Текст книги "Дневники няни"
Автор книги: Эмма Маклохлин
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Постепенно бурная деятельность Грейера замедляется. Он уставился остекленевшими глазами на центральное украшение: черную с оранжевым картонку. Липкие ручонки неподвижно лежат на столе. Лицо покрыто мелкими капельками пота: должно быть, он просто плавится от жары в этом костюме. Я подкрадываюсь ближе и шепчу ему на ухо:
– Эй, приятель, почему бы тебе не отдохнуть от тортов и немного не прогуляться со мной?
Он ложится лбом на стол, едва не задев свой сладкий шедевр.
– Пойдем, Гров, – зову я, обнимая его и отползая на коленях к стене. Расстегиваю его капюшон и вытираю салфеткой грим, капающий со лба, и глазурь с ладошек.
– Хочу ловить зубами яблоко, – бормочет он, когда я кладу его себе на колени.
– Конечно, но сначала полежи немножко. Закрой глазки и помолчи.
Я снова прикладываюсь к стакану, после чего все окружающее теряет резкие очертания. Одновременно обмахиваю себя и Грейера проспектом, найденным под ближайшим шкафом. Очевидно, Грейер задремал: маленькое тельце заметно потяжелело. Закрыв глаза, я пытаюсь представить себя в этой комнате, во главе длинного стола с подчиненными, но перед глазами так и вертится сцена совета директоров, проводимого Тинки-Винки.
Должно быть, я тоже забылась, потому что вдруг вижу миссис N. в норковом костюме Лаа-Лаа, пытающуюся убедить меня позволить ей потолковать с компашкой Г.С. насчет «этой истории со шлюхой», поскольку ее призвание – «определение границ». Тут на сцене появляется мистер N., танцующий под мелодию «Монстр Мэш». Он снимает голову и оказывается моим Г.С, требующим отвести его в ванную. Я просыпаюсь.
– Няня, хочу писать!
«Монстр Мэш» сверлит уши. Я наконец различаю часы, полускрытые искусственной паутиной.
Половина, дьявол его побери, десятого. Ладно, что теперь? Двадцать минут до квартиры N., десять – чтобы избавиться от этой штуки, и еще двадцать, чтобы добраться до «Соловья»? Ведь он все еще будет там, верно?
– О'кей! Пора сворачиваться. Найдем ванную и направимся домой!
– Няня, я не могу так быстро!
Я подхватываю едва волочащего ноги Грейера, сажаю на свой фиолетовый загорбок и лавирую между павшими и ранеными, находящимися в разных стадиях гипергликемии[32]32
Избыток сахара в крови.
[Закрыть].
– Скорее, скорее. Не знаете, где ванная? – осведомляюсь я у миниатюрной индианки в костюме очередного телепузика, пытающейся утешить такого же телепузика поменьше, которому, по всей видимости, так и не удалось откусить привязанный за нитку пончик. Бедняга истерически орет, и оглушенная няня тычет пальцем в бесконечную очередь, исчезающую за углом. Я осматриваюсь в поисках уединенного растения в горшке побольше размером, готовясь заодно объяснить, что «это просто игра такая». Но Грейер показывает куда-то в сторону.
– Ванная комната там, в офисе папы.
Я ставлю его на ноги, требую показать дорогу и при этом бежать так, «будто за нами гонятся».
Он мчится по пустому коридору, прижимая ручонки к известному месту. Здесь почти совсем темно, и приходите; бежать, чтобы не упустить его из виду. Наконец он толкает какую-то дверь, я лечу следом и едва не сбиваю с ног застывшего в дверях малыша.
– Привет, Грейер!
Мы оба растерянно моргаем. Мистер N. включает лампу, а навстречу к нам идет она – в черных чулках, короткой юбочке и котелке. Я сразу же узнаю ее.
– Здравствуйте, няня, – говорит она, заправляя выбившиеся из-под котелка рыжие волосы.
Мы с Грейером безмолвствуем.
Мистер N. выходит из-за стола, наспех приводя себя в порядок и украдкой вытирая помаду с губ.
– Поздоровайся, Грейер.
– Мне нравится твой костюм, – жизнерадостно объявляет она, прежде чем Грейер успевает ответить. – Помнишь, я – Чикаго, потому что там наш самый большой рынок сбыта!
– На ней нет трусиков, – тихо говорит он, показывая на ее сетчатые ноги и вопросительно взирая на меня.
Мистер N. поспешно поднимает Грейера, не глядя ни на кого из присутствующих, включая собственного сына, и. бросив: «Пора на покой, парень. Сейчас найдем твою маму», – направляется к выходу.
