Текст книги "Принцесса Элли"

8. Логан. Шесть месяцев спустя

В течение следующих нескольких месяцев Элли никуда не переезжает, она живет в хорошо охраняемом пентхаусе с принцем Николасом и Оливией. Их жизнь идет своим чередом – светские мероприятия и конференции, а иногда исполнение королевских обязанностей. Остальное время они проводят в работе над расширением сети благотворительных закусочных «Амелия». Эрик Хэммонд, бросивший пить почти два года назад, окунулся в это дело с головой и каждый день трудится в одной из трех точек – готовит, моет посуду, общается с сотрудниками и посетителями, – делает все необходимое, чтобы поддерживать бесперебойную работу заведений.

Пресса все еще кишит вокруг королевской пары, как рой надоедливых мух, публикуя статьи, в которых нет ни слова правды.

Но Николас успешно приспосабливается к семейной жизни и своему в основном светскому американскому существованию. В то время как леди Оливия, ее отец и Элли привыкают к своему автоматическому статусу знаменитостей.

И Элли иногда… встречается с парнями.

Это больная тема. В основном потому, что меня это бесит.

Похоже, она предпочитает тощих, самодовольных, никчемных малолетних придурков. Элли Хэммонд – особый приз, она так много может предложить, но продает себя слишком дешево.

Я мрачнею всякий раз, когда на сцене появляется новый ухажер, и в течение нескольких недель становится все хуже, когда они где-то зависают вдвоем.

В такие дни Томми спрашивает, не наступили ли у меня критические дни, и я говорю ему, чтобы отвалил. Ему нравится разыгрывать из себя шутника, но он проницателен; он все замечает.

И вот однажды вечером Элли приходит домой со свидания со своим нынешним парнем, и я в одну минуту перехожу от мрачного настроения к бешенству.

– Ублюдок!

Я не одинок.

Николас, Томми и я бросаемся в гостиную, где Оливия зовет дворецкого, ее голос наэлектризован яростью.

– Где моя бита? – кричит она, прежде чем рывком открыть дверь шкафа и заорать: – Где моя чертова бейсбольная бита?

– Оливия? – Николас делает шаг к ней. – Что за…

– Иисус, Дева Мария и Иосиф, – шипит Томми.

Потому что он смотрит на лицо Элли. На багровый синяк, только обретающий форму на ее правой щеке. Я достаточно много раз дрался, чтобы понять, что случилось.

Кто-то, мать его, дал ей пощечину.

Элли.

Кто-то поднял на нее руку, и теперь он ее лишится. Я клянусь немедленно и молча – каждому святому, которого знаю.

– Оливия, пожалуйста, успокойся, – умоляет Элли.

– Дэвид, – говорит Николас дворецкому, – принеси, пожалуйста, холодный компресс.

Я перевожу взгляд на Лиама, стоящего прямо за Элли – он был ее телохранителем в этот вечер.

– Что случилось?

– Я был в холле, за дверью… Она выбежала, – объясняет Лиам. – Парень выбежал за ней, я оттолкнул его, довел ее до машины и привез сюда. Я не видел синяк, пока мы не выехали на дорогу.

Николас подходит к Элли, медленно поднимая руки.

– Можно?

Элли кивает, и Николас осторожно осматривает ее, прижимая большие пальцы к ее щеке, ощупывая кости.

– Я в порядке, – спокойно заявляет Элли. – Митчелл выпил несколько бутылок пива, мы смотрели игру – он поставил на «Метс». А я ненавижу – «Метс». Когда «Кардиналс» забили решающий гол, я рассмеялась – просто в шутку. И он… бабах… – Она замахивается рукой, и у меня внутри все сжимается.

– Он ударил меня. – Слезы подступают к ее горлу, заглушая голос. – Я просто… растерялась, понимаешь? Но уже через секунду я схватила свой телефон и убралась оттуда к чертовой матери. С ним покончено. Думаю, теперь со всеми покончено.

И тут появляется Оливия, она обнимает свою младшую сестру, прижимает ее к себе, приглаживает на затылке ее волосы с радужными кончиками.

– Кажется, ничего не сломано, – говорит Николас, гнев делает его тон похожим на звук натянутой гитарной струны. – Но ты все равно должна показаться врачу, Элли.

Она мотает головой в объятиях Оливии.

– Нет, я в порядке.

