Ого, – выдыхаю я.

Я не удивлена, что в «Картаксе» создали клон человека, которого ученые посчитали интересным, но использовать чужие гены для создания ребенка незаконно. В первые годы после появления гентеха ходили ужасающие слухи о черном рынке, где можно было купить эмбриональных клонов или эмбрион ребенка от двух любых родителей на выбор. Не знаю, было ли такое на самом деле или их распускали протестующие против гентеха, но в «Картаксе» явно не заморачивались насчет нарушения этих законов.

– Это Дакс узнал для меня, – замерев с задумчивым взглядом, говорит он.

– Прости, что не попыталась забрать его с нами, – говорю я.

Он рассеянно качает головой:

– Нет, там ему будет лучше. Они смогут предоставить ему комфортные условия, пока мы не исправим вакцину. Я просто не могу смириться с тем, что я сейчас единственный человек на планете, у которого есть иммунитет, и при этом ничего не могу сделать, чтобы помочь ему. – Он смотрит на меня. – С такой скоростью ты отгрызешь себе руку.

Я опускаю глаза и понимаю, что прогрызла кожу на пальце до крови.

– Не хочешь немного поспать? – спрашивает Леобен, стаскивая с себя футболку с моржом. – И кстати, когда ты ела в последний раз?

Я пожимаю плечами:

– Я была занята. Много чего творится в последнее время.

– Да, много всего. – Он закатывает глаза. – Знаю, что ты отличаешься от Цзюнь Бэй, но все же в чем-то похожа на нее. Каждый раз, когда дела шли плохо, она грызла ногти и с головой погружалась в решение проблемы, борясь с какой-нибудь головоломкой в коде так, будто на кону стоял мир на земле.

– Ну, сейчас на кону действительно стоит мир на земле.

– Ты не поняла. Я пытаюсь сказать, что если ты не позаботишься о себе, то сломаешься, как бывало раньше. Только, вероятно, ты не станешь срываться на ком-то из нас, если это случится.

Я стискиваю одну из футболок в руках.

– Она делала тебе больно?

Он поднимает глаза:

– Мы все причиняем друг другу боль. Цзюнь Бэй защищала всех нас и чаще других отправлялась на тесты к Лаклану, но иногда все же срывалась. Она никогда не причиняла боль мне, но была слишком жестока с Анной, и пару раз я видел, как она набрасывалась на Коула.

У меня перехватывает дыхание от мысли, что она причиняла боль Коулу. Леобен тянется и берет меня за руку, а затем переворачивает ладонью вверх. Порезы в виде полумесяцев от ногтей уже зажили, но после них остались бледно-розовые линии и засохшая кровь.

– Знаю, ты переживаешь из-за того, что можешь стать такой, как она, – говорит он. – Но она бы так не сделала. Ты делаешь больно себе, когда теряешь контроль. Я заметил. Цзюнь Бэй тоже использовала для этого боль, но всегда обращала ее против кого-то другого.

Он сжимает мою ладонь и накрывает ее второй рукой.

– Я не виню тебя за то, что ты пытаешься это скрыть. Наверное, мне тоже хотелось быть кем-то другим. И, может, именно поэтому я так тяжело все это переживаю. Мне следовало бы попытаться облегчить тебе задачу, а не усложнять.

Он убирает руки, и меня тут же охватывает тоска по теплу его прикосновений.

– Означает ли это, что ты начнешь называть меня Кэт? – спрашиваю я.

Он ухмыляется:

– Не-а, черт возьми.

Я закатываю глаза и отхожу от стола с футболками.

– Кажется, я все-таки проголодалась.

– Еда должна быть дальше по коридору. Слева. Попробуй ризотто.

Я подхожу к двери и останавливаюсь:

– Спасибо, Ли.

Он подмигивает мне и принимается рыться в еще одной стопке футболок.

– Всегда пожалуйста, кальмар.

Я иду по коридору мимо двойных дверей, за которыми оказывается помещение, похожее на огромную кухню. На пути встречаются кладовки с оружием, спасательным снаряжением и даже с пузырьками нанолекарств. Заглянув в приоткрытую дверь, я вижу тускло освещенную коморку с каким-то техническим оборудованием – кучи планшетов, экранов и скрученных кабелей.

Я захожу внутрь. Здесь может быть генкит. Теперь, когда мой модуль беспроводной связи работает в полную силу, я могу использовать более компактный и изящный, чем был у меня, компьютер, но на полках нет ничего подобного. Я протягиваю руку и щелкаю выключателем, тут же загораются встроенные в стену экраны.