– Э… мы должны найти ванную. Грейер хочет… – пытаюсь объяснить я, но он не оборачивается.
Я смотрю на мисс Чикаго, но она уже протискивается мимо и удаляется, стуча каблуками, в противоположном направлении.
Мать твою!
Янехочуничегознатьянехочуничегознатьянехочуничего-знать!..
Хватаю рюмку с забытого на журнальном столике подноса с ледяной водкой и быстренько опрокидываю ее.
Слава Господу милосердному, уже через несколько минут семейка N. и я летим по ФДР[33]33
Скоростная автомагистраль, проходящая по восточному краю Манхэттена.
[Закрыть], а Грейер полностью отключился, положив голову мне на колени. Подозреваю, что, когда мы выйдем, на сиденье окажется пятно, но, черт возьми, я предупреждала!
Миссис N. откидывает голову на кожаный подголовник и закрывает глаза. Я опускаю окно (всего на дюйм, не больше), чтобы подставить лицо свежему ветру с Ист-Ривер. Я немного пьяна. Вернее, немного больше, чем немного.
Откуда-то издалека доносится нерешительный щебет миссис N.:
– Я говорила с матерью Райана, и она утверждает, что Колледжиет – одна из лучших школ в стране. Завтра же позвоню и запишу Грейера на собеседование. Кстати, она сказала, что они с Беном решили этим летом снять домик в Нантакете. Уоллингтон и Сьюзен отдыхали там последние четыре года, и Салли уверена, что это может оказаться приятным разнообразием после Хэмптона. Она считает, что иногда полезно уехать подальше от Мейдстоуна, да и детям необходимы новые впечатления. А у Кэролайн Хорнер там дом. Салли говорит, что брат Бена отбывает на лето в Париж, так что ты можешь временно воспользоваться его членством в теннисном клубе. И няня тоже может поехать! Нэнни, не хотели бы вы провести несколько недель на океанском побережье? Такой прекрасный отдых!
Я навостряю уши при упоминании своего имени – и с нескрываемым энтузиазмом восклицаю:
– Совершенно верно! Прекрасный отдых! И так весело! В-Е-С-Е-Л-О!
Разумеется, я согласна.
Пытаясь оттопырить фиолетовые большие пальцы, я представляю себя наедине с океаном и своим Гарвардом Страстным.
– Наааантакет! Пляж, волны и прибой. Как можно отказаться от этого? Считайте, я уже подписалась.
Сквозь полуопущенные ресницы я вижу, как она вопросительно поднимает брови, прежде чем повернуться к храпящему мистеру N.
– Что же, тогда… – Она закутывается в норку и возвещает мелькающему за окном городу: – Значит, решено. Завтра же звоню риелтору.
Полчаса спустя мое такси со свистом летит назад по ФДР, в противоположном направлении, к Хьюстон-стрит. Я придирчиво смотрю в зеркальце пудреницы, выискивая остатки грима. Потом подаюсь вперед, и глаза слепят ярко-зеленые циферки на часах таксиста. 10.24. Давай, давай, давай!
Сердце бешено стучит, и адреналин невероятно обостряет чувства. Я ощущаю каждый толчок на каждой рытвине и обоняю дым от выкуренной сигареты предыдущего пассажира. Сочетание сюрреалистического настроя вечера, бесчисленных порций поглощенного мной спиртного и кожаных штанов, в которые я втиснута, а также обещание потенциальной интрижки с Гарвардом Страстным только усиливают эмоциональное напряжение. Передо мной, говоря без обиняков, стоит нелегкая задача. Все принципы, какие у меня имелись ранее: политические, моральные и т.д., – растаяли, утекли, похоронены.
Такси подъезжает к 13-й улице, останавливается на крайне сомнительном отрезке Второй авеню, я швыряю водителю двадцать баксов и захожу внутрь. «Соловей» – одно из тех мест, куда я поклялась не совать носа с того дня, как окончила школу. Пиво подают в пластиковых чашках, пьяные клиенты, вооруженные «дротиками», делают поход в туалет миссией почти невыполнимой, а если вам все-таки удалось туда пробиться, дверь не закрывается. Словом, вы оказываетесь в типичной выгребной яме, которую давно уже не выгребали.
Две секунды уходит на то, чтобы повертеть головой и обнаружить отсутствие Гарварда Страстного. Думай. Думай. Они собирались начать с «Хаоса».
– Такси!
