Текст книги "Папуля"

Мэнло-Парк

Он думал о том, как живописен город из окна самолета – будто вышит на скатерти, и можно его свернуть, стряхнув крошки. Удачный вышел образ, Бен был доволен, но тут самолет угодил в воздушную яму, горизонт за окном накренился, два бокала водки с содовой, выпитые перед полетом, запросились обратно. В душе зашевелился бездонный, темный ужас – неужели он умрет, уставившись в экран, вделанный в спинку кресла, под повтор «Фрейзера»?

Приземлились в конце концов благополучно – подумаешь, чуточку взмок да порвал от волнения салфетку. До чего же быстро забылась смертельная угроза – соседка Бена уже отстегнула ремень, готовая вскочить и потянуться к багажной полке.

Бен не торопился отстегиваться. Спешить некуда, к багажной вертушке бежать не надо: Бен всегда с собой берет только ручную кладь и этим гордится, да и летит он всего на пять дней. В самолете он успел поработать – прочитал свежий черновик, что прислала автор-«невидимка». Девушка она славная и пишет неплохо, хотя книга, разумеется, дрянь. Воспоминания Артура: детство в Канзасе, Стэнфорд, Мэнло-Парк, основание компании, небывалый успех в восьмидесятых. Закончить книгу Артур хотел длинной нудной главой о своем несправедливом изгнании, о захвате компании советом директоров. Артур считал себя жертвой судьбы, винил в своем крахе происки хитроумных врагов, а не утечку информации. Может быть, потому он и нанял редактором Бена – решил, что оба они жертвы, мученики, пусть Артур, возможно, все-таки будущий миллиардер, чего не скажешь о Бене.

Книгу Артур задумал как одиссею, просьбу эту он не раз повторял в письмах – длинных, зачастую ночных, без знаков препинания, и чем дальше, тем больше в них было надрыва, и никаких восклицательных знаков не надо. Читал ли Бен Кастанеду? – вопрошал Артур. А Роберта Макки? Знает ли он, что такое темная ночь души?

Бен затолкал рваную салфетку в карман на сиденье, откинулся на спинку, включил телефон. Дурное предчувствие, только и всего. И все-таки хорошо, что он в другом часовом поясе – отстал на три часа от Нью-Йорка, будто выпал из времени. Элинор больше не отвечала на сообщения, даже если Бен писал, что совсем пропадает, намекал на самоубийство. Последнее его сообщение было: Умоляю тебя! Она молчала уже несколько месяцев – с тех пор как узнала о начале служебного расследования.

С недавних пор знаменитости повадились убивать себя по-новомодному – вешаются на дверных ручках. У Бена своя теория, чем этот способ хорош: просто, без боли и не так позорно, как другими средствами, он читал, что даже со стула вставать не нужно. Куда проще, чем сигануть с крыши или с моста, не так театрально. Он однажды звонил по телефону доверия для самоубийц – после ухода Элинор, но до того, как его официально уволили. Звонил в основном ради того, чтобы рассказать потом Элинор, – и сразу пожалел, хотел от унижения повесить трубку, но не смог, а стал машинально, как робот, объяснять дежурному, что с ним происходит, а тот с навязчивым любопытством расспрашивал, что и кому Бен сделал.

Пришло сообщение от помощницы Артура, что его будет ждать машина (черная «сузуки кидзаси», 7780). И знакомый Стивена все-таки объявился, адрес прислал. Бен посмотрел, где это – не так уж и далеко, совсем небольшой крюк. Водитель наверняка не откажет. Бен успокоился.

Пассажирка в соседнем кресле вздохнула, глянула на табло, не пора ли уже. Едва раздался сигнал, она вскочила, хотя с места было не сдвинуться, пока толпа в проходе не потянется к трапу.

* * *

Неудачный выдался у него год. На самом-то деле времени прошло больше, но проще это считать годом, по-школьному, – отгородиться от этого кошмара, расценивать его как обособленный отрезок времени, ни с чем больше не связанный. Бен сутками просиживал перед телевизором, хоть и не мог больше смотреть передачу Элинор, где звезды узнавали о своих корнях. Сколько бы ни повторяла Элинор мягким западным говорком, что передача дурацкая, зрителям все равно она нравилась – люди с радостью смотрели часовой выпуск лишь ради того, чтобы узнать, что Гарри Конник Младший – дальний потомок Буффало Билла.[2]2
  Гарри Конник Младший (р. 1967) – американский джазовый певец и актер, его иногда называют «новым Синатрой». Буффало Билл (настоящее имя Уильям Ф. Коди, 1846–1917) – антрепренер и устроитель представления «Дикий Запад», с которым он объездил всю Америку, внес заметный вклад в истребление бизонов, поставляя мясо железнодорожным компаниям.