– Я пришлю врача сюда, – предлагает Николас.

– Нет. Я просто… я хочу принять ванну и забыть о том, что произошло. – Она шмыгает носом. – Я в порядке, правда.

– А как насчет полиции? – спрашивает Оливия жестко и резко. – Он на тебя напал, и этот ублюдок должен сидеть в тюрьме.

Элли поднимает руки вверх.

– Пожалуйста, Лив. Если мы подадим заявление в полицию, это будет в газетах. По всему интернету…

– К черту интернет! – шипит Оливия.

Но Элли смотрит ей в глаза.

– Я хочу просто забить. И тебя я прошу сделать то же самое. Пожалуйста.

Оливия немного сдувается. Она качает головой, недовольная, но смирившаяся.

– Если это то, чего ты хочешь…

– Так и есть. – Она глубоко вздыхает, откидывая волосы назад. – А теперь я пойду спать, хорошо?

Ее сестра морщится.

– Ладно. Хочешь, я принесу тебе чашку чая?

Элли печально улыбается. Потому что Оливия с каждым днем все больше становится похожа на своего мужа.

– Нет. Я не хочу чая. Я просто хочу спать.

А потом она выходит из комнаты и уходит по коридору.

* * *

Пока Лиам разговаривает с Томми, а Николас и Оливия что-то тихо обсуждают, склонив головы, я проскальзываю по коридору вслед за Элли. Я догоняю ее сразу за дверью.

– С тобой все в порядке? – спрашиваю я.

И в моем голосе слышится болезненная нотка – страдание и сожаление.

Ее спина выпрямляется, а рука остается на дверной ручке, когда она оборачивается. Ее голубые глаза блестят от застывших в них слез.

– Ты, должно быть, думаешь о том, какая я глупая, – шепчет она, заставляя мою грудь болезненно сжиматься.

– Я так не думаю. И никогда не думал.

Она моргает, и слеза скатывается по синяку на ее лице.

– Я всегда выбираю не то. Мне нужно повзрослеть. Потому что вот что получается…

Я опять качаю головой.

– Послушай меня, Элли. Ублюдки вроде того, кто сегодня сделал тебе больно, – они как ядовитые змеи, прячутся за безобидным окрасом. Они так выживают. Ты не виновата. Ты не могла знать заранее.

– Но ты бы знал.

Я вскидываю подбородок.

– Я взял за правило испытывать ко всем людям неприязнь, так что меня не стоит рассматривать в качестве примера.

Она смеется, даже когда шмыгает носом. И это разрывает мое гребаное сердце.

Потому что она не просто из тех девушек, которые прыгают со скалы, не оглянувшись, – она разбегается и бросается в пропасть. Руки распростерты навстречу ветру, голова откинута назад. Свободная и живая.

И у нее это никто не отнимет – я им не позволю.

– Ты видишь хорошее в людях, Элли. Ты доверяешь им. Это хорошо, это очень смело. С этого момента я буду наблюдать за тобой еще внимательнее; я позабочусь о том, чтобы такого больше никогда не повторилось. А ты просто будь той, кто ты есть. Остальное предоставь мне.

Она вытирает глаза насухо.

– Это как… ты прыгаешь, я прыгаю, как у Джека и Розы?

– Нет. – Я беру ее руку в свою, проводя большим пальцем по костяшкам ее кулачка. – Ты прыгаешь… а я буду рядом, чтобы тебя поймать.

Медленно я наклоняюсь вперед и нежно целую ее в лоб, как будто это самая естественная вещь в мире. Мои губы задерживаются на ее нежной, как лепестки, коже, и я вдыхаю аромат цветущего апельсина и жасмина.

Затем я разворачиваюсь и иду обратно по коридору.

* * *

Следующая смена охраны прибывает в одиннадцать вечера, как всегда, чтобы сменить нас с Томми. Мы спускаемся на лифте вниз, но, вместо того чтобы уйти, как обычно, мы ходим туда-сюда и ждем в переулке у задней двери. Томми закуривает сигарету и прислоняется к стене.

Я смотрю на часы и считаю: четыре, три, два…

Дверь открывается – и появляется Николас Пембрук. Я неодобрительно скрещиваю руки, пока Томми выдыхает дым изо рта.

– Нет.

– Не надо так, Ваше Высочество.

Черты его лица становятся гладкими и спокойными.