Я выпархиваю на углу Западного Бродвея и занимаю очередь за людьми, которые, как ни странно, явились сюда добровольно. Однако вскоре меня вместе со стайкой скудно одетых девиц теснят за канаты, пока толпа распаленных парней безуспешно штурмует вышибалу.
– Давайте-ка посмотрим ваше удостоверение личности.
Я лезу в сумочку и вручаю шестифутовому вышибале коробку с соком, пачку печенья и пачку влажных салфеток. И только потом открываю бумажник.
– Двадцать баксов.
Прекрасно! Просто прекрасно!
Я швыряю ему эквивалент двух часов, проведенных в костюме телепузика, и поднимаюсь по темной лестнице, обрамленной непристойными черно-белыми снимками обнаженных женщин с лилиями в руках. Басовый ритм, несущийся из музыкального автомата, вполне можно назвать акустическим насилием, и «бам-бам» барабана толкает меня вперед, напоминая о старых мультиках, где музыка Тома неизменно выталкивает Джерри из спичечного коробка, служащего ему постелькой.
Я начинаю проталкиваться сквозь толпу людей, выглядывая… что? Каштановые волосы? Гарвардскую футболку? Здесь в основном тусуются туристы, студенты Нью-Йоркского университета, приехавшие из штата Юта, и геи – лысеющие женатые геи из Айленда[34]34
Ричмонд, район Нью-Йорка, расположенный на Стейтен-Айленде.
[Закрыть]. Не слишком привлекательная смесь. И все они ищут развлечений. Нервная пульсация гитар словно выставляет их передо мной напоказ в доступ-Ном лишь мне одной диафильме: уроды, уроды, уроды.
Я пытаюсь пробиться на танцпол, за который тоже приходится платить свою цену. Толпа не только крайне неприятна, но и чрезвычайно нескоординированна. И полна энтузиазма. Нескоординированна и полна энтузиазма: летальное сочетание.
Я осторожно маневрирую через беспорядочно болтающиеся конечности на другой конец зала, к бару, делая усилия, чтобы постоянно оставаться в движении. Нежелательные знаки внимания грозят вам, только если стоите неподвижно или, не дай Бог, танцуете; в таком случае вам гарантировано, что уже через секунду незнакомый пах бесцеремонно прижмется к вашей заднице.
– Мартини, чистый, без оливок.
Мне необходима некоторая поддержка, чтобы снять стресс и вселить силы.
– Мартини? Довольно крепкая штука, вы не находите?..
О Боже! Это мистер COCKS! А мне казалось, что Г.С. сегодня тусуется со своими дружками по колледжу.
– Как на вкус? Вам нравится?
– ЧТО?! НЕ СЛЫШУ, – шепчу я одними губами, выискивая взглядом Г.С. поверх его белой бейсболки.
– МАРТИНИ! КРЕПКАЯ ШТУКА! Верно.
– ПРОСТИТЕ! НИ СЛОВА!
Я нигде его не вижу, значит, придется напомнить Крепкому Мартини насчет «Доррианс».
– КРЕПКАЯ!
Конечно, парень! Все, что скажешь.
– ПОСЛУШАЙТЕ, МЫ ВСТРЕЧАЛИСЬ В «ДОРРИАНС»! Я ИЩУ ВАШЕГО ДРУГА!
– ТОЧНО! ЭТО НЯЯЯЯЯНЯЯЯ. Именно я и есть.
– ОН ЗДЕСЬ? – кричу я.
– НЯЯЯЯЯЯНЯЯЯЯ.
– ДА, Я ИЩУ ВАШЕГО ДРУГА. ОН… ЗДЕСЬ?..
– УГУ… БЫЛ С КАКИМИ-ТО ПРИЯТЕЛЯМИ ИЗ КОЛЛЕДЖА КУЧА КИСОК ИЗ ШКОЛЫ ИСКУССТВ…
УЕХАЛИ В КАКУЮ-ТО ГРЕБАНУЮ ГАЛЕРЕЮ: ТО ЛИ КАРТИННУЮ, ТО ЛИ ПОЭТИЧЕСКУЮ. ТО ЛИ «ТУДА». ТО ЛИ «ПОТОМ»…
– «ЗАТЕМ»? – ору я ему в ухо в надежде оглушить навсегда.
– УГУ, ИМЕННО. ВЫВОДОК ЦЫПЛЯТ В ЧЕРНЫХ ВОДОЛАЗКАХ ГЛУШИТ ГРЕБАНЫЙ ИМПОРТНЫЙ КОФЕ…
– СПАСИБО!
И меня нет.
