Текст книги "Граница восприятия"

Я и так договорился, чтобы все связи со стороной осуществлял отец, тогда как я отдавал ему добрую половину своей части прибыли и появлялся лишь на особо важных событиях. Хотя, я, собственно говоря, и денег-то своих не видел. У нас есть общая «касса», от которой деньги, идут на семейные расходы, и есть частные копилки – отдельно для меня и для отца. В свою я не заглядывал, так как не имел необходимости. Проверят отца тоже не имело смысла – у нас с ним вооружённый нейтралитет, но доверие сохраняется.

В двадцати шагах от меня лежит мужик. По виду он кажется мне в стельку пьяным и бессмысленные попытки размахивать руками только ещё больше укрепляют во мне это предположение. Подойдя ближе, я замечаю, что он одет весьма неплохо, но вещи порваны во многих местах и восстановлению совсем не подлежат. Наверное, он напился, после чего его избили и, возможно, ограбили. Какая разница? Он загораживает мне путь, поэтому я пинаю его по ногам до тех пор, пока он не догадывается отползти – торопиться мне некуда, поэтому терпеливо жду.

–Мразь.

Он пытается что-то мямлить в ответ, но я уже не слушаю. Выход близок, стало быть снова придётся идти по основным улицам.

Поворот, снова поворот, немного прямо и я на месте. Укромный и, казалось бы, незаметный бар в глубине плотной застройки. Крайне непопулярный у простого населения, но мне точно известно, что хозяева зарабатывают на этом деле неплохо. Прямое свидетельство правдивости предположений на счёт основной функции.

Сквозь грязный квадрат окна замечаю отца за крайним к двери столиком. Делая вид, что не очень-то заинтересован, начинаю приближаться – моя актёрская игра началась. Тем более, клиент уже на месте.

Третий ряд возле окна, первая парта. Начало нового учебного дня и объявление оценок за проведённую недавно внеплановую контрольную работу. В классе полная тишина, иногда нарушаемая глухим безответным перешёптыванием на задних рядах. Как и ожидалось, коль шестой класс, то оценки – немаловажное занятие. Их же оглашение – кара для меня и остальных. Вернее, я уже и так знаю, что получу наказание. За хорошую оценку.

Я не понимаю, почему они так меня ненавидят. Как бы я не старалась стать менее заметной, кажется, одно только существование моё нарушало их покой. Я слишком уродливая, слишком умная, слишком противная, плохо одевающаяся, в лучшем случае – дура.

Говорят, что в средней школе дерутся только мальчики, в коих начинает бродить инстинкт захвата территории, но это не так. Чаще всего именно девочки проявляют агрессию. В более изощрённой и скрытной манере.

Сначала они перестают с тобой разговаривать, начиная делать вид, что те, кто осмелится нарушить запретное правило – тоже попадут в эту категорию, потом заставляют забыть о тебе твоих же друзей, либо перетаскивая их на свою сторону, либо угрожая. Наконец, когда ненависть уже сформирована и пустила корни в каждом втором встречном, они начинают тебя травить. Неважно где. В коридоре, в раздевалке, в туалете и даже в классе. Слово, тычок, обидное высказывание, порча вещей, порочащие слухи и то, на что только хватает фантазии. Смог поиздеваться оригинально? Тогда тебя похвалят, не смог – будешь наказан.

Но я… не сопротивлялась. Мне просто всё надоело. Пускай они делают то, что им нравится, пускай бьют, пусках хоть расклеивают мои фотографии, испорченные чем-либо. Всё равно, нет сил.

По-настоящему серьёзно я начала болеть где-то в середине четвёртого класса. «Обычный», если так можно выразиться, неосложнённый менингит. Месяц в больнице. Сначала мне сочувствовали, жалели, в некотором роде. Потом всё пошло под откос. Малейший сквозняк – простуда, простуда – воспаление лёгких. Последние означало, что лежание на больничной койке обеспеченно. Что я и делала. Один раз, второй… Никому уже не было дела, никому не хотелось больше навещать меня, ведь за это не похвалят, не дадут пирожок… Вернувшись к концу пятого класса я уже не могла попасть в тот самый коллектив, осталась за его приделами. И мне нашли применение – надо же вымещать на ком-то злобу и ярость, отыгрываться на более слабых… Нет, неправильно я поступила только один раз, когда не смогла, когда побоялась ответить.

