Текст книги "Граница восприятия"

Пролог

Одинокий пожилой мужчина медленно идёт по лесной тропинке. Она порядком заросла мелкими сорными травами, но это не удивительно, поскольку местность никогда не пользовалась особой популярностью.

Сейчас ещё только середина лета, но полог земли уже завален листвой. Неизвестно по какой причине. Может быть из-за плохой почвы, но вполне вероятно, что вина всецело лежит на капризной погоде – очень часто по-настоящему сильные грозы имеют здесь место. Листва приятно шуршит и человек то ли специально волочит по ней ноги, то ли не может их поднимать из-за проблем с суставами. Во всяком случае, он намеренно старается идти там, где её лежит больше, погружая ботинки на полную глубину подошвы.

Светит солнце. Тонкие лучики его пробиваются сквозь пышную зелёную листву, игриво мелькая по тропинке. Однако даже в таком виде они согревают до самых пят. Впрочем, скорее всего, они согревают именно душу.

Старик пытается поймать рукой пятна света и, когда ему это удаётся во время короткого затишья, загадочно улыбается. Нет, он не сумасшедший, наоборот, ещё никогда за последние несколько лет, прошедшие в состоянии бесконечного поиска самого себя, ему не доводилось быть настолько счастливым, ведь именно теперь он понял, к чему так стремился.

Сколько лет он здесь уже не был? Наверное, прошло не менее пяти с того момента – настолько воспоминания казались туманными. Да, тогда он приезжал со своей подругой, но теперь её нет. Точно также, как и неповторимого облика у близлежащего отеля. Ни он, ни она за много лет совместной жизни не решились пожениться, хотя запретов к тому никаких не было. Впрочем, этот вопрос никогда не вставал ребром, ибо оба не видели необходимости в письменном подтверждении «вчерашнего» настоящего.

Сам жилой комплекс располагался на противоположном берегу озера, окружённого невысокими возвышенностями. Вообще, он был, фактически, только в предгорьях, но состарился не на шутку, несмотря на прилагаемые усилия по спасению. Как и сам мужчина.

Сделанный целиком из дерева в чёрт его знает в каком ещё году, отель рассчитывался на огромную аудиторию, непременно обязанную пожелать отдохнуть от шумного города в месте, максимально приближенном к древности. Только вот проверка временем показала, что ни планировка столетней давности, ни крайняя близость к природе, от которой посетителя отделяли лишь тонкие перегородки, ни красота места, где время течёт раза в два медленнее, не смогли привлечь клиентов. Они просто не могли ничего не делать. Им нужны были развлечения.

Серьёзные признаки упадка стали обнаруживаться уже давно, когда половина персонала отеля оказались безработными, а большая часть комнат его навсегда заперли, бросив их гнить посреди густой растительности. Тогда-то они и приехали в первый раз. Теперь персонал сократился ещё на столько же – обе горничные оказались без работы. А сады – то, что изначально должно было защищать постояльцев от посторонних глаз, теперь надёжно скрывали пришедшие в полную негодность постройки.

Старику было больно это видеть. Он хотел посмотреть, что теперь стало с тем номеров, где они остановились в прошлый раз, но для этого нужно было сделать большой крюк, а сил не хватало. К тому же тут есть места и поважнее.

Слабый бриз обдувал человека. Его тонкая хлопчатобумажная ткань рубашки даже для невооружённого глаза казалась не по сезону и не по восьмидесятиоднолетнему возрасту. Но для него самого это не имело значения. Он в последний раз выходил на охоту. Только, в отличии от предыдущего варианта, в этот раз древний промысел имел несколько иной объект преследования – воспоминания. И ничего в мире теперь не было важнее этого.

Стук трости по земле стал едва различимым. Тропинка исчезла вовсе, а дальнейший путь лежал в гору. Но и здесь человек не обращал внимания на значительные физические трудности. Только сильнее вдавливал палку в податливый полог из хитросплетённых корней травы и деревьев. Изредка попадались и каменные остатки бывших прогулочных маршрутов. Как жаль, что всё забыто.

