Текст книги "Талантливая мисс Фаруэлл"

Глава 4
Пирсон
1984

Почти девять вечера, а официант еще не убрал со стола тарелки с закусками. Бекки знала все наперед: сейчас ее новый босс, Карл Прайс, закажет сразу несколько десертов, чтобы все попробовали каждый из них: «Да ладно, съешьте хоть кусочек, не помрете же». Потом кто-нибудь скажет: «Пожалуй, выпью кофе». Карл попросит бокал «десертного вина» (ужасно сладкого) и будет пить его полчаса, не меньше, малюсенькими глоточками, продолжая разговор. Бекки и предположить не могла, что ее самой утомительной обязанностью после повышения до помощника контролера будут бесконечные ужины в ресторане. Если бы три года назад кто-нибудь сказал ей – тебе будут платить за то, чтобы ты ела стейк и смеялась над идиотскими шутками, она бы ответила: замечательно.

Карл имел обыкновение проводить встречи с клиентами в ресторанах, и всего за несколько месяцев после того, как Бекки получила новую должность, они объехали все заведения «высокой кухни» Пирсона и близлежащих округов; в основном, стейк-хаусы и итальянские кафе. Сегодня они сидели в ресторанчике «Мама София». Бекки тихонько попросила Карла: ей что угодно, только не рыбу. Поэтому он заказал лазанью – себе, Бекки и двум представителям «Молтен индастриз», специалистам по очистке сточных вод. Бекки с мрачным видом ковыряла вилкой еду – очень большая порция. Папе понравилось бы, здесь хватит на два раза покушать, хотя остатки она никогда не забирала. Карл – забирал, клиенты тоже часто так делали, но у Бекки были свои правила.

– Я слышал, у вас есть еще семейный бизнес, – наклонившись к ней, произнес Билл из «Молтена». Во время ужина он все пытался перевести разговор в «рабочее» русло, однако Карлу хотелось поговорить о своей любимой бейсбольной команде.

– Да, что-то вроде того. – Бекки почти полностью свернула деятельность компании «Фаруэлл. Сельскохозяйственное оборудование». Еще в прошлом году она перестала принимать заказы, отказалась от страховки и уволила сезонных рабочих. Сейчас в амбаре уже практически не было ни инвентаря, ни строительных материалов, ни поддонов и стеллажей. Каждый вечер Бекки парковалась в тени пустующей пристройки и каждый раз жалела, что они на нее потратились. Яркая вывеска и девять тысяч долга.

– Наша компания, – Билл понизил голос, – оказывает кое-какие дополнительные услуги – коммунальные, коммерческие. Безвозмездно, если будет договор с мэрией. Просто бонус.

Бекки устало кивнула. Она надеялась, он не скажет «кэшбэк» или «пособие»; вообще не будет говорить о деньгах. Почти каждый раз во время ужина ее пытались подкупить, кто грубо и в лоб, кто потоньше. Билл, по крайней мере, не выходил за рамки. Однажды ей предложили годовое членство в клубе здорового питания «Контролируем вес», потому что «девушки это обожают».

– Решение принимает Совет, – ответила она Биллу. – Мы только контактируем с теми, кто представляет компании.

– Вы даете рекомендации – возразил Билл. – Я мог бы, допустим, попросить кого-нибудь бесплатно оценить собственность, чтобы взять кредит. Не обязательно брать сейчас, можно позже.

– Простите, – быстро произнесла Бекки. – Мне нужно в дамскую комнату.

В холле она попробовала позвонить отцу по телефону-автомату. Выслушала восемь гудков, затем включился автоответчик, ее же собственный голос. Бекки повесила трубку – Хэнк никогда не слушал автоответчик, – а затем позвонила соседке, миссис Новак. И тут тишина. Может быть, соседка как раз у них? Или миссис Новак снова заснула перед телевизором? В сотый раз Бекки подумала: уж лучше бы старая перечница взяла двадцать долларов, которые она пыталась ей всучить, вместо того, чтобы раздраженно отмахиваться и заявлять, что не станет брать деньги за то, чтобы просто помочь соседям. Если платишь, можно рассчитывать на то, что получишь хорошую услугу; или, по крайней мере, можно пожаловаться.

Наверное, все в порядке. Хэнк почти всегда справлялся. Да и Карл уже вроде заканчивает с ужином. В конце концов, представителям «Молтен» возвращаться в соседний округ.