Я вылетаю в холодный вечер и с облегчением взираю на вышибалу, отвязывающего канаты. Вынимаю бумажник и наскоро провожу инвентаризацию. Конечно, можно добраться туда за десять минут и сэкономить денежки, но эти туфли…
– Хелло!
Я поднимаю глаза и вижу… себя во фланелевой пижаме, на диване Чарлин. Рядом возлегает Джордж. Телевизор переключен на образовательный канал.
– Хелло! Не могли бы мы поговорить секундочку? Сегодня утром ты встала в половине шестого. Ты хотя бы поела как следует? Когда ты в последний раз выпила стакан воды? Твои ноги, вероятно, тебя убивают!
– И что? – спрашиваю я себя, пыхтя вниз по Спринг-стрит.
– Да то-о-о, что ты устала, пьяна и, не обижайся, выглядишь не так уж классно. Поезжай домой. Даже если отыщешь его…
– Слушай, фланелевая душа, вечно греющая диван пожирательница китайской лапши, перманентная неудачница, ты сидишь дома одна. Я знаю, что это такое, ясно? Да,
мои ноги кровоточат, я едва передвигаюсь, не могу как следует вдохнуть из-за чертовых кожаных штанов, а перемычка трусиков натирает между ягодицами, но я заслужила это свидание. И оно состоится, потому что у меня за ушами до сих пор еще остался грим. Я заработала это!!! Что, если я больше не смогу найти его… никогда? Да, я хочу домой.
Хочу разлечься на диване. Но сначала мне нужен он! А потом – смотреть телевизор хоть до конца жизни.
– Да, но ты вовсе не кажешься так уж…
– Конечно, нет! И кто бы казался в такой-то час?! Дело не в этом! Я должна выиграть!!! А он должен увидеть меня в кожаных брюках! Он не может, не может, не может лечь сегодня спать, представляя меня в гнусном фиолетовом костюме телепузика!!! Ни в коем случае. Спокойной ночи.
Я набираюсь решимости, сворачиваю на Мерсер и подхожу к швейцару: художественная галерея со швейцаром? Он даже не дает мне открыть рот.
– Простите, леди, сюда нельзя. Закрытый прием.
– Но… но… но… – ошарашенно бормочу я.
– Простите, леди. И на этом все.
– Такси!
Я одалживаю сигарету у водителя и выдыхаю дым, глядя, как город мелькает уже в обратном направлении. И думаю о том, что через много лет именно эта поездка воскресит память о моей молодости.
И если кто хочет меня видеть, пусть назначает точное место!!!
Я стряхиваю пепел в окно. Что же, синдром шведского стола… Для нью-йоркских мальчиков Манхэттен – это все, что можно проглотить. Зачем привязываться к одному месту, когда за углом может оказаться более классное? Зачем увлекаться одной моделью, когда в любую минуту в дверь может войти лучше (выше, тоньше)?
Итак, чтобы избежать необходимости выбирать, принимать решение, эти парни делают религию из хаоса. И, как следствие, их жизнь управляется эксцентричной потребностью в счастливых открытиях. Целое поколение с девизом «Посмотрим, что случится». А на Манхэттене может случиться и так, что оказываешься в тусовке Кейт Мосс в четыре утра.
Значит, если мне повезет столкнуться с ним три уикэнда подряд, имеется некоторая возможность стать его подружкой. Но проблема в том, что их преклонение перед анархией вынуждает тех, кому случилось завязать с ними некие отношения, не пускать на самотек ни одной мелочи, иначе ничего не случится вообще. Мы становимся их матерями, наставницами, няньками. И на руках оказывается весь спектр детских капризов и непостоянств: от Г.С., неспособного сидеть весь вечер в одном клубе, до мистера N., всегда опаздывающего, приходящего слишком рано или вообще не приходящего.
Я затягиваюсь одолженным «Парламентом» и думаю о костюмах из «Короля-льва», чулках в сеточку, кожаных брюках, надеждах, канувших в ночь.
Такси выезжает на 93-ю улицу, и я лезу за последней смятой двадцаткой. Машина уезжает, и внезапно становится очень тихо. Несколько минут я стою на тротуаре: воздух обжигающе холоден, но почему-то становится легче. Я сажусь на крыльцо, смотрю на далекие огоньки Куинса, подмигивающие на другом берегу Ист-Ривер. Жаль, что нет еще одной сигареты.