Становилось тяжело. Мужчина то и дело останавливался, часто поглядывая на наручные часы. Он успеет, он…должен успеть. Почему-то сделать всё и сразу захотелось именно сегодня, хотя, принципиально, его время мало чем ограниченно, кроме как собственным возрастом.

Сворачивает в глубину леса. Столь же резко и незапланированно, как и пять лет назад. Что его повело тогда? Нет, просто увиденный проход показался ему немного привлекательнее остальных. Вот и пригласил её уйти подальше от прочих прогуливающихся пар, которых и в помине не было.

Сейчас он сделал точно также. Повернул, когда это показалось нужным, не полагаясь на память. Он не ошибся.

Смешная по размеру поляна, по форме очень близкая к окружности, предстала его взору. Нашёл! Зародыш радости и надежды мгновенно расцвёл внутри него. В глубине души он всё ещё надеялся, что сможет увидеть её в последний раз, хотя это и было совершенно невозможно. Вполне разумно, что ему начала изменять память.

Сколько не старайся держать ухо в остро, а голова раз вздумает чудеса творить, то никуда не денешься – как с подводной лодки.

Сперва он обходит её по часовой стрелке. Да, вот там она спряталась, зачем-то при этом начав заигрывать, словно маленький ребёнок – возраст, как говорила она, лишь один из многочисленных факторов, принимать во внимание которые не стоит. Именно из-за этих слов он всё время старался быть максимально приближенным к состоянию первого знакомства – её же поведение не менялось с тех пор и без всяких задних мыслей. Смешно, но только одно это в силах было сдержать их вековую дружбу.

Какой же я дурак, что не понял, чего она хотела!

Но время не вернуть. Оно не щадит никого.

Он взглянул на старое и покосившееся дерево. Кажется, оно окончательно погибло – ветви сгнили, а ствол переломился почти пополам, покрывшись изнутри грибами и мхом, листьев не было.

Однако в памяти старика оно продолжало жить. До тех пор, пока сделанная насечка на нем окончательно не исчезла.

Кажется, тогда он тоже её видел. Вырезанная ножом картинка морды волка в профиль притягивала внимание. От неё вниз шла стрелка. Естественно, если там что-то и было, то давно стало разграбленным, но старик на всякий пожарный пошарил руками в корнях. Как и думал, отверстие под деревом указывало, что там что-то было спрятано. Судя по тому, насколько яма оказалась засыпанной, очень и очень давно.

Мужчина смутно припоминал, что когда-то он должен был знать создателя насечки, но сколько бы не старался, мысль крутилась в глубине головы, упрямо не желая выходить на поверхность. Может быть, знакомство ему только привиделось.

Да, старость, она такая…

Неизвестно, сколько часов прошло с того момента, как человек пришёл на поляну. Он нарезал круги вокруг неё, что-то бормоча под нос, видимо воспроизводя диалоги по памяти. Или ему привиделось, что так и должно быть? Пять бесследно утёкших сквозь пальцы лет куда-то испарились… Иначе говоря, всё, что у него есть, хранилось в его голове. Остальное лишь ширма, прикрывающее ценные вещи от мира.

Темнело. Пора было возвращаться, но человек продолжал стоять на месте, запрокинув голову в небо. Зачем спешить? Разве от этого что-то изменится? Он итак успел сделать больше, чем хотел. Других дел не осталось.

Человек вернулся в свой дом только под утро. Владелец отеля, непременно стоящий у входа с раннего утра до позднего вечера, чаще всего при этом перечитывая раз за разом пару десятков любимых книг, не теряя при этом ни капли интереса, при встрече с ним сдержанно кивнул, после чего пожал руку, не проронив не слова. Смысл? Он и так понимал, от чего единственный постоялец так счастлив. Не стоило прерывать мечтания. Он ведь всё равно не сможет ощутить то же самое – книги, конечно, хорошо, но без прямого опыта никак.