Не уверенна, что лучше: оставаться здесь, или же покинуть кабинет, пока остальные будут бурно обсуждать результаты. И у того и у другого есть свои минусы. Но риск получить «с горячей руки» был слишком велик, поэтому я запираюсь в туалетной кабинке, забираясь на унитаз с ногами, чтобы никто не заметил, если войдёт.

Кабинка самая крайняя, поэтому свет от единственного источника почти сюда не доходит и мне это нравится. Мрак, прохлада, приглушённые звуки… Кажется, что мир вокруг тебя перестаёт существовать, что за время твоего отсутствия случилось непоправимое и все люди исчезли. Разом, по велению… зомби. Я хотела, чтобы всех съели зомби. Так просто – раз и я одна. Могу спокойно ходить по опустошённым кабинетам, делать то, что только захочу и не оглядываться при этом по сторонам, ни от кого не зависеть. А мертвецы… Они ведь всё равно когда-нибудь умрут? От голода, например. Можно переждать, не беда.

Безлюдные улицы, разбитые, нет, пожалуй, лучше, чтобы они были целыми, витрины магазинов – бери, что хочешь и когда тебе надо. Незачем больше стараться, лезть из кожи вон, зарабатывая «хорошие» оценки, незачем больше задумываться о будущем, принимать какие-либо сложные решения… Проблем просто не существует. Ну да, еда там и всё такое прочее, но разве я не смогу сама себя обеспечивать? Неужели это так сложно?

Всегда одна. Где бы не находилась – везде враги. Во всяком случае потенциальные. Тогда в чём разница? Чего там нужно для меня одной? Пару тонн топлива – залил в цистерну хорошенько окрашенную и хоть век жди – не испортится. Генератор? Ну дотащил до дома и запустил – вот тебе и электричество. Тем более жить, если такое случится, я собиралась где-то за городом, в деревне, чтобы можно было выращивать овощи. С мясом заморачиваться не стала бы – срок годности консервов ограничивается сроком годности банки, в которой они находятся.

Ощущение одиночества приносило удовлетворение. Всегда бывают такие моменты, когда жизненно необходимо побыть одному, забыть обо всём. У меня такие моменты случались постоянно. Вот и сейчас от едва сдерживаемого чего? у меня по спине бегали мурашки, а плечи сами собой передёргивались.

Одна во всём мире… Это так… красиво…

К несчастью, мысли мои перервал звонок. Или он спас меня? Сложно однозначно ответить, но до того момента, когда мне начинали казаться растерзанные яростью неживых тела, я не дошла. А до конца дня, благодаря тому, что в классе то меня и не было почти, отделалась лишь несколькими брошенными фразами и тихим презрением. Кому-то пришла в голову идея подсунуть листочек с знаменитой фразой «я знаю, что ты делала прошлым летом» поверх рисунка, извращённого содержание. Его я выкинула, пока учителя не заметили, как уже случалось. В прошлый раз им было проще начать заговаривать мне зубы, пытаясь обвинить меня в создании похабщины. Это ведь легче, чем разбираться в ситуации. Вдруг очевидное стало бы совсем уж очевидным и пришлось бы разбирать случаи издевательства? Кому нужна лишняя головная боль.

Я на них не в обиде. Понять можно.

Прозвенел последний звонок, и я покинула школу, направляясь на подработки. Всё шло, как всегда.

Я хочу домой.

Я вскидываю руку на подобии нацистского приветствия, словно встречаю старого знакомого – такое приветствие должно подойти под обстановку. Молча сажусь за столик, располагаясь в самой что есть беспечной позе, подложив под голову руку и закинув ногу на ногу в форме четвёрки. Отец же обязан съёжиться так, как должен делать человек, которого окружают пара-тройка подозрительных личностей с кастетами в руках.