– Я не знаю, о чем вы двое вообще говорите. Я просто собирался прогуляться.

– Ага, – смеется Томми. – Пройтись по лицу этого ублюдка, который поднял руку на Элли.

Принц стискивает челюсти, и я жестом указываю на Томми и на себя.

– Вот зачем вы нас наняли.

– Чтобы уберечь вас от неприятностей, – добавляет Томми. – На нас никто не донесет – с нас и взять-то нечего.

Я пожимаю плечами. И в этой одежде мы все выглядим одинаково – никто не отличит нас друг от друга.

Николас пытается возразить, но я продолжаю:

– Кроме того, у вас есть более важные дела.

– Например, какие?

Наверху лестницы открывается дверь и через несколько секунд леди Оливия выходит на улицу. И она несет свою биту.

– Например, убедиться, что ваша герцогиня останется дома.

Принц бросает на жену раздраженный взгляд. Но она не показывает ни капли раскаяния.

– Как будто ты не подумал о том же самом.

– Очевидно, вы все думаете об одном и том же.

С верхней площадки доносится голос. Голос Элли. Она марширует вниз, скрестив руки на груди. С хмурым видом она тянется к сестре.

– Давай, Ниган, передай мне Люсиль.

Оливия закатывает глаза и отдает орудие убийства.

– Я же сказала тебе, что хочу забыть об этом. Теперь я хочу, чтобы ты пообещала, прямо сейчас, что ты не будешь ничего делать. – Сначала она смотрит на свою сестру. – Лив?

Она недовольна, но сдается.

– Ладно. Я обещаю, что ничего не сделаю.

Затем Элли бросает взгляд на своего шурина. Мужчина знает, когда у него нет шансов перед женщиной.

– Даю тебе слово, Элли.

И она не отстает ни от меня, ни от Томми.

– Я обещаю, дружок, – говорит Томми, осеняя себя крестным знамением и целуя костяшки пальцев.

Я смотрю Элли прямо в лицо.

– И я тоже.

– Скажи, что ты обещаешь, – настаивает Элли.

– Я обещаю.

Иногда я лгу.

Как только мы убеждаемся, что принц Николас, леди Оливия и Элли в безопасности и дома, мы с Томми идем в ногу по улице. И мы оба точно знаем, куда идем.

* * *

Я стучу в дверь и прислоняюсь спиной к стене, чтобы он не мог увидеть нас в глазок. И потому что Томми смотрел «Бездельника Томми» слишком много раз, он говорит пронзительным, писклявым голосом:

– Горничная.

Тупой придурок открывает дверь, совсем чуть-чуть, но этого достаточно. Как только он замечает меня, его глаза расширяются, и он пытается захлопнуть ее перед моим лицом. Но я протискиваюсь внутрь и прижимаю его к стене за шею. Его пульс бьется под моей ладонью, как сердце зайца, которого вот-вот разорвет волк.

– Ты выбрал не ту девушку, на которую можно поднять руку.

Он бормочет:

– Подождите! Я не хотел… Вы этого не сделаете. Я доложу о вас. Они вас уволят – они вас выкинут с работы.

Я сжимаю его горло крепче, смеясь, мой голос звучит маниакально даже для моих собственных ушей.

– Ты… ты выкинешь меня с работы? – Я перестаю смеяться. – Я отрежу твой член и затолкаю его тебе в глотку. Потом я буду скармливать тебя по кусочкам свиньям, пока от тебя не останется только дымящаяся куча свиного дерьма.

Он почти начинает плакать.

Томми запирает дверь и включает телевизор, увеличивая громкость. Недостаточно громко, чтобы соседи напряглись, но так, чтобы заглушить стоны, которые эта сучка вот-вот начнет издавать.

Держа его за горло, я бросаю его Томми, он толкает его обратно ко мне, и мы пинаем его, сжимая кольцо. Придурок мотает головой, глаза мечутся туда-сюда между нами.

– Да ладно, ребята, это была ошибка. Это нечестно – двое на одного. Вы мне не даете даже шанса.

– Это нечестно, – скулит Томми. – Ты знаешь, почему они наняли нас для охраны королевской семьи? Двух безвестных юнцов из ниоткуда?

– Почему?

Томми качает головой, почти жалея его.

– Потому что мы далеко не так цивилизованны, как кажемся.