Позднее он попросил свою жену, скрытую от посторонних деревянной перегородкой, отнести бесплатный завтрак их посетителю. И да, он был точно таким же, как и пять лет назад.

Хозяин комплекса ещё раз про себя согласился, что правильно поступил, став наблюдать за тем, что предпочитают клиенты, кропотливо записывая выбор в блокнот. Ведь ему тоже от этого почему-то радостно.

Часть 1

Один день из жизни

Мне постоянно приходилось ждать звонка будильника. Вставать раньше – не имеет смысла, поэтому я молча лежал в постели, наблюдая за неизменной обстановкой, что, очевидно, было абсолютной иллюзией.

Утро понедельника всегда казалось мне паршивым. Не потому, что оно означало начало новой трудовой недели, как обычно оправдываются другие люди, но тем, что всё как будто бы двигалось и шло медленнее, чем обычно.

В квартире стояла тишина. Практически мёртвая, нарушаемая лишь изредка надоедливым, если обращать на него внимание, стуком башенных часов – отец крайне падок был на антиквариат. Но об этом позже.

Лето только началось. Весенние каникулы уже давно прошли. Но если говорить честно, то для меня они что есть, что их нет. Какая разница? И так не сильно уж напрягаюсь. Ну и с условием того, чем я обычно занимаюсь, факт похода в школу казался мне отдыхом, небольшой передышкой, или же просто способом отвлечься.

Солнце светило ярко. Вся комната, где я сейчас находился была оформлена в самом современном стиле, как мне казалось на момент проведения ремонта. Всё-таки сам её создавал, вернее на «свои» деньги, по своему вкусу и своими руками.

Если спросить, нравится ли мне тот прибрежный район, куда наша «семья» недавно переехала, то ответом будет «да». Во-первых, сам дом был небольшим. Всего три этажа, и это при условии, что расположен на берегу города в три, а, может быть, уже и большего количества миллионов человек. Четырёхкомнатная квартира, с выходом окон на морское побережье. Ванная, санузел и кухня – для троих человек жаловаться будет кощунственно. Тихие в том плане, в котором нам с отцом необходимо соседи, небольшая удалённость её от школы – для меня и для сестры. Отцу же выходить не особо и нужно было. Только иногда создавать видимость занятости. В достаточной мере, чтобы не вызывать подозрений.

Но было и одно «но», что чертовски сильно раздражало меня и заставляло рьяно клясться принять какие-то меры по моменту пробуждения, но так и остающееся проблемой – солнечный свет по утрам. Каждый божий день начинался с того самого момента, когда он будил меня раньше необходимого срока – в численном варианте от двадцати минут до часа. Зимой, конечно, не так заметно, но летом…

Я наблюдал, как сквозь самые толстые из увиденных мной в магазине жалюзи светло-стального цвета пробивался ненавистный раздражитель. Яркий, плотный поток неощутимой материи вероломно врывался в комнату, словно раздвигая ставни своим упорством. Со стороны кажется, что ещё чуть-чуть и они обязательно начнут отклоняться, как под действием ветра. Неверно с точки зрения физики, но визуально – почти реальность, особенно, если учитывать, что он тоже способен оказывать давление на освещённые поверхности. Серые стальные обои, небольшой диван из натуральной белой кожи. Чёрт знает, зачем он был нужен, но пускай. Главное смотрится хорошо и вполне сочетается с расположенными над ним книжными полками, соединёнными с рабочим столом единую монолитную конструкцию. Какого цвета? Естественно светло-серого. Нравится он мне. На столе компьютер. Увы, выбирал я его по внутренним составляющим, поэтому цвет привычный обычному человеку – чёрный. Со множеством пластиковых вставок, доказывающих его принадлежность к высшему игровому классу. Опять-таки, зачем он мне, если игры вроде бездумных стрелялок, не лишённых какого-либо сюжета в исключительно редких случаях не доставляли мне удовольствия я так и не понял. Просто позарился на ценник, вот и купил. Стоит теперь без дела – ноутбук, скрытый от глаз в глубинах ящиков, у меня пользовался куда большей популярностью, нежели стационар.