Он вопросительно кивает мне, после чего я жестом большого пальца руки указываю на бармена, снова принимая отсутствующее выражение лица, не лишённое ехидной улыбки превосходства. Отец уходит в сторону барной стойки. Я пользуюсь выдавшейся секундой.

Начинаю вести наблюдение за соседним с нашим столом. Отсутствие камер наблюдение в этом заведении было мне заранее известно, но я всё же предварительно проверяю наличие скрытых их вариантов.

Наш объект – мужчина лет пятидесяти, ростом под два метра и весом под сотню. Хуже того, рядом с ним сидят ещё двое: один со стороны охраны, второй – тот, кого шантажируют.

Опять пошёл по старой тропе…

Что нужно, чтобы торговать наркотиками? Во-первых, хороший и проверенный поставщик, во-вторых, сложную разветвлённую сеть по сбыту, чтобы в случаи раскрытия, можно было принять меры, пока полиция не выйдет на главного, и, наконец, третье – покровительство. Вот так, не успев наладить два первых пункта, кое кто, не спросив разрешения, начал добиваться защиты со стороны полиции. Но, насколько я вижу, выбор его не очень-то и хорош. Какая-то общипанная курица, а не офицер. Впрочем, не моё дело.

Руки трясутся, грязные, растрёпанные волосы, алчные глаза, небритый подбородок со следами пятидневной щетины… Мерзость какая…

Приказ был прост. Проследить за шантажистом, найти штаб-квартиру и избавиться от конкурента по возможности без улик. В принципе, не так сложно, как могло. Но именно сейчас мне хочется уделать их всех на месте– настолько эта тройня отвратительна.

Два виски… Хм, он не меняется…

Я смотрю на стакан с прозрачной коричневой жидкостью. Как я её ненавижу… Ни вкуса, ни запаха – лишь только горечь. С другой стороны, альтернатив не существует.

Поднимаю ёмкость на уровень глаз, киваю отцу, после чего отпиваю из него одну третью дозволенного объёма –общее количество спирта не должно превышать тридцати грамм, чтобы не потерять над собой контроль. В перерасчёте – не более семидесяти пяти миллилитров напитка. Почти половина стакана.

Проходит некоторое время. Я замечаю, как тройня начинает шевелиться, а шантажист предъявляет конверт. Пора начинать игру.

Небрежно, я тоже бросаю на стол стопку фотографий с явно различимой порнографией. Понятия не имею, как отцу удалось их получить со своим участием, но проверять догадки не очень хотелось. Одна мысль о том, как он идёт в бордель со своей видеокамерой вызывала во мне отвращение. Рад, что мне удалось, наконец, избавиться от них.

–За твоё здоровье.

Опять поднимаю бокал. Да, сидящий напротив меня человек неплохо изображает из себя попавшегося с поличным изменника, но всё же эмоций ему не достаёт. По крайней мере, если он практически не изменяется в лице, то у полицейского сейчас такой вид, словно на его плечах лежат все мировые проблемы. Он никак не может определиться.

Наступает вторая половина операции. Поскольку пересматривать повторно фотографии не очень логично, то я протягиваю диктофон и наушники, якобы с компрометирующей аудиозаписью. На самом же деле, отец очень скоро, почти незаметно задевает устройство локтем. Одно движение – и голоса целей уже на карте памяти.

Время чудовищно тянется. Я кручу головой по сторонам, соблюдая те действия, что должен делать вымогатель такого низкого уровня. Ведь по теории, я крайне молод, стало быть глуп, самоуверен, чтобы не вызывать излишних опасений и замаскировать волнение, если такое будет, значит не должен беспокоиться о безопасности и казаться немного рассеянным.