Он вот-вот обмочится, что было бы паршиво, поэтому я даю ему маленький шанс.

– Разрешаю ударить первым.

У него огромные зрачки, глаза жертвы. Он не поднимает рук, не замахивается.

Терпение – не моя сильная сторона.

– Срок действия предложения истекает примерно через три секунды. Три… две…

В панике он машет кулаком, ударяя меня в подбородок, но едва сдвигает мою голову в сторону. Я смеюсь.

– Черт возьми, неудивительно, что тебе нравится шлепать маленьких девочек. Ты бьешь как девка. – Я смотрю на Томми. – Твоя сестра бьет сильнее.

Томми усмехается.

– Это несправедливо. Джейни очень даже крутая.

Я снова поворачиваюсь к мешку с дерьмом.

– Ты все делаешь неправильно. Ты работаешь бедрами и плечами. Используй все тело. Сильно не нажимай костяшками.

Я демонстрирую удар на его лице. Быстро. Жестко. Безжалостно.

На пол сыпятся зубы.

– Вот так. Видишь, как надо?

Он складывается пополам, зажимая рот обеими руками, кровь сочится сквозь его пальцы. Но все, что я вижу в своем воображении, это милое личико Элли, испорченное отвратительным синяком этого ублюдка.

– Не думаю, что он понял, Ло, – говорит Томми. – Тебе лучше показать еще раз.

Не могу не согласиться.

* * *

Пятнадцать минут спустя он превратился в стонущую груду окровавленной одежды, синяков и раздробленных костей.

– Черт возьми, – ругается Томми, вытирая пальцем пятно крови на своей светло-серой рубашке. – У тебя есть содовая? – спрашивает он у кучи.

Ответа нет, и Томми толкает его ногой.

– Эй! У тебя есть содовая?

Куча отрицательно стонет, и Томми с отвращением качает головой.

– Бесполезный ублюдок. – Он плюет на него.

– Серьезно? – спрашиваю я Томми.

– Нет, ну а что? Это моя любимая рубашка.

Возможно, в Томми есть что-то от социопата.

Я присаживаюсь на корточки и поднимаю мешок с дерьмом за воротник, мой тон мягкий и серьезный:

– Если ты еще раз подойдешь к Элли Хэммонд, если она просто увидит тебя на улице… Я прибью тебя голыми руками.

Затем мы с Томми выходим.

Выйдя на тротуар, Томми отвлекается от трагедии с испачканной рубашкой и смотрит на меня.

– Ты приложил его довольно сильно в конце.

– О чем ты?

Мы спускаемся по лестнице в метро.

– Я имею в виду, если он будет настолько глуп, чтобы снова подойти к Элли, мы, конечно, ему наваляем, но не до смерти же, правда?

Я на мгновение задумываюсь над своим ответом, прежде чем заговорить.

– Да. Конечно, мы так и сделаем. Я просто хотел подчеркнуть свои слова.

Как я уже сказал… иногда я лгу.

9. Элли

Логан наблюдает за мной.

В последнее время он часто это делает. Даже когда я не ловлю его за этим занятием, я чувствую это – как прикосновение руки к моей коже. От этого у меня внутри теплеет… покалывает. И то место на лбу, где он поцеловал меня той ночью… Я все еще чувствую его.

Я поговорила с Оливией о моментах, которые меняют нашу жизнь. Как важно, но трудно их распознать, когда они случаются. Вещи, которые меняют нас навсегда. Логан беспокоился, что Митчелл меня изменит. Этого не произошло.

Но он изменил то, как я смотрю на других людей. Я не могу с этим справиться. Казалось, все вышло из ниоткуда, без какого-либо предупреждения или знака. Но, может быть, были какие-то знаки, просто я их пропустила.

Теперь я знаю, что нужно заглянуть под поверхность, быть умнее, ставить под сомнение то, что снаружи; слова, которые люди говорят, и их дела могут полностью отличаться от того, что происходит у них внутри.

Я говорила об этом и с Логаном несколько дней спустя. О людях, которые лгут, вводят в заблуждение по самым разным причинам.

Он поднял два пальца на правой руке и сказал мне своим сильным, ровным голосом:

– Два гарантированных признака лжи – они ерзают или замирают. Они либо слишком много двигаются, либо стараются вообще не двигаться. Ты почувствуешь это, если обратишь внимание; что-то в их взгляде покажется неестественным… не таким. Всякий раз, когда кому-то приходится прилагать усилия, чтобы что-то сказать, можно быть уверенным, что их слова – чушь собачья.