[Закрыть]

Он снова начал курить, глотать всякую химию – исключительно таблетки, ничего запрещенного, он же взрослый, ответственный человек. А все Стивен – светловолосый, с детской мордашкой, зачастил к нему с пламенными речами против преемницы Бена, с уверениями, что без него все разваливается. С идеями новых совместных проектов: подкаст, интернет-сериал, богатенький парниша, к которому можно обратиться за деньгами, хоть Стивен и не уточнял когда. «После фестивалей», – говорил он уклончиво.

Бен всегда умел найти подход к богачам. Этого требовала его прежняя работа – умения очаровать, подольститься к толстосумам, чьи дома появляются на страницах журнала: твоя задача – придать их жизни глубину, утонченность, а они в долгу не останутся – или денег пожертвуют, или вступят в совет директоров, упрочив вашу связь. Богатые внушают чувство, что ничего невозможного нет, ведь для них это так и есть. Если крутишься с ними рядом, то проникаешься верой в изначальную доброту мира, чувствуешь себя избранным, неуязвимым. Бен тоже поддался магии денег – верил, даже после всего, что ему не дадут пропасть. Но все эти люди куда-то делись, лишь один член совета директоров замолвил Артуру словечко за Бена, порекомендовал его как редактора – из чувства справедливости. Или жалости.

Встречи со Стивеном воодушевляли Бена – они строили планы, а в пепельнице потихоньку росла гора окурков. А после ухода Стивена наваливалась тоска. Нельзя ему курить, не стоит водиться с юнцами чуть за двадцать. Голова гудела, будто стянутая обручем, всплывали обрывки песен, Бен напевал вслух и улыбался.

Однажды он ездил вечерним экспрессом на встречу с другом юности, пропустить по стаканчику. Друг якобы предлагал ему работу, но Бен знал, что это всего лишь видимость, у работодателей он в черном списке. Надолго ли? Кто-то наверняка знает, держит в уме определенный срок, в зависимости от того, насколько серьезны его прегрешения, – но, так или иначе, ему ничего не говорят.

Он опаздывал, бежал задыхаясь, перепрыгивая через две ступеньки. Миновав турникет, он облегченно вздохнул: поезд еще стоял у платформы. Двери были закрыты – черт! – но вдруг открылись, издав что-то вроде натужного вздоха. Отлично! Но тут Бен понял: он на платформе один и вагон пустой. Его охватил ужас. Бен решил уехать следующим, вот и все. Но поезд не отправлялся, так и стоял с открытыми дверьми у перрона. Бен смутно чувствовал: садиться в вагон нельзя. Поезд ждет только его одного. Сесть на него – значит покинуть этот мир и очутиться в другом, чуждом. Бред, конечно, – мало ли почему он задерживается, – но поезд стоял очень долго, не трогался, и страх в душе Бена нарастал с каждой секундой. Поезд не тронется, пока он не сядет. Бен точно это знал. Оранжевые кресла были ярко освещены, кондуктор стоял к Бену спиной, это и было почему-то страшнее всего, кондуктор без лица.

* * *

– Как долетели, хорошо? – спросил водитель.

– Да, спасибо.

Сумку Бен поставил рядом с собой на заднее сиденье.

– Повезло нам с вами, – сказал водитель, вырулив на дорогу, по которой машины выезжали из аэропорта. – В сторону юга пробок сейчас нет.

– Вот что, – Бен подался вперед, – вы не против сначала в другое место заехать? Недалеко, я проверял. Можно сказать, на секундочку.

Водитель пожал плечами – то ли не против был сделать крюк, то ли так выражал недовольство. Протянул Бену свой телефон в толстом камуфляжном чехле:

– Вбивайте адрес.