Это видео с камер наблюдения. На одном экране по очереди переключаются изображения с верхних этажей здания. На другом видно «Комокс» и простирающуюся за ним пустыню. На третьем – подвал, на четвертом – джип. А рядом с ним стоят и разговаривают Коул с Анной. Мой звуковой модуль подключается к аудиоканалу, и через несколько мгновений потрескиваний я тоже слышу их.

– Ей тяжело, – говорит Коул. – Слишком со многим приходится разбираться.

Я замираю, уставившись на них. Они, скорее всего, обсуждают меня. И я бы никак не могла их услышать… да и никто другой. Мне не стоит подслушивать. Я отступаю назад, но тут Анна запрокидывает голову и издает громкий стон. Я останавливаюсь.

– Ты что, пытаешься разжалобить меня? – спрашивает она. – Господи, Коул, ты неисправим, когда дело касается ее.

– Я в порядке, – говорит он. – И в здравом уме.

– Лучше бы так и было, солдат. Многое поставлено на карту.

– Знаю, – тихо отвечает Коул. – Поверь мне, я ничего не забыл. И контролирую ее.

Глава 13

Я смотрю на экран, и меня охватывает паника. Анна забирается в джип, а Коул отправляется сюда. Я спотыкаюсь и ударяюсь о полки, пластиковая коробка с грохотом падает на пол, и по бетону разлетаются модули памяти.

– Черт, черт, – шепчу я и выключаю свет, чтобы вырубить экраны.

Оставив все как есть, я выхожу из каморки и закрываю за собой дверь. Сердце колотится о ребра, а по коже расползается обжигающе ледяной ужас.

«Я ничего не забыл. И контролирую ее», – слова, словно нож, вонзаются в меня. Я не успеваю зажать рот рукой, и с губ срывается крик. Закрыв глаза, я пытаюсь все обдумать. Должно быть какое-то объяснение. Коул не лжет. Он переживает, что мы поедем в город. И беспокоится из-за Лаклана. Он обученный телохранитель и понимает, что мы сломя голову бежим, что очень сильно напоминает ловушку. Мато говорит, что у него есть план. Но Лаклан всегда был на два шага впереди.

Только ничего из этого не объясняет, почему Коул и Анна так обо мне говорили.

– Эй, кальмар!

Я поворачиваюсь, и паника вновь захлестывает меня. Леобен идет ко мне с футболками и коробкой бумажных полотенец в руках.

– Нашла еду?

Я продолжаю ошеломленно смотреть на него, и вопрос повисает в воздухе.

– Я… я не голодна, – заикаясь, выдавливаю я.

– Ты в порядке? – Он упирает коробку в бедро и всматривается в мое лицо, а затем поднимает глаза: – Эй, Коул!

Я оборачиваюсь, и сердце начинает колотиться. Коул спускается в коридор, его кожа покраснела от солнца, а левое плечо закрывает повязка. На его лице нет и намека на вину или нервозность – никаких признаков, что он только что обсуждал меня с Анной. И при виде меня его взгляд становится мягче.

– Похоже, вы очень старательно искали припасы, – говорит он, разглядывая футболку и коробку с бумажными полотенцами, которые держал Леобен. – Мы разгрузили джип. И убрали заднее сиденье, чтобы вы могли начать складывать туда вещи.

Я сглатываю и вонзаю ногти в ладонь правой руки, отчаянно пытаясь взять себя в руки. Коул выглядит так же, как и всегда, но на записи, которую я видела минуту назад, он казался напряженным и холодным. Там определенно что-то происходило, но, даже когда боль расцветает в моей руке и расползается по телу, помогая успокоиться, я не могу подобрать слов, чтобы спросить его об этом.

Не могу придумать, что сказать. Впервые с тех пор, как Коул появился в хижине, я смотрю на него так, как все остальные – не как на друга или родственную душу. А как на оружие «Картакса». Его лей-линии внезапно превращаются в темные стрелы, пронзающие кожу. Он, наверное, считает мой пульс. И, вероятно, догадывается, что я схожу с ума. Он тайный агент, но почему-то я позволила себе забыть об этом. Его глаза сужаются, когда он смотрит на меня, и меня захлестывает волна страха.

Должна ли я его бояться?

Еще вчера этот вопрос показался бы мне смешным, но внезапно я ощущаю угрозу, которую он представляет. Его силу. Его военную подготовку. Смертельную грацию в движениях. Его лоб морщится, а в глазах мелькает подозрение, когда он переводит взгляд с меня на Леобена и обратно. Я знаю, что должна солгать. Он не должен узнать, что я подслушала их разговор. О чем бы они ни говорили, я не готова оправдываться перед ним, если до этого дойдет.