Бекки все же зашла в дамскую комнату подкрасить губки. Глядя в зеркало, запахнула пиджак, чтобы не было видно потрепанную подкладку. Интересно, сколько они зарабатывают на очистке сточных вод?

Брызнула водой на зеркало, и собственное отражение расплылось. Она не брала взяток; хотя присвоила деньги мэрии. Поступила глупо и безответственно. Не говоря уже о том, чем это могло закончиться. Вернувшись за стол (тарелки наконец убрали), Бекки в который уже раз благодарно вздохнула – ее не поймали. Если бы только она могла вернуть дурацкие пятьсот сорок два доллара! Ей очень хотелось это сделать. Пусть даже в мэрии никогда не обнаружат ошибочный платеж «Голден».

Никогда, никогда, никогда больше она не станет так рисковать, и ради чего? У нее хорошая работа, а тут еще повышение и новый кабинет! Не отдельный, но все-таки. Даже обеды с Карлом приобретали ценность, если рассматривать их в таком свете. Не говоря уже о зарплате – единственном источнике средств, чтобы платить по счетам, которые чуть ли не каждый день бросали им в почтовый ящик.

Вернувшись в зал, Бекки обвела взглядом стены, загадочно улыбаясь в ответ на слова Карла «Ты, случайно, не влюбилась?». Может быть.

Картины были повсюду. Утром просыпаешься, открываешь глаза, и тебя уже окружает искусство. Не шедевры, конечно, однако, если присмотреться, творения попроще тоже бывают интересны. Например, пейзажи на стенах «Мамы Софии» – очертания Везувия с десятка разных ракурсов: коричневая гора на фоне ярко-бирюзового неба. С ошибкой перспективы. В дешевых вычурных рамах.

Во всех приличных газетах – «Tribune», «Sun-Times» и даже «Rockford Register» – публиковали статьи о живописи и обзоры выставок в Чикаго. Бекки читала их дома за тостами с маргарином, просматривала разделы, которые раньше даже не открывала. Печатные репродукции в газетах всегда ужасного качества, и ей приходилось вглядываться, чтобы представить себе картину – какой она могла быть на самом деле. По радио передавали объявления о распродажах коллекций и открытии художественных галерей. Не то чтобы она собиралась их посещать. Или собиралась?

А самое ужасное… ее собственная картина. Бекки обожала ее и жаждала еще. Однажды вечером, в ярости от осознания вины и ненависти к себе, Бекки сняла ее со стены и положила в шкаф изображением книзу. А на следующее утро снова повесила, более того – переместила немного вправо. Освободив место для чего-то еще.

– Хватит, – сказала Бекки. Представители и Карл удивленно взглянули на нее – она решительно отложила вилку в сторону. – Клянусь, если я съем еще хоть кусочек…

Они засмеялись и продолжили уничтожать тирамису и шоколадный торт.

Время тянулось медленно; почти час спустя Карл расплатился. Бекки набрала полные руки брошюр и папок (Карл ничего не взял) и пожаловалась, что представители «Молтен» пытались на нее давить. Вышла на стоянку, каким-то образом сумела открыть машину, бросила все на переднее сиденье и включила двигатель.

Чуть не подпрыгнула, увидев лицо в окне. Билл. Господи, чего ему еще? Попрощаться, что-то сказать напоследок… она не намерена торчать из-за него на темной холодной парковке!

Он жестом попросил опустить стекло.

– Что-то забыли? – Бекки постаралась, чтобы ее слова не прозвучали язвительно. Карл уже уехал на своей «акуре».

– Вот это. – Билл протянул ей в окно конверт. – Не хочу быть навязчивым, но… город маленький, все знают – тебе приходится заботиться об отце.

«Не смей говорить о нем!» – подумала Бекки; он застал ее врасплох. Да, в Пирсоне люди знали друг о друге все.

– Времена тяжелые. Мы просто хотим, чтобы вы не сомневались – «Молтен» всегда поддержит. – Билл улыбнулся.

– Я не могу…

– Можешь. По-дружески. Без обязательств.

– Ага. – Бекки сунула ему конверт обратно. Билл отступил, конверт упал на тротуар. Сзади подошел второй представитель.

– Вот такая мы компания! – произнес Билл, садясь в машину. – Не просто компания – братство.

Бекки ждала, пока они уедут. Из ресторана выходили посетители, почти все с картонными коробками – еда навынос, и медленно шли к своим машинам.