Навигатор привел их в квартал близ океана – бежевые домики, двери в испанском стиле, дощатые настилы в морском тумане. Улицы шире нью-йоркских, людей на тротуарах меньше, одни студенты, ждут поезда. Все в куртках и вязаных шапочках, поеживаются от сырости. Две девушки, застегнутые в одну фуфайку, смеясь, ковыляют по платформе, будто шестилапый диковинный зверь.

– Припарковаться? – спросил водитель, подъехав к оштукатуренному зданию.

– Не надо, я на минутку в самом деле.

* * *

Дверь открыл заспанный парень – босиком, глаза закрываются на ходу, а все равно строит из себя делового. Взгляд он направил мимо Бена, в пустой коридор.

– Я вас ждал чуть позже. – Он сунул ноги в сандалии, стоявшие под дверью. – Проходите.

В комнате на диване сидела девушка в старомодном приталенном платье.

– Это друг Стивена, – объявил хозяин.

– Здрасте. – Девушка устроилась, поджав под себя ноги, натянув на колени юбку-колокол. Волосы у нее были цвета красного вина, Бену этот цвет напомнил начало девяностых.

– А вы откуда знаете Стивена? – спросил парень, достав коробку для рыболовной снасти, и поманил Бена к кухонному столу.

– Он мой помощник, – объяснил Бен. Вернее, бывший помощник, да какая теперь разница? – Он дал мне ваш телефон.

– Славный он малый, Стивен.

– Отличный малый.

Этот вымученный разговор должен был придать сделке видимость нормальности, обыденности.

– Да, надо бы проведать как-нибудь Стивена, – сказал парень.

– Ты же не любишь Нью-Йорк, – подала голос с дивана девушка. – Ты же говоришь, там… – она задумалась, захлопала глазами, – ужасно.

Она повернулась к столу, лучезарно улыбнулась Бену. А вдруг она знает, кто он такой? Слышала, в чем его обвиняют? Да ну, глупости, откуда ей знать? Когда Бен уходил, девушка, зевнув, помахала ему с дивана.

* * *

Обмен совершен, деньги перешли из рук в руки – все как надо. Как в компьютерной игре – все препятствия позади, награда завоевана, слышен радостный перезвон. На лестнице Бен попытался проглотить таблетку, но тут же закашлялся, пришлось остановиться, прижаться к стене. Он старался кашлять потише, но получалось лишь сильнее, пока наконец таблетка не раскрошилась в горле.

– Все в порядке? – встрепенулся водитель, когда Бен открыл дверцу.

– Нью-йоркский знакомый. Надо было зайти, кое-что передать.

– Прекрасный город Нью-Йорк, – сказал водитель. – Я там был… сколько же раз – пять?

– Да, – отозвался Бен, – прекрасный город.

Он откинулся на сиденье, в машине было тепло от печки. Он тоже когда-то думал, что Нью-Йорк – прекрасный город. Славный город. К Бену приезжал туда в гости брат, всего однажды. Бедняга Джуд, живет теперь в интернате в Лонг-Бич, думает, что вся его жизнь – телешоу, что на него смотрят зрители. Мать однажды водила вокруг головы Джуда металлоискателем, уверяла, что он заглушает голоса. Как ни странно, помогло. Хоть ненадолго.

Джуд приезжал к нему в Нью-Йорк еще до болезни, хотя звоночки, пожалуй, уже были. Даже если и были, Бен за своими заботами не замечал странностей в жизни брата. В тот год Бена повысили – журналисты брали у него интервью, угощали обедами, где вино лилось рекой, звонили его университетским преподавателям, расспрашивали о его успехах в науках; он получал по электронной почте поздравления от тех, кого когда-то боготворил, а на банкетах отмерял порциями свое внимание, как будто это ограниченный ресурс, – да так оно, собственно, и было. Предложения Элинор он еще не сделал, но все к тому шло. Это было время необычайного везения, пусть вслух об этом никто не говорил, даже думать не смели, – не было причин полагать, что это когда-нибудь кончится.

Бен не любил вспоминать тот единственный приезд Джуда – как между ними сгущалось молчание, как он нарочно прятал от брата Элинор.

– Может, сходим в клуб? – предложил в один из вечеров Джуд, стоя в новой рубашке, наглухо застегнутой.