Их разговоры мне кажутся бесполезными. Вернее, я не до конца их понимаю, не понимаю их стратегии, по которой они зачем-то ведут добычу в бар, а не в какой-нибудь переулок, но не понимаю и того, к чему такой фарс. На кой чёрт сидеть тут вдвоём, когда проследить мог и один, зачем вообще не попробовать наблюдать издалека? Хотя раз отец меня позвал, значит оно того стоит. Пускай он и слишком часто перестраховывается, только вот, полагаю, он не из тех людей, что задаром отдадут четверть заработка.

Отец то и дело вскидывает брови. Должно быть что-то интересное, однако я уже примерно понимаю, как события пойдут далее.

Мелкие сошки.

Начинаю анализировать движения. То, как они сидят, как располагают свои конечности, как и куда обращают чаще всего взгляды. Интонация голоса, кивки головой и лицевые выражения, частота дыхания, испарина, манипуляции с одеждой и величина наклона её, её складки… Чем дольше я смотрю, тем хуже становится ситуация. Для них, естественно.

Охранник сидит в какой-то весьма потрёпанной временем и событиями коричневой куртке и грязных джинсах, сидящий рядом «дипломат» вообще выбивает слезу своим видом. По-моему, он ошибся лет на десять в плане моды. И где его только откапали? Дела, однако совсем у них плохи…

Немного понаблюдав за целями, я обнаружил, что только полицейский имеет оружие. Наверняка они побоялись приносить своё на случай облавы. Ну и дураки. Прежде чем что-то делать, надо хорошенько подумать. А оставлять потенциальных «языков» в таком беспомощном положении как минимум глупо. Но нельзя исключать и того, что они ничего важного и не знают. Хорошо, тем проще будет выбивать информацию.

Интересно, сколько они предложили? И куда ему столько денег? В полиции ведь платят неплохо…

Да и по поведению они никак не походят на членов картеля. Слабые недомерки, не способные чувствовать себя уверенно в незнакомой обстановке. Ёрзают на стульях словно геморроем страдают. Неудивительно, что легавый так долго ломается и пытается отвертеться. Верно тоже пытается по больше выгоду вывернуть, не замарав руки по локоть в дерьме.

Смотрю в окно. Вернее, в то, что выполняет его функцию. Я подозреваю, что сделаны они были только для того, чтобы сэкономить на освещении, но показывать такой «пейзаж» в виде стены ближайшего здания очевидно неуважительно по отношению к посетителям.

И чего отец удумал? Ей-богу, что-то мне подсказывает о грядущих резких переменах в плане. Надо ведь как-то от лишних избавиться.

Краем глаза замечаю нетвёрдое рукопожатие, отец напрягается. Неподготовленному взгляду не видно, но я догадываюсь, что он собирается сделать. План дальнейших действий вычерчивается в голове.

Ах ты сукин сын…

По отношению к этому родственнику я не стеснялся в выражениях. Более того, кроме кровного родства меня с ним ничего не связывало. За исключением работы, естественно. Но даже так отношения сложно было назвать исключительно «деловыми». Их вообще не было. Каждый сам за себя, каждый обязан быть готовым к тому, чтобы отразить предательство, или же нападение. Нейтралитет, но внутри едва сдерживаемая ярость и почти открытое недолюбливание. Как на пороховой бочке. В принципе, очень похоже на аналогичные взаимодействия в той среде, в которой он обращается, но, по правде, если бы я был там в полной мере, а не правах наёмного разнорабочего, то мог бы и превзойти отца. Здесь же меня постоянно подставляют под удар.

Охранник собирается выйти из заведения первым, но отец, делает вид, что не замечает его, наступая на ногу и одновременно отталкивая.

Понятно, зачем он машину взял…

Естественно, делается всё это так, чтобы разозлить человека и довести его словесной перепалкой до состояния «пойдём выйдем». Как только они скрываются за поворотом, наступает моя очередь.

Как и следовало ожидать, «дипломат» начинает следовать тёмными переулками, полагая, что за ним может вестись преследование. Вернее, я позволяю ему заметить свою слежку, от чего он и петляет, как заяц, убегая от лесы.

Дальше – дело техники. Появляясь то там, то тут, я заставляю его использовать выгодный для меня маршрут. Свидетели ведь не нужны. Предугадываю его действия, пока не решаю, что пора.