Точно также я предпочёл застелить пол паркетом. На первый взгляд смотрится круто и солидно, но требует настолько частой уборки, что мне не по вкусу. Я даже было постелил ковёр из шкуры овцы (цвет – белый), чтобы хоть он собирал в себе большую часть пыли, но в лучах солнца, подобно верблюжьим колючкам в пустыне катались шары из частичек одежды. Эдакий дикий запад на восточном побережье. Остальная пыль тоже не отставала – ради забавы я немного подул в сторону, заставив выделывать их причудливые пируэты.

Встать или остаться в кровати? Принципиально эти два состояния разительно отличались. Тридцать шесть минут – это всё-таки время, которое нужно потратить. Но для начала необходимо опустошить мочевой пузырь. Что я и делаю, рискуя разбудить остальных. Не думаю, что им какая-то разница, но в нашем доме каждый сам за себя, как в общежитии – никогда не уверен, что разрешат сделать, а на что начнут возмущаться. Естественно, тут учитывалось только мнение отца. По крайней мере пока.

Я стою перед зеркалом, выполняя ежедневные упражнения с гантелями. Зарядка? Нет. Нравится ли это мне? Ответ тот же. Но необходимо поддерживать себя в форме, достаточной, чтобы быть всегда готовым к решительным действиям. От борьбы, до чрезвычайно быстрого побега. Тем более на сегодняшний вечер запланирована «работа».

Одеваюсь. Школьная форма мне всегда нравилась. В ней каждая деталь способна выполнять любую необходимую функцию. Множество карманов, неплотное облегание… Короче, была бы фантазия, а способ найдётся. Брюки, носки, рубашка, галстук – не играют роли, но вот пиджак совсем другое дело. Никто ведь не заметит две хорошо заточенных металлических основы от ножей, лежащих в пришитых во внутреннем кармане ножнах? Вот именно, а попробуй те проделать то же самое с футболкой там или кофтой – ни фига подобного. Конечно, не разу они мне так и не пригодились, но на крайний случай, когда кулаками и бегством отделаться не удастся их наличие вполне благоприятно. С учётом достаточной моей известности – обязательны.

И почему я обязан будить сестру? Почему она не может сделать этого сама? Семнадцать лет – уже не маленькая. Ответ же очевиден – я хоть и немного, но ощущал за собой вину. Когда я с отцом начали осуществлять совместную деятельность, то ей просто не осталось в семье места. Матери не было, да и говорить о ней – запретная тема. Отец молчал, а стоило спросить – сразу злился. Ей же приходилось, вдобавок, нести груз на плечах, храня наш секрет, который хоть и по словам родителя держался «под страхом смерти», но на самом деле сохранялся благодаря остаткам её уважения, что ли? Назвать то чувство любовью просто рот не открывается. Вот она и «буянила» при полном отсутствии контроля. Небось отсыпается после очередной бурной ночи – вернулась она, если верить памяти, часа в два ночи. Да и ведёт себя, как шлюха. Впрочем, не моё дело. Пускай поступает так, как знает.

Подъезд-лестница-улица-автобусная остановка-автобус-школа. Итого двадцать девять минут. Приемлемо.

Само здание школы для меня ровным счётом не представляло. Во-первых, слишком большое и уродливое в плане планировки, а также внутреннего оформления, во-вторых ненормально разношёрстный контингент. Позиционируя себя, как одно из лучших частных образовательных учреждений в городе, администрация школы, коя повинна в наборе и отборе учеников, вела себя как проститутка. Желание заработать постоянно прерывалось необходимостью держать свой имидж на высоте. Вот и попали в неё тупые подонки от богатеньких родителей. Разбавлялись же они другой половиной, состоящей из особо одарённых учеников, собранных «исключительно выгодными условиями обучения» и «высокими образовательными стандартами» – на деле поганой и лживой агитацией. Ну и лизанием ушей и задниц родителей – попеременно. Иначе говоря, беда, если ты не принадлежал какой-нибудь одной из существующих негласных каст. Тут необходимо иметь определённую группу людей по интересам, чтобы та защищала и оберегала тебя. В обмен надо прислушиваться к мнению главного и выполнять то, что прикажут. Так работала система. Что, впрочем, было вполне знакомо.