На Восточном побережье Джуд был впервые. Старший брат – когда-то он казался Бену всезнающим; это он учил Бена пользоваться видеокамерой, а однажды, когда Бену было двенадцать, при всех двинул его под дых. Бен не пошел с Джудом в клуб, не водил его на Эмпайр-Стейт-билдинг, относился к нему с пренебрежением – за примерами далеко ходить не надо.

Город остался позади. Кругом зеленели холмы, вдоль каньонов стелился туман. Кое-где сквозь густую зелень проглядывала почва, ярко-рыжая.

– В отпуск? – спросил водитель.

– Нет, по работе, – ответил Бен, дав понять, что не настроен разговаривать, но водитель намека не уловил.

– Что за работа?

– Книга, – сказал Бен. – Работаю над книгой.

– Ух ты, книгу написали! – Водитель восхищенно покосился на него в зеркало.

Бен тут же насторожился, ощетинился.

– Я только редактирую, а писал не я.

– Значит, кто-то другой пишет? – Бен не видел лица собеседника, но без труда мог представить. – А вы только причесываете? Неплохо устроились!

Да, его есть за что презирать. Знал бы этот человек, что Бену и так несладко, что он и без того наказан свыше. Да что толку об этом думать, разглядывать прошлое под разными углами, представлять, что все могло бы сложиться иначе. Бен в последнее время пристрастился к телевизору, вот и стал верить в счастливые повороты судьбы, считать жизнь гибкой, податливой – люди пекут кексы в форме цветов или щенят и выигрывают за это тысячи долларов, Гарри Конник Младший одной крови с Буффало Биллом. В Нью-Йорке уже сумерки, а здесь белый день – разве не чудо?

Красота за окном заставила Бена забыть, что его благодушие искусственное, – это начала действовать таблетка, дыхание перехватило, будто от нежданной радости, он вдруг расчувствовался, его захлестнула благодарность ко всем вокруг: и к водителю за то, что согласился изменить маршрут, и к Артуру – оплатил поездку, машину за ним прислал. И даже сейчас верит, что Бен чего-то стоит.

Как там сказано в последнем варианте книги? Любую мечту можно осуществить. Любую. До чего старомодно, в духе Нормана Винсента Пила! Но и сам Артур уже немолод – под шестьдесят? Бен, у[3]3
  Норман Винсент Пил (1898–1993) – американский писатель, богослов, священник, создатель теории позитивного мышления.


[Закрыть] ткнувшись лбом в стекло, почувствовал, как машина поворачивает. Когда же они съехали с магистрали? Кругом зеленели влажные, мшистые холмы, как где-нибудь в Хоббитании, – мать читала им с Джудом Толкиена, когда они были маленькие. Она всегда читала им на ночь при свече – довольно странный воспитательный прием, если вдуматься. Бен поднял голову – водитель сверлил его взглядом. Машина стояла.

– Ну что? – Водитель откашлялся. – Готовы?

Бен понял, что стоят они уже давно. Хотел расплатиться, но денег шофер не взял.

– Уже оплачено, – сказал он, махнув рукой. Казалось, ему неловко.

* * *

Новомодная штука, сказал Бену Артур, жабий яд, похлеще аяуаски, и действует дольше, и, признаться, он, Артур, побаивается, слишком уж забористое зелье, но ведь затем и стоит принимать, разве нет? Знает ли Бен, что если официально зарегистрировать религиозную группу, то можно ввозить кое-какие вещества для церемоний беспошлинно и ничего за это не будет? Знает ли Бен, что Штаты могут отключить интернет в другой стране?

– В целом государстве, – Артур присвистнул, – чик – и нет связи! Вот бы здесь такое провернуть, уберечь нас от самих себя, да только никто на это не пойдет.

Артур был в рубашке поло и спортивных брюках, лицо морщинистое, как у комика, привыкшего улыбаться, а в огромных лапищах – металлическая фляга с водой, откуда он все время отхлебывал. Он показал Бену свое фото с Папой Римским, и это смахивало на шутку, как и то, когда Артур записал имя Бена на клочке бумаги и дважды подчеркнул. Они сидели в гостиной старого викторианского особняка, где Артур устроил зачем-то студию звукозаписи.

– Вы играете на чем-нибудь? – поинтересовался Бен.

Артур обвел ласковым взглядом микрофоны.

– Нет, пока не пробовал.