Через некоторое время она открыла дверцу. Вот он, белый неподписанный конверт, лежит на земле. Бекки подняла его и заглянула внутрь: новенькие пятидесятки, десять штук. Засунула конверт в самую верхнюю брошюру («Сточные воды: что следует о них знать»). Надо как-нибудь запихнуть эти деньги на один из счетов. И – ее сердце бешено колотилось – погасить долг. Бог свидетель, она просто взяла небольшой кредит у Пирсона, вот и все. Взятка от представителей – грязные деньги, она вернет ими то, чем заплатила за свою картину. И будет чиста.

На следующий день Бекки заглянула в кабинет Карла. Она всегда чувствовала себя разбитой после обильной еды на ночь, а Карл, наоборот, выглядел бодрым и подтянутым: аккуратная прическа, рубашка с короткими рукавами, галстук; еще и насвистывает сквозь зубы.

– Было весело, – сказала она. – По-моему, им понравилось.

– Правда? – Карл просиял. Бекки знала, он наслаждается этим моментом, поэтому всегда говорила ему что-то подобное на следующее утро после ужина.

– И мы даже кое о чем договорились – перед тирамису. – Он похлопал себя по животу. – Благодаря тебе я работаю не покладая рук.

Бекки улыбнулась.

– Мне нужны чеки.

Встреча с «Молтен» – это кофе и закуски, пиво в «Мак Суинн грил» и ужин.

– Я же отдал их тебе.

– Нет. – Он забыл, и не в первый раз.

Карл похлопал себя по карманам, как будто чеки за вчерашний ужин должны были внезапно там материализоваться.

– Может быть, здесь. – Он поднял папку.

– Я позвоню в банк, вы же картой оплачивали? – Бекки уже поступала так. Прошлый раз в банке делали копию чеков три недели.

– Не надо. Просто заполни бланк на представительские, я подпишу.

– Миссис Шиннер всегда просит чеки, на возмещение…

Карл махнул рукой.

– Мы так списывали расходы задолго до того, как она стала здесь работать. Все будет нормально. Напиши что хочешь.

– Отлично. – Бекки не могла скрыть неодобрение в голосе. Похоже, никто из сотрудников не проявляет такой щепетильности, как она.

– Только чесночный хлеб не записывай, – сказал Карл, – а то у меня будут проблемы с экспертом по калориям.

Он имел в виду свою жену Чери, которая однажды попросила Бекки заменить все газированные напитки в комнате отдыха на диетические (и подразумевалось, что Бекки будет ее личным врагом, если откажется).

Она вышла из кабинета Карла, обреченно вздыхая. Заправила в пишущую машинку новый бланк и напечатала «Представительские расходы: «Молтен индастриз», два сотрудника; мэрия Пирсон-Сити, два сотрудника»; число, месяц, год.

Первый кофе и выпечка – «Французское кафе». Бекки помнила – там она расплатилась наличными. И взяла чек. Нашла его, впечатала – 15,59 доллара. Начала составлять список закусок, тщательно припоминая аперитивы, которые заказывал Карл. Стоп. Сначала они пили пиво. Нужно добавить в первую строчку.

Бекки хотела было приложить свой чек, но задумалась. Если Карл не собирается вдаваться в подробности, то и она не будет. И уверенно напечатала: «Напитки – 60 долларов, вино и пиво». Примерно так. Затем – стоимость ужина (закуски, первые блюда, десерт) и пятнадцать процентов чаевых. Нет, двадцать. Подвела итог и заготовила две строчки для подписей: Карла и офис-менеджера миссис Шиннер.

Затем зазвонил телефон, и Бекки поспешила ответить. Бланк, который она напечатала для возмещения расходов, переместился в потрепанную пластиковую папку с надписью «КАРЛУ НА ПОДПИСЬ», и Бекки забыла о нем до тех пор, пока в ее ящичке не появился чек на получение наличных: четыреста двадцать пять долларов, возмещение представительских расходов, подлежит оплате финансовым управлением. Бекки получит деньги, часть возьмет себе, часть отдаст Карлу. Все законно. Это же только на время – взять, потом вернуть. Просто заимствование.

Отец бывал рад, если они с Бекки куда-нибудь выезжали. По воскресеньям после церкви Бекки возила его по окраинам города поучаствовать в распродажах; обычно их устраивают осенью. Хэнку это нравилось; он медленно ходил вдоль столов, брал вещи, рассматривал и ставил их на место, мог переброситься несколькими словами с соседями или друзьями или просто махал кому-то в ответ, когда его окликали. Часто Бекки сажала его рядом с техникой на продажу: блендеры, тостеры, битые мотоциклы – чтобы Хэнк мог перебирать шестеренки и провода или разбирать что-то своими большими руками – они оставались такими же ловкими. Однако чаще всего он сидел в шезлонге со стаканом холодного чая, а Бекки сама просматривала то, что выставляли на продажу.