Наиболее же значительными считались всего лишь два «клана». Первый – «породистые псы», на которых то и дело меня подмывало развести на деньги, пользуясь глупостью, другие – бригада «так себе псов». Не очень жирующих, но большего числа и привлёкших на свою сторону интеллигенцию. Ну и конечно, особым флангом стояли одиночки, вроде меня. Кто-то не хотел подчиняться, предпочитая получать тумаки, кто-то сильно выделялся религиозностью, манерой одеваться или поведением «не от мира сего» от того становясь непригодными для употребления. Я же тупо ненавидел их всех.

Класс собрался, учитель поприветствовал нас и начал нести свою ахинею, отрабатывая положенные трудовым договором бабки.

Я сижу на последней парте. Место хорошее, позволявшее видеть не менее, чем учитель и даже в каких-то аспектах куда лучшее – позади парт не стояло стенок, мешавших бы обзору того, что творится под ними. Например, чтобы не слушать повествование географа в пустоту, располагавшуюся в конце кабинета, толкующего о жизни великих путешественников, видимо тайно держа в своей душе несбывшиеся мечты детства по этому пункту, можно разглядывать детей со стороны. По крайней мере, они поголовно казались мне детьми.

Глупые записки – редкость в наше время, жалкие попытки убить время играя в игры на своих телефонах или переписываясь в социальных сетях; «перебрасывание» взглядами, словно никто и не догадывается, для чего это делается… Тридцать человек – и только двое задротов с интересом слушают учителя чиркая карандашом в своих тетрадях.

Чего они могут добиться, или же к чему они стремятся? Да, закончит хорошо школу, чтобы потом успешно поступить в университет… но для чего? Для того, чтобы потом всю оставшуюся жизнь работать мелким служащим, причитая на все свои беды именами «грязных» политиков и тыкая дипломом в морду каждому работодателю? Чтобы накопить денег и безбедно дожить бесполезную старость? Бессмысленно. Я не понимаю.

Вся их жизнь похожа на поведение города, если наблюдать за ним с правильного ракурса. Наступает пора экзаменов – это день. Люди усердно стараются, проворачивают горы работы и постигают гранит науки однодневными знаниями (бесполезными в практическом плане притом), успешно или не очень пишут тесты после чего наступает ночь – время разврата и пошлости. Шум на уроке выдающий незаинтересованность учеников и нежелание учителя преподавать свой предмет, а только получить парочку «зелёных» в конце месяца, гуляния по ночам, выпивка… Конечно, я понимаю, что шестнадцать-семнадцать лет – это самый пик молодости, но разве нельзя найти другие развлечения, кроме как «бухать» и заниматься сексом друг с другом, как дрозофилы, после чего на утро в обоих случаях краснеть и строить из себя потерпевших? Ничего не делается ради отношений. Нет, конечно, многие тратят время на интерактивные развлечения, но пользы от них, зачастую, не больше и не меньше ни на йоту. Разве что чуть-чуть более безопасно.

Пить – чтобы выглядеть круто, то есть «как все», раздвигать ноги – чтобы закрепить за собой понравившегося, лучше говорить выгодного человека чем-то большим, чем просто словесным признанием. Нет, я не исключал, что «настоящей» любви не существует, но заявлять о ней на каждом шагу – значит не по-настоящему. Вот от чего я их ненавидел. В особенности противоположный пол.