Артур хотел пройтись для начала по первой главе, страница за страницей – точнее, слово за словом. Наверняка у Артура нашлись бы и другие дела, каждая минута у него была на вес золота, но он, казалось, не спешил, готов был посвятить день кропотливой работе. Он заставлял Бена читать вслух предложение за предложением, а сам сидел с напряженным лицом, прикрыв глаза, вникая в каждое слово.

– Хорошо, – повторял Артур веско. – Очень хорошо.

Бену ни с кем еще не приходилось работать так тщательно, но ему, пожалуй, нравилось – так он и представлял труд редактора, когда учился в школе. Иногда Артур взбрыкивал неизвестно почему – настаивал на британской орфографии, возражал, когда Бен заменил «девушку» на «женщину». Оборвав Бена посреди предложения, он встал с кресла, потянулся к потолку, наклонился, постоял, слегка раскачиваясь вправо-влево.

– Киваешь, будто говоришь «да», потом качаешь головой – «нет», – приговаривал он в такт своим движениям. – Хорошая разминка для шеи.

Артур выпрямился, отдуваясь, весь красный.

В разгар рабочего дня зашел какой-то человек, подсел к ним. Артур его не представил. Бена тот едва удостоил взглядом. Был он в очках без оправы и в спортивной куртке, даже не снял ее. Бен с Артуром разбирали главу о том, как Артур бросил Стэнфорд, а гость рассеянно слушал, на лице была написана скука.

– Не найдется ли… – начал он, – перекусить, что ли?

Артур отправил с телефона сообщение, и зашла помощница, уже другая, не та, что открывала Бену ворота. Эта была помоложе и, судя по внешности, откуда-то из Европы.

– Угостим Дэйва с Беном книшами, – велел Артур, – как в прошлый раз.

Девушка смущенно рассмеялась.

– Книшами, – повторила она с акцентом.

– Книшами, – неуклюже передразнил ее Дэйв. Девушка так и зашлась от смеха.

– К-нишами, – выговорила она, – к-нишами.

Артур задержал на секунду ладонь у нее на бедре.

– Правильно.

* * *

Нет, Бен ничего не придумал – Карен, главная помощница Артура, и вправду держалась с ним холодно: то ли начиталась статей, твиттера и прочего, а теперь мысленно обвиняла его во всех грехах, то ли она просто такой человек. Она возила его из гостиницы на краю владений в особняк, где они работали над книгой, и обратно. Бен, конечно, мог бы и пешком дойти, но дорогу размыло дождями, и Карен возила его вкруговую на роскошной машине. В автомобилях Бен не разбирался, но даже он понял, что машина дорогая. Карен, на вид ровесница Бена, носила черные легинсы и спортивные куртки, и фигурка была у нее загляденье. Жила она, как он понял, на территории усадьбы или совсем рядом и работала у Артура уже лет десять.

– Как движется? – спросила она, и Бен, не дослушав, ответил: «Отлично».

Повисло молчание.

Бен хотел спросить Карен, местная ли она, но Карен уже снова заговорила об Артуре, об издании книги. Они открыли небольшое издательство, вошедшее в новую компанию Артура, и готовились распространять книгу среди молодежи, но Бен не вчитывался в настойчивые письма и не высказался о сроках.

– Просто имейте в виду, что книгу мы хотим выпустить к лету, – продолжала Карен. – Артур собирается ее раздавать на музыкальных фестивалях, но, вообще-то, мы думаем, что могли бы и пораньше управиться. Как по-вашему, возможно это?

Не дождавшись ответа, она посмотрела на Бена.

– Да, разумеется, – сказал он. – Еще как возможно.

Ответ, казалось, ее устроил. И верно, в таком месте возможно все. Любую мечту можно осуществить. В этом, повторял Артур, суть книги. Бен процитировал эту фразу Карен в надежде сорвать с нее маску, услышать признание, что начальник у нее псих, но она лишь метнула на Бена взгляд, полный смущения пополам со скукой. Остановившись у гостиницы, мотор она выключать не стала.

– Ну, спасибо, что подвезли, – сказал Бен.

Почему он задержался в машине? То ли по привычке, то ли от скуки он смотрел Карен в глаза слишком долгим взглядом, победно улыбаясь, как в прежние времена. Пустяки, невинная игра – интересно, сделает ли Карен ответный ход. Обаяния ему не занимать. Разве не так о нем всегда говорили?