Поднимаюсь наверх, расстегиваю брюки, сбрасываю туфли, тянусь к воде, пижаме и Джорджу. На девятом этаже знакомого здания миссис N. все еще сидит без сна в мягком кресле, напротив своей бежевой кровати, наблюдая, как с каждым негромким всхрапыванием поднимается и падает одеяло. А где-то мисс Чикаго стягивает свои сетчатые чулки и ложится в постель одна.
Часть II
ЗИМА
Глава 4
ПРАЗДНИЧНЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ЗА ДЕСЯТЬ ДОЛЛАРОВ В ЧАС
– О, я так люблю няню… очень люблю… Она моя верная спутница…
Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза
Я поворачиваю ключ и по заведенной привычке налегаю на тяжелую входную дверь семьи N., но она с трудом приоткрывается и тут же застревает.
– Ха, – бормочу я.
– Ха, – отзывается Грейер из-за спины.
– Что-то загородило дверь, – поясняю я и, просунув руку внутрь, принимаюсь слепо шарить в надежде преодолеть преграду. Но у Грейера свой метод.
– МАААААА! ДВЕРЬ НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ! – вопит он.
Я слышу шорох шагов миссис N.
– Да, Грейер, мамочка уже идет! Я просто не смогла унести всю свою добычу за один заход.
Она тянет за ручку и предстает перед нами по колено в грудах пакетов от Гуччи, Феррагамо, Шанель, Гермеса и бесчисленных серебряных коробках, перевязанных фиолетовой лентой: фирменная подарочная упаковка «Бергдорфа». Она держит под мышкой то, что, по-видимому, не давало двери открыться: синий сверток от Тиффани.
– Представляете, у людей хватает ума обручиться в это время года?! Можно подумать, что мне делать нечего, как только бежать к Тиффани и выбирать серебряный поднос! Могли бы поиметь совесть и подождать до января: всего один месяц, не так уж и долго. Прости, Грейер, что не могла прийти на твой праздник. Уверена, ты прекрасно провел время с няней!
Я кладу рюкзачок в шкаф для пальто и снимаю сапоги, прежде чем помочь Грейеру расстегнуть куртку. Он неуклюже старается уберечь игрушку, которую мы делали целых три часа вместе с его одноклассниками (и их нянями) на школьном Семейном Празднике Рождества. Он плюхается на пол, чтобы мне было легче стянуть с него мокрые ботинки.
– Грейер сотворил настоящий шедевр, – говорю я. – Просто чудеса делает с пластиком и блестками!
– Это снеговик. Его зовут Эл. Он простудился и теперь должен принимать много витамина С, – объявляет Грейер с таким видом, словно представляет почетного гостя.
– Вот как, – рассеянно роняет она, прижимая пакет от Тиффани к бедру.
– Почему бы тебе не присмотреть место, где можно повесить Эла?
Я помогаю ему встать, и он плетется в гостиную, выставив перед собой свое бесценное произведение, словно это яйцо Фаберже.
Я тоже поднимаюсь, отряхиваюсь и оборачиваюсь к миссис N., готовая дать ей отчет.
– Как жаль, что вы не видели его сегодня утром. Он был полностью в своей стихии. Он так старательно вырезал блестки! Кстати, вы знаете Гизелу Ратерфорд?
– Дочь Жаклин Ратерфорд? Еще бы… о, ее мать – это нечто! Когда была ее очередь делать ленч, она привезла шеф-повара и установила в углу стойку для омлетов! Честное слово! Дело в том, что по правилам вы должны привозить с собой уже готовую еду. Ну, рассказывайте, рассказывайте!
– Так вот, мисс Гизела потребовала, чтобы Грейер раскрасил снеговика по ее цветовой схеме, оранжевым, поскольку она проводит это Рождество на Саут-Бич.
– О, какая безвкусица! – охает она, широко раскрыв глаза.
– Она выхватила Эла из рук Грейера и швырнула прямо на кучу оранжевых блесток. Я думала, Грейер расплачется, но он только взглянул на меня и заявил, что оранжевые блестки – это просто крошки от всех витаминок С, которыми он лечился от простуды.
– Думаю, у него есть чувство цвета, – кивает она, начиная собирать свои пакеты. – Как ваши выпускные экзамены?
– Не могу дождаться, когда все закончится.
Она встает и выгибает спину, издавая при этом устрашающее потрескивание.
– Как же я устала! Похоже, список с каждым годом все растет! У мистера N. огромная семья и так много коллег! А сегодня уже шестое! Не могу дождаться Лайфорда Кея, чтобы отдохнуть и погреться. Я совершенно измучена. До какого у вас отпуск?
– До двадцать шестого января.
«Еще две недели, и я совершенно свободна от занятий и от тебя!»