Я выхожу прямо перед ним, направляя дуло пистолета куда-то в произвольный район живота. «Дипломат» мгновенно поднимает руки вверх, как я и предполагал, исходя из сведений о характере. «Не боец» – вот его описание.

До сих пор меня продолжает мучать загадка, каким образом кому-то удалось раздобыть пистолет спецслужб другой страны, снабдив его при этом нехилым запасом патронов, а после продать отцу сразу в нескольких экземплярах. В то время, как отец предпочитает использовать неэффективный глушитель, моё оружие реализует снаряды, при использовании которых не появляется звуковая волна. Да, там есть порох, однако при поджоге, пороховые газы запираются в гильзе, в то время, как пулю выталкивает поршень. Тихо и эффективно. Единственный звук появляется, когда затвор возвращается на исходную позицию, но разве это может стать большим недостатком?

–Привет. Как дела?

Я специально задаю бессмысленные вопросы, чтобы проверить насколько сильно его шоковое состояние и насколько просто будет подчинить цель себе. Судя по тому, что ему даже не удаётся открыть рот, проблем не будет.

–Не догадываешься, чего мне надо? Хорошо, тогда заключим небольшую сделку… Прямо сейчас ты звонишь своему главному и говоришь, что необходимо срочно решить одну проблему, о которой, естественно, говорить по телефону нельзя, не забывая упомянуть, что с тобой будет ещё один человек. Если ты всё выполняешь правильно, то остаёшься в живых и в городе более не появляешься, если главный заподозрит подвох, пеняй на себя. Понятно объясняю?

О боже! Ну и ублюдок…

–Эй, отвечай. Чего сложного? Звонишь, говоришь, что нужно встретиться и с тобой будет ещё один, потом валишь на все четыре стороны. Согласен?

–Д-д-да…

–Ну и отлично. Можешь приступать. Давай, звони.

Он начинает медленно доставать телефон из кармана, полагая, что сделай резко, то я испугаюсь и начну стрелять. Ну и дурак, как будто я и так не знаю, чего у него там под одеждой нет.

–Не забудь упомянуть, чтоб глаз чужих поменьше было.

–Х-хорошо.

Я убираю оружие в карман. Больше оно не нужно. Он и так теперь знает, что «сидит» на мушке.

–Алло? Это я. Да, я. Э… Тут, в общем… Кое-кто хочет поговорить с вами… Да, относится. Не по телефону… Ага, и это… клиент… не хочет посторонних глаз… Хорошо. Ага, понял. Спасибо…

–Молодец. Теперь сопроводи меня к тому месту, которое он указал. Вперёд, я за тобой. Когда будем подходить, скажешь.

–Ладно…

Мы начинаем движение. Похоже, он немного смог оправиться и понять, насколько глубоко увяз в трясине, потому я немного подстраховываюсь, идя сзади, чтобы «дипломат» не расслаблялся.

Один квартал, два квартала, пять кварталов… Наконец, он сообщает мне, что уже близко. Я надеваю кожаные перчатки. Мысленно приказываю сосудам в мышцах расшириться, попутно придумывая три возможных пути развития диалога и столько же возможных типов помещений. Как оказывается, встреча намечается в обычной квартире.

Соберись, подготовься… Пропускай его первым…

«Дипломат» кивает отворившему дверь человеку, в котором я различаю черты цели, после чего предлагает мне заходить. Но не тут-то было. Жизненно необходимо контролировать всю обстановку. Не хочу быть зажатым с двух сторон.

Меня передёргивает, когда понимаю, что таким техникам меня обучал всё-таки отец. Как бы противно это не звучало.

–Проходите.

Коридор узкий, по планировке похоже на максимум двухкомнатную, следовательно, тянуть не стоит.

Как только расстояние до ближайшего противника стало более метра, я резким движением руки вытаскиваю пистолет, заранее спущенный с предохранителя и с патроном в патроннике. Стреляю от бедра в цель, после чего, не давая ему закричать, добиваю выстрелом в лоб. Сажусь в стойку на одном колене на случай, если есть защита. Кто догадается, что противник присел? Понадобится время, чтобы сориентироваться, чем я и могу воспользоваться. Но никто не появляется. Поднимаюсь.