«Fade Into You» Маззи Стар играет из моего телефона, когда я окунаю кисть в ведро с краской и веду ее вверх по стене. Это хорошая песня для рисования. Медленная и ритмичная.

Я в новой кофейне «Амелия». Оливия и Николас превратили нашу кофейню в сеть ресторанов – «заплати, сколько сможешь» по всему городу. Это будет уже третий, и торжественное открытие состоится через несколько недель, так что я помогаю. Николас и Ливви что-то делают на кухне – и строят друг другу глазки, как они постоянно делают.

Логан прислоняется к стене позади меня, скрестив руки на груди, его глаза настороженно наблюдают за мной. Когда стена уже покрыта первым слоем краски, я кладу кисть на тряпку на полу и поворачиваюсь к нему лицом.

– Что?

Он переводит взгляд с витрины, куда секунду назад якобы смотрел, на меня.

– Что «что»?

– У меня в волосах краска? – Я поворачиваюсь всем телом и смотрю на свою задницу. – Я во что-то села?

Логан усмехается:

– Нет.

– Тогда что это за глубокомысленные взгляды? Я отсюда слышу, как ты думаешь.

Он наклоняет голову и потирает подбородок.

– Тебе следует научиться драться.

– Как Ронда Роузи? Если бы Бог хотел, чтобы я стала бойцом, ты не думаешь, что он сделал бы меня побольше?

– Не как Ронда Роузи. – Логан качает головой. – Самозащита. Ты должна знать, как защитить себя.

– Я думала, что это твоя работа – защищать меня.

– Так и есть. И это часть того, как я ее делаю.

Логан скрещивает руки на груди, его бицепсы выпирают из рукавов рубашки, и он ждет моего ответа.

– Хорошо.

– Хорошо. – Он подходит ко мне так близко, что я чувствую его запах. Логан всегда так хорошо пахнет… Свежим, холодным воздухом, деревом и осенними листьями.

Он поднимает ладонь.

– Ударь меня по руке. Давай посмотрим, с чем придется работать.

Я отступаю назад, упираюсь ногами и поднимаю кулаки – подпрыгивая на месте, как боксер. Затем я собираю все свои силы и со шлепком ударяю кулаком в открытую ладонь Логана.

Это было довольно круто, насколько я могу судить.

– Это было жалко, – говорит Логан.

Хлебом не корми, дай покритиковать.

Я корчу ему рожу.

– Ты когда-нибудь дралась раньше?

– Я дернула Лив за волосы, когда мне было семь. Она собиралась сдать меня за то, что я разбила декоративную тарелку для торта нашей мамы, и когда она попыталась отомстить, я заперлась в ванной, пока папа не вернулся домой.

– Вау. – Логан поднимает бровь. – Хорошо. – Он хлопает в свои большие ладони и потирает их. Затем он делает шаг назад, расставляет ноги и смотрит мне в лицо.

– Глаза и яйца.

– Прошу прощения?

– Самые уязвимые места у мужчины – это его глаза и член.

Силой внушения мои глаза немедленно опускаются на Логана… на последний пункт.

И в его идеально облегающих брюках этот самый пункт… чертовски хорош. Внушителен. Я тайно проверяла раньше, и, хотя я никогда не видела быка в лицо, могу с уверенностью сказать, что Логан может вызвать кое у кого комплекс неполноценности.

Он замечает, куда я смотрю, и быстрый, глубокий смешок сотрясает его грудь.

– Давай пока остановимся на глазах, – говорит Логан почти насмешливо. – Над членом поработаем позже.

Поработаем над членом… Тут становится жарко или мне кажется?

В течение следующего получаса Логан показывает мне, как превратить мои большие пальцы в опасное, режущее глаза оружие. Как уклоняться, блокировать и использовать вес своего тела, чтобы оттолкнуть от себя нападающего. Как использовать ноги – самую сильную часть тела, – чтобы оглушить и убежать. Он демонстрирует, как врезать по гениталиями – большие пальцы вывернуты – и затолкать яйца парню прямо в горло.

Когда мы заканчиваем, его плечи расслаблены, а лицо менее хмурое и в голосе звучит гордость.