Он чуть склонил набок голову, улыбнулся еще непринужденней. И Карен наконец тоже улыбнулась, лицо смягчилось. И тут же будто застеснялась, заправила волосы за уши, откашлялась.

– Если что понадобится, пишите, – сказала она. – Сообщу, во сколько Артур завтра решит начать.

* * *

В гостинице он чувствовал себя одиноко. Голые стены, не считая черно-белых фото – пейзажи с облезлыми эвкалиптами, Дженис Джоплин с группой во Дворце изящных искусств. Окно выходило на зеленый простор – дубы, неоновые холмы, крутой обрыв каньона. В номере кофеварка, в холодильнике пусто, только кофе в зернах да банка соды. Интернет просто летал, мобильная связь была отличная, а жаль: будь связь чуть похуже, Бен мог бы надеяться, что Элинор перезвонила, но звонок не прошел.

Артур хотел включить в книгу специальную главу – о возможностях человека, добавить приложение с любимыми цитатами из великих, на отворотах суперобложки разместить свой утренний распорядок. На заставке его телефона высвечивался список целей на месяц. Он не завтракал, а в обед обходился овощным пюре, чтобы объедаться за ужином. Артур не пил спиртное. Артур верил, что йогурт лечит изжогу. Когда Бен ему наскучивал, он стрелял глазами в поисках чего-нибудь интересного, но по привычке продолжал улыбаться. Когда он что-то обдумывал, то вставал и пружинил то на одной, то на другой ноге. Если Бен выходил в уборную – обычно для того, чтобы проглотить таблетку, запив пригоршней воды из-под крана, – то, вернувшись, заставал Артура на ковре в «позе ребенка». «Переходим в “позу трупа”», – говорил Артур и ложился на спину, закрыв глаза. Вот один секрет, сказал как-то Артур Бену доверительным тоном, аудиокниги надо слушать, увеличив скорость в полтора раза, сэкономите время.

Артура беспокоило, признался он Бену, что стиль у писательницы-«невидимки» слегка расхлябанный.

– Я имею в виду темп, – Артур ткнул в страницу ручкой, – движение. А вам не кажется? Читали Стивена Кинга, «Как писать книги»?

Да, определенно, согласился Бен, слабовато. Артур сел поудобнее, хлебнул воды.

– Возьметесь переписать заново? – Артур жестом обвел ворох листов. – Ну, что скажете?

Бен заколебался.

– Я только редактирую, – сказал он, хотя в душе всегда верил, что из него вышел бы неплохой писатель. Может быть, даже великий.

Когда они, по словам Артура, «втянулись», он повез Бена на своей машине проселочными дорогами далеко в сосновые леса. Машина его сияла чистотой, в салоне терпко пахло кожаной обивкой. Артур включил стереосистему, и взревела песня, что была в моде полвека назад; звук из колонок лился со всех сторон, окутывал обоих.

– Нравится вам этот парень? – Артур, пытаясь перекричать музыку, указал на динамики.

Бен кивнул:

– Еще бы!

– Он здесь жил в шестидесятых. Эту песню он сочинил у себя на ранчо – считай, по соседству со мной, – рассказывал Артур. – А вы знали?

Бен мотнул головой.

– Представьте, двадцатилетний парнишка придумал такое! – Артур прибавил звук. – Здесь он разбился. Бац – и врезался в сосну! Хотите, покажу? Место гибели великого человека. Поехали, координаты я отметил. Точные координаты! Такое стоит сохранить.

Артур стал тыкать в экран на приборной доске, двигалась и перезагружалась карта, менялся угол, скользила вдоль нарисованных улиц красная стрелка, словно в компьютерной игре. Иногда сквозь музыку прорезался женский голос: через сто метров поверните налево, на перекрестке поверните направо. Громкость зашкаливала, и Бену казалось, будто они сидят у дикторши во рту.

Судя по карте, они почти добрались, и тут Артур пропустил поворот. Промахнулся, несмотря на четкие указания, и навигатор поднял тревогу. Артур вдруг всполошился, взгляд его заметался между экраном и трассой. Машина, вздрогнув, понеслась быстрее.