– Я в порядке, – говорю я. – Искала еду.

Леобен озадаченно смотрит на меня, но ничего не говорит. Он переводит взгляд за мое плечо, и я оглядываюсь. К нам шагает Мато в черной куртке с заклепками на плечах, пришитыми на манер эполет, в серой футболке и рваных черных джинсах. Его темные волосы заплетены в косу, а в руках металлический портфель. То, что Мато носил в «Картаксе», не очень отличается от того, что он надел сейчас, но при этом его имидж совершенно изменился. Сейчас он больше похож на хакера, а не на кодировщика.

– Где ты достал эту одежду? – спрашивает Леобен.

Мато кивает за плечо:

– Принтер в дальней комнате.

– О, умно́! – восклицает Леобен.

Мато оглядывает нас троих.

– Мне нужно поговорить с Катариной, а потом мы можем ехать.

Леобен пихает Коулу коробку бумажных полотенец, но футболки оставляет себе.

– Возьми. Я пока достану нам нормальную одежду. Ты уверена, что в порядке, кальмар?

– Да, все хорошо, – бормочу я. – Принеси мне что-нибудь синее.

Леобен кивает и, хотя все еще выглядит озадаченным, шагает вперед.

– Договорились. Я буду в дальней комнате.

Коул смотрит на нас с Мато, теребя в руках коробку. Кажется, он не хочет оставлять меня наедине с ним, и от иронии происходящего мне хочется смеяться. Никогда бы не подумала, что предпочту остаться один на один с членом Центрального штаба «Картакса», чем с Коулом.

Но мне и в голову не приходило, что он скажет, что контролирует меня.

– Увидимся через минуту, – говорю я. – Мне тоже нужно поговорить с Мато.

Нахмурившись чуть сильнее, Коул снова обводит нас взглядом, а затем разворачивается и уходит обратно к лестнице. Когда под его ботинками начинают скрипеть ступеньки, я судорожно выдыхаю.

Мато с любопытством в глазах провожает взглядом Коула, но если он и заметил напряжение, повисшее между нами, то ничего не говорит.

– Давай поговорим здесь, – предлагает он и направляется к открытой двери.

Комната завалена палатками, спальными мешками и различным снаряжением для выживания. В центре комнаты стоит пустой стол, вокруг которого расставлено несколько стульев. Мато ставит металлический портфель на пол и отодвигает для меня стул. Я молча опускаюсь на него, а он садится рядом, поднимает портфель к себе на колени и спокойно смотрит на меня.

– Как твоя рука? – спрашивает он.

Черное стекло его маски кодировщика медленно светлеет, пока не становится почти прозрачным. Его левый глаз кажется более тусклым, а бровь изогнута. На лбу виднеются несколько рядов маленьких черных портов, где провода врезаются в череп.

Я перевожу удивленный взгляд на руку, потому что успела забыть о панели. Но как только вспоминаю о ней, боль тут же возвращается.

– Еще болит.

Он кивает, а затем несколько секунд просто всматривается в мое лицо, мне становится неуютно.

– Ты меня помнишь? – спрашивает он.

Я открываю рот, но не знаю, что сказать. От того, что сквозь маску прекрасно видно лицо Мато, этот момент кажется мне чем-то сокровенным, словно сейчас он обнажает передо мной душу.

– Ну… да, – говорю я. – Но ничего конкретного. Твое лицо показалось мне знакомым, и я уверена, что она тебя знала.

– Она, – произносит он, растягивая слово и как бы прислушиваясь к его звучанию. А затем откидывается на спинку стула. – Да. Мы начали общаться, как только я появился в «Картаксе». Я изучал алгоритмы Лаклана и заметил, что она подделала некоторые файлы. Я понял, что она неординарная личность, поэтому отыскал ее и уговорил кодировать вместе. Мы разработали десятки различных кодов.

Я хмурюсь, и любопытство продирается через пелену неопределенности, которая возникла после подслушанных слов Коула.

– Но она же жила в лаборатории «Проекта Заратустра». Была пленницей. Как она с тобой общалась?

Он взмахивает рукой:

– Она много лет знала, как выбраться в Интернет. Мы иногда встречались в виртуальной реальности, но в основном просто делились кодами. Я даже не догадывался, где она на самом деле и что ее удерживают взаперти. Пока не стало слишком поздно.

Я наклоняюсь вперед:

– Ты говорил с ней после побега?

– Нет, она никогда мне не писала. Как много ты помнишь?

Я опускаю глаза и обвожу пальцами свежие кровавые полумесяцы на своей ладони.