«Удивительно, – думала она, – люди очищают дома от хлама и имеют наглость брать деньги с тех, кто их от него избавит!» Старые вешалки и колодки для обуви, чужие поношенные халаты, джинсы и купальники – да, купальники! Ужас… К одежде Бекки даже не подходила.

21 сентября они посетили уже третье такое место, дом Лэнгли. Там было много хороших вещей, потому что девочки Лэнгли (Марисса и Джоан, обе вышли замуж и планировали переезжать) серьезно относились к тому, чтобы привести в порядок родное гнездо. Пожилых родителей собирались перевезти в небольшой домик поближе к одной из них. Бекки оставила Хэнка возле кассового аппарата в тени под вязом слушать по радио бейсбольный матч, а сама листала альбомы, лениво перебирала фарфоровые чашки и другую посуду и думала о том, чтобы поскорее пойти домой и переодеться – снять платье и нейлоновые чулки, которые надевала в церковь.

– А с этим что делать? – крикнула женщина с другой стороны гаража. – У стены в столовой.

– Что там? – отозвался ее муж.

– Иди посмотри. Какие-то картины и еще куча всего.

Бекки без особого интереса прошла следом за мужчиной. Послушала, как пара обсуждает, продавать ли портрет женщины в светло-зеленом платье. Решили не продавать. У стены стояли стопкой несколько картин; муж с женой вернулись во двор. Бекки вошла в столовую, перебрала полотна и вытащила небольшой портрет маслом – мальчик с книгой в руках сидит на стуле, рядом с ним кот.

Она не смогла бы высказать, что почувствовала, даже если бы очень хотела. Это был порыв; так безошибочно находит цель самонаводящаяся боеголовка.

Отец по-прежнему сидел возле кассового аппарата, его больше интересовал бейсбольный матч, чем распродажа. Бекки взяла что-то из кухонных принадлежностей – потертую пластиковую лопатку, две деревянные ложки, пару щипцов, положила их возле кассы рядом с портретом.

– Какой счет?

– Тебе и правда интересно?

Кассир медленно перебирал ее покупки; у Бекки участилось дыхание, она постаралась не вздрогнуть, когда он осматривал картину в поисках ценника. Прищурился, затем отдал ей портрет.

– Вы не могли бы прочесть?

Бекки сделала вид, что вглядывается.

– По-моему, там написано десять. Я могу сравнить с другими, если вы… – Она махнула рукой в сторону гаража.

– Не-а. Пусть будет пятнадцать за все.

– Хорошо. Мне нужно… Папа, дай кошелек.

Хэнк начал рыться в карманах в поисках бумажника. Кассир отвел взгляд. Наконец Бекки протянула ему десятку, которую вынула из своей сумочки, и пять смятых купюр по доллару.

– Вам упаковать? Квитанцию выписать? – Кассир произнес это таким тоном, что было ясно: он не расположен делать ни то, ни другое, однако Бекки, хотя и нервничала – ей уже хотелось сбежать с картиной под мышкой, настояла на своем:

– Да, будьте добры. Папа, поехали, дома дослушаешь.

До самого вечера она занималась домашними делами и не успела рассмотреть картину; а может быть, специально откладывала момент. Уборка – нужно пропылесосить, готовка – сварить картофель и сделать пюре, вытащить полотенца, забытые в стиральной машине – от них уже пахло плесенью, и лучше выстирать заново. Потом с Хэнком случилась небольшая авария, Бекки прибрала за ним.

Ее ощущения подтвердились: в 8:30 зазвонил телефон, и Марисса Лэнгли бодрым голосом начала с извинений: она сожалеет, что упустила момент, следовало бы раньше… но вот муж говорит, хорошо бы все исправить.

Ага.

Марисса торопливо объясняла: произошла ошибка, некоторые вещи не предназначались для продажи – кое-что из обстановки, предметы искусства. Нет, ничего особенного, однако семейные ценности… Тот небольшой портрет, который купила Бекки.

– Ну, вы понимаете. Друг семьи привез из Европы. Мы все собирались оценить его… В общем, портрет нужно вернуть.

– Мне очень жаль, – медленно произнесла Бекки, сжав в руке телефонную трубку.