– Хорошо, Элли, – тихо говорит он, после того как я ставлю руку в блок, защищая лицо. – Молодец.

– Спасибо. – Я киваю.

Но затем настроение меняется, как будто воздух становится гуще, тяжелее, более… душным.

Потому что Логан медленно опускается передо мной на одно колено, все время глядя мне в глаза. В этом положении я могла бы коснуться его плеч, провести пальцами по его густым волосам. Он идеального роста, чтобы я могла наклониться и поцеловать его в губы – и чтобы он мог поцеловать меня в ответ… во многие места.

У меня перехватывает дыхание. И я раздумываю, чувствует ли он то же самое.

Раздается звук рвущейся липучки, и Логан снимает что-то со своей лодыжки – кобуру с маленьким серебряным ножом длиной около трех дюймов. Все еще стоя на колене, он вынимает нож, и солнечный свет отражается от лезвия.

– Держи это при себе, – серьезно говорит он. – На всякий случай. Если наденешь юбку, ремешок прикрепи на бедро.

Я почти смеюсь. Большинство девушек получают кольцо от парня, стоящего на коленях. Мне же дали орудие убийства. Но все равно это заставляет меня чувствовать себя в безопасности… под присмотром. Как будто я что-то драгоценное, что заслуживает защиты.

Я беру у него нож, взвешивая его в руке – он на удивление тяжелый. Я прижимаю указательный палец к кончику.

Логан крепко хватает меня за запястье.

– Осторожно. Он острый.

Маленький, безболезненный порез, крошечная капелька крови появляется на моей коже, поэтому я засовываю палец в рот и посасываю его.

Логан снова наблюдает за мной.

За моим ртом.

Его грудь, кажется, вздымается чуть быстрее, а горло подрагивает, когда он сглатывает. Он наклоняет голову, выгибает свою сильную спину, и я чувствую его руки, застегивающие ремень, на своей лодыжке. Его прикосновение теплое и уверенное. Он всегда так двигается – уверенный и опытный. Логан знает свое тело и знает, как им пользоваться.

Я почти стону. Звук застрял у меня в горле, но я не даю ему вырваться. Я не знала, что лодыжка может быть эрогенной зоной, но теперь я это точно знаю, черт возьми. Горячий пульс удовольствия исходит от пальцев Логана, скользящих по моей обнаженной коже, вверх по бедру, между ног.

Моя плоть пульсирует, набухает кровью, пока он держит меня руками.

Он это знает? Он чувствует? Он так хорошо осведомлен обо всем, всегда начеку, интересно, чувствует ли он мое возбуждение… Чувствует ли этот запах в воздухе, который висит между нами.

Логан тянет мою штанину вниз, прижимая ткань к ножу, который она теперь скрывает. И, когда он встает, чары рассеиваются. Воздух теряет свою плотность, свою глубину… и возвращается в нормальное состояние.

Мы тоже возвращаемся к обычной жизни – верный страж и сестра принцессы.

* * *

Хотя сегодня мой двадцатый день рождения и я официально-официально взрослая – подростковый возраст истек, – Ливви настаивает на том, чтобы испечь мне торт. И мы с отцом и всеми ребятами из службы безопасности, которые практически уже семья, отправляемся в пентхаус, чтобы отпраздновать в роскошном зале. Она знает, что независимо от того, сколько мне лет, я люблю такие вещи.

Серпантин, воздушные шары и цветы, двадцать свечей и еще одна на удачу, которую я должна задуть на одном дыхании – но только после того, как загадаю желание. И после того, как они все споют мне деньрожденную песню. Томми поет громче всех, потому что таков уж он.

Затем, пока дворецкий Дэвид убирает тарелки, мой папа решает подарить мне подарок. Но есть одна загвоздка.

– Ты должна закрыть глаза, – говорит он. – Не подглядывай.

В его лице эта легкость, удовлетворение и волнение, которых я не видела уже много лет. Десять лет. Я не могу представить себе, что он мне приготовил – три года трезвости уже сами по себе лучший подарок.

Но… если он хочет добавить еще что-то, кто я такая, чтобы отказываться?

Вся банда идет с нами, когда он выводит меня из квартиры, закрывая мне глаза руками, потому что… да, я подглядываю. Не глядя, я понимаю, что мы входим в лифт, и, когда мы выходим, воздух становится прохладнее, а шаги отдаются эхом.