Ладно там с такими же, как я, вопрос решался мгновенно. Будь то слова, распускание кулаков, или же убийство – я уверен, что если то понадобится, то мне не жалко будет никого из них, но особи противоположного пола внушали мне страх. Страх и отвращение. Хитрые, подлые и коварные – я ничего не мог с ними поделать, поскольку и защищаться-то они не в состоянии. С другой стороны, каждая из них, вне зависимости от внешности – всего лишь объект, который обязан быть безразличен для сохранения моей же жизни в таком виде, в каком она меня устраивает. Контакты должны быть пресечены.

Глупые и недалёкие, живущие в достатке одного дня и мечтающие только о том, что может подарить им папочка на день рождения, тешащиеся своим тщеславием, «умом и образованностью» или же внешностью – они отвратительны. Мусор, соприкасающийся со мной по воле случая.

Учитель перед доской запинается, видимо после того, как раздал задание, но мне плевать, что остальные нервно склонились над тетрадями и начали вопросительно водить глазами по страницам учебника. Меня это не касается. Я не собираюсь поступать в университет, не собираюсь начинать выполнять домашние задания, чтобы потешить преподавателя. Школа – это только прикрытие. Потому я и запоминаю самое интересное, что мне кажется, может быть полезным, пропуская остальное мимо ушей. А что? Не отчислят ведь, пока платишь исправно.

Уроки подходят к концу. Начинается большая перемена. Класс распределяется по школе, чтобы заполнить быстрее свои желудки едой, а я же безразлично брожу по этажам, заглядывая в чужие кабинеты. Куда более интересное времяпрепровождение. Это как смотреть кино, записанное на киноплёнке. Можно перемотать, рассмотреть забавный момент, при этом не участвуя в процессе. Один из способов развлечься. К тому же, я терпеть не могу, если кто-то видит, как я ем.

Поднимаюсь на крышу, благо вход на неё можно открыть при желании простейшей отмычкой из скрепки – не думаю, что они заботились о безопасности, вешая на дверь навесной замок, напоминающий тот тип, коим запирают шкафы в раздевалках.

И всё же я стараюсь не появляться в поле видимости, держась на расстоянии от бордюров. Потемневшие в пару часов тучи начинают уже заполнять собой небо, как впервые за многое время правильно предсказали синоптики, поднимается ветер и заметно холодает. Мне жалко, что я не смогу насладиться вечерним гулянием по скалам, охваченным штормом. Но и дождь, если затянется достаточно, сегодня сыграет свою роль – так я думаю и надеюсь.

Звонок. Едва различимый здесь механический стон металла. Я крайне нехотя возвращаюсь в класс и отсиживаю три последних урока до конца.

И когда же, наконец, физкультура? Хоть что-нибудь приятное, наконец…

Наступил не очень долгожданный вечер. Как и предполагалось, шёл дождь, а ветер разительно усилился настолько, что сквозь открытое окно я слышал завывание моря. Прекрасный звук на фоне всеобщего молчания электроприборов.

Сестра сейчас в своей комнате – она предпочитала не видеть нас в такие моменты, отец как всегда молчал, пристально наблюдая при этом за мной со стороны, мне же и говорить было нечего – детали операции ясны были и так, а «экипировка» была стандартной.

Коричневая толстовка, под ней самодельный лёгкий бронежилет из кевларовой ткани – от огнестрельного ранения не защитит, но от скользящего ножевого спасает. Джинсы, чёрная кожаная куртка со сложной сетью дополнительный нитей и крепёжных механизмов, бутафорские пластиковые очки прямоугольной формы без линз в тонкой оправе– всё почти готово. Маршруты движения заранее оговорены, время – тоже. По условию я должен буду появиться намного позднее, поэтому стараюсь следовать по наиболее длинному маршруту. Благо место разгуляться где достаточно.

Дождь хлещет косыми лучами по залитому водой асфальту. Многочисленные огни города, домов и вывесок всевозможных магазинчиков отражаются в искажаемых распространявшимися от падающих капель воды кругах. Красивая картинка с мистическими, полуразмытыми краями то и дело размывается и рябит. Но это очень сильно подходит под тот сумасшедший, стремящийся к бесконечному хаосу и разрушению мир, который она отражает.