– Вам следовало бы отправиться в Европу, пока вы еще студентка и можете не думать о Реальной Жизни.
Ну да, разумеется! Может, мой рождественский бонус как раз покроет стоимость авиабилетов до Европы? Шесть часов в костюме телепузика показали, насколько это реально!!!
– Увидеть Париж в снегу, – продолжает она. – Ничего более очаровательного просто и быть не может.
– Если не считать Грейера, разумеется.
Мы дружно смеемся. И тут звонит телефон.
Миссис N. хватает еще несколько пакетов, прижимает покрепче сверток от Тиффани и направляется к своему кабинету.
– Кстати, няня, елку уже установили. Хорошо бы вам с Грейером спуститься в подвал и принести украшения.
– Сейчас, – киваю я и иду в гостиную.
Дерево, великолепная ель Дугласа, выглядит так, словно вырастает из пола. Я закрываю глаза и несколько секунд вдыхаю аромат хвои, прежде чем обратиться к Грейеру, занятому оживленной беседой с Элом, висящим на самом кончике нижней ветки.
– Эй, похоже, твой Эл вот-вот спрыгнет.
Я тянусь к погнутой скрепке, служащей спасательным тросом для Эла.
– НЕТ!!! Он не хочет, чтобы ты дотрагивалась до него. Только я! – настаивает он.
Следующие утомительные четверть часа мы продолжаем перевешивать Эла с ветки на ветку с тем расчетом, чтобы всю работу делали только руки Грейера. Я оглядываю футы и футы тянущихся до потолка зеленых ветвей и гадаю, заметит ли кто, что в этом году остальные украшения так и не появились на елке. Судя по скорости, с которой мы действуем, процедура может затянуться еще лет на пятнадцать.
Он продолжает что-то шептать Элу.
– Ладно, приятель, – говорю я, – пойдем в подвал и принесем остальные украшения. Нужно же составить компанию Элу! Они присмотрят за ним и не дадут упасть, если он окажется слишком близко от края.
– В подвал?
– Угу. Давай!
– Нужно подготовиться. Надеть шлем и пояс. Иди к двери и подожди меня. Я достану фонарик…
Грейер бежит к себе, а я вызываю лифт. Не проходит и минуты, как он снова появляется. На скейтборде!
– О Боже, Гров! И это все для подвала? – ахаю я.
Он тормозит ногой в носке как раз перед дверью лифта. Велосипедный шлем слегка сбился набок, за поясом штанишек торчит огромный фонарь вместе с йо-йо и чем-то похожим на украшенную монограммой махровую салфетку из своей ванной.
– Теперь пора, – непререкаемым тоном заявляет он.
– Но не стоило ли сначала надеть туфли?
– Нет, они нам не нужны.
Он въезжает внутрь, и дверь закрывается.
– Там, внизу, так здорово! О Господи, о Господи…
Он возбужденно кивает закованной в шлем головой. Последнее время он пересыпает свою речь обращением «О Господи» – это явное влияние Кристиансона, четырехлетнего обаяшки, возвышающегося над всем классом на добрый фут. Даже когда бедняга Эл погрузился в судьбоносные оранжевые блестки, Гизела и Грейер воскликнули в унисон:
– О Господи!!!
Лифт замирает в вестибюле, и Грейер катится вперед, отталкиваясь одной ногой и не забывая придерживать штанишки со всем снаряжением, дабы они не поддались закону притяжения. К тому времени как я его нагоняю, он уже потребовал от Района показывать путь к решетчатому служебному лифту.
– А-а, мистер Грейер! У вас сегодня внизу важные дела? Грейер хлопотливо поправляет свои инструменты и удостаивает Рамона только рассеянным «угу».
Рамон улыбается мальчику и заговорщически подмигивает мне:
– Наш мистер Грейер – очень серьезный человек. У вас уже есть девушка, мистер Грейер?
Лифт, дернувшись в последний раз, останавливается в подвале. Рамон открывает двери, и мы входим в ярко освещенный холодный коридор, пропахший ароматом сохнущих простыней.
– Кладовая сто тридцать два… по правой стороне. Осторожнее, не заблудитесь, иначе мне придется вас искать.
Он снова подмигивает и, многозначительно дернув бровью, закрывает дверь. Я остаюсь одна под свисающей с потолка лампочкой.
– Грейер!
– Няня! Я жду. Иди сюда!
Я иду на звук его голоса, пробираясь в лабиринте клетушек, закрывающих обе стены от пола до потолка. Некоторые забиты больше остальных, но в каждой имеются чемоданы, лыжное снаряжение и различные предметы мебели, прикрытые пузырчатой упаковкой.