Мы останавливаемся, и тогда он убирает руки, я открываю глаза. Я смотрю на красивую, лютиково-желтую BMW с откидным верхом, с коричневым салоном и гигантским красным бантом на бампере. Я не знаю ни модели, ни мощности, ни чего-то в этом роде – я просто вижу, что она очень красивая.

Я визжу. Так громко, что мне самой режет уши. Но да – мне все равно.

Я обнимаю отца за шею.

– Спасибо тебе! Большое тебе спасибо!

– Папа… – начинает Оливия с оттенком волнения в голосе, который говорит о том, что она не знала о подарке. Она беспокоится обо мне. Всегда.

Папа целует меня в щеку и отпускает.

– Гонорар от моей сделки с Саймоном вышел неплохой. Ей двадцать лет, Лив. Она отлично учится – она этого заслуживает.

Он снова смотрит на меня, его темно-голубые глаза – такие же, как у моей сестры, – сверкают.

– Машина от меня, но личное парковочное место любезно предоставлено Николасом.

Я подскакиваю к своему шурину и обнимаю его тоже. Всем обнимашек!

– Твои права все еще действительны, Элли? – спрашивает Оливия.

– Поверь мне, Лив, да. – И я танцую так, будто мне нужно пописать. – Итак, я могу сесть за руль? Прямо сейчас?

– Конечно, можешь, – говорит папа, улыбаясь протягивая блестящий ключ. – Она твоя, дорогая. – Он целует меня в щеку. – Я люблю тебя, Элли.

Я снова обнимаю его.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Когда я обхожу вокруг, чтобы забраться внутрь, мой шурин предлагает:

– А, может быть, возьмешь с собой кого-то из парней? На всякий случай, если возникнут проблемы. Логан, ты не против?

Логан кивает.

– Конечно.

Я подпрыгиваю перед ним.

– Это будет так здорово!

Он выглядит немного напуганным.

– Да. Отлично. – Он поднимает кулак и издает жалкое «вау».

Я закатываю глаза и сажусь на водительское сиденье. Оно как будто сделано специально для меня.

Затем Томми осеняет Логана крестным знамением, благословляя его. На латыни.

Логан игриво пихает его.

– Придурок.

Он садится на пассажирское сиденье, и, посигналив и подняв большие пальцы, мы трогаемся.

* * *

Я выезжаю из гаража на узкую улицу с односторонним движением. Пробираюсь через Мидтаун.

Медленно.

Потому что пробкам плевать, что у тебя день рождения.

Как только мы проезжаем через туннель и выезжаем на шоссе, движение становится свободным. Я роюсь в сумочке в поисках четвертака и протягиваю его Логану.

– Что это? – спрашивает он.

Ветер раздувает мои волосы, и я задираю подбородок, наслаждаясь ощущением тепла на лице, вдыхая пропитанный солнцем воздух, в то время как из динамиков играет «Fast Car» Трейси Чепмен. Без активных техник запоминания люди забывают семьдесят процентов своей жизни. Это вопрос возможностей мозга – только такой объем может поместиться в долговременной памяти.

Но этот день – этот момент, прямо здесь – я хочу запомнить его.

– Это наш GPS. Подбрось монетку. Орел – мы едем налево, решка – направо.

Он качает головой.

– Ты такая странная птица.

– Нет, я свободная птица. Ты же был там, когда я делала татуировку: я собираюсь высосать лимон жизни, семена и все, что в нем есть. А теперь бросай по-быстрому.

Он закатывает глаза и бросает монету. Решка.

Я с визгом пересекаю три полосы шоссе – под звуки сердитых гудков, ревущих у меня за спиной, – чтобы быстро выехать на съезд справа.

* * *

Мы останавливаемся на открытом пейнтбольном поле в Джерси. Лесистое, загородное пространство, которое, вероятно, кишит комарами и клещами. Когда я узнаю, что Логан никогда раньше не играл в пейнтбол, я записываю нас обоих.

На самом деле другого варианта развития событий и быть не может.

И время идеально подходит – они как раз собираются начинать новую битву. Инструктор собирает всех игроков на поле и делит нас на две команды, раздавая тонкие синие и желтые жилеты, чтобы можно было отличить друга от врага.