– Да, – тут же согласилась Марисса. – Я чуть не убила сестру за то, что она выставила эту картину на продажу вместе с другими вещами. Она готова прямо сейчас заехать к вам за ней.

– Нет, – ответила Бекки.

– Нет?

– Я хотела бы оставить ее себе, – сказала Бекки. – То есть она моя. Ваш муж – или муж вашей сестры? – продал ее мне и выписал квитанцию.

– Муж ничего не знал, – возразила Марисса. – Эта картина не продавалась!

– Хорошо. Если хотите, вы, конечно, вправе обратиться с претензией в суд… – Бекки выдержала паузу. – Однако у меня на руках есть чек и квитанция.

– Да кем ты себя возомнила?! Думаешь, умнее всех…

– До свидания, Марисса, – весело сказала Бекки и повесила трубку.

В гостиную прошаркал Хэнк; раздраженный голос Мариссы в телефоне было слышно и в комнате. Бекки обняла отца.

– Хочешь мороженого? Я – да!

Бекки тщательно изучила желтые страницы телефонной книги, поспрашивала кое-кого на работе (миссис Дидхэм, как известно, охотилась за антиквариатом) и в конце концов выяснила, что такое оценщик, чем он занимается и сколько стоят его услуги. Как оказалось – нисколько. Оценщики берут только определенный процент от продажи.

Линда Спир из «Антиквариата и предметов искусства» не очень заинтересовалась картиной, но Бекки не огорчилась. Она решила последовать совету миссис Дидхэм и отвезла картину в Джолиет в первый же выходной, когда нашла, кто присмотрит за Хэнком.

Линда посвятила ее в некоторые подробности, указала на почти незаметную подпись художника внизу картины – Бекки не обратила на нее внимания. Показала репродукции похожих работ этого автора и других, писавших в то же время и в той же манере (не самые известные французские постимпрессионисты, 1890-е годы), а также особенности, которые могли повлиять на рыночную стоимость – дерьмовая рама (хотя Линда выразилась мягче) и небольшое изменение цвета по верхнему левому краю.

– Я бы сказала, пять тысяч минимум, – сказала она. – Хотя кошка… пожалуй, больше. Думаю, от шести до семи с половиной. Если привести в порядок и поменять раму.

Бекки кивнула. Они поставили полотно на настольный мольберт Линды и внимательно его разглядывали.

– А вы не продаете?

– Нет. По крайней мере, сейчас не продаю.

Линда кивнула.

– Если передумаете, мы распечатаем для вас всю необходимую информацию. Конечно, цену гарантировать я не могу, однако знаю немало коллекционеров, которые заинтересовались бы. Многие любят кошек.

«Фу, мерзость», – подумала Бекки.

– Вы упомянули раму и… привести в порядок? Не расскажете поподробнее?

Вот когда Бекки убедилась, что картина действительно ценная. Линда говорила и говорила: о багетных мастерах и реставраторах, о консультантах и экспертах, агентах и отделочниках, о распродажах коллекций и аукционах. Она говорила, пока не появился следующий клиент, и, закончив, восторженно воскликнула: «Бывают такие интересные распродажи!» Указала на стопку брошюр на столе в холле. Бекки взяла несколько брошюр и пару журналов: «MidWest Art» и «Art in America». Положила их в машину на переднее пассажирское сиденье.

Домой Бекки ехала быстрее обычного. Она испытывала небывалый подъем, в голове мелькали идеи и амбициозные планы, только пока не было уверенности, что она способна их осуществить.

В течение следующих двух месяцев Бекки нашла и исправила целых четыре ошибки, сделанные Карлом и его подчиненными; ошибки касались перерасхода средств. Средства вывела и удержала. Перестала указывать Карлу и другим, если замечала двойной платеж. Суммы незначительные – десятки долларов, иногда около сотни, – но все это накапливалось. Бекки стала спокойно относиться к подобной беспечности – не ее дело! И держала язык за зубами.

Она начала бродить по округе в поисках новых возможностей приобрести «искусство». Первая распродажа, куда она попала, оказалась полным отстоем – заплесневелые холсты, рухлядь в красивых рамах. На второй (в доме у озера Франклин) она нашла раннего Яна Вестермана. Где-то к пятой поездке Бекки уже здоровалась с завсегдатаями местных распродаж. Один из них посоветовал ей связаться с бывшей владелицей чикагской галереи, которая сейчас жила недалеко от Спрингфилда; она продавала свою коллекцию.

К концу года в спальне Бекки висело пять картин, а в углу коридора перед гостевой ванной стояла полуметровая скульптура.