«Дипломат» замирает на месте как вкопанный, поэтому я приказываю отойти подальше в комнату – проверка на засаду. Чисто.

–Я…я…

–Неужели ты и вправду думал, что я тебя отпущу?

Да, да, сделай ещё более испуганное лицо, вот так, отлично… Нравится мне, как ты боишься.

-Ну тогда извини…

Три выстрела – два трупа.

Я подмечаю наличие вполне высокого дивана с жёсткой спинкой, но прежде, чем перетащить их на него, проверяю, насколько хорошо заперта дверь.

И зачем столько замков, если открываешь кому попало? Идиоты…

Перетаскиваю тела на диван, свешивая их вниз головой. Достаю нож и прикреплённый к петле короткий пинцет. Извлекаю пули одну за другой кое-какие из стен, а некоторые попутно разрывая ткани, чтобы опознать снаряд стало сложнее, подбираю гильзы, пакуя инструмент в полиэтиленовый пакет. Он тоже удачно крепится внутри «кожанки». Перерезаю артерии, чтобы выпустить кровь – если её не будет в трупах, то сложнее для криминалистов определить время смерти. Проверяю, есть ли ещё следы. Чисто. Ухожу, плотно закрывая за собой дверь. Дело сделано. Ковёр не даст соседям испытать неприятности.

Домой возвращаюсь пешком, поскольку ныне камеры расположены повсюду. Если светиться, то, рано или поздно, станет возможным заметить закономерность. Ну да кто только за таким наблюдать станет…

Ну вот, заработал пару тысяч зелёных… Было бы всегда так легко…

К дому я начала идти уже после девяти вечера. Мне повезло, что работодатель разрешал мне работать сверх нормы, платя за дополнительные часы. Для меня это было спасением.

Сложно понять, зачем я работала настолько долго. Всё равно, почасовая оплата в частной кондитерской лавке была недостаточна, чтобы обеспечить семью из трёх человек, тем более родители… Может быть я не хотела возвращаться домой именно из-за них?

В магазине я могла почувствовать себя в безопасности. Скрытая от глаз покупателей в отдельном помещении. Никто не мог в него проникнуть, никто не мог мне помешать или что-то испортить. Хозяин был хоть уже и немолодым, но порядочным и довольно проницательным человеком. Он не спрашивал меня ни о том, к чему я так упорно стремлюсь, ни зачем это надо. Даже не пользовался тем фактом, что трудовой договор заключён не был, по причине недостаточного возраста.

И, по правде говоря, если и рассуждать о том, кому я больше всего доверяю после себя самой, то его имя прозвучало бы первым. Однако особо себя не распускала. Всё-таки человек чужой, нельзя быть уверенной в том, что у него на уме именно то, что и на языке.

Смена окончена. На улице темно. Я стараюсь идти там, где горят фонари, но легче от этого не становится. Вскоре даже они пропадают, заставляя ориентироваться только по остаткам света в окнах – район почти полностью состоял из съёмных квартир, постоялицы которых постоянно сменялись. Никто не мог долго выдерживать этого ада.

Здесь никогда не было тихо. Никогда. Всё время слышались крики, ругань, повсюду бродили подозрительные личности, что в совокупности с узкими, давящими на мозг переулками между зданиями только увеличивало вероятность попасть в беду. Мало кто приходил в этот район без нужды. А нужда почти не изменялась.

Я уже примерно предполагала, где находятся «запретные» зоны и старалась их обходить, но и это не давало спокойствия. Приходилось постоянно перебарывать желание побежать – перед каждым поворотом я останавливалась на некоторое время, прислушиваясь.