– Не многое. Воспоминания разрозненные, но шесть месяцев после ее побега просто… исчезли, и именно этот период мне хочется вспомнить больше всего. Именно тогда Лаклан изменил меня и начал воплощать в жизнь свой план. Мне кажется, что если я смогу понять, что и почему он сделал, то у нас появится шанс найти его.

– Ну, – щелкая застежками на металлическом портфеле, говорит Мато, – вполне вероятно, что это поможет.

Портфель открывается, и я вижу мягкую обивку, на которой лежит футляр из черного стекла. Он напоминает маску Мато, но форма другая, в виде гладкого цилиндра. Манжета. Она крепится на предплечье и соединяется с панелью. Я видела несколько подобных раньше, но эта немного отличается.

– Это моя, – говорит Мато. – Я уже давно подключил маску, но все еще храню ее на крайний случай. Она немного большая для тебя, но подстроится под твой размер.

Я наклоняюсь вперед и чувствую, как провода в руке начинают извиваться под кожей, отчего с губ срывается крик боли. Мато бережно, словно сокровище, поднимает ее и открывает, нажимая на неприметное место. Внутри манжеты ряды серебряных портов, вплавленных в черное стекло. Я опускаю взгляд на руку и оттягиваю повязку, чтобы взглянуть на ряды воспаленных ран на коже. Они идеально подходят под отверстия в манжете.

– Когда я увидел, что из твоей руки вырвались провода, то сразу понял, что они для нее, – говорит Мато и опускает манжету на стол. – Порты уникальны и подходят лишь для этой модели. Цзюнь Бэй всегда говорила, что хотела себе такую. Не знаю, почему провода появились во время взлома импланта, но рад, что это случилось. Эта манжета пригодится нам, когда мы войдем в Энтропию.

Я смотрю на футляр из черного стекла и вспоминаю урывками. Стекло на коже. Как подключается к разъемам панель.

– Что она может?

Мато протягивает мне манжету:

– Проверь сама.

Провода в моей раненой руке отчаянно дергаются. Я снимаю повязку полностью, а затем аккуратно поднимаю манжету. Она немного длинновата для меня, но с одной стороны виднеется небольшой загиб, куда прекрасно впишется тыльная сторона локтя. Я верчу стекло в руках, а затем опускаю на стол и раздумываю. Вероятно, прикрепить к своему телу что-то, принадлежавшее человеку, которого я встретила недавно, не самая лучшая идея, но мне хочется понять, что, черт возьми, происходит с моей панелью. А с помощью этой манжеты я смогу в этом разобраться. Поэтому делаю глубокий вдох и прижимаю предплечье к изогнутому черному стеклу.

Все происходит мгновенно. Из-под только зажившей кожи вновь вырываются провода, и я не могу сдержать крик боли. Манжета защелкивается на руке и сжимается, пока между ней и кожей не остается и миллиметра. Раздается треск, а затем жесткое стекло делится на сегменты от предплечья до запястья. Боль от кабелей становится еле терпимой, но через мгновение наступает холодное и сладостное оцепенение.

Перед глазами начинает мерцать.

А затем всплывает интерфейс беспроводного модуля, и теперь он выглядит по-другому. Вместо обычного списка беспроводных соединений они теперь высвечиваются у источников, когда я поворачиваю голову. От манжеты вдаль разлетаются импульсы, слегка подсвечивая маску Мато, его панель, а также панель управления кондиционером, встроенную в стену. Я оглядываюсь вокруг и вижу еще множество других мерцающих источников, которые раньше находились вне радиуса действия моего модуля беспроводного соединения – тоненькие контуры вокруг камер в других комнатах, яркий свет примерно там, где стоит джип.

– Она увеличивает радиус беспроводного сигнала, – говорю я.

Неудивительно, что Цзюнь Бэй хотела эту манжету. Она совершенствовала искусство взлома сетей и панелей на тех, к кому могла подобраться. А с этой манжетой ее подопытных становилось больше. Я поворачиваю голову и вижу джип, «Комокс», беспроводной уличный фонарь вдалеке.

Самый далекий сигнал, который я получаю, расположен примерно в полутора километрах от меня.

– Да, она действительно это делает, – говорит Мато. – Но не только.

Я поднимаю руку и чувствую, как растягивается манжета на моей коже. Перед глазами вспыхивает меню. Это не интерфейс моей панели, а что-то новое. Передо мной отражаются установленные алгоритмы, а гора кодов Цзюнь Бэй рассортирована по папкам и базам данных. Тут же всплывает сообщение с предложением провести сканирование ДНК и обновить некоторые из алгоритмов. Я сосредотачиваю взгляд на иконке с мотком кабеля, и из манжеты, извиваясь как змея, выскальзывает серебристый провод.