Честно говоря, окружающие меня виды чертовски раздражают. Промокший насквозь бетон стен, ставший от этого похожим на глянцевую страницу журнала коричневого цвета, разноцветные и сияющие рекламные баннеры, толкающие всякую фигню под нос туповатого покупателя, ржавый металл конструкций, также усердно скрываемый пластиком и краской от посторонних глаз, как и шторы – беспорядок и грязь, по беспечности хозяев творящийся в квартирах. Этот мир прогнил. Прогнил насквозь.

Я оглядываюсь по сторонам и что вижу? Всё тоже дермо, усердно скрываемое под упаковкой, именуемой одеждой. Ничего из себя не представляющие толпы вечернего народа, где каждый считает себя отдельной личностью, но забывает, что чтобы ей быть, необходимо хотя бы обладать своим мнением. Безвольные, безликие, лишённые и подобия эмоций, обрюзгшие от старости, жира или усталости лица. Они только вторят проклятому дождливому вечеру на границе проклятой ночи проклятого города. Терпеть его не могу.

С каждым шагом по основным улицам города моё сознание всё больше меняется. Теперь я не ученик одиннадцатого класса, не брат и не сын, а машина, обязанная выполнить поставленную перед ней задачу с максимальной точностью. Поэтому то, что она может чувствовать, должно только способствовать выполнению дела.

Это как программа. Есть я, а есть не я, пользующийся моим телом, разумом и памятью, но в отличии от того, что я только свободен в мыслях, он воплощает их в реальность без раздумываний. Это не дополнительная личность, как при некоторых психических расстройствах, нет, это – щит, закрываемый меня от приятного опыта. Если я начну постоянно делать то, что желаю, то непременно попаду в тюрьму – затем и есть он, работающий лишь когда оно того требует.

Люди окружают меня, они мельтешат, стараясь пробиться в громадной толпе вперёд, но только создают и без того сильное всеобщее беспокойство и ненависть. Кого они ненавидят? За что? Если попытаться спросить прохожих, то скорее всего от меня отмахнутся, заявив, что спешат или ещё что-нибудь. Про себя же подумают, что чуть не попались в лапы сумасшедшего идиота, по оплошности ленивых властей или кого-то ещё, на кого можно сбросить вину, разгуливающего по улицам, будучи непойманным и не упрятанным в психушку насильно. Затем вновь пойдут продираться, расталкивая всех вокруг и проклиная каждого встречного своим единственно-любимым проклятьем.

Но я не идиот. Только человек, способный руководствоваться в своих собственных действиях логикой, вместо инстинктов. Если инстинкт самосохранения говорит, что это делать запрещено, поскольку за преступлением последует наказание, но разум подсказывает, что пока можно, то инстинкт обязан уступить. Логика реагирует на настоящее, в то время как инстинкт управляется прошлым. Опасная конфигурация.

Не уверен, насколько я теперь подхожу под определение компьютерной программы, но ситуация вокруг оценивается без участия интуиции. Люди, машины, здания – всё представляет для меня определённый риск, который словно на экране высвечивается в голове. Что-то не так? Почувствую заранее. И это не удивительно. Мои сенсоры настраиваются на минимальные пороги срабатывания. Теперь проходя мимо витрин с работающими телевизорами, я ощущаю правой щекой то тепло, что от них исходит. А разум (сейчас напрасно) выстраивает невидимую картину электромагнитного поля, исходящего от них. По цвету оно жёлтое, чем-то напоминающее поле электростатическое, только в разы более опасное и широкое.