Я сворачиваю за угол и вижу Грова, лежащего животом на скейтборде.
– Вот здорово будет, когда па придет домой и начнет украшать елку! В прошлом году Кейтлин начала снизу, а па встал на стремянку и вешал игрушки на верхние ветки! А потом мы пили шоколад в гостиной.
– Повезло тебе! Погоди, сейчас найду ключ.
Грейер нетерпеливо подпрыгивает, пока я открываю клетушку, и, бросившись вперед, ловко лавирует между ящиками. Я не иду за ним: очевидно, он уже не раз проделывал этот путь, а мне не отличить коробки с украшениями от электрической духовки. Поэтому сажусь на холодный цемент и прислоняюсь головой к клетушке напротив. Хорошо, что можно хоть минутку отдохнуть!
Мои родители частенько грезили о своей кладовой, сидя с поднятыми ногами на сундуке, до отказа набитом нашей летней одеждой и служившем заодно журнальным столиком. Иногда мы позволяли себе поговорить о том, для чего употребили бы лишний чулан: совсем как фермеры из Вайоминга, мечтающие выиграть джек-пот в лотерее.
– Ты хоть знаешь, что ищешь, Гров? – кричу я в груды ящиков, поскольку вот уже несколько минут не слышу ни звука. Тишину нарушает громкое лязганье. – Грейер! Что там происходит?
Я было поднимаюсь, но тут из темноты к моим ногам катится фонарик.
– Вытаскиваю вещи, няня! Посвети мне! Нужно достать голубую коробку!
Я направляю яркий луч на клетушку, освещая два грязных носка и тощий, облаченный в хаки зад, вбуравливающийся в середину груды.
– Уверен, что это безопасно? Я могла бы…
– Нашел! Тут полно всего! Мои лыжи! Это мои лыжи, няня, для Аспирина.
– Аспена?
– Аспена. Вот оно! Сейчас передам! Готовься? Готова, няня? Лови!
Он зарылся в коробки. Я слышу возню, и тут откуда ни возьмись в меня летит стеклянный шар. Я роняю фонарик и ловлю игрушку. Ручной работы, с маркой Стьюбена и красным колечком! Прежде чем я успеваю опомниться, за первым шаром следует второй!
– ГРЕЙЕР! ЗАМРИ!!!
Похоже, я позволила Микки-Маусу править бал! Фонарь катится по полу, бросая причудливые отблески на горы коробок.
– Ну-ка сюда, мистер, и немедленно! Твоя очередь держать фонарь.
– Неееет…
– Грейер! – восклицаю я голосом Злой Колдуньи.
– ЛАДНО!
Он лезет обратно задом наперед. Я отдаю ему фонарик.
– Давай попробуем снова. Только на этот раз поменяемся местами.
Когда мы возвращаемся наверх, Грейер марширует вперед, чтобы составить план атаки, пока я неохотно оставляю коробку с украшениями в переднем холле.
– Няня? – доносится слабый голосок.
– Что, Грейер?
Я следую за ним в гостиную, где неотразимый юноша в стиле Джонни Кэша[35]35
Исполнитель песен в стиле вестерн-кантри, который всегда одевался в черное.
[Закрыть] возвышается на стремянке, украшая елку Грейера.
– Передайте мне коробку с голубками, – бросает он, даже не оборачиваясь, чтобы взглянуть на нас.
Мы с Грейером, продолжая стоять у двери, обозреваем пол, усеянный голубками, золотыми листьями, викторианскими ангелами и жемчужными нитями.
– Слезай! Мой папа сам украсит верхние ветки.
– Погоди секунду, Грейер, – прошу я, протягивая птичек человеку в черном. – Я сейчас вернусь.
– Лучше слезай, или папа тебе наподдаст! – слышу я предупреждение Грейера.
Подхожу к кабинету миссис N. и стучу.
– Войдите.
– Привет, миссис N. Простите, что побеспокоила… Обычно безлико-аккуратная комната завалена пакетами и пачками рождественских открыток.
– Ничего-ничего, входите… что случилось?
Я открываю рот.
– Видели Джулио? Ну разве он не гений? Какая удача, что он согласился приехать. Джулио – лучший эксперт по украшению елок. Видели бы вы, что он сделал для Эгглстоунов! Дух захватывает!