– Из-за вас поворот прошляпил! – закричал на Бена Артур с неподдельным гневом.

Даже по-своему приятно, подумал Бен, когда на тебя орут. Не успел Бен открыть рот, как загремел на весь салон женский голос, строгий, неумолимый: «Вы ушли с маршрута, вы ушли с маршрута».

* * *

За три дня отредактировали всего четыре главы. Бен распечатал пятую и стал перечитывать за кухонным столом в гостинице, за бокалом теплого белого вина – в чулане он нашел целый ящик. Этикетка гласила: «биодинамическое». Вино было золотисто-мармеладное, мутное, на зубах оставляло густой осадок.

То ли вино и полтаблетки ударили в голову, то ли пятая глава и вправду сдвинулась с мертвой точки. Бен отхлебнул, перевернул страницу. Выходит, Артур впервые летал самолетом только в семнадцать лет, из Канзаса в Стэнфорд. До чего трогательно: юный Артур спускается по трапу, Калифорния его встречает теплым ветерком. Так мило! Чем дальше, тем больше нравился ему Артур.

Может быть, раз они так отстали от графика, Артур предложит Бену задержаться. Или даже возьмет его на постоянную работу – а вдруг найдется для него вакансия. Или, глядишь, Бен и в самом деле перепишет книгу, а на вырученные деньги издаст свою. Хорошо здесь, в гостинице, под сенью калифорнийских сосен. Здесь можно жить припеваючи, спускаясь с гор лишь изредка, по необходимости.

Недолго думая, он нажал на кнопку «Создать сообщение».

Как бы высказаться поубедительней – подчеркнуть, как они похожи, он и Артур? Оба не пасуют перед трудностями. И сдобрить все каплей бродяжьего мистицизма битников, на который так падок Артур.

…как Вы меня учили, любую мечту можно осуществить, и я глубоко убежден, что написал бы эту книгу лучше, чем кто бы то ни было. Джек Керуак писал: «Я люблю сумасшедших, таких, которые бешено хотят жить, бешено хотят говорить… всегда горят, горят, горят…»[4]4
  Джек Керуак, «В дороге» (здесь и далее перевод В. Когана).


[Закрыть] (Надо отыскать точную цитату, перед тем как отправлять письмо.) Когда мы познакомились, я в Вас сразу почуял одного из таких «сумасшедших», тайновидца. И это, кроме всего прочего, дает мне право рассказать Вашу историю.

Письмо незаметно разрослось до четырех абзацев. Таких длинных текстов он не писал уже несколько месяцев. Он скопировал, вставил нужную цитату – он, оказывается, забыл конец, про римские свечи, взрывающиеся пауками среди звезд, – и дважды пробежал письмо глазами.

Хорошо, заключил он. Весьма недурно. И нажал «отправить».

Он наскоро почистил зубы и, стоя посреди светлой мраморной ванной, стал вынимать линзы; мысли блуждали далеко, и вдруг он понял, что потерял линзу – должно быть, в глазу засела. Потер глаз – пусто. В коробочке на полке лишь одна линза, плавает в растворе призрачным кружком. Одна в коробочке, другая неизвестно где… ворочается в глазнице? Сердце заколотилось. Он где-то читал, как у одной женщины в глазу застряла линза. И та женщина, кажется, ослепла. Он оттянул правое веко, уткнулся лицом в самое зеркало и часто заморгал. Глаз заслезился, и когда Бен вновь попытался нащупать линзу, стало больно. Неужто расцарапал? Он сел на холодный пол, плача правым глазом. Потрогал влажную щеку, ожидая увидеть на пальцах кровь.

* * *

По телефону Карен отвечала с подозрением – можно подумать, он пытается хитростью ее выманить среди ночи в гостиницу. Но когда Бен открыл дверь, плача одним глазом, она как будто смягчилась. Усадила его в кухне на стул, прямо под лампой, велела запрокинуть голову. Сидя перед нею в футболке, с беззащитной шеей, босиком, Бен вдруг почувствовал себя подростком. Он смутно сознавал, что в кухне грязно, в раковине пустая бутылка, а вторая, початая, на кухонной стойке. Карен, склонившись над ним, оттянула ему двумя пальцами веко. Она дышала ему в лицо чем-то острым, пряным – должно быть, недавно поужинала. Бен рассеянно подумал: интересно, есть у нее муж или она ужинала одна? Волосы ее, чуть влажные после душа, рассыпались по плечам.