Поскольку Логан и я старше остальных, мы оба становимся капитанами команд. Маленькие лица с широко раскрытыми глазами из отряда Логана следят за ним, когда он шагает взад и вперед перед своими бойцами, зачитывая инструкции, как сексуальный современный Уинстон Черчилль.

– Мы будем сражаться с ними с холмов, мы будем сражаться с ними на деревьях. Мы присядем на корточки в реке и прикончим их, как снайперы. Берегите боеприпасы – стреляйте только тогда, когда увидите белки их глаз. Шевелите мозгами.

Я поворачиваюсь к своей разношерстной команде.

– Чувствуйте сердцем. Мы отдадим им все, что у нас есть – оставьте все на поле боя. Вы знаете, что побеждает в битвах? Желание! Мужество! Сегодня мы все будем чертовыми Руди!

Светловолосый мальчик шепчет своему другу:

– Кто такой Руди?

Парень пожимает плечами.

Еще один поднимает руку.

– Мы можем начать прямо сейчас? Сегодня мой день рождения, и я хочу съесть свой торт.

– У меня тоже сегодня день рождения. – Я даю ему пять. – Близнецы!

Я поднимаю ружье.

– И да, праздничный торт будет нашим военным трофеем! Вот как все будет. – Я показываю на гиганта на другой стороне поля. – Видите того большого парня? Сходимся на нем. Работайте вместе, чтобы уничтожить его. Отрежьте ему голову, – я провожу пальцем по шее, как будто обезглавливаю себя, – и старый пес умрет.

Тощий парень в очках морщится.

– Зачем тебе убивать собаку? Зачем отрезать ему голову?

А маленькая девочка с косичками пищит:

– Мамочка! Мамочка, я больше не хочу играть.

– Нет, – пытаюсь объяснить я, – это не то, что я…

Но она уже бежит в объятия своей мамы. Женщина поднимает ее – смотрит на меня так, словно я демон, – и уносит прочь.

– Черт.

Затем тихий голос шепчет мне прямо в ухо.

– Они уже уходят от тебя в самоволку, девочка? Тебе конец.

Я поворачиваюсь лицом к смелому, жесткому Вессконцу… и он так близко, я чувствую тепло его сильного тела, вижу маленькие палочки щетины на идеальной, великолепной челюсти. Мой мозг заикается, но я нахожу в себе решимость подразнить его.

– Боже милостивый, Логан, ты улыбаешься? Осторожнее – ты можешь потянуть мышцу на лице.

А потом Логан делает кое-что, от чего у меня все внутри тает, а колени превращаются в дрожащую слизь.

Он смеется.

И это прекрасно.

Это преступление, которое он совершает нечасто. Или, может быть, благословение.

Потому что Логан Сент-Джеймс – сексуальный, потрясающий мужчина в любой день. Но когда он смеется? В такие дни ему под силу останавливать сердца.

Он уверенно отходит в сторону, и я усмехаюсь, глядя на его удаляющуюся фигуру. Работник пейнтбольного клуба в униформе дует в свисток и объясняет правила. Сначала у нас есть семь минут, чтобы спрятаться. Я взвожу курок своего пейнтбольного дробовика одной рукой – как Шарлиз Терон в долбаной «Дороге ярости» – и веду свою команду в дикую местность.

– Давайте, дети. Станем героями.

* * *

Это была настоящая бойня.

У нас не было ни единого шанса.

В конце концов мы попытались обогнать их – одолеть их, – но в итоге просто столкнулись с градом мячей, забрызгавших наши сердца и внутренности синей краской.

Но мы старались – я думаю, Руди и Шарлиз гордились бы нами.

Одна из мам отдала нам с Логаном остатки пиццы с дня рождения, так что мы уселись за стол для пикника, чтобы поесть.

– Я думаю, ты сжульничал, – говорю я ему, сердито жуя.

– Не пришлось. – Он снова улыбается и выглядит при этом моложе, по-мальчишески, я не удивлюсь, если у меня над головой уже парят мультяшные сердечки. – Хотя я не прочь сыграть грязно, если надо.

Когда я слышу, как Логан говорит «грязно» со своим акцентом, мощным, сильным ртом, у меня в животе все переворачивается, как у рыбы. Я кладу остатки пиццы на бумажную тарелку, отодвигая ее.

– Тебе нравится побеждать.

Он кивает.

– Это правда. Но ты удивила меня, Элли. Ты хорошо справилась. Ты настоящий боец – это хорошо.