– Я…
– Кстати, пока вы здесь, можно спросить? Как по-вашему, клетчатая юбка из тафты не слишком банально для шотландской рождественской вечеринки? Не могу решить сама…
– Я…
– О! Вы должны видеть эти миленькие двойки, которые я купила сегодня для племянниц мистера N.! Надеюсь, цвет им подойдет. А вы надели бы кашемир в пастельных тонах?
Она вытаскивает пакет с эмблемой TSE.
– Может, лучше обменять…
– Я пришла сказать, – вставляю я, – что Грейеру очень хочется самому украсить елку. Он говорит, что они с Кейтлин и мистером N. сами все сделали в прошлом году. Вот я и подумала, может, стоит поставить ему в комнату маленькую елочку, чтобы он смог повесить пару игрушек, просто для развлечения…
– Не думаю, что сорить елочными иглами по всему дому – такая уж хорошая идея. Если он хочет украшать елку, почему бы вам не отвезти его в Рокфеллеровский центр?
– Ну… Да… нет, да… прекрасная мысль, – бормочу я, открывая дверь.
– Спасибо! Извините, я ужасно занята.
Я возвращаюсь в гостиную как раз в тот момент, когда Грейер протягивает Джулио детскую серебряную ложечку на нитке.
– Эй, как насчет этого? Куда вешать? Джулио брезгливо оглядывает ложку.
– Это не совсем совпадает с моим видением… Глаза Грейера наполняются слезами.
– Ладно, если уж так хочешь… куда-нибудь назад. В самый низ.
– Грейер, у меня есть план! Хватай Эла, а я пойду за твоей курткой.
– Бабушка, это Грейер. Грейер, это бабушка.
Перед тем как присесть на корточки, моя бабушка чуть подтягивает пижамные штаны из черного атласа. Жемчужины на ее шее еле слышно позвякивают, ударяясь друг о друга.
– Рада познакомиться, Грейер. А это, должно быть, Эл.
Грейер густо краснеет.
– Ну, празднуем Рождество или как? Входи каждый, кто хочет отведать праздничного пирога!
– Огромное спасибо, ба. Нам крайне необходимо украсить любую свободную поверхность.
– Поверхность? Обижаешь!
Звонят в дверь, и пока я снимаю с Грейера куртку, бабушка идет открывать. На пороге появляется гигантское дерево, по какой-то прихоти судьбы обзаведшееся двумя руками.
– Сюда, – показывает она. – А ты, Грейер, закрой Элу глаза ладонями. Сюрприз!
Мы сбрасываем сапоги и следуем за бабушкой. Нужно отдать ей должное: она вынудила-таки посыльного установить ель прямо посреди гостиной. Потом бабушка провожает его и возвращается.
– Ба, тебе ни к чему было покупать…
– Если собираешься делать что-то, дорогая, делай с размахом. А теперь, Грейер, позволь мне включить спецэффекты, и начнем праздник.
Грейер старательно прикрывает ладошкой глаза Эла, пока бабушка ставит кассету с Фрэнком Синатрой.
– Не смогла найти Бинга Кросби, – жалуется она, выключая свет и зажигая свечи, отбрасывающие мягкое сияние на наши семейные фотографии. Фрэнк мурлычет «Эта леди – бродяжка», и всё вместе просто душу греет.
Час спустя мы двое возлегаем на подушках под зелеными ветвями и наслаждаемся горячим шоколадом. Грейер все еще не может найти места для Эла.
– Итак, как твой роман с Г.С.?
– Не могу его понять. С одной стороны, хочется, чтобы он оказался не таким, как эти мальчишки, но с чего бы это ему отличаться от них. Впрочем, какая разница, если я никогда больше его не увижу?
– Продолжай ездить в лифте, дорогая. Вы обязательно встретитесь. А что там с твоими выпускными?
– Остался еще один, и все! Настоящее сумасшествие: N. каждый вечер уезжают на очередную рождественскую вечеринку. Я могу заниматься, только когда Грейер засыпает. Впрочем, это куда лучше, чем пытаться сосредоточиться под те звуки, что издают Чарлин и ее волосатый приятель…
Она вопросительно смотрит на меня.
– Даже говорить об этом не хочу.
– Только не изводи себя. Оно того не стоит.
– Знаю. Но бонус в этом году обещает быть неплохим: она упоминала о Париже.
– О ла-ла, tres bien[36]36
Очень хорошо (фр.).
[Закрыть].
– Няня, Эл хочет знать, почему папа не украшает верхние ветки? – тихо спрашивает Грейер из-за ели.
Я смотрю на бабушку, не зная, что ответить.
– Грейер, – ободряюще улыбается мне она, – хочешь быть христославом?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.