Касательно людей, то я тоже вижу их всех насквозь. Вижу, как парень в синем подобии полукуртки как бы случайно наталкивается на прохожего, когда втискивается в толпу у светофора, вижу, как ловким движением руки он вытаскивает у него из кармана смартфон, скрытно пряча добычу в специально расшитый для этой цели задний карман уже своих брюк. Вижу, как немного поодаль малолетняя девка с подругой небрежно закладывает за ухо распущенные до пояса обесцвеченные волосы, мило улыбаясь при этом незнакомому мужчине лет тридцати, вижу, как он, в свою очередь, поправляет галстук, после чего деловито закладывает палец в оттопыренный карман дешёвого, судя по торчащим наружу сразу в нескольких местах швах офисного костюма. Мне не составляет труда понять их мысли и намерения. Малолетка хочет быстро и пышно развлечься, но не имеет средств, пижон же эти деньги имеет, но противен женщинам не только по одной только внешности. Скоро они отправятся в ближайший притон, где желания и возможности тройни приобретут возможность совместного существования. Не похоже, чтобы девка сильно хотела того, что так желал он, стало быть в ловушку попал всё-таки мелкий офисный клерк. Мне его не жаль.

Всё происходит параллельно и сильно выматывает носителя системы, в коем развиты такие навыки. Приду домой – спать буду крепко.

Смотрю на часы. Незаметно для себя самого сравниваю их с теми, что идут на витринах магазинов вокруг меня. Три штуки – и все отстают. В своих я уверен.

Опережение на три минуты.

Стараясь скомпенсировать участившийся шаг, сворачиваю направо, уходя за фасады зданий, видимых с центральной улицы. Тринадцать с половиной шагов – и я уже в совсем другом мире. Он тоже доказывает мне, что реальность и ценности – ширма.

Я не в столице, но в достаточно крупном городе, чтобы спонсировалось развитие его инфраструктуры в достаточной мере. Оно, конечно, происходило. Недостатка в общественном транспорте, продуктах питания, техники и бытовой химии, а также не маловажных способов развлечься не наблюдалось, но этот мир – утопия. Неужели только я замечаю, как всё плохо? Разве тот, что возвращается домой с работы не видит, что вместо разукрашенного фасада его встречает голый кирпич, вместо вывесок внешние блоки кондиционеров, а на потрескавшемся асфальте в неимоверно узких переулках повсюду валяется мусор? Неужели он не замечает, что, рассуждая о «высоких идеалах правильной жизни», об «американской мечте» и «семейном счастье», что вес мир его вращается вокруг работы-дома-ТВ-компьютера? Ну уж нет, меня не обманешь – я видел дно этого мира ещё в детстве, и, признаться, справедливости там больше, чем на его поверхности. Правды – тоже.

Мне спокойно. Шум, вонь выхлопных газов и непроизвольное отслеживание месторасположения рук людей, окружающих меня, ослабли. Всё знакомо. Можно расслабиться.

Пар, несущий в себе помимо жара и запах прогорклого, сгоревшего и чёрт только знает какого ещё масла, разукрашенные граффити стены и двери запасных выходов. Я не умею их читать, но в нашей стране они не выполняют функцию разграничения «сфер влияния» отдельных группировок, а, скорее всего, представляют из себя способ самовыражения. Во всяком случае те, что я вижу. Они разноцветные, а, значит, совершенно беспонтовые.

Грязные, мутного жёлто-зелёного цвета небеса – они отражают огни города от того становясь ненормального оттенка. Как я давно не видел его таким, каким следует, без дыма и множества частиц несгоревшей в моторах и котлах пыли. Отдал бы многое, чтобы хоть раз заметить звёзды. Но… Пока это невозможно. Хоть отец и предоставлял мне максимальный уровень свободы в действиях, при моих условиях вольность была мнимой. Мы оба подчинялись одному и тому же человеку или группы из нескольких, что означало, что взять и уехать так просто не удастся – фактически дезертирство. «Уйти на покой» возможно лишь тремя способами. Один из них совсем не нравился, ибо после него запирают в тесном ящике и закапывают, второй требовал неработоспособного возраста, а третий был доподлинно неизвестен мне, хотя о его существовании я и догадывался.