– Ничего не вижу, – сказала Карен. – Сейчас телефоном посвечу, – продолжала она с расстановкой. – Найдем, никуда не денется.

Бен крепко зажмурил левый глаз, Карен навалилась на него, чуть ли не оседлала. Правый глаз щурился при свете фонарика.

– Еще не хватало вас поцарапать.

– Ничего не видно? А на ощупь?

Карен коснулась его глазного яблока и тут же отдернула палец.

– Вы уж извините, ничего не выходит, – вздохнула она. – Боюсь вам больно сделать, и все тут.

Бен закрыл оба глаза – правый как будто опух, чуть не вылезал из орбиты. Лучше и вовсе не открывать глаз, просто знать, что Карен рядом, за столом.

– Есть тут больница или что-нибудь в этом роде? – спросил Бен, сидя с закрытыми глазами. – Переживаю, как бы хуже не стало.

– Может, ночью сама выйдет? Я имею в виду, во сне.

– Может быть. – Бен приоткрыл левый глаз – Карен сидела совсем близко, уронив на руки подбородок.

– Эй… – Она загадочно улыбнулась.

Лишь спустя миг он понял: здесь, в кухне, витает дух прежних дней. Тех времен, когда женщины многозначительно заглядывали ему в глаза, рассказывали свои истории, мимолетом касаясь его руки, и об этой стороне его жизни теперь почему-то умалчивают – сколько женщин добивались его, звонили ему. Даже Элинор раздобыла его электронный адрес у подруги и написала ему, спросив о фильме, который он представлял на закрытом показе.

– Очень больно? – Карен подняла руку, будто хотела погладить его по щеке.

Бен был на взводе, не только из-за линзы – того и гляди раскрошится, повредит зрительный нерв, – но и оттого, что Карен наклонялась к нему все ближе. Он уже забыл, что полагается делать дальше – податься навстречу, поймать ее взгляд? – да и глаз разболелся всерьез, и откуда-то взялся страх: вдруг Элинор узнает, что Карен здесь, в номере? Теперь-то уж все равно, Элинор до него дела нет. Она, наверное, сейчас с матерью в Ки-Уэст. С чего вдруг? Она же всегда боялась океана. В свадебном путешествии она целыми днями лежала на полотенце, читая дневники Джона Чивера, и так обгорела на солнце, что не могла спать по ночам, а прикосновения причиняли ей боль.

Бен встал.

– Думаю, обойдется, – сказал он. – Уверен.

– Но вам же больно. – Карен выпрямилась. Прищуренным глазом он разглядел, что под кофточкой на ней нет бюстгальтера. И все-таки она красотка, отметил он про себя, но мысль эта была мимолетной, ленивой – как пришла, так и ушла. Ведь так и положено, да? Чтобы его посещали вот такие спокойные, безобидные мысли о женщинах – и воплощать их в жизнь вовсе не обязательно? Не так уж это и плохо.

– Простите, что вас побеспокоил.

– А теперь вам надо поспать, – ответила Карен.

И, склонившись над раковиной, очень долго полоскала пустую бутылку, потом выбросила в ведро. Надо закругляться, обоим спать пора. Но Бен не двинулся с места. Карен могла бы поговорить с Артуром, замолвить за него словечко. Неплохая мысль; почему бы и нет? Пусть Карен расхвалит Бена. Скажет Артуру, что Бену стоило бы поручить переписать книгу, и не придется тогда спешить с возвращением в Нью-Йорк.

– Хотите выпить – вина или еще чего-нибудь? – Бен откашлялся. – Мне совестно, из-за пустяка вас с места сорвал.

Карен задумалась, во взгляде читался непонятный вопрос.

– Почему нет? – Она плеснула из откупоренной бутылки себе, потом Бену и убрала ее в холодильник. Бен сел, зажмурился. Надо сосредоточиться на главном.

– Мне очень нравится работать с Артуром, – приступил он к делу.

– Он и правда прекрасный начальник, – долетел сквозь гулкую тьму голос Карен, – Артур.

– Хм. Книгой он, как вижу, не очень доволен. Я имею в виду – сейчас. Нынешним черновиком.