Тут душно. Воздух, запертый в лабиринте из невысоких зданий, не мог найти выход, застаиваясь. Днём же становилось совсем невыносимо. Солнце тоже не выдержало натиска архитекторов, никогда не достигая дна антропогенного «ущелья». Воняло. Скорее всего едой, но были ещё и какие-то другие запахи, мало знакомые мне. Чем-то напоминали краску или лак для ногтей и… клейкой основы двустороннего скотча. После аромата ванили в кондитерской, ноздри буквально разъедало, как и гудение множества трансформаторов над головой мучало мозг – рой гигантских комаров, норовящих залезть в черепную коробку. Ужасно.

Последние несколько метров я добиваю бегом. Тяжело, я задыхаюсь, не успев преодолеть и двадцати, но останавливаться нельзя – слишком страшно. Взлетаю на свои второй этаж, подходя к знакомой двери.

Не тороплюсь входить. Теперь я, в какой-то мере, в безопасности. И она большая, чем там, внутри. Даю себе пару минут на отдышку, после чего нехотя и очень медленно поворачиваю ручку. Повезёт – не заметят.

Щёлк! И уже слышны крики и ругань. Отец с матерью и раньше немало выпивали, но после того, как первый потерял работу, а другая завела вторую, положение вещей изменилось. Теперь пил только он, за двоих. С того момента прошло полгода.

Он кричит на мать, скоро ли она приготовит ему ужин, добавляя пару крепких слов. Это не действительное желание, ибо наверняка, проведя весь день в квартире он как-то питался, но лишь способ показать своё превосходство. Да и напивался, похоже, специально перед её приходом. Сейчас он уже пьян, однако не настолько, чтобы превратиться в безвольного животного, возвращающегося домой на коленях к утру. Я напрягаю мышцы в ушах (если такие имеются) чтобы только не слышать, но звуки всё равно пробиваются сквозь гудение крови, резво двигающейся по мелким сосудам.

Слушаю ответ её, в котором она, пускай и тихо, почти шёпотом, пытается оправдаться тем, что только вернулась, но ему нет дела. Всем и так прекрасно известно, что ничего не изменится от подобных фраз – не в первый раз получает подобный ответ.

Пройти мимо незамеченной не представляется возможным. Чтобы попасть в мою комнату дальше по коридору, необходимо пройти кухню, где находится отец. Жаль, что сегодня он не ушёл раньше времени, как иногда случается.

Разговор затихает. Он смотрит на меня, начиная почти незаметно улыбаться примерно через две секунды. Точнее, я знаю, что он так сделает. Если посмотрю в глаза, то будет только хуже.

У меня нет другого выбора. С тех пор, как мать проговорилась о том, что я работаю, возможность сохранить хоть каплю скрывалась только во лжи и умении прятать – безмолвно протягиваю дневную выручку. Один из способов откупиться, избавиться от его присутствия в доме. Однако лично мной воспринимается, как ритуал, как некая данность, избежать которой невозможно. Раз – и нет. Только привычное злобное ворчание от недовольства количеством, толчок в плечо, отбрасывающий меня в сторону, после чего дверь захлопывается. Когда он вернётся завтрашним утром денег уже не будет. Только пьяная морда и свидетельства спуска наличности на мелкие азартные игры – ему не хватало терпения, чтобы накопить больше. Что ж, у всего есть своя плата. Вот от чего я считала, что работаю сверх нормы по желанию оставаться как можно дольше вне «зоны досягаемости».

Немедля добираюсь до собственной комнаты, проверяя, заперта ли дверь. Уже лучше…

Конечно, слабая и уже погнутая дверная ручка с замком с большим преувеличением может служить преградой, однако так намного легче, чем совсем без этого. Быстро, насколько это возможно достаю из рукава то, что смогла спрятать – отец уже примерно знал, сколько за один день я могла заработать, поэтому, если вдруг выходило больше, то оставалось у меня, неплотно располагаясь между страниц книг, покрывшихся с последнего использования пылью. Стараюсь делать аккуратно, чтобы разница по виду не была очевидной для невооружённого взгляда.

