Книга: Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография - Эмир Кустурица

Мне сложно оценивать эклектичный сплав взглядов Кустурицы: быть мусульманином от рождения, но сербом по происхождению, монархистом, но апологетом Югославии, при этом имеющим свои счёты с коммунистической идеологией... Разумеется, не со всеми его идеями я согласна (кое-что мне казалось лишним и даже затянутым), но нужно ли вообще во всём соглашаться с автором, кивая, как китайский болванчик? То, что касается семьи, детства, дружбы, учёбы в Праге, влюблённости в Майю, — было для меня очень интересным, динамичным, вызывающим попеременно то грустную, то весёлую улыбку.

При этом Кустурица в этом тексте абсолютно равен себе: какой он в фильмах, такой и в книгах. К тому же интересно наблюдать, откуда родом его герои. Разумеется, всё из того же Сараево, из его собственной семьи, из тех самых местных фриков типа Алии-тряпки-у-жены-под-пяткой. С той самой улицы Каты Говорусич, 9А (кстати, не могу найти её на карте современного Сараево, что, пожалуй, неудивительно).

Повторюсь: очень понравилось, как Эмир говорит о своих родителях, Мурате и Сенке: с любовью, нежностью, уважением. Сразу понятно, что они очень многое вложили в своего сына, а он их увековечил в своих фильмах. И текстах тоже.

Пронзительно, поэтично, смешно, грустно до слёз. Вот такой спектр эмоций (ровно такой же и от фильмов Кустурицы, которые я очень люблю).

На крутых склонах Горицы, где остались мои друзья детства, разворачивались драматические события. Началась война нового типа. В моём Сараеве, в моей Горице, где мне был знаком каждый камень. Там осталась моя печаль, осев на покосившихся фонарях, излучающих дрожащий свет. Над Чёрной горой, словно ночные бабочки, кружатся мои вздохи, а по крутым ступенькам, где я упражнялся в скорости космонавта и медлительности влюблённого, всё катятся футбольные мячи. А я продолжаю бежать за ними.

"Так устроены люди. Они привыкают ко всему и скрывают все внутри себя."

Он говорил об этом неоднократно. Всегда с болью о потерянном городе, о потерянной стране, о потерянном прошлом, которого уже не вернуть и ничего не исправить. Но он вспоминает, всегда вспоминает в своих удивительных фильмах, полных трагизма, абсурда, сюра, иронии, доброты и пронзительности, той пронзительности, от которой щемит сердце. И еще жажда жизни, вопреки всему: вопреки войне, вопреки Тито и ''Голи-Оток'', вопреки потерянной родине, вопреки смерти. Вопреки всему жизнь как чудо, где есть место любви, семье, друзьям, смеху и дружбе. И я не знаю ни одного режиссера у которого бы в фильмах было это соединение мудрости, детского восприятия мира, абсурда и реализма, пронзительности и доброты. Пожалуй, только у Феллини есть вот это поразительное сочетание, позволявшее ему снимать фильмы-сны, фильмы-мечты о реальном мире. ''Балканский Феллини'' на самом деле считает ''Амаркорд'' (ах, эти танцующие в тумане мальчики под музыку Нино Рота, исчезающий в тумане город) точкой отсчета всех своих кенематографических изысканий – снимать человека в пространстве, не отделяя лицо от окружающей среды. В автобиографии Кустурица описывает этот момент соединения с Феллини и ''Амаркордом'' в совершенно изумительной зарисовке ''Спасибо тебе, Федерико'', в забавной, чудесной и полной юмора зарисовке о том, как …и я уснул. Но по своей сути практически вся книга ''Автобиография. Где мое место в этой истории?'' – это своеобразное возвращение в Сараево. В детство. В юность. К первой любви. К семье. К школе. К друзьям. Но, прежде всего, в Сараево. Туда, где был дом, была жизнь, было прошлое. Эта книга воспоминаний очень похожа на его фильмы – небольшие зарисовки из жизни Эмира и его семьи, его друзей, его Майи, его детей. Порой смешные, порой пронзительные, порой абсурдные, порой забавные, как история с чесоткой или с первым фильмом, или история его любви к Майе, порой забавная, очень похожая на то, как мы вели себя в юности. Только не ищите здесь пошлости и каких-то личных откровений. Этого не будет. Будет Кустурица. Будет Сараево. Будет много об Андриче. О родителях. О родственниках. Не закрывая глаза на все недостатки Югославии, несмотря ни на что, будет сожаление о потерянной стране, о разделении, о невозможности вновь испить консенсуальный кофе на улочках Сараево, негодование за надругательство над памятниками Андричу. Вот это все будет. От этих небольших зарисовок у меня возникло ощущение беседы с Кустурицей, словно он сидя напротив просто рассказал о своих мыслях, ощущениях о жизни, о кино, о прошлом, о любви, о Сараево, о дружбе.

Мой отец умер одновременно с моей любимой страной. Он ушел вовремя, чтобы не видеть, как рушится сооружение, в которое он собственноручно вложил несколько камней и которому отдал большую часть своей жизни. Основание этого здания уже давно расшатывалось иностранными спецслужбами, нерешенными историческими конфликтами между сербами и хорватами, а так же усилиями тутумраци*. Последние превратились из представителей народной элиты в специалистов по разрушению широкого профиля, не переставая мусолить вечный вопрос ''Где мое место в этой истории?''

Но все-таки смерть – это непроверенный слух, а жизнь как чудо.

*тутумраци – это слово, придуманное самим Эмиром Кустурицей для обозначения ''интеллектуалов с насупленными бровями''