Сколько раз я уговаривала её развестись с ним? Пять, десять, сотню – всё бесполезно. Ни объяснения зачем, ни какого-либо однозначного ответа – только злоба. Естественно, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться об аналогичности мыслей, но тогда зачем тянуть? А ведь могли бы жить и без него. Денег бы хватало… Может быть я бы ещё чем-нибудь занялась, тогда точно проблем в финансах не было, но…

Я так больше не могу…

Терпеть можно многое, но не это.

Пока я делала домашнее задание на завтра в голове крутилась только одна избитая и знакомая фраза «хочу домой», только вот ничего конкретного она уже несколько лет не подразумевала. Только безопасное тихое и изолированное от других место.

С несложной работой покончено. Я ложусь на кровать, отдающую сыростью и затхлостью, не расстилая её, закрываю глаза руками. Тут же голова начинает кружиться, а в глазах бегать разноцветные точки, уследить за которыми невозможно. Стоит только попытаться сфокусироваться на одной из них, как она убегает.

Стараюсь не о чём не думать. Мне плохо, на сердце обида и злоба, которые требуют выхода, но я ничего не могу поделать, как и с тем фактом, что ничего от моей скорби не изменится. Есть один способ избавиться от напряжения, но на левом бедре и так слишком много шрамов, поэтому я и стараюсь всё забыть. Чтобы… чтобы завтра всё вновь повторилось.

Глаза закрыты, в комнате светло от постоянно работающей лампы, из соседних квартир доносятся приглушенные звуки бытовой деятельности.

Никогда её не выключала. Конечно это смешно и глупо, но стоило остаться наедине и без освещения, как я начинала чувствовать, что за мною кто-то наблюдает. Не просто смотрит, а медленно приближается, старается догнать…

Моя комната очень маленькая, но и в таком объёме тоже может появиться страх. Тёмные углы, скрипы и пощёлкивания в мебели, которые я легко могу объяснить перепадом температур, но никак не могу заставить себя поверить в правильность вывода.

Да, я сильно боюсь темноты, когда остаюсь одна. Однако, пока лампы хватает. Её света достаточно, чтобы искоренить любые приступы, убрав даже намёки на них. Вдобавок, под подушкой всегда присутствует маленький карманный фонарик, на случай, если лампочка вдруг перегорит. И всё же, когда темно, есть некоторые места в доме, спиной к которым поворачиваться я не буду.

Я представляю перед глазами различные геометрические фигуры, начиная от треугольной пирамиды и кончая тем, что в энциклопедии называют додекаэдром. Бессмысленное занятие, требующее большой концентрации и внимания. Однако именно утомления я и добиваюсь – это намного лучше, чем пролежать несколько часов без сна.

Голова не справляется, образ рушится на мелкие кусочки, уплывая куда-то вбок, вместо этого появляются случайные картинки, чаще всего природы, гор, но иногда и персонажей из анимационных фильмов. Только у них сильно искажаются лица…

Я не знаю, чего хочу. В последнее время меня начинают посещать такие мысли, которых быть не должно, о которых стыдно говорить… Но ничего не могу поделать, мне слишком приятно, слишком картины привлекательны, чтобы стараться оторваться от них. Нет, я не хочу их терять.

Только в моих мыслях… Всего лишь фантазия…

Вижу, что лежу на берегу озера. Глаза смотрят вверх на усеянное тусклыми звёздами небо, но верхушки дают понять, что вокруг меня столетний еловый лес, в котором темно даже в самые солнечные дни. По земле стелился густой туман, переливающийся перламутровыми оттенками в свете Луны, а саму поверхность покрывает толстый слой мха. Я прислоняюсь к нему лицом – мягкий и влажный, покрытый капельками начавшей оседать росы, мох тут же принимает форму моего тела, податливо прогибаясь и потихоньку хрустя в ухо.

Недалеко в тумане кто-то шепчется – приглушённые детские голоса, которые по какой-то причине немного хрипят. Я не могу разобрать фраз, но решаю, что это – духи-хранители леса, добрые летающие сгустки материи и энергии, решившие взглянуть на нарушителя. Мысленно извиняюсь за незаконное присутствие.